Ангел в синем, джинсовом платье

 Ангел в синем, джинсовом платье.                Посвящается светлой памяти композитора Нуриллы (Нури) Абдуллаевича Закирова, рождённого 2 мая 1942 года в Ташкенте, а умершего 15 апреля 2003 года в США, в штате Джорджия. Мой друг создал произведения не менее значительные и прекрасные чем шедевры, всемирно известного, рождённого в Токио, японского композитора и музыковеда, Кадзуо Фукусимы (11.04.1930 - 19.08.2023), но в  отличии от произведений японского  композитора, произведения моего друга, так же как произведения композиторов: Мухтара Ашрафи, Сулеймана Юдакова, Мирсадыка Таджиева, Феликса Янов-Яновского и других композиторов Узбекистана, к великому сожалению, очень надеюсь, что пока, не получили всемирную известность.                Каждый человек прекрасно знает как сложно открыть свою душу родному человеку или другу, но ещё сложнее поделиться с близким человеком светом своей  души. Я стоял у открытой входной двери квартиры моего друга, композитора, Нури Закирова и, стараясь  найти самые проникновенные и значимые слова, поздравлял его с днем рождения. В это мгновение в конце коридора его квартиры, открылась дверь и из комнаты, полной гостей, вышла девушка в синем, джинсовом платье с горкой посуды в руках. Сквозь стёкла больших очков, изящной формы, были видны миндалевидные глаза восточной красавицы, воспетые в стихах Омара Хайя'ма и Алишера Навои'. Увидев меня девушка улыбнулась, её очаровательная улыбка меня  заворожила и пробудила  в моей душе давно утерянные и забытые мечты. После неудачной и очень болезненно закончившейся попытки найти спутницу жизни я избегал всяческих, даже мимолетных, контактов с лучшей половиной человечества  и устремился в будущее по пути открытому мне интересной и полезной для художников и историков искусства, книгой "Жажда жизни", которую написал знаменитый, американский писатель Ирвинг Стоун.  В этой книге автор очень подробно описал жизнь и становление всемирно известного, голландского художника Винсента ван Гога. Прочитав эту книгу, я очень увлёкся живописью и целый год посещал изостудию  во дворце культуры текстильщиков, которой руководил  ветеран ВОВ, замечательный человек, художник-живописец и прекрасный педагог Яков Львович Фрумгарц, а помогал ему в очень сложной, педагогическое работе, талантливый художник-график Валерий Николаевич Утешев. Получив в студии начальные навыки рисунка и живописи я поступил учиться в ташкентское, государственное, художественное училище имени замечательного русского художника Павла Петровича Бенькова, в мастерскую художника-живописца и прекрасного педагога Анатолия Михайловича Рожкова. Я полностью сосредоточился на очень увлекательной учёбе, требовавшей очень много времени и сил. Мои родители с пониманием отнеслись к моей мечте и оказывали мне всестороннюю поддержку. Я вставал в 4 часа утра и садился к, стоящему рядом с моей кроватью, мольберту и карандашом рисовал натюрморт.  Затем, позавтракав и взяв этюдник, я ехал в Старый Город  и писал этюд какой-нибудь маленькой улочки старого Ташкента. Закончив писать этюд я шёл в училище, где в мастерской, вместе с другими студентами, рисовал и писал натурщиков. После занятий в училище я возвращался домой и до полуночи карандашом рисовал натюрморт, затем четыре часа сна и снова все с начала. Рисунок, пленэр, училище, рисунок, сон. Так проходил каждый день моей жизни. Окрыленный мечтой, я избегал всяческих потерь драгоценного и ничем  невосполнимого времени, но в этот весенний, праздничный день я непременно должен был навестить и поздравить моего друга с днем рождения. С огромным сожалением я прервал работу над этюдом очень красивого, цветущего абрикосового дерева, хорошо зная, что в природе все изменяется мгновенно и завтра это дерево, на целый год, утеряет свой, неописуемый словами, прекрасный и торжественный наряд. Мой друг жил на другом конце города, в четырёхэтажном, панельном  доме, на третьем этаже. Он сам открыл мне дверь и после того как я его поздравил с днём рождения пригласил меня в комнату в которой за большим, заставленным угощениями и напитками  столом  собрались родственники, друзья и коллеги именинника. Люда - хозяйка дома, принесла для меня стул и втиснула его между прижатыми друг к другу стульями на, которых сидели ранее, пришедшие гости. Я сел на этот стул и увидел, что  напротив меня, за столом сидит девушка в синем, джинсовом  платье, которую я видел в коридоре. Лицо этой девушки было прекрасно. Её необыкновенная, одухотворенная красота заворожила и привлекла к себе мой взор. Любой художник мечтает встретить, любоваться и писать творение непревзойдённого, небесного Праксителя* тысячелетия  создающего  неповторимые шедевры женской красоты, воспетые великими поэтами, писателями, скульпторами, художниками и композиторами. Лицо этой девушки было похоже на лик ангела, изображённого на фреске великого, итальянского  художника  Рафаэля и мне, на мгновение, показалось, что напротив меня, за столом, сидит прекрасный ангел одетый в синее, джинсовое платье". Очарованный красотой  этой девушки я был не в силах отвести мой взор от её прекрасного лица. Вскоре в комнату вошли сестра именинника с маской недовольства на лице и ее высокий, красивый муж, которого снедала, ясно видимая на его лице, печаль. Вновь прибывшие гости расположились по правую руку от девушки в синем, джинсовом платье с которой я не сводил глаз. Меня всегда удручали и тяготили, связанные с пустыми, никчемными разговорами, с безмерным потреблением пищи и алкоголя, всевозможные застолья, которые я всячески старался избегать, но в этот весенний, праздничный день я непременно должен был навестить и поздравить моего друга с днём рождения. Стол был накрыт отменно. Хозяйка дома очень постаралась. Все гости, восторгаясь её кулинарными способностями, самозабвенно вкушали плоды ее больших трудов, а я, окруженный множеством гостей, не слышал ни громких разговоров, ни звуков, сопутствующих застолью. Созерцание, сидящей напротив меня, прекрасной девушки, которую я мысленно назвал "Ангел в синем, джинсовом платье", полностью завладело мной. Неожиданно сестра именинника надменно, пренебрежительно и с издевкой в голосе, громко спросила свою соседку " А где твой муж? Ты же ведь рано выскочила замуж?" Молниеносная мысль пронзила мой разум. "За много лет, впервые, я встретил девушку, которая оживила и всколыхнула мои, угасшие, покрытые плотным слоем пепла, чувства, но оказалось, что эта девушка уже замужем". Свет надежды, на долго ожидаемую встречу с достойной и красивой девушкой, вспыхнувший в моей душе, угас мгновенно, а "Ангел в синем, джинсовом  платье", слегка опустила голову, улыбнулась и не оборачиваясь к соседке тихо и коротко ответила. "Мы расстались". Свет надежды вновь и, даже, с бо' льшей силой засиял в моей душе. После довольно продолжительного застолья все гости перешли в соседнюю комнату, где находились кабинетный рояль, музыкальный центр, книжный шкаф и два кресла. Зазвучала нежная мелодия. Один из гостей пригласил Гулю, так звали девушку в синем, джинсовом  платье, на танец и попытался обнять ее за талию, но Гуля отстранилась от него и сказала, что она так не танцует. Затем Гуля предложила мне потанцевать с ней, но, не обладая умением танцевать, я извинился, отказался и нашел себе пристанище в, стоящем рядом, кресле. Не найдя себе  партнёра для танца, Гуля стала танцевать одна, ритмично, грациозно и элегантно двигаясь в ограниченном, пространстве маленькой комнаты, а я любовался её стройной,  грациозной фигурой и очень красивыми ногами. Позже, по просьбе Люды, Гуля села к роялю и аккомпанируя себе, стала петь песню из репертуара популярной певицы Аллы Пугачёвой. "Вы не думайте, что я живу в раю". Чистый, нежный, сердечный голос прекрасной женщины проник в самую глубину моей души. Казалось, что Гуля поет о себе, о своей боли, о своей исковерканной и умершей любви. Очарованный красотой Гули и её пением я был готов находиться рядом с Гулей вечность, но мольберт настоятельно призывал меня к себе и я, преодолев огромное желание продолжить любоваться прекрасной женщиной и слышать её чудесный, проникновенный голос, чтобы не вносить диссонанс в общение гостей, попрощался с Людой и с Нури в прихожей и, унося в своей душе образ удивительной певуньи, покинул гостеприимный дом моих друзей, а ночью я не мог уснуть ибо в моей душе появилось и стало возрастать огромное желание видеть Гулю, слышать ее удивительный, глубокий, благородный, певучий голос и с восхищением смотреть в ее глаза прекрасные, как звёздное небо и загадочные, как сказки Шахереза'ды. Через неделю я позвонил Люде и спросил ее почему Гуля рассталась со своим мужем. Люда, сославшись на ошибку юности своей подруги, с большим воодушевлением и сердечным теплом рассказала мне, что Гуля очень хороший, добрый, душевный, чуткий, всегда готовый прийти на помощь, человек. Я был очень удивлен и обескуражен тем, что неизвестный мне мужчина, по неведомой мне причине утерял прекрасную, душевную и благородную жену. Затем я спросил у Люды могу ли я позвонить Гуле, на что Люда ответила утвердительно, но я предпочёл, сначала заручиться разрешением её подруги. Получив желаемое позволение, я позвонил Гуле и вновь услышал ее чарующий, певучий голос. Мы условились о встрече около памятника Шастри. В условленное время я стоял около памятника президенту Индии и увидел, как из дома, стоящего напротив, вышли женщина и девушка, которые за руки вели маленькую девочку. Они направились к расположенной невдалеке от дома песочнице и, как на скамейке, расположились на ее краю. Скоро из этого же подъезда вышла Гуля, одетая в красивое, белое платье в, котором она была похожа на невесту. Мы поздоровались и беседуя пошли в парк культуры и отдыха имени Эрнста Тельмана. В парке мы присели на длинную, белую скамейку, стоящую рядом с большой клумбой на, которой росли прекрасные, благоухающие цветы и продолжили нашу беседу. В начале нашего разговора я узнал, что Гуля, также, как я любит оперу Жоржа Бизэ "Кармен",  живопись импрессионистов и произведения Михаила Афанасьевича Булгакова, а после короткого обмена информацией о наших  интересах, Гуля стала  рассказывать о самом наболевшем, о своей, осквернённой, исковерканной и растоптанной любви. Во время нашей длительной беседы в парке, в моей душе расцвело и окрепло прекрасное, возвышенное чувство, в течении многих лет, дававшее мне силы бороться с трудностями и превратностями судьбы. После того, как городские куранты пробили восемь раз мы вернулись к памятнику Шастри, но нам очень не хотелось расставаться и Гуля, даже, предложила проводить меня до трамвайной остановки, но я отказался от её предложения и объяснил мой отказ тем, что  поздно вечером женщина не должна одна ходить по безлюдным, опустевшим улицам.                Услышав моё объяснение Гуля улыбнулась и с затаённой грустью сказала "Мне не привыкать. Довольно часто, после работы, поздно вечером, я одна, возвращаюсь домой." Желая продлить чудесные мгновения общения с прекрасной женщиной, я проводил Гулю до подъезда её дома, рассказал о том, что завтра утром наша группа, для практических занятий, на месяц уезжает  в Зааминский заповедник, пожелал Гуле спокойной ночи и после того, как она зашла в подъезд, направился к станции метро "Сквер Революции". На следующее утро все студенты вторых курсов художественного училища уезжали на практику в Зааминский заповедник. Около училища стояли несколько больших, красных автобусов "Икарус". Я с грустью смотрел на студентов, которые прощались с  провожавшими их девушками. В Заамине, в большом, открытом павильоне, педагоги и студенты расставили свои раскладушки. Недалеко от павильона находился сложенный из камней очаг с огромным котлом, в котором все студенты, по очереди, готовили пищу, а в соседнем садике, мы писали этюды деревьев и натюрморты из чайников, кастрюль, овощей и фруктов. Во время моего дежурства я написал этюд этого очага. Горы, затаившись, со скрытой завистью, наблюдали за нами. При всем их величии и красоте они, на многие вечности, были обреченные  на угнетающую неподвижность. Немногие люди осознают величайшую ценность возможности двигаться и трудиться. Ещё меньше людей понимают, что, только,  движение дарует  человеку бесценную возможность познавать и изучать, окружающий его, мир. Через неделю после приезда в Зааминский заповедник, чтобы познакомиться с окрестностями нашего лагеря, я взял этюдник и в поисках интересного мотива для этюда пошёл по узкой, каменистой дороге, идущей вдоль мелкого арыка, бегущего у основания, возвышающихся над ним холмов.  Трава на берегах арыка, почти высохла, а сохранившиеся на берегах остатки скудной растительности доедали, истощенные козы. Я шёл вдоль арыка  довольно долго и дошёл до маленького, горного кишлака*. Горные склоны, лишённые растительности и маленькие домики, прилепившиеся к ним, не возбудили во мне никакого интереса, ибо затаённая красота, выженных солнцем, гор и маленьких, прилепившихся к ним, домиков, в начале моего обучения, были для меня, недоступны. Незадолго до окончания практики я поднялся на ближайший, очень высокий холм и был очень удивлен великолепием, высокой изумрудной травы, покрывавшей вершину этого холма. На большой поляне, несколько тучных овец самозабвенно и с большим удовольствием поглощали высокую, сочную, достигавшую моих колен, траву. В маленькой палатке расположились два пастуха. На крохотном костерке, тлеющем рядом с палаткой, мирно и с достоинством попыхивал паром старый, побитый и закопченный металлический чайник. Удивительная, первозданная, величественная красота предгорий, словно птица, устремленных к синеющим вдали горам, тишина и покой меня очаровали и зародили неосуществимое желание вечно пребывать в этом прекрасном, уединенном месте, лишённом городского шума и повсеместной суеты. Пастухи, одетые в старые, заношенные, пропахшие дымом и овцами телогрейки, с коричневыми от горного солнца лицами и с такими же коричневыми, загрубевшими, покрытыми ссадинами и складками морщин руками, радушно встретили меня, угостили душистым чаем, расспросили о семье, о родителях и о последних, столичных новостях. Я написал этюд маленькой палатки и, пасущихся на изумрудном, горном пастбище, овец, попрощался с пастухами и с большим сожалением покинул это, невероятно красивое, место и добродушных, оставшихся в моей памяти, людей, живущих под бездонным синим небом и беспрерывно созерцающих величественную красоту высоких, покрытых снегом, гор. Тем временем, в моей душе расцветал очень редкий, цветок большой любви к прекрасной женщине, встречу с которой даровала мне моя Судьба. Вечерами, моя кисти в маленьком арычке, сбегающем  с горы, недалеко от нашего лагеря, я видел в небе лицо Гули, ее улыбку и её чудесные глаза. Все мое естество постоянно стремилось к этой прекрасной женщине. Наконец наша практика закончилась, мы погрузили наши раскладушки и рюкзаки в грузовую машину и на автобусах вернулись в Ташкент. Вечером я позвонил Гуле и с радостным волнением услышал ее певучий голос. Мы договорились, что завтра я зайду за ней и мы вместе навестим наших друзей. На следующий день, на цветочном базарчике, я приобрёл букет очень красивых, алых роз и поехал навстречу с со своей мечтой. Гуля открыла мне входную дверь и одарила меня своей очаровательной, завораживающей улыбкой. Из комнаты в прихожую вошла ее мама, приятная, интеллигентная, лет пятидесяти, женщина, одетая в домашний халат, пожала мне руку, представилась и одновременно, проницательным взглядом мудрой матери и опытного педагога, через мои глаза заглянула в мою душу. Затем мы попрощались с мамой, дошли до остановки и на троллейбусе доехали до улицы, ведущей к дому в, котором жили Люда и Нури. Наши друзья  радушно встретили нас. За дружеской беседой, сопровождаемой душистым чаем и печеньем, испечённым Людой, время пролетело быстро и незаметно. Поблагодарив Люду и Нури за приятно, проведённый вечер мы попрощались с нашими друзьями и по узкой улочке пошли к проспекту Алишера Навои'. Стало смеркаться. Я взял Гулю под руку. Она обернулась ко мне и ... наши губы встретились. Многообразны способы выражения любви, возникшей между женщиной и мужчиной, но самым прекрасным способом выражения этого, возвышенного чувства является долгий поцелуй. Красноречивые взгляды, слова, лёгкие прикосновения рук, а тем более, "сплетение ног" (так в Японии называются интимные отношения) уступают сказочному великолепию магического слияния губ, напоминающего о древнейших людях, живших на Земле. Не каждый современный, даже, образованный, человек знает, что на Заре Времён, на Земле  не существовало разделения полов и каждый человек имел признаки женского и мужского пола, а это означает, что каждый житель Земли одновременно был женщиной и мужчиной! Этого, древнейшего человека учёные назвали "Гермафроди'т". Мы шли по улице, ведущей к проспекту Алишера Навои и когда мы дошли до проспекта вечер вступил в свои права. Засветились окна домов и витрины магазинов. Центральная улица, украсилась светящимися рекламами, гирляндами цветных лампочек и осветилась четкими рядами высоких, уличных фонарей. Водители троллейбусов, ловкими, привычными движениями, устанавливали соскочившие штанги, устало светили фары, медленно ползущей вереницы автомобилей, а жаром утомленная Земля неторопливо раскрывала свои объятия прохладе южной ночи. "Поливалки", подгоняя "зазевавшихся" прохожих, медленно продвигались в этой толчее и усердно поливали речной водой, раскалившийся под жарким солнцем, пылающий, асфальт. Не ощущая зноя, не замечая никого и ничего, мы останавливались  около  каждого  большого дерева и при помощи крепкого объятия и наших губ пытались ощутить наше древнейшее воплощение на Земле, когда наша, единая душа* была заключена в одном, двуполом теле. Грустный миг расставания наступил, когда мы подошли к подъезду дома, в котором жила Гуля. Мы поднялись на невысокое крылечко и оказались перед  дверью, ведущей в подъезд дома. После крепкого объятия и долгого поцелуя Гуля задумчиво посмотрела на меня и наивно, словно маленький ребёнок, спросила "Ты меня любишь?" Расстерявшись от неожиданного и очень сложного вопроса я ответил, что не знаю. Тогда Гуля, с оттенком легкой обиды, потребовала, чтобы я немедленно открыл ей свою душу. Ее красота и нежный голос, подняли в моём сердце огромную волну необычайной нежности, которая вознесла мою душу в небеса откуда, в течении миллионов лет, на человечество нисходит великая любовь Создателя, дарующая, пробуждённым  людям просветление души и духа. Озаренный светом вечной, божественной любви я, как клятву, трижды произнёс самое прекрасное и самое значимое слово, а затем, при помощи слияния наших губ, мы вновь попытались ощутить, существовавшее, в глубочайшей древности, единство наших душ. Я дня не мог прожить не увидев Гулю, поэтому, каждый день, после окончания ее работы в пединституте, я встречал ее у крыльца музфака и провожал домой. Однажды мы ехали на старом троллейбусе, который скрежетал  и громыхал на каждом ухабе дороги. Множество пылинок, весело танцующих в солнечных лучах, заполнили салон троллейбуса. Гуля была одета в очень красивое, желтое платье с расклешенной юбкой. Благородный, тёмножёлтый цвет платья подчеркивал белизну и нежность её кожи. Две тонкие бретельки поддерживали лиф, скрывающий две очень нежные и очень красивые формы. Вероятно, зародившаяся и расцветающая, любовь нуждается в частых, словесных заверениях, ибо, словно, сомневаясь в зыбкой реальности происходящего, Гуля одарила меня своей чарующей улыбкой и как маленький ребёнок, робко задала мне мучивший её вопрос. "Мы с тобой влюбленные?" Озаренный ее улыбкой и очарованный ее красотой я молча улыбнулся ей в ответ. Все превратности жизни не ожесточили, не озлобили и не опустошили душу этой удивительной, прекрасной женщины. Мы встречались каждый день и каждая встреча была праздником и большим подарком для меня. В июне наступили долгожданные, летние каникулы. Мой отец приобрёл для меня путёвку в пансионат Министерства Культуры "Саноа'т", построенный в предгорьях Чимгана, недалеко от поселка Хумсан и я поехал в этот пансионат писать горные этюды, но моя душа осталась в Ташкенте. Через неделю, с телефона, установленного в кабинете директора пансионата, я позвонил Гуле и пригласил ее приехать ко мне в пансионат и сообщил ей, что  каждую пятницу, после обеда, от министерства культуры отъезжает автобус, который  привозит в пансионат новых отдыхающих, а в воскресенье, после обеда, увозит в Ташкент отдыхающих, которые должны вернуться в город. Гуля пообещала, что приедет в пятницу. С раннего утра, с огромным нетерпением  я ждал приезда Гули. После обеда, расположившись на холме, возвышающимся над дорогой, я стал ожидать прибытия автобуса, который  вскоре показался из-за невысокого холма и стал медленно подниматься по дороге, ведущей к воротам пансионата, но вероятно мощности мотора не хватило, ибо посередине подъёма, старый, маленький  автобус  остановился и из него стали выходить немногочисленные пассажиры. Наконец из автобуса вышла  Гуля одетая в синее, джинсовое платье, с сумкой через плечо и с большим арбузом в руках. Моему ликованию не было предела и я бросился встречать Гулю. После ужина мы гуляли по пансионату, любовались звездным небом и "пили" густой, чистейший, горный воздух, а затем стали готовиться ко сну. В длинном павильоне, построенном в саду на высоком фундаменте, предохраняющем строение от горных дождей и снегов, с двух сторон распологались комнаты, выходившие окнами -дверями на длинную, широкую терассу, высокие ступеньки, которой  спускались в сад. В небольшой комнате был один маленький, квадратный столик, три кровати, три тумбочки и три стула. Плотные занавески днём предохраняли комнату от ярких, солнечных лучей, а ночью от яркого света, установленных вдоль павильона, фонарей. В эту ночь случилось нечто необычное. После того, как Гуля уснула, всю комнату озарило золотистое сияние, исходившее от Гули. Сначала я подумал, что сияние вызвано светом уличного фонаря, но затем я вспомнил, что в предыдущие ночи такого сияния я не видел. Золотистое сияние исходило от Гули и мягкими волнами заливало всю комнату. Я долго не мог уснуть, пытаясь понять, причину этого удивительного явления. Утром, после завтрака, мы спустились к Угаму, к широкой, не глубокой, но имеющей сильное и очень быстрое течение, горной реке. Вода в реке была очень холодная и прозрачная, как стекло. На берегу реки лежали огромные  бетонные блоки, оставшиеся от дамбы, предназначенной защитить от затопления дорогу, ведущую в отдаленный, горный кишлак. Мы прошли по дороге вверх по течению реки и встретили человека, идущего без рюкзака и без поклажи. Обувь и дежда этого странника были изношены, но он сам был бодр, в глазах его сияло небо, а его исхудавшее лицо светилось счастьем. Странник рассказал нам, что идет пешком от Иссык-Куля и хочет дойти до Черного Моря, спит, где придется, а еду ему предлагают местные жители. Мир не без добрых людей! В глубине души мне очень захотелось присоединится к этому страннику и вместе с ним дойти до Чёрного Моря, но я не мог и не хотел оставить Гулю. Мы пожелали мужественному мечтателю  счастливого пути и расстались. Пройдя еще немного по  дороге, идущей вдоль реки, мы обогнули высокий холм и оказались около  дачи профессора Парадоксова, который работал в своем саду. Увидев нас, профессор радушно пригласил нас зайти к нему в сад.  Известный, столичный врач, умный и культурный человек, устав от суеты цивилизации, удалился в прекрасное, горное ущелье, на берегу реки построил маленький домик и разбил фруктовый сад. Горная река нашла в мудром, просветлённом человеке достойного собеседника, а жители кишлака Хумсан  получили очень хорошего врача. Профессор угостил нас травяным чаем и фруктами из своего сада. За радушной беседой, время пронеслось незаметно. Нам очень не хотелось покидать чудесный, горный сад и доброго, радушного хозяина, но приближающийся вечер ускорил наше расставание. Мы поблагодарили мудрого, гостеприимного садовника и к ужину вернулись в пансионат. После ужина, взяв с собой тонкое одеяло, по старой, деревянной, угрожающе поскрипывающей, лестнице, мы спустились с холма, к мелкой, горной речке, текущей у основания холма. Мы хотели побыть наедине с природой, в тишине, подальше от пустых, ненужных, праздных разговоров с соседями. На берегу горной речки было множество, принесенных весенним паводком, огромных и больших камней и мы поднялись на холм, нашли подходящее место, расстелили наше одеяло на склоне холма и, как на коврике, удобно расположились на этом одеяле. Ночь в горах наступает быстро и горы, истомившись от яркого, жаркого солнца, под  монотонную, убаюкивающую песнь мелкой, горной речки, бегущей у основания холма, погрузились в сладкий сон. Мириады звезд, подмигивая нам, зажглись на небосводе. Каждая звездочка протягивала к нам свои лучи-руки  и приглашала для задушевного разговора, чтобы в длительной беседе открыть нам много тайн Земли, которые она узнала на протяжении бесчисленных веков. Первозданная, величественная тишина, окутала горы, речку, пансионат, всех отдыхающих в нём людей  и нас тёмным, бархатистым покрывалом и стала посвящать в таинственную мистерию горной ночи. Мелкая, горная речка пела свою чудесную песню, но в ней появились интонации, которые я не слышал  прежде. Подумав, я предположил, что ночные мелодии предназначались только для, искушённых, обладавших  музыкальным слухом, слушателей. Очарованные проникновенным, архаическим напевом горной речки и непостижимой магией, сияющих над нами звезд, мы растворились в горной ночи и стали едины со звёздным  небосводом, с горами, с горной речкой и друг с другом и в это мгновение  я почувствовал, что над нами открылись, описанные древними пророками, Врата Небес через, которые мы получили послание Вселенной нас, посвятившее в тайну нашей Солнечной Системы о которой прекрасно знали учёные Древней Греции и эта тайна состояла в том, что Земля, так же как и другие планеты нашей, солнечной системы, является живым, гигантским существом, создавшим на своей поверхности разнообразные формы растительной и животной жизни, образовавшие на планете великую пирамиду жизни венцом оторой является "Homo sapiens" (лат.) - человек разумный. Я очень  часто  вспоминал, неописуемые словами, удивительные ощущения этой горной ночи и затем предположил, что мощная энергия любви открыла Небесные Врата, однако позже, у меня возникло невероятное предположение о том, что  любимая женщина, сама является Вратами в Небеса , все вечности влекущие мечтателей в неведомые дали! На следующее утро, после завтрака, мы спустились к горной речке и в тени обрывистого берега, как на табуретах, уселись на больших камнях. Прислушиваясь к звучанию, протекающего рядом,  горного потока, Гуля стала декламировать стихи любимых поэтов, стараясь объединить звучание поэзии и звучание, медленно текущей, мелкой, горной речки. Музыка поэзии, созвучная музыке природы и глубокий, мелодичный голос Гули, сотворили чудо. Окружающий нас мир, внимая голосу прекрасной женщины, зачарованно вздохнул и замер. Наступила удивительная тишина. Облака замедлили свой бег и остановились в лазоревых небесах. Ветер затаился в ветвях деревьев, а горная речка, завороженная, внезапно наступившей, тишиной в которой, как нежная, проникновенная мелодия "Эоловой арфы"*, звучал голос прекрасной женщины, остановилась. В это мгновение, впервые в жизни, благодаря Гуле, я ощутил очень нежное прикосновение Вечности, разделенной людьми на мельчайшие частички, на секунду, соединившиеся на берегу, мелкой, медленно, текущей, горной речки. На следующий день, после обеда, старый, маленький автобус, в котором находилась Гуля и другие отдыхавшие в пансионате, люди, оставляя за собой шлейф пыли, медленно покатился с горы и скрылся за холмом. Я не мог долго оставаться в отдалении от женщины, пробудившей в моей душе огромную любовь и на следующее утро, после завтрака, на маленьком базарчике, каждое утро, имевшем место на центральной аллее пансионата, у жителей соседнего кишлака, в пансионат, приносивших для продажи яблоки, груши, виноград, густое, очень вкусное, кислое молоко и большие, румяные, ароматные лепёшки, сохранившие жар тандыра и тепло сердца узбекской женщины, я приобрёл десяток больших, горных, сочных груш и воодушевленный предстоящей встречей с Гулей, на старом, маленьком, угрожающе трясущемся на каждом ухабе дороги, автобусе, доехал до поселка Чарва'к, в котором жили рабочие и инженеры, работающие на Чарвакской ГЭС, затем другой автобус, большего размера, довез меня до Чирчика, города химиков в котором было несколько химических комбинатов, потом, на большом, "львовском" автобусе я доехал до Ташкента, до автобусной станции расположенной на улице Луначарского, недалеко от станции метро имени Максима Горького, а далее на метро я доехал до станции Хамида Олимджана и вскоре, не ожидавшая моего приезда, Гуля удивленно  открыла мне входную дверь. Улыбка не сходила с ее лица, а глаза светились радостью. Гулина мама  радушно встретила меня. Заварила душистый зелёный чай и пригласила к столу в центре которого стояла, инкрустированная мелкой, зеленой, перегородчатой эмалью, украшенная изображениями диковинных, стилизованных растений и животных, большая китайская ваза в, которой разместились чудесные, душистые плоды горных садов Хумсана. Наступил учебный год. Гуля приступила к работе в институте, а я продолжил свою учебу в училище и каждый день  встречал Гулю у высокого крыльца музфака. Недалеко от центра города, на проспекте Космонавтов, в панельном доме, на четвертом этаже, под самой крышей, для будущей семьи своей любимой и многострадальной дочери, Гулина мама приобрела небольшую, однокомнатную квартиру с маленькой кухней и с ещё меньшей душевой, а затем  оборудовала её для жизни. В жаркие дни квартира  прогревалась до того, что декоративные свечи, стоявшие на шкафу, сгибались в подобострастном поклоне. В этой квартире мы встречались каждый день. Я был уверен, что Гуля счастлива, но иногда она, как-будто, удалялась в неведомые дали, из которых удивленно, как на незнакомого ей человека, смотрела на меня. Боль, причинённая душе, не исчезает навсегда, а затаившись в неведомых, глубинных  и недоступных разуму, тайниках души, неожиданно напоминает о себе. Дымящиеся руины, построенных в юности, "воздушных замков" притягивали к себе и напоминали об умершей любви, исчезнувшей, как снег под южным, жарким  солнцем. Однажды, Гуля, пребывая между, расцветающим, прекрасным чувством и бурным, мутным  водоворотом тягостных воспоминаний, задумчиво, с трепетной надеждой на рождение новой сказки, словно оправдываясь перед кем-то, задумчиво сказала. "Старое еще не умерло, а новое уже начинается". Всё старое и пережитое не исчезло, а постоянно присутствовало в ее жизни, окружало ее и напоминало о себе. Из окна ее спальни был виден дом, подъезд и окна квартиры в которой она прожила долгие, мучительные пять лет. В зале, в шкафу лежали красивые, дорогостоящие, но бесполезные для жизни вещи, подаренные на свадьбе на долгую и счастливую, совместную жизнь, которая оказалась несчастливой и недолгой. После развода, на протяжении нескольких лет, Гуля пыталась понять почему умерла любовь, а молодая семья распалась? Будучи детьми они вместе играли на детской площадке, а потом пришла любовь. Поэзия и самая печальная история на свете о Ромео и Джульете, написанная рукой гениального Вильяма Шекспира и воплощенная на экране талантом итальянского режиссёра Франко Дзеффирелли, окрасили её чувство особой красотой и наделили её силой, мужеством  и упорством, позволившими преодолеть сопротивление её, горячо любимой, мамы, всеми силами противоборствующей её желанию и намерению, очень рано, выйти замуж. Ах, мама, мама! Как ты была права! Гуля постоянно и очень сильно переживала, вспоминая годы своей жизни в браке, и пыталась понять  почему она, молодая, красивая, хорошо воспитанная и образованная девушка должна была перенести столько мучений и страданий? Что она сделала неправильно и где допустила ошибку, исковерковавшую её жизнь? А как красиво и романтично все начиналось. Все  девчонки ее класса завидовали ей, когда после уроков, возле школы, в любую погоду, ее ждал высокий, красивый юноша, а мальчишки, которые все были влюблены в нее, не могли и не хотели терпеть никакой конкуренции. Произошло несколько столкновений между претендентами на ее сердце, что еще больше возвысило и укрепило ее чувство. На первом курсе консерватории она вышла замуж и вновь все подруги завидовали ей, однако  позже они узнали, что из-за постоянного непонимания, из-за бесконечных унижений, оскорблений, обид и слёз, её любовь, к большому сожалению, а может быть, к большому счастью, умерла и брак распался. Уже по прошествии нескольких месяцев совместной жизни, прекрасный, выдуманный  мир, помещённый в очень чуждую для неё среду, непонимания и эгоизма, стал постепенно разрушаться  и умирать, а чуть, позже она очень ясно  поняла, что опрометчиво вручила чужим и чуждым людям свою жизнь и свою судьбу. Все, еще больше, осложнилось когда родилась маленькая, чудесная девочка, которой она отдала всю свою не оценённую и не востребованную, любовь. Ей не с кем было посоветоваться и рассказать о полном непоимании своей новой семьи, о своих многочисленных обидах и о своём огромном разочаровании в семейной жизни. Обратиться к своей маме, которая всячески пыталась удержать ее от неразумного, преждевременного и опрометчивого шага, она не могла, так как не хотела, в очередной раз, расстраивать её и причинять ей боль, а выдуманная ею сказка продолжала очень быстро умирать и закончилась  примитивной, ничем неоправданной и непростительной жестокостью, погнавшей ее ночью, босиком, по снегу, с ребенком на руках к родному дому. Она прибежала к маме, и на следущий день подала заявление на развод. Свекровь отговаривала ее от импульсивного, необдуманного решения и объясняла, что при наличии множества, молодых,  красивых, незамужних девушек у женщины с ребенком нет никаких шансов выйти замуж и создать новую семью, но все увещевания и устрашения свекрови оказались бесполезны. Восторженная поклонница Вильяма Шекспира и Франко Дзеффирелли, очень старалась создать идеальную семью, но после того, как все её усилия оказались тщетны, она ясно поняла, что человек не наделенный добрым сердцем, трепетной, отзывчивой душой, сочувствием и состраданием к людям и ко всем живым существам, не способен быть ни хорошим мужем, ни заботливым отцом. В своих девичьих мечтах она создала, рожденный магией поэзии, литературы и кино, идеальный образ влюбленного, но этот образ стал быстро меркнуть, разрушаться и вскоре перед  ней предстало бездушное, безответственное, наполненное эгоизмом, большим самомнением и, ничем не обоснованными, амбициями, ужасное существо, очень далекое от неё, от её мечты и от мира в котором она выросла, училась, работала и жила. Что принесет ей встреча с Игорем она не знала и даже не думала об этом, ибо она была невероятно счастлива, что вырвалась из ада в, который, из-за своей мечтательности, наивности и доверчивости, сама себя ввергла, но теперь она свободна, а свобода  ей даровала неописуемое счастье!                Множество людей окружают каждого человека, но несмотря на это очень сложно встретить родственную  душу, которая зазвучит в унисон с твоей душой, осветит твою душу светом своей души и согреет твою душу теплом своей души. Я прежде,  никогда не встречал людей, подобных Гуле, а после ежедневных встреч и долгих разговоров с Гулей я постепенно понял, что сходство наших душ и пережитые страдания нам даровали редчайшую возможность интуитивного, душевного и духовного взаимопонимания. Чуткость, сочуствие и сострадание к людям и к животным, несущим тягостное бремя быстро проходящей жизни, переполняли наши, устремившиеся друг к другу, возвышенные души. Гуля принимала мою любовь и обожание, как воздаяние за перенесенные страдания и муки. Однажды, немного, изменив слова Вильяма Шекспира, Гуля сказала "Ты полюбил меня за мои муки, а я тебя за сострадание к ним", а в глубине души, несмотря на все, причинённые ей обиды и страдания, Гуля сострадала своим бывшим, бездушными и жестоким родственникам себя обрекшим на долгие мучения  во мраке преисподней, которая находится не в глубине Земли, как в 15 веке пологал и утверждал в "Божественной комедии" великий, итальянский поэт Данте Алигьери*, не на Луне и не на Солнце, как пологают некоторые эзотерики, а в душе каждого,  отвергшего законы Неба, человека! Наша любовь зародилась и расцвела под незаметным и неусыпным наблюдением моей мамы. Я очень любил мою маму, но любовь ребенка несравнима и несопоставима с материнской любовью, которая из-за бесконечных болезней, переживаний и страхов, сопутствующих взрослению ребёнка и постоянно возникающего взаимного непонимания  становится все более возвышенной и утонченной, а вследствии постоянно, возникающего, взаимного непонимания и причиненных им обид, становится очень уязвимой и ранимой. Моя мама всегда очень настороженно относилась ко всем моим увлечениям и старалась уберечь меня от неизбежных заблуждений и ошибок юности. Суровая жизнь, полная тяжких испытаний, страданий и трагических потерь, сказалась на ее здоровье. Страх потерять маму  послужил причиной моего, очень болезненного, расставания с любимой, многострадальной женщиной, которая  при всех ее, многочисленных достоинствах, к моему большому сожалению, не встретила понимания у моей  многострадальной мамы. Вечная проблема сыновей и матерей. С первых дней моего знакомства с Гулей моя мама заняла враждебную позицию по отношеню к Гуле и решила  во чтобы то ни стало, помешать моему увлечению, но в этот раз было не увлечение, а большая, долгожданная любовь. Чтобы добиться желаемого результата, моя мама, каким то образом,  узнала телефон бывшей Гулиной свекрови и ... Русский-советский писатель Александр Степанович Грин (Гриневский. 23.08.1880 - 08.07.1932) проникнул в сущность зла и оповестил своих читателей о том, что "Зло таланта не имеет и в отличии от добра активно, очень находчиво и изобретательно". Неоднократно я пытался  рассказать моей маме об очень красивой, чудесной, многострадальной женщине с которой судьба обошлась жестоко, но увы,  моя мать-страдалица, очень чуткий и невероятно отзывчивый человек уже подпала под отвратительное, удушающее, тлетворное влияние тьмы. Огромная пропасть непонимания возникла между самыми близкими на Земле людьми. К счастью моя старшая сестра Тая, вместе с мужем, приехавшая с Украины, уговорила маму познакомиться с Гулей и с ее мамой. Нас встретили радушно. После непродолжительного чаепития Гуля и я вышли из комнаты. Важнейший, судьбоносный разговор продолжился без нас и закончился не так как мы мечтали и надеялись. Очень больно, когда родные люди, совместно преодолевшие множество превратностей судьбы, полностью теряют взаимопонимание. Моя мама не изменила своего мнения о Гуле, основанного на "откровенных" и  "беспристрастных" рассказах ее бывшей свекрови, но прекрасно понимая, что невозможно отвратить меня от Гули, стала красноречиво описывать Гулиной маме мой ужасный, неуравновешанный и неуживчивый  характер, надеясь, что ее доверительный рассказ, переданный Гуле, оттолкнёт Гулю от меня. Вопреки нашему радужному ожиданию, встреча матерей закончилась тягостной неопределенностью, которая не оставляла никаких надежд на наше счастливое будущее. Мне было очень стыдно перед Гулей и ее мамой за едва скрываемую неприязнь моей дорогой и любимой мамы. Я не мог понять почему при первой встрече  моя добрейшая, многострадальная мама, не одарила своим пониманием и сочувствием добрейшую и многострадальную маму моей избранницы. По возвращении домой накал страстей не уменьшился, а стал усиливаться и закончился взрывом. Моя мама и моя сестра Тая затеяли очень бурный спор, в котором столкнулись два сильных характера и каждый характер стремился доказать свою правоту. Наконец Тая, встретившая в своей жизни множество всевозможных трудностей, прошедшая через череду суровых испытаний и претерпевшая множество, сопутствующих трудностям и испытаниям, страданий, благодаря, которым она стала  очень чуткой, восприимчивой и отзывчивой к чужой беде,       потеряв надежду найти понимание у нашей многострадальной, добросердечной мамы, повернулась ко мне и сказала - "Иди и живи с Гулей и достойно пронеси свой крест!" Затем Тая выпроводила меня из дома и отправила в "самостоятельное плавание по жизни". Поздно вечером, растерянный, огорченный и подавленный, я предстал перед Гулей, открывшей мне входную дверь. Усталость и разочарование, от тягостно закончившейся встречи матерей, погасили блеск ее прекрасных глаз. Я сказал Гуле, что ушел из дома. В прихожую, расстроенная и подавленная, вошла её мама и отрешенно посмотрела на нас. Гуля сказала своей маме, что мы хотим жить вместе, на что её очень добрая и многострадальная мама, с огромной усталостью и с, затаившейся в душе, надеждой на счастливое будущее своей любимой, многострадальной дочери, коротко сказала "Только до березки". Я никогда не слышал такое выражения и не понял его смысл. Позже Гуля мне объяснила значение этой жемчужины народной мудрости, наставляющей, соединённых любовью  женщину и мужчину, сохранить свои чувства "До конца жизни". Вручив мне ключи от своей однокомнатной квартиры, Гуля попросила меня вымыть в ней полы и пообещала прийти на следующий день после работы. Поздно вечером, обескураженный и очень уставший, я  вошел в наше  будущее "семейное гнездо", вымыл полы и лег в постель. Я  долго не мог уснуть, вспоминая  и анализируя события прошедшего вечера. Встречу, полную радужных надежд, сопровождаемую, несвойственной моей добрейшей маме, холодностью, едва скрывающей огромное желание, во что бы то ни стало, изменить судьбу своего сына, бурный разговор мамы с сестрой и мое, очень болезненное, расставание с родителями. Впервые за время моего знакомства с Гулей  я ощутил и осознал огромную, ответственность за дальнейшую судьбу любимой, доверившейся мне, многострадальной женщины. Будущее, скрытое в густом тумане, тревожило своей неизвестностью. Всевозможные сомнения и опасения беспрерывно одолевали мой мятущийся  разум, но над всей этой,   трудноудалимой, мысленной шелухой, как путеводная звезда, ярко сияла надежда на большое счастье. Так началась наша совместня жизнь, наполненная огромной любовью, безграничным доверием, большими трудностями и множеством, всевозможных, порой очень суровых, испытаний.               
P.S. В своем сердце, как святыню, я храню последнее, трепетное касание души моей мамы, которая, через долгие двадцать лет  моей совместной  жизни с Гулей, отринула, возникшие из-за непонимания, снедавшие её, мучительные обиды и при последней нашей встрече, в последнем нашем разговоре, перед окончанием срока её пребывания на Земле, одобрила мой брак с Гулей и сказала "Пожалуйста, передай большое спасибо Гуле!" Я очень удивился и спросил "За что?" Секунду помолчав моя мама сказала "За то, что она с большой любовью и заботой ухаживает за тобой!"                Игорь Малкеев. 7.11.2016 - 07.08.2025. Корбах. Германия.                * Кишлак -  деревня в Узбекистане                * Одна душа - Существует очень древнее учение о разделённых душах, которые на Заре Времён были одной душой.                *Пракси'тель - Древнегреческий скульптор, живший около 390-330 г.г. до нашей эры.                *Эол-в древней греческой мифологии повелитель ветров. Эолова арфа-щипковый музыкальный инструмент.