Подруги

1
Вера сидела на скамейке в маленьком парке и читала резюме их последней беседы с психотерапевтом, отпечатанное на принтере:
Иногда самая болезненная обида приходит не от врагов, а от друзей. Особенно тех, кто был рядом всю жизнь — с детства, с первого класса, с первой радости и первой беды.

Когда такой человек вдруг исчезает без объяснений, не отвечает на письма, поздравления, сообщения, — внутри образуется пустота и боль, боль, с которой невозможно бороться, которая откликается в сердце щемящей тяжестью.
Ты ищешь причину. Перебираешь в памяти последние разговоры, мельчайшие фразы. Неужели обидела? Неужели сказала не то?
 
Самое трудное — это то, что объяснения нет. Было бы легче услышать упрёк, брошенное в лицо обвинение, когда же в ответ только молчание, ты остаёшься один на один с догадками, пытаешься простить и забыть, как советуют психологи — ты не унижаешься, прощая, ты освобождаешь сердце.

Ведь та дружба, что была — настоящая, добрая, теплая — она не исчезнет. Она останется в тебе как часть прошлого. А человек… пусть идёт своей дорогой, если так нужно.
 
Будет легче, если вы напишите письмо своей подруге, которое можно не отправлять. Письмо для себя.


2
Привет, Аня.

Я не знаю, прочтёшь ли ты это письмо когда-нибудь. Не знаю, захочешь ли.
Я часто вспоминаю тебя. Помнишь, как мы сидели на подоконнике, пили чай и смотрели, как капли стекают по стеклу? Говорили о будущем, о книгах, о жизни. Ты говорила, что дружба — это навсегда. 

Я верила. Даже когда мне пришлось уехать с мужем за границу в те лихие 90-е, я сомневалась, не хотела покидать привычный мир, хотя не представляла, каким образом выжить: зарплату не платили, пособие по безработице закончилось, работы не найти от слова — никакой, продали ваучеры по 300 рублей за один, и эти деньги проели. Тут муж нашел случайно работу программиста.

От фирмы ему сделали визу и купили билет.  Повезло? Конечно! А когда он прислал мне вызов и деньги на дорогу, я несколько месяцев, пока ещё были средства, не решалась уехать, но ты меня успокаивала, говорила — у тебя там не будет проблем, а здесь тебе одной просто не выжить. А расстояние — не преграда для нас.

И годы это доказывали: письма, звонки, душевные разговоры. Когда у тебя возникла проблема, я места не находила, думала, как тебе помочь.
А потом... вдруг, через двадцать лет, без видимой причины, ты замолчала. Просто перестала отвечать. Я видела твои фото, твои публикации, читала, как ты радуешься жизни. С тобой всё хорошо.
 
Не понимаю почему, ведь мы подруги с детства. Мы же не ругались. Я не предавала. Я просто — уехала. Но сердце моё всё это время оставалось с тобой. Оно радовалось твоим успехам, твоему счастью, страдало вместе с тобой от твоих потерь.
Почему ты перестала отвечать на мои письма, исключила меня из своего окружения даже на сайтах?

Единственное чего я прошу — поговори со мной, хотя выяснять отношения не для меня. Потому, как у каждого человека свой взгляд, своя память, свои тараканы.
Если когда-нибудь ты вспомнишь обо мне — знай я скучаю.
Иногда — до слёз.
 
С любовью,
Вера.


3
В старом буфете стояла чашка. Обычная, фарфоровая, с тонким краем и облупленной золотой каймой. Такая чашка была только у Ани. Вернее — у них обеих, но одна осталась здесь, а вторая… уехала вместе с Верой в чемодане, среди шерстяных кофт и тетрадей с русскими буквами, за границу, к мужу, к новой жизни.
Прошло двадцать лет.

За это время всё менялось — курс доллара, мода на джинсы, прически… Только чашка стояла на месте. И память тоже.
Вера писала — сначала часто, длинно, с душой:

«Ань, ты бы видела, какие тут клёны… А кофе у них – как вода, не чета нашему. Я скучаю».

Аня отвечала:

Забыла ты, как мы мёрзли под пледом у моего окна и строили планы покорить весь мир? Ну-ну, теперь ты за него вышла.
В какой-то момент письма стали короче. Потом — просто поздравления по электронной почте. Потом — лайки.
А потом... ничего.

Однажды Вера нашла блог Ани. Яркий, живой, полный фотографий: море, цветы, пляж. Там была новая Аня — взрослая, красивая, уверенная. Но в этом блоге не было ничего о их дружбе, ни её имени, ни намёка, ни воспоминания.
Но ведь были совместные прогулки, праздники, бессонные ночи, когда Вера перед отъездом впервые в жизни сказала:

— Мне страшно.

Аня ответила:

— Я с тобой. Мы всегда будем вместе. Ты можешь рассчитывать на меня. Я всегда буду рядом.

Но вдруг почему-то замолчала.

Иногда Вера подходила к буфету, открывала стеклянную дверцу, доставала чашку. Иногда наливала чай — крепкий, чёрный, как они пили раньше. Пила, медленно, сдерживая ком в горле, не от обиды, а от того, что не могла поговорить с подругой по Скайпу.

 
Весна в этом году была ранняя и холодная. Такая, когда ещё не цветёт ничего, но уже пахнет тем, что когда-то расцветёт.

Вера приехала в Петербург впервые за двадцать лет. Поводов было два: у племянницы свадьба и у неё самой — тоска, которую не могла больше глушить.
 
Она остановилась в Купчино в небольшой гостинице, и в первую же ночь, ей приснился сон. Простая кухонька, запах гренок и Аня — смеётся, говорит:
— Ну что ты, глупая, неужели думаешь, я не помню?
Вера проснулась с мокрыми глазами.

На следующий день она пошла по знакомым улицам. Руки дрожали, пульс бил в висках.
И вот — и старый двор. Дом стоял тот же. Деревянная дверь, облупленная ручка. Она прошла внутрь, поднялась на третий этаж. Странно — ноги сами несли, как будто знали маршрут.

Аня жила здесь когда-то. Может, и теперь.
Она не собиралась звонить. Просто посмотреть, постоять, окунуться в воспоминания.
Но дверь вдруг открылась сама. Вышла женщина — короткие волосы, пальто цвета сирени. Они встретились взглядами.

Это была она.
На секунду время застыло. Только две женщины — с разными морщинами, судьбами, голосами, но с одной общей тенью прошлого между ними.
Аня сжала губы. Потом — шаг навстречу.

— Верка?

Вера молча кивнула. Горло сжало, слезы предательски выразили радость.
Аня посмотрела пристально, сдержанно.

— Я думала… ты не хочешь.

— И я думала, ты не хочешь, — прошептала Вера.

Молчание длилось секунды. Или годы. А потом Аня произнесла, тихо, с кривой улыбкой:

— У меня твоя чашка. Хранила. Всё это время.

У Веры задрожали губы. Мир пошатнулся. Всё было: боль, обида, растерянность.
— Проходи, тихо сказала Аня, пропуская Веру вперед себя.
 
Вечер лёг на город, как шаль — тихо, с прохладой. Сквозь окно пробивался свет фонаря, рисуя на потолке колышущиеся узоры. В маленькой кухне пахло чаем с чабрецом, немного — старым временем и чем-то родным, незабываемым.
Аня сидела напротив, держала чашку обеими руками. Как раньше.

— Ты сильно на меня злилась? — спросила она вдруг, отводя взгляд в окно.
Вера помедлила. Ответ требовал правды, не красивой фразы.

— Злилась? Нет. Не понимала. От этого было тяжело и больно. Ты просто исчезла. Как будто стёрла меня из жизни.

Аня кивнула. Долго молчала. Потом сказала:

— Я не могла по-другому. Всё стало таким... другим. У тебя был муж, новая страна, язык. А у меня — суета, дети, развод, усталость. Я смотрела на твои письма и чувствовала, что не тяну. Что не могу быть той Аней, которую ты знала. Я испугалась. И замолчала.

Потом — стало стыдно. Потом — слишком поздно.
Вера вздохнула. Слёзы не покатились, но они были — где-то внутри.

— А я думала, ты забыла меня.

— Нет, — тихо сказала Аня. — Я просто стала слабая, а ты всегда ждала от меня уверенности и силы.

Они долго сидели молча. Не было нужды в словах. Всё важное уже звучало — в голосе, во взгляде, в том, как Аня пододвинула вторую чашку ближе, как раньше.

— Знаешь, — сказала Вера, — у меня в буфете стояла твоя чашка. Двадцать лет. Я не выкинула.

Аня улыбнулась.
 
— А я берегла твою, а когда наливала в неё чай, думала: может, ты почувствуешь, там, за морем.

Вера протянула руку. И пальцы коснулись пальцев.

— Завтра свари кофе, как раньше? Я люблю твое кофе. Никто так не варит, как ты.

— Обязательно, как ты любишь, с пенкой, — счастливо улыбнулась Вера.

Они говорили и говорили, пока тени за окном не растаяли в утреннем сумраке.