В недавнем далёком детстве...

- Чудак-человек, нешто это пруд! А ну, вылезай из бочки!
- Тихоновна, ты на кого это?
- Да вот, лягушонок в бочку залез, того гляди, утонет. Зацепиться-то не за что, отдышаться не на чем. Уговариваю, чтоб не пужался меня, на дно не прятался, дозволил себя вычерпать.
- Ну, потонет, тебе чего? Впервой ли? Всё одно огурки твои нарывчатые поливать.
- Коли чужими-то слезами их поить, и огурцы будут тоже невесёлые. Откусишь такой и пригорюнишься.
- Прямо уж!
- Верно тебе говорю! Ты вот веришь, что на чужом несчастье своего счастья не выгадать?
- Ясно, верю!
- А тут вовсе - на погибели. И ведь прикрываю я ту бочку, подальше от греха, а верно убрал кто ту покрышку,  на место не приладил, а то и камешком поленился придавить.
- Тихонна...
- Ась!
- Ты только не серчай, но то я.
- Ты про что?
- Про бочку. Открыла, да глядела долго поутру, задолго рассвета ещё. А как услыхала что ты в сенях ведром гремишь, тут уж я к себе в дом и побежала. Не накрыла, не до того было.
- Не наговаривай ты на себя, соседка, зачем тебе моя бочка.
- Прости меня, чего-то не спалось нынче, после как тятенька приснился. Он в такую же бочку опосля рыбалки карасиков запускал. Я повсегда уговаривала отца не всю рыбу мамке-то отдавать, а немного мне оставить, чтобы как бы было у меня своё озерцо заместо игрушек. Мамка, та ругалась за баловство, а тятенька заступался, тешился, глядючи на моё веселие подле рыбёх.

- Хороший, поди тятенька был, и, верно, тебя любил крепко...
- Хороший. И любил. Я его по сей день поминаю.
- Как не помнить, согласилась Тихоновна.

   Махнула ей рукой соседка и ушла во двор. То ли за делом, то ли слёзы прятать. Ну. а Тихонна что? Лягушонка, ясно дело, изловчилась, выловила, а после подозвала ребятишек, что бегали без дела по двору и пошептавшись с ними о чём-то, отправила в сторону речки, перекрестив, как полагается напоследок:
- В добрый час!

   Утро следующего дня было растревожено криком с соседнего двора:
- Тихонна! Тихонна! Да моя ж ты золотая, да ты ж моя хорошая, тихоня ты моя... - всплёскивая застиранными ладошками, причитала соседка Тихоновны.
Простоволосой и неубранной суетилась она подле деревянной кадки, в которой плескались три карасика, один к одному, как в недавнем далёком детстве.