Изложение истины о рождении Искендера

ИСКЕНДЕР-НАМЕ. КНИГА I ШАРАФ-НАМЕ (КНИГА О СЛАВЕ) НАЧАЛО РАССКАЗА И ИЗЛОЖЕНИЕ ИСТИНЫ О РОЖДЕНИИ ИСКЕНДЕРА

Воду жизни, о кравчий, лей в чашу мою!
Искендера благого я счастье пою.

Пусть в душе моей крепнет великая вера
В то, что дам сей напиток сынам Искендера!

 * * *

Тот, кто царственной книгой порадует вас,
Так, свой стих воскрешая, свой начал рассказ:

Был властитель румийский. Вседневное счастье
К венценосцу свое проявляло участье.

Это был всеми славимый царь Филикус.
Услужал ему Рум и покорствовал Рус.

Ионийских земель неустанный хранитель,
В Македонии жил этот славный властитель.

Он был правнук Исхака, который рожден
Был Якубом. Края завоевывал он.

Чтил все новое, думал о всем справедливом, —
И с овцой дружный волк был в те годы не дивом.

Так он злых притеснял, что их рот был закрыт,
Что повернул он Дария в зависть и в стыд.

Дарий первенства жаждал, и много преданий
Есть о том, как с царя он потребовал дани,

Но румиец, правленья державший бразды,
Предпочел примиренье невзгодам вражды:

С тем, которому счастье прислуживать радо,
В пререканье вступать неразумно, не надо.

Он послал ему дань, чтоб от гнева отвлечь, —
И отвел от себя злоумышленный меч.

Дарий — был ублажен изобилием дара.
Царь — укрыл нежный воск от палящего жара

Но когда Искендера година пришла,
По-иному судьба повернула дела.

Он ударил копьем, — и, не ждавший напасти,
Дарий тотчас утратил всю мощь своей власти

Старцы Рума составили книгу свою
Про отшельницу, жившую в этом краю.

В день, когда материнства был час ей назначен
Муж был ею потерян и город утрачен.

Подошел разрешиться от бремени срок,
И мученьям ужасным обрек ее рок.

И дитя родилось. И, в глуши умирая,
Мать стонала. Тоски ее не было края:

«Как с тобой свое горе измерим, о сын?
И каким будешь съеден ты зверем, о сын?»

Но забыла б она о слезах и о стоне,
Если б знала, что сын в божьем выкормится лоне

И что сможет он власти безмерной достичь
И, царя, обрести тьму бесценных добыч.

И ушла она в мир, непричастный заботам,
А дитяти помог нисходящий к сиротам.

Тот ребенок, что был и бессилен и сир,
Победил силой мысли все страны, весь мир.

Румский царь на охоте был вмиг опечален,
Увидав бедный прах возле пыльных развалин

О беспомощность! К женщине мертвой припав,
Тихий никнет младенец меж высохших трав,

Молока не нашедший, сосал он свой палец,
Иль, в тоске по ушедшей, кусал он свой палец.

И рабами царя — как о том говорят —
Был свершен над усопшей печальный обряд.

А ребенка взял на руки царь, — и высоко
Приподняв, удивлялся жестокости рока.

Взял его он с собой, полюбил, воспитал, —
И наследником трона сей найденный стал.

Все же в древнем дихкане была еще вера
В то, писал он, что Дарий — отец Искендера.

Но сличил эту запись дихкана я с той,
Что составил приверженец веры святой, —

И открыл, к должной правде пылая любовью,
Что к пустому склонялись они баснословью.

И постиг я, собрав все известное встарь:
Искендера отец — Рума праведный царь.

Все напрасное снова отвергнув и снова,
Выбирал я меж слов полновесное слово.

Повествует проживший столь множество дней,
Излагая деянья древнейших царей:

Во дворце Филикуса, на царственном пире
Появилась невеста всех сладостней в мире.

Был красив ее шаг и пленителен стан,
Бровь — натянутый лук, косы — черный арка!

Словно встал кипарис посреди луговины.
Кудри девы — фиалки, ланиты — жасмины.

Жарких полдней пылала она горячей…
Под покровом ресниц мрело пламя очей.

Ароматом кудрей, с их приманкою властной,
Переполнился пир, словно амброю страстной.

Царь свой взор от нее был не в силах отвлечь,
Об одной только дивной была его речь.

И в одну из ночей взял ее он в объятья,
И настал в жаркой мгле миг благого зачатья.

Словно тучей весенней повеяла мгла
И жемчужину в глуби морской зачала.

Девять лун протекло по стезям небосклона,
Плод оставил в свой час материнское лоно.

В ночь родин царь велел, чтоб созвал звездочет
Звездочетов, — узнать, как судьба потечет

Чтоб открыл ему тайну, чтоб в звездном теченье
Распознал звездных знаков любое значенье.

И пришел предсказателей опытных ряд,
Чтоб вглядеться в тот мир, где созвездья горят.

И, держа пред собой чертежи и приборы,
На движенья светил старцы подняли взоры.

В высшей точке горело созвездие Льва,
На предельный свой блеск обретая права.

Многозвездный Овен, вечно мчащийся к знанью,
Запылав, устремился от знанья к деянью,

Близнецы и Меркурий сошлись, и, ясна,
Близ Тельца и Венеры катилась луна.

Плыл Юпитер к Стрельцу. Высь была не безбурна.
Колебало Весы приближенье Сатурна

Но воинственный Марс шел и шел на подъем
И вступил в свой шестой, полный славою, дом.

Что ж мы скажем на то, что явили созвездья?
Небу — «Слава!» Завистникам — «Ждите возмездья

Не дивись же, что звездным велениям в лад
Из ростка распустился невиданный сад.

Звездный ход был разгадан по древним примерам,—
И пришедшего в мир царь назвал Искендером.

Ясно старцам седым семь вещали планет,
Что возьмет он весь мир, что преград ему нет.

Все сказал звездочет обладателю Рума,
Чтоб ушла от владыки тревожная дума

В предвкушении благ, славой сына прельщен
Казначея призвав, сел владыка на трон.

В светлом сердце царевом тревоги не стало,
И просящим он роздал сокровищ немало.

Славя Месяц душистый, надежд не тая,
Пил он сладкие вина в саду у ручья.

Источник: Искандер-Наме // Низами Гянджеви