Нирвана

                Любящим и любимым посвящается

                1

- Нет, милый, здесь всё не так, как всем представляется. Без солнца, но света больше, чем у вас. Он не слепит, его можно потрогать. Ты в нём, а он в тебе. Ты – тоже источник света. Он обволакивает серебристым шёлком. Дотянуться можно до чего угодно. Нет, не рукой… Какие руки?! До чего? До блаженства, например, нирваны. За каждой искринкой сияния – такие же, как я. То, что мы слышим, нельзя назвать музыкой в прежнем понимании, но это наша с тобой музыка. Помнишь, она растворялась в нас, а мы в ней, и плывёшь, летишь… Вкусовых ощущений никаких – тут не нужно ни есть, ни пить.
Дотянуться до счастья? Заплакала бы, если бы здесь была такая возможность.
Милый, без тебя – какое счастье?! Какое счастье, милый?! Милый… Я ушла, но я не виновата, ты знаешь. Не хотела, позвали. Нет, не опустилась до ужасного, не желала, чтобы мы ушли вместе. И не омрачай слезами моего блаженства. Ты же никогда не умел плакать! Я не вижу всего того, что видите вы. Хуже всего, что я не могу видеть тебя. Ну, какое может быть счастье… Милый!

- Милая! Они действительно солёные, слёзы, горько-солёные. Хорошо, хорошо, больше их не будет. Солнце всходит и заходит, я увидел, как оно упало, свалилось в ночь без звёзд. И я не смогу видеть тебя! Я не могу видеть тебя! Эгоист, безнадёжный эгоист… Ромашковые волосы, глаза – голубые омуты, дарящая улыбка – всё, всё ты забрала с собой. Даже услужливый берег, постеленный щедрой ночью… И ту покладистую чайку, которую мы на пляже кормили хлебом с рук… И стук колёс поезда в унисон со стуком наших сердец… Увы, экспресс оказался не дальнего следования.
Ты знаешь, они городят такую чушь! Говорят, что я ещё молодой, и у меня всё впереди.
- Не упрекай их, милый! Они просто не умеют, как ты да я, всегда быть молодыми. Навидались мы двадцатилетних старушек и тридцатилетних стариков… Зато здесь нет возрастов. Пока, милый, меня зовёт…

                2

Решётки, решётки, решётки… Некуда деться! Решётки окон ночного города. Я – единственный заключённый в нём. Уличные фонари пытают, бросая в глаза иглы электрического света. Всё равно говорить не буду! Только – с ней, с милой.
Кладу в гроб её телефон. Родственники, сослуживцы у могилы: «Что?! Зачем?! Не трогайте его, пусть…» Телефонная нить – последняя, что связывает нас. Мы разговариваем!
- Как это?! – недоумевает шеф. – Иди домой, ты переутомился.
Он зашёл ко мне в кабинет, когда я разговаривал с тобой, милая. ПЕРЕ УТОМИЛСЯ. Переутомлённые листья, кланяясь в воздухе хозяйке-осени, падают к ней под беспощадные ноги. Я помогаю ей ими шуршать. Трамваи, автобусы, троллейбусы разбегаются кто куда: кто – в поспешно уходящее лето, кто – в зиму на старте. И только автомобили осень никуда не отпускает, заставляет метаться в своих мокрых объятиях.
Вот здесь, у окна на кухне, на твоём любимом месте, ты не сидишь. В спальню я всё это время не захожу. Там нет тебя! Радужные рыбки в нашем аквариуме теперь радуют соседского Вовку. Остывающая осенняя луна скребётся в окно зала, где моё новое, вдовье, спальное место на диване: «Спать пора!» Нет, пора выходить, милая, с тобой на связь.

- Не изнуряй себя, милый! Это у нас нет ни дня, ни ночи, ни сна, ни бодрствования.
- А что же есть?
- Нирвана. Ни дня, ни ночи, ни тебя… Зачем мне такая нирвана?!
- Зачем мне такая осень?!
- Пока, милый, Он меня зовёт…

                3

Я – заключённый. Железные решётки на окнах. Мутно-белые стены пихают меня в спину, толкают, заталкивают к следователю по особо важным делам. Конечно, моё дело – особой важности. Он не поднимает головы со стола, заваленного ожиревшими и дистрофичными папками, хаотично снующими по столешнице бумагами. Не знаю, какого цвета были здесь стены до меня. Вместе со мной сюда затекли стены коридора, окрасили мутно-белым и халат следователя. Теперь он вонзает свои глаза в мои.
- Итак, вы утверждаете, что после похорон общаетесь с бывшей супругой по телефону…
- Как… да как вы смеете! Ни с какой не с бывшей… С женой!
- Не волнуйтесь, пожалуйста. Я как заведующий отделением могу формулировать вопросы по-разному.
- Это был не вопрос.
- Хорошо. Вот вам вопрос: вы действительно слышите её голос?
- Странный вопрос. Как я могу разговаривать, не слыша милой?
- Это бывает по ночам, в бессонницу…
- У меня нет бессонницы. Зачем мне сон -  это нирвана. Жена может позвонить, когда угодно.
- А вы?.. Что? Вам плохо?
- Я… я сейчас. Дело в том, что я не могу ей звонить, «абонент вне зоны действия» …
- Вот как. Что ж, будем лечить. Только вы напрасно не подписали согласие на медицинское вмешательство…
- Ничего подписывать я не буду!
- И не надо! Ваша мать привезла вас к нам, она всё за вас подписала. И не возражайте! В вашем случае закон это позволяет. А сейчас вас отведут в палату. Замечу, в лучшую палату нашего отделения – скажите спасибо своему руководителю.
- Так и знал! Без шефа здесь не обошлось. Верните мне мобильник!
- Увы, по правилам нашего отделения пациенты не могут пользоваться телефонами. Все аппараты хранятся под замком в приёмном покое. Но станет вам лучше, - а я уверен, станет – разрешу выдавать вам ваш мобильник. В порядке исключения, на пятнадцать минут, матери позвонить, после вечерних процедур.
- Верните телефон!
В кабинет заскочили конвоиры. Повели. Мутно-белые стены сопровождают нас, конвоируют мутно-белых конвоиров.
Укол начал действовать… Милая, я буду сопротивляться. Они не имеют права! Веки слипаются… Не лишайте меня бессонницы! Не отнимайте у меня нирвану!
 
                4
 
По внутреннему телефону позвонили из приёмного покоя.
- Ну и что. Выключите! – ответил завотделением.
- Да мы и так, прежде чем положить в шкафчик, просим выключить мобилы или сами выключаем. А тут звонит. Настойчиво причём.
- Если выключили, не может зазвонить!
- Звонит! Именно в шкафчике вашего отделения.
- Ну, хорошо. Несите сюда!
- А… смартфон нового больного, - изумился привыкший ничему здесь не удивляться профессор. – Что?! Не может быть!!!
 Звонила «Милая».