Senex. Книга 1. Глава 35

Книга 1. Бонна Эксклюзив

Глава 35. Принц или раб?

Кто б захотел служить, когда сам может повелевать?
С. Ричардсон. Английские письма

          Гайдамака продолжал пестовать «молодых перспективных специалистов». Утром он пришёл в комнату 220 и спросил у Пешкина:
          - Ну, как салон?
          - Ничего хорошего! - ответил Пешкин с видом профессионала с многолетним стажем. - С каждым годом всё хуже и хуже.
          - Я так и знал, - сказал Гайдамака, а потом обратился к Морякову и Ильюшину: - Кто-нибудь может сказать мне: Пешкин хоть чем-нибудь бывает доволен? По-моему, нет. У меня такое ощущение, что первым из нас, кто уедет за границу, будет именно Пешкин.
          - Ждём с нетерпением! - совершенно искренне поддакнул Василий Порфирьевич.
          - Ну, а пока ты не уехал, зайди-ка ты ко мне - я дам тебе задание! - сказал Гайдамака и увёл Пешкина.
          Гайдамака знал про Пешкина всё, именно такой подчинённый, видящий окружающий мир только в чёрном цвете, тотально недовольный всем и всеми, ему и был нужен. А Василий Порфирьевич ему не был нужен, потому что он слишком хорошо относился к людям.
          Но в вопросе пестования молодых одарённых специалистов у Гайдамаки неожиданно возникла проблема. Грохольский сообщил новую сплетню: Гниломедов уже хочет перейти в Отдел строителей заказов, где платят больше, чем в ПДО. Но, несмотря на это, когда Старшинов ушёл в отпуск, замещать его, как и предполагал Василий Порфирьевич, Гайдамака назначил Гниломедова. Начальник планомерно и неотвратимо реализовал свой план по замене старого, бесперспективного профессионала Старшинова на «молодого перспективного специалиста». Но первый блин получился комом: Гниломедов плохо подготовился к совещанию корпусных цехов, Гайдамака вызвал на совещание Грохольского и сделал ему выговор:
          - Ты или следи, чтобы Гниломедов готовился к совещанию, или сам приходи на совещание вместо него!
          Потом состоялось совещание у Елистратова, Василий Порфирьевич вёл протокол этого совещания и стал свидетелем того, как Елистратов уже начал показывать зубы. Когда заместитель Начальника ПДО Чухнов стал спорить с Начальником бюро отдела Главного Технолога, Елистратов заорал на них:
          - Тихо, ****ь! Заебали уже, нахер! ****уны сраные, *****!
          Все опешили от этого тупого рычания и замолчали. Даже Гайдамака, как показалось Василию Порфирьевичу, втянул голову в плечи, потому что явно не ожидал такого от своего воспитанника. Потом, в ходе совещания, Елистратов уже начал возражать самому Гайдамаке.
          Василий Порфирьевич напечатал приказ Генерального директора о работе в выходные дни, собрал подписи руководителей завода и отдал приказ на подпись Елистратову… А он разлил на него кофе, а потом с досады вообще перечеркнул приказ. Его референт вынуждена была сама напечатать приказ, и Василий Порфирьевич пошёл заново собирать подписи руководителей.
          Самокуров вышел из отпуска, но теперь в отпуск собралась диспетчер Галина Гордеевна, Гайдамака решил, что её будет замещать Василий Порфирьевич, и он пришёл принимать у неё дела. В диспетчерскую пришёл Грохольский и спросил у Василия Порфирьевича:
          - Принимаете дела?
          - Да, - сухо ответил Василий Порфирьевич.
          - Вы прямо нарасхват!
          - Да, - так же сухо ответил Василий Порфирьевич.
          - Я не понимаю, как можно сотрудника с двенадцатым разрядом поставить на замещение сотрудника с девятым разрядом. Вместо зарплаты будет дыра. Это же маразм!
          Василий Порфирьевич промолчал в ответ на «трогательную заботу» Грохольского о нём. Когда в БОП кто-нибудь уходил в отпуск, Грохольский ставил на его стол табличку: «Столик временно не обслуживается». А сам он, уходя в очередной отпуск, оставил на своём столе табличку: «Ушёл в творческий отпуск. Пишет книгу "Пять спокойных недель"» - потому что три недели в отпуске будет Гайдамака, а потом две недели - сам Грохольский.
          Когда Василий Порфирьевич вышел на работу вместо Галины Гордеевны, давление и пульс подскочили до невероятных величин. Он не думал о своей новой работе со страхом, как это было прежде, но внутреннее напряжение от предстоящей ему неизвестности всё же дало о себе знать. Зато теперь Василий Порфирьевич был вхож в приёмную Генерального директора Крутова, чтобы отдавать его референту документы на подпись. И снова повторились события прошлого года: Василий Порфирьевич находился в диспетчерской и смотрел на дверь комнаты 220, где сидели Королёва, Пешкин и Ильюшин.
          Самокуров сказал Василию Порфирьевичу:
          - Я попросил Гайдамаку выписать Вам премию, и он обещал подумать.
          - Спасибо! - поблагодарил Василий Порфирьевич. - Надеюсь, что начальник не откажет Вашей просьбе.
          - Премиальный фонд нашего отдела значительно повысился, и наши зарплаты тоже должны повыситься.
          Однажды Самокуров поручил Василию Порфирьевичу обзвонить все до единого цеха и отделы и сообщить о переносе совещания. Он испытал внутреннее сопротивление при виде огромного списка подразделений, куда ему надо было звонить и монотонным голосом десятки раз говорить одно и то же – и одновременно у него появилась злость на Самокурова, который поручил ему такое примитивное задание. Но деваться было некуда, он стал звонить… И вскоре понял, что это занятие помогает ему вернуться в привычное рабочее состояние. Общение по телефону, каким бы примитивным оно ни было, помогло Василию Порфирьевичу восстановить нарушенное душевное равновесие. Когда он был ночным дежурным, то у него было совсем другое настроение, потому что ему приходилось, в основном, молчать. А теперь, замещая Галину Гордеевну, Василию Порфирьевичу приходилось очень много звонить и говорить, говорить, говорить, поэтому для уныния просто не было времени. Василий Порфирьевич получил, казалось бы, точно такое же испытание, как и при ночном дежурстве — находиться в диспетчерской… Но оказалось, что оно потребовало от него совсем иных качеств.
          Стоян, придя на ночное дежурство, сказал Василию Порфирьевичу:
          - Вы наша палочка-выручалочка!
          И в самом деле, теперь Василий Порфирьевич мог в любой момент заменить кого-нибудь из службы Главного диспетчера, которая являлась визитной карточкой всего завода, и это меняло его статус. Ведь он теперь Джокер, а Джокер является самой главной картой в колоде.

          * * *
          В августе Василий Порфирьевич был в отпуске, в конце августа он вышел на работу и стал выяснять, что изменилось за время его отпуска. Начальник был в отпуске, он должен вернуться из отпуска 9 сентября. В комнате 220 был только Пешкин: Королёва находилась на больничном после операции на суставе, Ильюшин был в отпуске.
          У Пешкина и Ильюшина появились новые компьютеры с операционной системой Windows 7 и новые мониторы. Оказывается, на ПДО выделили 10 компьютеров, которые достались, в основном, сотрудникам бюро МСЧ и БОП. Пешкин и Ильюшин тоже сумели выпросить компьютеры для себя. А Василий Порфирьевич остался со старым компьютером и старым монитором, принесённым из дома.
          Как только Василий Порфирьевич уходил в отпуск, то обязательно чего-нибудь лишался. Прошлым летом все цеха и отделы фотографировали для заводской книги, а он не сфотографировался со своим отделом, потому что был в отпуске. Этим летом Василий Порфирьевич остался без нового компьютера и монитора по той же причине. Ему стало грустно, и утешило его лишь то, что Самокуров тоже остался без нового компьютера.
          В бюро МСЧ произошли кадровые перемены: одна сотрудница уволилась, и вместо неё теперь сидел молодой парень Лёня Парамошкин.
          Гниломедова призвали в армию, и Грохольский поставил не его стол табличку: «Ушёл жениться. Пришёл, и ушёл в армию». А Василий Порфирьевич теперь будет вместо Гниломедова вести протокол совещания в трубомедницком цехе, и он снова был весь в заботах: ему надо изучать новую для него тему – трубомедницкое производство.
          И на первом же совещании в трубомедницком цехе Василий Порфирьевич понял, что это будет не просто: в кабинете начальника цеха царил настоящий хаос - крики, ругань, неразбериха, он ничего не понимал, записи делал судорожно, наугад, потому что плохо слышал, что говорил начальник трубомедницкого цеха... И Василий Порфирьевич сам был участником этого хаоса! Но парадокс ситуации заключался в том, что грозные военные корабли, которые будут защищать Россию, рождались именно в этом хаосе, который устроили простые работящие люди. Василий Порфирьевич всё это проходил в молодости, когда работал мастером на Балтийском заводе.
          Это была хорошая эмоциональная встряска для Василия Порфирьевича. Но у него возник вопрос: «Зачем мне подобные испытания в самом конце жизни? Почему я должен каждый раз всё начинать сначала, а не заниматься своей привычной работой? Может, это нужно для того, чтобы я научился общаться? Ведь каждое новое замещение вынуждает меня знакомиться с новыми людьми и что-то в себе преодолевать». И вскоре Василий Порфирьевич понял, что эта ситуация вынуждает его преодолевать свою застенчивость. Ведь сегодня он робко стоял под дверью начальника цеха, где должно проходить совещание, стесняясь войти. Значит, в том, что с ним происходит, главным является общение, помехой которому является его природная робость. А может, эта робость вовсе не природная, а приобретённая в результате родительского воспитания? Тогда получается, что хаос – это именно то, что ему нужно.
          Человек не может жить без религии, без своего Бога, иначе он улетит в неведомые дали. Но верить в того Бога, в которого верили все - это стереотипно, банально, это вера в ничто. Веря в общего Бога, Василий Порфирьевич был бы одной из миллионов серых безликих личностей, лишённых цели в жизни. Если человек не знает, кто он на самом деле, то он не может знать, что ему надо. Поэтому каждый человек должен найти своего Бога, который поможет ему обрести свою судьбу. Бог - это то, что человеку не дано понять, и во что можно только верить.
          Но что же не мог понять Василий Порфирьевич? Он не мог понять хаос, поэтому Хаос должен стать его Богом, его религией. Это значит, что Василий Порфирьевич теперь не имеет права злиться на тех, кто ездит по тротуарам, кто кладёт ногу на ногу в транспорте, на дураков и иждивенцев, на тех, кто из страха перед ним устраивает ему гадости, на жену - потому что все эти люди являются паствой Бога по имени Хаос. А Василий Порфирьевич, соблюдая смирение перед своим Богом и постигая его учение, становится его жрецом. Для простых прихожан Хаос - это ужас, конец света, а для Василия Порфирьевича - это земля, на которую он может опереться. Ведь жизнь на планете Земля образовалась благодаря хаосу: какая-то форма жизни не захотела подчиняться общему порядку и начало мутировать. Но это вовсе не значило, что, избрав Хаос своим Богом, Василий Порфирьевич отказывал другим людям в праве веровать в него. Нет, каждый человек имеет такое же право избрать Хаос своим Богом, как это сделал Василий Порфирьевич, и не его вина, что люди этого не делают. И каждый человек, который стремится воспользоваться своей квотой на применение насилия в этом жестоком мире, добровольно отдаёт Василию Порфирьевичу своё законное место в пастве, поклоняющейся хаосу, отдаёт ему свой шанс занять более высокое положение в этой религиозной иерархии, приближает его к самому Богу - Хаосу. Василий Порфирьевич решил, что, став жрецом нового Бога по имени Хаос, он как будто заново родился… Но при этом Василий Порфирьевич понял, что, как жрец Хаоса, он обязан соблюдать определённые законы. Он не являлся своим собственным творцом - это было бы слишком вызывающе. Его творцом являлся Хаос, причём, он уже давно являлся порождением Хаоса, но упорно не желал признавать его своим творцом. Но даже после того, как Василий Порфирьевич признал своим творцом Хаос, это не значило, что он сам может участвовать в создании хаоса - как это делали Гайдамака и Королёва. Участие Василия Порфирьевича в создании хаоса было бы равносильно признанию себя Богом.
          Поклонение Хаосу открывало для Василия Порфирьевича новые возможности. У него недостаточно была развита работоспособность, а это его качество, которым он обязан управлять, чтобы развить другие качества, данные ему Хаосом. Мозг Василия Порфирьевича должен постоянно работать, чтобы прокладывать себе путь в Хаосе. Его трусливое желание угадать свою судьбу - это протест против хаоса, стремление упорядочить судьбу, обезопасить себя от потрясений, от Хаоса. Но теперь ему не надо переживать о том, что будет с ним в будущем, он полностью подчинился стихии Хаоса, и должен лишь заниматься любимым делом.

          * * *
          Беспредел в современной России - это Хаос. Беспредел американцев во всём мире - это Хаос. Социалистический принцип «Не сорить!» - это стремление управлять Хаосом, поэтому СССР потерпел сокрушительное поражение в войне с западной цивилизацией. А новый принцип: «Убирать ежедневно!» - это признание факта, что Хаосом управлять нельзя, поэтому надо подчиниться его энергии и научиться ею пользоваться. Потому что стремление человека к Хаосу – это его естественное состояние. Убивать, красть, обманывать - это естественное стремление человека. Можно было бы сказать, что это сомнительное утверждение, но Василий Порфирьевич ежедневно получал подтверждения своему убеждению. Он увидел с балкона, как двое школьников несли из школы мусор на помойку возле его дома, но, увидев, что помойки уже нет, что её ликвидировали, они просто вывалили мусор посреди газона и убежали, чтобы их никто не увидел. Довольно часто Василий Порфирьевич видел, как какой-нибудь автолюбитель доставал из своей машины старый аккумулятор и оставлял его прямо на газоне возле дороги. Но самым ярким примером хаоса был сосед Василия Порфирьевича, живший за стеной. Их балконы были рядом, а вход в квартиру соседа был через соседний подъезд. Этот мужчина жил один, он никогда не выгуливал свою собаку, поэтому собачьи фекалии сбрасывал с балкона, низко пригнувшись, чтобы его не заметили снизу. Но его всё равно знали в доме, и одна из соседок вынуждена была предупредить Анну Андреевну:
          - Не останавливайтесь, здесь очень опасно останавливаться: на одиннадцатом этаже живёт мужчина, который бросает с балкона собачьи фекалии!
          После слов этой женщины осталось только повесить табличку на доме: «Эта сторона улицы наиболее опасна»… Как во время войны.
          Эти примеры убедительно подтверждали открытие Василия Порфирьевича: человек по своей природе стремится к Хаосу - главному закону бытия. И лишь государство в той или иной степени способно ограничивать эти естественные устремления. СССР отрицал Хаос, потому что КПСС старалась во всём навести свой порядок, и СССР потерпел крах. Современная Россия стремилась к Хаосу, потому что её граждане стремились к хаосу, и поэтому Россия имела шанс выжить в этом жестоком мире в войне против западной цивилизации. Руководители США не допускали ни малейшего отрицания своего мирового господства, они изо всех сил навязывали всему миру свой «порядок, основанный на правилах», а это означало, что государство, отрицающее Хаос, идёт против естественного природного стремления своих граждан, которые устраивают хаос и испытывают потребность в проявлении насилия.
          Несомненно, очень приятно созерцать идеально подстриженный газон или ландшафтный парк, в таком пейзаже ум человека чувствует себя комфортно и расслабленно, потому что этот пейзаж создан рационально. В диком лесу тоже царит порядок, но этот порядок непонятен уму, он цепляет его, раздражает, поэтому кажется Хаосом. Этот порядок находится за пределами законов рационального мышления. Люди, окружавшие Василия Порфирьевича, были похожи на любителей разгадывать кроссворды, потому что кроссворд подобен ландшафтному парку, в котором царит понятный уму рациональный порядок. Когда же человек начинает задумываться над своими проблемами, то он, образно говоря, сразу попадает в дикий лес, и ему становится страшно от царящего там Хаоса. Василий Порфирьевич уже давно вошёл в дикий лес, и для него Хаос в голове стал нормой жизни… Но он всё ещё не мог смириться с Хаосом в реальной жизни, который устраивали Гайдамака и Королёва. Хаос в голове Василия Порфирьевича, по сравнению с Хаосом в исполнении Гайдамаки и Королёвой, был подобен ландшафтному парку по сравнению с дремучим лесом.
          В девяностые годы Василий Порфирьевич наблюдал со своего балкона, как дети били стёкла в родной школе после окончания учебного года, и это был Хаос, это был протест учеников против знаний, которые давала им школа. Когда Василий Порфирьевич был свидетельством подобного вандализма, то даже испытывал желание избить этих детей… Но это означало, что он, подобно этим несмышлёным детям, был готов протестовать против тех знаний, которые могли дать ему эти дети своим хаотичным поведением.
          Человек склонен к Хаосу, потому что он, по своей природе, склонен к насилию. Насилие - это природная потребность человека, потому что это внешнее проявление внутренней подверженности человека страху. Василий Порфирьевич уже привык к тому, что в его микрорайоне машины едут на красный сигнал светофора и по пешеходным дорожкам, но в последнее время машины на трамвайной остановке продолжали ехать даже тогда, когда люди выходили из трамвая на проезжую часть. Это уже настоящий Хаос! Если в стране не работает закон, значит, в этой стране идёт негласная гражданская война, и пока в обществе нет согласия, страна не может развиваться.

          * * *
          Самокуров вдруг проникся любовью к Пешкину: он заказал в цехе подставку для его нового компьютера; когда подставка была изготовлена, заказал в малярном цехе краску; и Пешкин среди рабочего дня стал красить подставку. В комнате стало нечем дышать от запаха ацетона, Василий Порфирьевич начал возмущаться, Пешкин остановил покраску, но Самокуров поддержал его:
          - Ничего страшного, Миша, крась дальше!
          Василий Порфирьевич очень сильно разозлился на Самокурова за то, что вынужден был терпеть резкий запах ацетона до конца рабочего дня, он никак не мог понять: «Почему с виду нормальные люди порой ведут себя так эгоистично? Пешкин каждый день жаловался на запах в комнате и требовал открыть окно, а теперь сам завонял комнату краской, хотя мог бы покрасить в конце работы, чтобы за ночь краска выветрилась. Неужели он не способен понять даже такую простую вещь? Но самое удивительное в том, что рассудительный философ Самокуров тоже не способен понять такие простые вещи!»
          Самокуров так сблизился с Пешкиным, что стал ходить с ним в столовую. С Василием Порфирьевичем он не захотел ходить в столовую, и это сначала вызвало ревность Василия Порфирьевича, ему было неприятно, что Самокуров отверг его компанию после того, как он выручил его, замещая ночного дежурного. Но потом он понял, что Самокуров почему-то боится его. А если боится, то уже не считает себя даже равным Василию Порфирьевичу, несмотря на разницу в должностях. Значит, заставив Пешкина красить подставку при Василии Порфирьевиче, игнорируя его протест, Самокуров вполне осознанно совершил насилие над Василием Порфирьевичем. А Василий Порфирьевич уже давно решил никому не прощать насилие, совершаемое над ним. Самокуров своим необъяснимым актом насилия наглядно показал Василию Порфирьевичу, как выросла его самооценка с тех пор, как он замещал Суханова. В сентябре прошлого года Василий Порфирьевич открыл для себя новую территорию - диспетчерскую, и его жизнь резко изменилась, потому что у него появилась дополнительная точка опоры. А о том, что такое точка опоры, поведал миру Архимед: «Дайте мне точку опоры, и я переверну весь мир!»
          Василий Порфирьевич не знал, чем руководствовался Самокуров, когда совершал акт насилия над человеком, который, подменяя Суханова, выручил не только Главного диспетчера, но и весь отдел. Может быть, у него была благородная цель – избавить Пешкина от разрушающего влияния Королёвой. Это, конечно, украшало Самокурова… Но он сделал свой выбор, этот выбор был не в пользу Василия Порфирьевича, и это вынуждало Василия Порфирьевича сделать свой выбор – тоже не в пользу Самокурова. И если Самокуров, самый адекватный человек из всего отдела, сделал свой выбор в пользу убогого и агрессивного Пешкина, то стоит ли удивляться тому, что такой же выбор сделал циничный карьерист Гайдамака?
          Потом Василий Порфирьевич предположил, что агрессивный жест с покраской – это вознаграждение Самокуровым собственных амбиций после того, как он попросил Гайдамаку выписать Морякову премию… О которой сам Василий Порфирьевич его не просил: «Самокуров сам попросил Гайдамаку выписать мне премию – и сам же наказал меня за то, что он попросил Гайдамаку выписать мне премию. Так, что ли?»
          Утром следующего дня Пешкин предложил открыть окно, потому что из коридора, где маляры красили стены, стало вонять краской… Но Василий Порфирьевич был категорически против: «Вчера Пешкин красил в комнате свою подставку к компьютеру, не обращая внимания на мои протесты, и его нисколько не смущал сильный запах краски у самого его носа — значит, он может терпеть и запах краски из коридора, а если может терпеть - пусть терпит!»
          Пешкин, как и подобает эгоисту, был уверен в том, что ему можно делать то, что другим нельзя, а другим нельзя делать то, что можно ему… Но простые маляры из коридора продемонстрировали его неправоту.
          Пока Королёва была на больничном, для Пешкина наступил звёздный час: Гайдамака его боготворил и давал всем понять, что Пешкин - самый ценный работник в отделе, а Пешкин всем рассказывал о том, что он «командует» начальником в части пользования программой DRAKAR. В отсутствие Королёвой он становился похожим на нормального человека… Правда, пока ещё только отдалённо похожим. Даже после того, как «программист» Пешкин стал лучше разбираться в производстве, Гайдамака всё равно не отказался от него, потому что тот по своему интеллекту всё равно оставался убогим человечком, рядом с которым можно было без опасения чувствовать своё превосходство. Пешкин элементарно не дотягивал до уровня нормального человека, адекватно воспринимающего реальность, и Гайдамака, имеющий ограниченные ментальные способности, наверняка чувствовал себя сверхчеловеком рядом с инфантильным Пешкиным.
          Глядя на Пешкина, которого Гайдамака считал самым ценным сотрудником в отделе, Василию Порфирьевичу становилось обидно, что он не являлся ценным работником, хотя у него был огромный производственный опыт. И в один из таких моментов самобичевания он совершенно неожиданно вспомнил американский фильм «Поездка в Америку». Главный герой фильма Аким, наследный принц одной из африканских стран, работал простым уборщиком в кафе и терпел лишения ради своей любимой девушки, не обращая внимания на унижения. Работа простого уборщика почему-то нисколько не унижала его королевского достоинства, и Василий Порфирьевич силился понять: «Почему? И как это связано со мной?» С одной стороны, Василию Порфирьевичу было обидно, что начальник не считает его ценным работником… Но, с другой стороны, невзирая на нелюбовь начальника к нему, в отделе он был востребован сразу в нескольких очень важных ипостасях. И Василий Порфирьевич, наконец, нашёл ответ на свой вопрос: «Аким в душе был истинным принцем, поэтому никакая работа не могла лишить его этого титула. - И после этого Василий Порфирьевич задал себе вопрос, который обязательно должен был задать: - А кем же я себя считаю? Принцем, как Аким? Или рабом, как Пешкин?» Василий Порфирьевич сразу не смог ответить на этот вопрос… Значит, он здесь находится именно для того, чтобы ответить на этот вопрос.
          Ещё совсем недавно Василию Порфирьевичу не нравилось почти всё, что он делал. Ему не нравилось рано вставать и ехать на работу. Ему не нравилось общаться с людьми, потому что считал, что они были глупее его. В Филармонии он с нетерпением ждал, когда закончится концерт, и можно будет бежать в гардероб за одеждой. На работе он с нетерпением ждал, когда закончится рабочая неделя и наступят выходные. В выходные, вместо того, чтобы наслаждаться отдыхом, он ждал, когда закончится ненавистное безделье, и можно будет пойти на работу. А в понедельник утром ему снова не нравилось рано вставать и ехать на работу через весь город. В отпуске он не мог дождаться его окончания, чтобы вернуться на работу. Это означало, что Василий Порфирьевич нигде не мог расслабиться, ему отовсюду хотелось убежать. Но истина гласит: «Твой дом там, откуда не хочется убежать». И в нынешнем году что-то начало меняться: в жизни Василия Порфирьевича появились островки реальности, в которых ему стало нравиться всё, что он делал. Ему стало нравиться посещать музеи, выставки и концерты, и ему уже не хотелось оттуда уходить. Ему стало нравиться сидеть в кафе «Север» на Невском проспекте. Нынешним летом он прекрасно провёл отпуск в Зеленогорске, и ему не хотелось, чтобы он заканчивался. Василий Порфирьевич понял, что в его унылой реальности появились моменты, когда он мог расслабиться, чтобы наслаждаться жизнью. А на работе первым местом, где Василий Порфирьевич смог расслабиться, стала диспетчерская во время замещения Суханова. А если в его жизни появились такие моменты, когда ему всё нравилось, то появилась и надежда, что ему будет нравиться всё, что он делает... Даже необходимость рано вставать и ехать на работу через весь город.

          * * *
          В начале сентября Гайдамака вернулся из отпуска, и в 9 часов все сотрудники ПДО собрались в его кабинете, чтобы поздравить с юбилеем: ему исполнилось 60 лет, и он стал пенсионером… То есть Гайдамака официально стал стариком. В ответном слове он сказал:
          - У меня благородная цель: дать каждому из вас возможность развиваться, найти свою изюминку, а не стараться всеми силами удержаться за кресло.
          Когда Василий Порфирьевич услышал эти слова из уст Гайдамаки, у него возникла уверенность, что это он говорит о себе, потому что из всех сотрудников ПДО именно Гайдамака был одержим страхом лишиться своего кресла, и только у него, как у большого начальника, было кресло, к которому прилагалась большая зарплата, а всем остальным сотрудникам ПДО кресло не положено — только стулья. Бояться лишиться своего старого стула и мизерной зарплаты — это уже даже не смешно!
          В первые рабочие дни после отпуска Гайдамака чувствовал себя очень неуверенно, наверное, именно поэтому сказал такую откровенную глупость. Сейчас он особенно остро нуждался именно в убогом Пешкине, чтобы на его фоне почувствовать свою значимость. Гайдамака каждый день с самого утра вызывал к себе Пешкина, даже сам прибегал к нему, подчёркивая тем самым демократичный стиль своего руководства, и, приходя к Пешкину, Гайдамака обычно говорил:
          - Давай мы с тобой продолжим дискуссию о том, как выстроить цепочку работ от корпусообрабатывающего цеха к стапельному цеху, - и они продолжали говорить о том же, о чём говорили и вчера, и позавчера, и о чём будут продолжать говорить и завтра, и послезавтра.
          С Василием Порфирьевичем Гайдамака не обсуждал эти вопросы, потому что Василий Порфирьевич, как корпусник, всё это знал лучше Гайдамаки. Он проявлял интерес к тем сотрудникам, которые чего-то не знали. В 2010 году, когда Василий Порфирьевич только перешёл в ПДО, Гайдамака очень часто нуждался в его услугах, потому что он многого не знал в вопросах планирования, и начальнику приятно было демонстрировать ему своё превосходство. Отсюда была понятна страстная любовь Гайдамаки к молодым специалистам: рядом с «молодыми сцыкунами» он ощущал своё превосходство. Как только подчинённый Гайдамаки набирался опыта, он становился неинтересен начальнику. Гайдамака питал неприязнь к опытным профессионалам, потому что рядом с ними не мог ощущать своё превосходство. И Василий Порфирьевич делал простой вывод: «Если Пешкин до сих пор востребован у Гайдамаки, значит, Пешкин ещё очень многого не знает в производстве и в планировании».
          Гайдамака каждый день обсуждал с Пешкиным одни и те же вопросы… И этим он был очень похож на Королёву, которая каждый день говорила одно и то же, почти слово в слово. Василий Порфирьевич уже знал наизусть, что она скажет Пешкину, для Василия Порфирьевича она уже не представляла опасности, потому что он знал, что Королёва - пустозвон. Значит, Королёва появилась для того, чтобы показать Гайдамаке, что он такой же пустозвон, как и она. И он, как и Королёва, выбрал для общения именно Пешкина, чтобы повысить свою самооценку. А это значит, что самооценка Гайдамаки неуклонно падает… Особенно после того, как Крутов дал понять ему и всем сотрудникам завода, что он – бесперспективный... Что он - старик.
          Василий Порфирьевич решил, что больше не должен заставлять себя испытывать уважение к Гайдамаке, и тогда, может быть, сила начальника иссякнет. Может быть, он держится только на остатках уважения, которое Василий Порфирьевич всё ещё пытался испытывать к нему. Василий Порфирьевич простил его выходку, когда он «забыл» вознаградить замещение Галины Гордеевны, и из-за его «забывчивости» с Василия Порфирьевича бухгалтерия высчитала 5 000 рублей, заставив написать унизительное заявление. Такое нельзя прощать. Когда Гайдамака нормально платил Василию Порфирьевичу за то, что он выручал отдел и, в конечном итоге, самого Гайдамаку, Василий Порфирьевич терпеливо относился к его унижениям. Но после того, как он «забыл» отблагодарить Василия Порфирьевича, он получил знак, что больше не должен замещать диспетчера или дежурных. А ведь такая потребность может возникнуть в любой момент: например, Глушко пожаловался, что у него обнаружили тромбофлебит и даже предложили сделать операцию.
          Василий Порфирьевич иногда винил себя в том, что несправедливо относится к Пешкину, считая его агрессивным и очень примитивным человечком… Но когда он видел, как покорно Пешкин исполняет роль раба Королёвой, то понимал, что он нисколько не ошибался в том, что Пешкин — очень примитивный человечек. Гайдамака демонстрировал всем сотрудникам отдела, что не может обходиться без Пешкина, терпел все его выходки, отчего Пешкин стал заносчивым и агрессивным даже в поведении с начальником. Это и подтверждало убеждённость Василия Порфирьевича в том, что Пешкину ещё очень далеко до статуса нормального человека. Это был полуфабрикат, нормальное, естественное развитие которого Королёва остановила в своих корыстных интересах. Он был настолько примитивен, что Гайдамака, который на генетическом уровне считал всех сотрудников завода – поголовно! - своими конкурентами в борьбе за должность Начальника ПДО, совершенно не опасался Пешкина. Более того, Гайдамака, по большому счёту, не опасался даже Королёвой, несмотря не её маниакальное стремление установить контроль над Генеральным директором. Зато Василия Порфирьевича Гайдамака почему-то очень сильно опасался.
          В этот день умерло уважение Василия Порфирьевича к Гайдамаке. И начальник сам дал Василию Порфирьевичу повод утвердиться в принятом решении: поручил ему унизительное задание - подсчитать выработку достроечного цеха по нарядам. Для этого Василий Порфирьевич должен сумму часов по нарядам разделить на сумму часов по табелю. Поскольку Василий Порфирьевич, выполнив это унизительное задание, уже перестал уважать Гайдамаку, то, войдя в кабинет начальника, он не подошёл к нему, как раньше, и не поздоровался за руку, а с порога сказал: «Здравствуйте!» - и сразу сел на стул напротив его стола. Василий Порфирьевич искренне надеялся, что Гайдамака должен внутренне содрогнуться от суровости его поведения.

          * * *
          Ильюшин вышел из отпуска, который для него оказался очень насыщенным. Он женился, его жену зовут Катя, после свадьбы Ильюшин вместе с молодой женой съездил в Испанию и Италию. Выйдя на работу, он стал замещать Самокурова, который ушёл в отпуск.
          Василий Порфирьевич тоже замещал Самокурова — ходил на совещания у Директора по производству и оформлял протоколы совещаний. У него в последнее время не было даже свободной секунды... Вот это востребованность!
          Работа над протоколами начала давать результаты: чтобы получить нужную информацию для оформления протокола, Василий Порфирьевич обращался к любому начальнику или исполнителю, и это помогало ему преодолевать свою робость, которую усиливало мощное психологическое давление со стороны Королёвой и её своры. И при этом он не забывал, что первым этапом преодоления робости стало для него именно ночное дежурство.
          В конце сентября пришла Королёва, хотя она ещё была на больничном. После операции она почти не могла ходить, а теперь она уже ходила нормально. В 16 часов Королёва, Пешкин и Ильюшин ушли домой, потому что Гайдамака ушёл сразу после обеда. Василий Порфирьевич остался один, в комнате воцарилась непривычная тишина… И он, сам не зная почему, вдруг задумался о том, что ему дало пребывание в комнате 220. Оказалось, что каждый из соседей Василия Порфирьевича по комнате дал ему нечто важное. Ильюшин дал ему учение Экхарта Толле, Пешкин дал ему операционную систему Linux, Королёва дала ему свободу от детского страха перед родителями. Василий Порфирьевич заметил, что в последнее время ему стало жарко находиться в комнате 220, и даже хотелось открыть окно, а Пешкин и Ильюшин закрывали его. Они словно поменялись ролями.
          Пешкин принёс мусорную корзину, и теперь у каждого из них была своя корзина. Этот знак говорил о том, что Моряков и Пешкин уже не враги, не конкуренты, потому что каждый из них пошёл своим путем.
          Василий Порфирьевич постоянно обращался за помощью к Пешкину, давая ему возможность повысить свою самооценку. Гайдамака тоже давал Пешкину такую возможность. А вот Королёва после того, как получала помощь от Пешкина, тут же ставила его на отведённое ему место, не позволяя за её счёт повышать самооценку: Королёва категорически не желала самообесцениваться. И каков же был результат? Морякова и Гайдамаку Пешкин по-прежнему презирал, а Королёву неизменно боготворил.
          Перед обедом, когда Пешкина не было в комнате, позвонил Гайдамака и сказал, чтобы Пешкин зашёл к нему. Пришёл Пешкин, Василий Порфирьевич передал ему слова начальника, Пешкин пошёл к Гайдамаке, но того не оказалось на месте. Пешкин пошёл в столовую вместе с Василием Порфирьевичем, к ним присоединился Ильюшин и сказал Пешкину:
          - Начальник сказал, что тебе не надо идти к нему, он уже решил вопрос сам. Понял, Миша? Всё, к начальнику больше не ходи! Кончился твой звёздный час!
          Все видели, что Гайдамака, пользуясь отсутствием Королёвой, специально устроил для Пешкина представление под названием «Звёздный час», и он это делал в пику всем остальным своим подчинённым. Для Гайдамаки злобные высказывания Пешкина по любому поводу были как бальзам на душу: как приятно ему было слышать от подчинённого, что всё плохо и все мерзавцы! Как это повышает самооценку! Королёва до некоторых пор тоже повышала самооценку Гайдамаки выискиванием негатива в работе сослуживцев, и особенно в работе Василия Порфирьевича, пока не начала повышать свою самооценку за счёт начальника. Этого он ей простить не смог.
          Ильюшин и Пешкин весь день были очень дружны… А в конце дня «семейная идиллия» совершенно неожиданно закончилась, Ильюшин повздорил с Пешкиным, и, когда тот вышел, пожаловался Василию Порфирьевичу:
          - Что-то Миша совсем перестал адекватно ощущать, кто он есть на самом деле!
          - Ничего, придёт Диана Ефимовна и приведёт его в чувство! –успокоил его Василий Порфирьевич. Он был уверен, что Королёвой после операции и длительной изоляции от производственного общения — то есть от своих амбиций! - срочно надо будет повышать самооценку за счёт Пешкина. Для неё это очень эффективное средство! Но, поскольку сейчас был звёздный час Пешкина, то Василию Порфирьевичу лучше оставаться в тени и спокойно относиться к тому, что Гайдамака его демонстративно не замечает. Может, и Королёву некие высшие силы убрали от Пешкина специально, чтобы она не портила его звёздный час? Значит, когда она вернётся, Василий Порфирьевич увидит своими глазами, что звёздный час Пешкина закончился… А он так ждёт «маму»!
          Гайдамака снова пришёл к Пешкину и стал демонстративно разбираться с ним, какие работы связаны с цистерной авиационного топлива корвета, какие технологические комплекты ещё не выпущены… Как будто для этого нельзя было вызвать Пешкина к себе. Василий Порфирьевич всё больше убеждался в том, что Гайдамака пытается срочно «накачать» Пешкина ощущением важности и значимости перед появлением Королёвой… Но Василий Порфирьевич точно знал, что Пешкину это не поможет.
          Перед обедом Гайдамака снова пришёл к Пешкину и спросил:
          - Михаил Андронович! Как там наш документ по сетевым графикам? А то Фрейман уже напоминает, что за нами этот документ...
          - Пусть они сначала свои долги выполнят! - с юношеским задором отпарировал Пешкин, и его глаза засверкали от праведного гнева.
          - Ну, ладно, ладно... - миролюбиво сказал Гайдамака, улыбаясь. - Успокойся. Ты в 15 часов подходи-ка ко мне, я приглашу Филиппова и Фреймана, и мы «на троих» обсудим идеологию необходимости сетевых графиков.
          «Опять показуха! – грустно подумал Василий Порфирьевич. - Кругом сплошная показуха… Гайдамаке нравится играть роль властителя, способного утихомирить разбушевавшегося подчинённого, обладающего выдающимися способностями… И это совсем не трудно, учитывая, что от этого властителя зависит зарплата “бунтаря”».
          Столь назойливая демонстрация этого лицедейства неопровержимо доказывала, что Гайдамака остро нуждается в Пешкине для повышения своей самооценки... Но ведь это означало, что Гайдамака делегировал Пешкину часть своей самооценки... То есть он самообесценился! Добровольно! По собственной инициативе!
          Но Пешкину было невдомёк, что Гайдамака вынудил его играть роль, которая была необходима ему для своего собственного самоутверждения. И Пешкин с удовольствием играл в эту игру, он поверил лживым словам Гайдамаки о том, что для него работа - это единственная возможность реализовать свои творческие способности. При этом ни Пешкин, ни сам Гайдамака не имели представления о том, что такое творчество.
          Понятие творчества в социальной среде принято относить к небольшому числу занятий человека, к так называемым творческим профессиям: писатель, художник, ученый и т. д. Во всех остальных занятиях предполагался в лучшем случае некий элемент творчества. На самом деле творчество - это высший вид проявления свободы воли человека, и в этом смысле творчество свойственно человеку в любой ситуации, когда ему приходится делать осознанный выбор. Творчество является постоянным занятием всех людей, потому что, проявляя свободу воли, они творят свою судьбу. Вся разница в том, как часто и по каким поводам происходит выбор. Жизнь человека в основном состоит из рутинных, многократно повторяющихся одинаковых процессов (чистка зубов, поездка на работу и т. п.), и, совершая такие рутинные действия, человек может даже не включать в них работу своего сознания, что, конечно, значительно экономит его ментальную энергию. Однако в это время человек не живет, а существует, подобно некому механизму. Жизнь как творчество происходит тогда, когда человек прокладывает новые пути: чему-то учится, что-то выбирает. Учиться и совершать выбор для человека очень трудно, неприятно и нередко ведёт к стрессам. Это известно давно. Однако даже для того, чтобы просто поддерживать своё существование, человеку необходимо и чему-то учиться, и делать какой-то выбор, а если человеку приходится менять профессию или полностью перестраивать мировосприятие, то в новой области ему заново приходится много учиться. Решиться на такой выбор трудно, даже если есть ощущение, что он необходим. Степень осознанности выбора растёт вместе с духовностью. На низком духовном уровне выбор в существенных для духовного роста ситуациях происходит неосознанно, под действием инстинкта и внешних сил. Очень важным признаком духовного развития человека является рост его внутренней честности: человек учится не врать, в первую очередь, самому себе.
          Делать выбор неприятно, потому что делать осознанный выбор очень трудно, но не только поэтому. Неприятность заключается ещё и в том, что человек, делая свой выбор, ощущает свою ответственность за выбор - и при этом испытывает неуверенность в своём выборе. Именно поэтому творчество - это высший вид проявления свободы воли человека. А если у человека отсутствует свобода воли, то из этой неприятной ситуации есть выход: переложить тяжесть решения на других. Именно так и вёл себя Пешкин, полностью подчинившись воле «мамы» Королёвой и капризам Гайдамаки.
          Реализация личных творческих запросов в исполнении Королёвой и Пешкина, при общем руководстве Гайдамаки, выражалась лишь в ежедневных демонстративных опозданиях на работу: поощряя опоздания своих фаворитов, начальник давал всем понять, что он поощряет их творческий подход к рутинной работе.
          А Василию Порфирьевичу такое творчество было не по нутру, потому что он знал: без жёсткой трудовой дисциплины ни одно предприятие не может эффективно работать, и показателем неэффективной работы предприятия являются несчастные случаи на производстве. Поэтому Василию Порфирьевичу очень хотелось покинуть эту зыбкую почву под названием «Творчество» и заняться не болтовнёй о производстве, а самим производством. Гайдамака изо всех сил старался внести в работу элемент творчества, как он это понимал. Василий Порфирьевич признавал, что у Гайдамаки, как у большого начальника, есть определённая свобода воли, но он использовал её для своего выживания, то есть чтобы увековечить своё пребывание в должности Начальника ПДО. Гайдамака стремился к идеальной ситуации, в которой ПДО должно состоять только из молодых безграмотных специалистов, которые смотрели бы в рот «профессионалу» Гайдамаке… Но идеальная ситуация вовсе не является гармонией. Поэтому Василий Порфирьевич стремился именно к гармонии - это когда в коллективе есть профессионалы, которые обучают молодёжь, и молодёжь, которая учится у профессионалов. Он хотел стоять на твёрдой почве, выполняя простые и понятные действия и получая за это достойную зарплату, а всё, что связано с творчеством, реализовать в личное время.
          Безразличное отношение Гайдамаки к Василию Порфирьевичу и демонстративное возвышение им Пешкина не добавляло настроения Морякову. Но плохо было не только Василию Порфирьевичу. В октябре весь завод был взбудоражен: на головном фрегате никак не могли закрыть швартовные удостоверения, все были нервные и злые, проводилось совещание за совещанием, но результата не было. Пешкин в телефонном разговоре с Королёвой признался, что из-за нервной обстановки, которую Гайдамака создал вокруг сетевых графиков, он вчера выпил бутылку пустырника.

          * * *
          Королёва вышла на работу после больничного и призналась:
          - Я так соскучилась по работе, что не спала всю ночь! – но при этом она не догадалась прийти на работу вовремя.
          Что бы Королёва ни говорила, а Василий Порфирьевич знал, что за время болезни её самооценка резко упала, поэтому она почувствовала себя не в своей тарелке. Как он и предполагал, Королёва в первый же свой рабочий день решительно взялась поднимать свою самооценку: она устроила Пешкину экзамен по сетевым графикам, которыми он занимался по заданию начальника, и всё это происходило громко, на повышенных тонах, с обязательным кривлянием, и конца этому не было. После обеда Пешкин, как всегда, угощал Королёву и Ильюшина кофе с конфетами, между ним и Королёвой царила идиллия, она то и дело обращается к нему:
          - Мишанечка!.. Мишанечка!..
          Но как только кофе был выпит, а конфеты с удовольствием съедены - идиллия закончилась:
          - Мишанечка, как сейчас происходит планирование? - спросила Королёва.
          Пешкин подсел к ней, закинул ногу на ногу - а он это делал довольно необычно, по-американски, высокомерно - и начал было отвечать Королёвой…  Но она стала кричать на него:
          - Всё, иди отсюда, я без тебя разберусь! Да, далеко пойдёшь!
          В столовую Королёва всё-таки пошла с Пешкиным... Но после обеда продолжила отчитывать Пешкина:
          - Жизнь научила меня самой выбирать себе друзей. А ты мне такой не нравишься!
          Звёздный час Пешкина закончился: зависть снова взяла верх над Королёвой. Василий Порфирьевич понял, что с приходом Королёвой его нормальное общение с Пешкиным закончилось, потому что Пешкин теперь зорко следил, чтобы дверь всегда была открыта даже при открытом окне, потому что Королёва постоянно жаловалась на духоту в комнате. Видимо, она была из числа тех людей, которые особенно остро осознают, что дышат не воздухом, а тем, что другие люди выдыхают из своих лёгких, и не могут с этим смириться. Особенно, если приходится дышать тем, что выдыхал из своих лёгких какой-то никчемный Василий Порфирьевич Моряков.
          Пешкин очень скоро стал разговаривать с Василием Порфирьевичем довольно резко. Всё происходило так, как и предвидел Василий Порфирьевич, потому что Пешкин был очень предсказуем. И Королёва была очень предсказуема. И Василий Порфирьевич недоумевал: «Где же здесь творчество, о котором так печётся Гайдамака?»
          Помощь пришла оттуда, откуда Василий Порфирьевич не чаял её получить: Крутову не понравилось, что дверь комнаты 220 была постоянно открыта - могли увидеть многочисленные высокопоставленные гости, которые стали всё чаще посещать завод. Против такого весомого аргумента Королёва была бессильна, и ей пришлось смириться с закрытой дверью. Василий Порфирьевич не сомневался, что для Королёвой возможность держать дверь открытой была последней надеждой реализовать свои эксклюзивные творческие способности... Но требование Крутова - который прекрасно знал, что собой представляет Королёва – было чётким сигналом, который давал ей понять, что она не сможет реализовать свои амбиции на заводе, которым он руководит. Крутов дал ей понять: «Уважаемая, здесь не твоя территория! Здесь я хозяин!»  Но Королёва совершенно не была способна смириться с чужой волей, даже если это воля Генерального директора. Ради того, чтобы всё было так, как она хочет, Королёва готова была даже заболеть… Может быть, даже умереть… Вчера ей передали требование Крутова закрывать дверь… Сегодня она пришла с болезненным видом, стала жаловаться, что её тошнит, и умоляла не закрывать дверь полностью, а оставить маленькую щель. Пешкин выполнил её просьбу… И через несколько минут «тошнота» прошла, она стала вести себя, как обычно, а потом Королёва гордо заявила:
          - Я сделала замечание Самокурову за то, что в диспетчерской всегда открыта дверь!
          Гайдамака продолжал демонстрировать важность и востребованность Пешкина, и теперь уже, как понял Василий Порфирьевич, в пику Королёвой. Прибежала диспетчер Галина Гордеевна и передала распоряжение начальника:
          - Гайдамака приказал Пешкину в 9 часов прибыть к нему на важное совещание!
          Пешкина не было на месте, и Василий Порфирьевич написал ему записку. Увидев записку, Пешкин стал так сильно ругаться матом, что даже Ильюшин удивлённо высунул голову из-за своей ширмы. Василий Порфирьевич тоже впервые слышал, что Пешкин ругается матом, при этом сильно картавя, и Василий Порфирьевич невольно отметил, что мат в устах картавого человека – это впечатляющее событие, которое каждый русский человек должен пережить хоть однажды.
          Гайдамаке удалось вывести из равновесия Королёву, и в конце дня она решительно пошла к Гайдамаке. Тут же позвонил сам Гайдамака и вызвал Пешкина. Вернувшись от начальника, Королёва сказала шедшему вслед за ней Пешкину:
          - Как я понимаю, я уволена?!
          Спустя несколько минут Гайдамака снова вызвал их, от него Королёва вернулась в слезах и тут же позвонила Слизкину:
          - Какая же ты сука! Ты говорил мне, что графики, которые делает Миша - это то, что надо, а Гайдамаке ты сказал, что ты этого не говорил!
          Слизкин что-то ответил, и она заорала:
          - Я не согласна с тем, что хочет сделать начальник. Если я в очередной раз снесу у него дверь, будешь виноват ты! А то ведь я могу и по морде дать! - и бросила трубку. Королёва всё больше становилась похожей на саму себя. А то ведь вчера Василию Порфирьевичу показалось, что она присмирела после операции, и он уже начал было в это верить… Но нет – показалось… Значит, Королёва в очередной раз прикинулась овечкой, но обстоятельства непреодолимой силы в лице Гайдамаки вынудили её вновь обрести своё истинное лицо.
          - Миша, обещай мне, что ты выбросишь эту дурь из головы, прекратишь бегать и всем помогать, а займёшься графиками! – грозно сказала Королёва Пешкину. - Это везде востребовано, на всех заводах.
          - Обещаю! - покорно сказал Пешкин, сияя от счастья.
          Вырвав у Пешкина обещание, Королёва сказала примирительно:
          - На самом деле я очень люблю людей... 
          Королёва ездила на велосипеде, была его фанаткой и даже заразила велосипедным фанатизмом Пешкина. Но как только Пешкин стал фанатом велосипеда, Королёва перестала ездить и даже продала свой велосипед. Потом Королёва стала фанаткой фитнеса, заразила этим фанатизмом Пешкина, но как только Пешкин стал фанатом фитнеса, Королёва из-за больной ноги перестала заниматься фитнесом... «Интересная тенденция», - подумал Василий Порфирьевич.
          Поговорив с Слизкиным по телефону, Королёва ушла в отдел Главного Технолога, а дверь оставила открытой. Окно уже было открыто, возник довольно сильный сквозняк, и Василий Порфирьевич уже собирался было закрыть дверь... Но тут Пешкин встал и закрыл окно. Василий Порфирьевич застыл от удивления.
          Вернувшись от Слизкина, Королёва позвонила Елистратову и напросилась к нему на приём. Она изо всех сил старалась убедить его перестать слушаться Гайдамаку, чтобы сделать своим союзником. На этот шаг она пошла только потому, что они когда-то вместе отдыхали на заводской базе отдыха, и она решила, что это очень близкое знакомство, которое ко многому обязывает Елистратова. И к Крутову она пыталась достучаться по этой же причине.
          «Вот до чего может довести человека состояние неопределённости!» - философски отметил Василий Порфирьевич. Он тоже находился в состоянии неопределённости, в вакууме, который старательно создавал вокруг него Гайдамака… Но он терпел из последних сил… И ждал своего часа.

          * * *
          Гайдамака демонстративно возвышал молодых Пешкина и Гниломедова над опытными профессионалами. Конечно, это было неприятно... Но, поскольку Василий Порфирьевич знал, что Гайдамака делает это специально, с умыслом, то ему было легче переносить эту несправедливость. Хотя... Даже если были понятны мотивы поведения начальника, его откровенное глумление всё равно переносилось очень болезненно. Можно было бы смириться с тем, что Гайдамака незаслуженно превозносит качества «молодых сцыкунов», если бы это не меняло его отношения к опытным профессионалам и лично к Василию Порфирьевичу… Гайдамака стал предъявлять к нему настолько завышенные требования, что их уже можно было квалифицировать как ничем не обоснованные претензии. Несмотря на то, что Василий Порфирьевич курировал гальванический, малярный и трубомедницкий цеха, помогая Гниломедову, Гайдамака не желал с ним встречаться, а передавал ему свои указания через Гниломедова. В общении с Василием Порфирьевичем, профессионалом, он боялся понизить свою самооценку, которая и так понизилась после того, как он стал пенсионером и лишился карьерных амбиций… Его амбиции, может быть, ещё остались, но, став официально пенсионером, он стал импотентом в вопросе реализации своих амбиций. И Василию Порфирьевичу, по идее, незачем было стремиться к общению с человеком, у которого заниженная самооценка. Он знал, что Гайдамака боится его, и этот страх вынуждал его даже кричать на Василия Порфирьевича: вчера он кричал на него за то, что он не представил ему график окраски секций фрегата, хотя это можно было сказать спокойно. Василий Порфирьевич простил Гайдамаку за то, что он оскорбил его своим криком, легко и непринуждённо составил график, согласовал его с Главным строителем фрегата и показал Гайдамаке... Он выполнил все требования начальника! Но начальник всё равно был недоволен и нашёл повод, чтобы придраться:
          - А где трудоёмкость окраски внутренних поверхностей?
          - Они уже давно выкрашены, - спокойно ответил Василий Порфирьевич.
          - А ты в курсе, что все графики должны быть в программе DRAKAR? – не унимался Гайдамака… Но в этот момент он понял, что предъявляет к Василию Порфирьевичу чрезмерные требования, и снизил обороты: - Ладно, Пешкин сейчас занимается графиками, потом мы обязательно внесём всё в программу DRAKAR, а сейчас пусть это будет не график, а последовательность окраски секций.
          - Пусть будет, - милостиво согласился Василий Порфирьевич.
          Василий Порфирьевич невольно уловил скрытую тенденцию в поведении Гайдамаки: начальник давал ему понять, что уже устал возиться с ним, бесперспективным человеком предпенсионного возраста, и что начальник вполне осознаёт безнадёжность своих усилий - «горбатого могила исправит». Слава Богу, что у Гайдамаки — какое счастье! - есть гениальный Пешкин, который может нивелировать всю убогость бесперспективных пенсионеров в лице Василия Порфирьевича Морякова. У Василия Порфирьевича было такое ощущение, что каждому своему подчинённому Гайдамака распределил разные роли, и он относился к ним в полном соответствии с розданными ролями. Морякову досталась роль подчинённого, которым он всегда будет недоволен, как бы тот ни старался. А на Пешкина Гайдамака никогда не кричал, несмотря на его вызывающее поведение, и это означало, что Пешкину Гайдамака отвёл роль сотрудника, которым он всегда будет доволен, независимо от его поведения. В подобном отношении начальника к людям Василий Порфирьевич не видел никакой связи с реальностью.
          Однажды Василий Порфирьевич увидел, как Гайдамака вышел из своего кабинета с другими участниками совещания, которые он регулярно проводил, и удивился: «Одна молодёжь – Емелин, Константинов, Пешкин и другие молодые специалисты из цехов! Гайдамака остро нуждается в повышении самооценки за счёт неопытной молодёжи, он собирает вокруг себя только молодых… Королёва тоже изо всех сил старается завести дружбу с молодыми друзьями Ильюшина… Как это похоже на страх перед старостью!»
          Опыт Гайдамаки и Королёвой многократно превосходил опыт молодых сотрудников, поэтому они и окружали себя молодёжью, чтобы ощутить своё превосходство. Но если человек обращается к своему опыту и преувеличивает его важность, то это значит, что он живёт прошлым, а не настоящим.
          Василию Порфирьевичу скоро будет 60 лет, но он не ощущал себя стариком. И это ощущение не зависело от образа его мыслей. И человек в зрелом возрасте умирает с таким же восприятием мира, которое было у него в детстве. Возможно, это объясняется тем, что мир вокруг человека не стареет. Окружающий мир может меняться до неузнаваемости, но он не стареет, потому что в окружающем мире существует гармония, и человека в любом возрасте окружают и дети, и молодые люди, и старики. Человек чувствовал бы себя стариком, если бы старели небо, земля, вода, трава, деревья, но они не стареют, а только меняются. А это и есть главное восприятие окружающего мира – гармоничное восприятие.
          В каком бы возрасте ни находился человек, он не сможет отделаться от неосознанного ощущения, что находится в утробе матери. Его Вселенная - это на самом деле утроба матери. Дети, играя, прячутся в домики, имитируя утробу матери. У взрослого человека Вселенная намного больше, чем у ребёнка, но она всё равно имитирует утробу матери. Расширяя свою Вселенную, человек на самом деле расширяет утробу матери. Но в старости человек невольно ограничивает своё общение. Это значит, что он начинает возвращение в утробу матери-Земли.
          Королёва и Ильюшин почти каждый день с видом заговорщиков намёками обсуждали свои «похождения», и Василий Порфирьевич догадывался, что после работы они вместе, но тайком от Пешкина, посещали какие-то культурные мероприятия. Ради молодёжной компании Ильюшина Королёва бросала свою семью. Потом Королёва придумала новую игру: Ильюшина они стали называть Пешкиным, а Пешкина — Ильюшиным - и когда они начали играть в эту игру, Василию Порфирьевичу стало как-то не по себе от этого насильственного «переселения душ», потому что от него веяло запредельной злобой.
          - Света сокрушается, что её компания лишена возможности встречаться с Вами, - сказал Ильюшин, когда они наигрались в «переселение душ».
          - Я тоже сокрушаюсь, что не могу встречаться со Светой и её друзьями, - ответила Королёва, и по её лицу было видно, что ей приятно слышать подобные слова. - Ты же сам знаешь, что мне сделали операцию, и я уже многое не могу себе позволить…
          «Королёва говорит про операцию, - размышлял Василий Порфирьевич, слушая её. - А ведь она сама так и не поняла, что для неё значила эта неприятная и болезненная процедура! Ей сделали операцию как раз в тот период, когда её встречи с компанией молодёжи были на самом пике… Ей этим дали понять: «Что ты делаешь? Остановись! Ты идёшь не тем путём! Ведь у тебя есть своя собственная молодёжь — твоя родная семья!» Но почему Королёва общается только с молодыми? Во-первых, чтобы повысить свою самооценку на фоне «молодых сцыкунов». Во-вторых, любой взрослый человек сразу раскроет её манипулирование, а молодые люди слишком эгоистичны и амбициозны, поэтому не способны понять, что ими манипулируют».
          Королёва и в самом деле выглядела довольно молодо для своего возраста. Возможно, источником её «молодости» являлись её неискренность, лживость, коварство. Её лицо было не её истинным лицом, а маской, с помощью которой она манипулировала людьми. Это был «портрет Дориана Грея», под которым пряталась искажённая злобой и ненавистью мерзкая гримаса, которую она никогда не рискнёт показать людям.

          * * *
          Грохольский ушёл на больничный, ему предстояла серьёзная операция, и его «штатный» собутыльник Полянский сообщил Василию Порфирьевичу по секрету, что Грохольскому вырезали желчный пузырь. Василий Порфирьевич решил, что Грохольский свою норму спиртного уже выпил, и в БОП теперь не будет грандиозных оргий. А Василий Порфирьевич как чувствовал - он вышел из этого процесса раньше всех.
Несмотря на то, что Грохольский был в больнице, Гайдамака никого не назначал его замещать – даже Пешкина! - он ждал, когда Гниломедов вернётся из армии. Когда появился Гниломедов, он стал замещать Грохольского, и Гайдамака свалил на остальных сотрудников БОП обязанности самого Гниломедова, из-за чего в отделе стали бушевать нешуточные страсти.
          - Я буду искать работу! - возмутилась Кожемякина. - Так работать невозможно!
          Ильюшин пожаловался Королёвой:
          - Гниломедов, эта сука, доложил начальнику, что я ему не объяснил, как вести договоры!
          Хаос всё больше охватывал ПДО. Василию Порфирьевичу казалось, что болезнь Грохольского развязала Гайдамаке руки, и он принялся с остервенением крушить последний столп, на котором держалось вся система планирования - БОП. Грохольский не позволял Гайдамаке совать свой нос в его хозяйство, начальнику это, очень мягко говоря, не нравилось, и теперь он навёрстывал упущенное. Когда Василий Порфирьевич это понял, ему стало не по себе: БАП Гайдамака уже разрушил руками Королёвой и Пешкина, и теперь взялся за БОП!
          В 9 часов все сотрудники ПДО собрались в помещении БОП и поздравили Гниломедова с днём рождения. Поздравлять Гниломедова пришёл сам Гайдамака. Это было показательно, потому что Гайдамака снова был вторым лицом на заводе, поскольку Елистратов был на учёбе в Москве, Крутов - в командировке во Франции, и его обязанности исполнял Главный инженер. Окинув хозяйским взглядом присутствующих, Гайдамака спросил:
          - А где активистка Королёва?
          - А она так рано не приходит! - со злобой ответили в один голос Кондратьева и Рогуленко.
          Королёва ненавидела Гниломедова лютой ненавистью, он был чуть ли не самым главным её врагом, и всё из-за того, что он - единственный из молодых людей, кто не поддался её «обаянию», то есть манипулированию. Василий Порфирьевич считал, что причина его «иммунитета» была в том, что Гниломедов, несмотря на молодость, уже был женатым мужчиной, поэтому не страдал подавленной сексуальностью, вопреки остальным «подопытным крысам» Королёвой. Наоборот, его сексуальная потенция сейчас была на самом пике. К тому же, у каждого женатого мужчины есть своя «мама» - его жена. Королёва утверждала, что Гниломедов «стучит» на сослуживцев... Может, она и права… Но при этом она забыла, как сама «стучала» на сослуживцев.
          После поздравления Гниломедова в комнату 220 зашёл Гайдамака и сказал Пешкину:
          - Пойдём, я дам тебе задание. Я бы дал его Гниломедову, но он сейчас пойдёт на совещание.
          Это прозвучало так, словно из всего отдела только этим двоим сотрудникам начальник может давать задания, будучи уверенным, что они его выполнят, а остальные на это не годятся… Пусть даже и не мечтают!
          Гайдамака усиленно демонстрировал всему отделу, и особенно Морякову и Королёвой, что самые ценные работники – Пешкин и Гниломедов... Но Пешкин этого не ценил... Или старательно делал вид, что не ценит, потому что это не нравилось Королёвой. «Для кого же тогда так старается Гайдамака?» - невольно подумал Василий Порфирьевич.
          Грохольский, несмотря на операцию и на больничный, иногда приходил на работу и работал почти весь день. Василий Порфирьевич понял, почему Грохольский это делает: «Он не желает, чтобы Гниломедов узнал тонкости его работы». И он был прав, потому что Гайдамака взял Гниломедова с одной целью — подорвать влияние Грохольского, а потом, когда «молодой перспективный специалист» наберётся опыта, и вообще заменить профессионала Грохольского менее опытным, но более покладистым молодым сотрудником. Из этого следовал вывод, что Гайдамака собирался вечно быть Начальником ПДО.
          Грохольский это чувствовал, ему было что терять, и его организм, подорванный регулярными выпивками, не выдержал психологического давления. Это давление со стороны Гайдамаки заключалось ещё и в том, что он лишил Грохольского права заключать договоры с фирмами-подрядчиками и передал это право Ильюшину. Подрядчики теперь несли подарки — в виде качественного и очень дорогого алкоголя – непьющему йогу Ильюшину. Его уже до такой степени задарили спиртным, что он повесил над своим рабочим столом запрещающий знак в виде перечёркнутой рюмки.
          Более того, Гайдамака наделил всех кураторов цехов – Старшинова, Кожемякину и Гниломедова - правом вести договоры с фирмами-подрядчиками, он неустанно твердил им:
          - Теперь это ваша постоянная обязанность!
          - А чем будет заниматься Грохольский? - спросил Гниломедов.
          - Я найду ему работу, - ответил начальник. - Он будет заниматься стандартами.
          Прошёл слух, что после первой операции по удалению желчного пузыря у Грохольского нашли камни в желчных протоках, и ему сделали повторную операцию.
Вышел приказ Генерального директора Крутова о награждениях к 101-й годовщине завода, Грохольскому было присвоено звание «Заслуженный специалист предприятия».
«Итак, Грохольский получил звание “Заслуженный специалист предприятия”, у него будет увеличенный размер пенсии, - грустно размышлял Василий Порфирьевич, - А здоровья у него уже нет! Грохольский - инвалид... Он имеет богатейший производственный опыт, но Гайдамака предпочёл Гниломедова, который не имеет никакого опыта. И не у кого искать справедливости».
          Кроме грустных мыслей об отсутствии справедливости, ситуация с Грохольским вызывала у Василия Порфирьевича ощущение недосказанности, и Ильюшин поделился своим видением этой ситуации:
          - Грохольский является фигурантом уголовного дела, возбужденного из-за перерасхода трудоемкости на заводе. А поскольку ему сделали уже третью операцию на желчном пузыре, то у меня есть подозрение, что Грохольский специально пошёл на операцию, чтобы скрыться от расследования.
          Василий Порфирьевич не мог отделаться от ощущения, что в ПДО царит какая-то искажённая энергетика. Он здоров, но ничего не делает. Грохольский на больничном, ему сделали три операции, но он каждый день ходит на работу. Ильюшин приходит на работу на час раньше и уходит с работы на час раньше. Королёва приходит на работу на час позже и уходит, когда захочет.
          Василий Порфирьевич был уверен, что он не случайно полностью отгородился от малейшей эмоциональной связи с Королёвой. Она была очень опасна, и на примере Пешкина и Ильюшина он видел, что она своей бешеной энергией и искусным манипулированием способна размывать личности. И Гайдамака был очень опасен: лавина болезней и операций, обрушившаяся на ПДО - это свидетельство разрушения личностей в результате «руководящей деятельности» Гайдамаки. А личность Василия Порфирьевича пока ещё не была сформирована, несмотря на его 59 лет, и он боролся за её целостность. Василий Порфирьевич уже понял, что таких людей, как Гайдамака и Королёва, он больше никогда не встретит в своей жизни, и с другими людьми ему не надо будет опасаться за целостность своей личности. Он должен избавиться от малейших проявлений раболепства перед кем бы то ни было, и Пешкин был лучшим наглядным примером того, к чему это может привести.
          В субботу Василий Порфирьевич и Анна Андреевна поехали в Филармонию. Рядом с Анной Андреевной было пустое кресло, и она положила на него сумку, чтобы не вешать его на спинку кресла, потому что в прошлое их посещение Филармонии им за это сделали замечание. Василий Порфирьевич достал из сумки бутылку с водой и стал пить... И та же самая женщина, которая в прошлый раз сделала им замечание по поводу повешенной на спинку кресла сумки, сделала ему замечание, что пить воду в Филармонии некультурно. У него мгновенно возник протест, ему захотелось пить воду назло этой женщине!.. Но он очень быстро понял, что ведёт себя так же, как Королёва, которая не терпит над собой ничьей воли… И даже воли Божьей.
          В этот самый момент Василий Порфирьевич понял, что он слишком жёстко контролирует сам себя, держит себя в очень жёстких рамках. И он не должен так жёстко контролировать себя, если эту функцию берут на себя другие люди, например, служащая Филармонии, которая уже второй раз делала им замечание. Если Василий Порфирьевич будет что-то делать неправильно, то ему подскажут, чего нельзя делать, и ему надо лишь подчиниться этому внешнему закону. Внешний закон ограничивает свободу действий человека в социальной среде... Но если он научится подчиняться внешнему закону, то обретёт внутреннюю свободу.
          Несомненно, в Филармонии с ними обошлись строго. Такого никогда не было... Но ведь и они никогда не пытались повесить сумку на спинку кресла или пить воду в зале Филармонии. Раньше им подобное даже не приходило в голову, но сегодня по какой-то причине Василий Порфирьевич и Анна Андреевна стали вести себя более агрессивно, чем раньше, и их вернули в прежнее состояние. Их предостерегли от внешних проявлений появившейся у них внутренней свободы. Никто не должен видеть внешних проявлений внутренней свободы человека, это его сугубо личное состояние. Демонстрируя окружающим людям свою внутреннюю свободу, человек лишается этой свободы, потому что становится зависимыми от людей, перед которыми пытается хвастаться своей внутренней свободой.