С детства по правде

С детства — по правде
О страхе, совести и правде, которой больше не стыдно быть собой
Александр Аит

Бывает, вспоминаешь что-то из детства — и это не просто воспоминание, а ответ на вопрос, который ты задавал себе всю жизнь. Вдруг понимаешь, что не ты вспомнил, а память сама пришла, когда ты был готов услышать.

Мне было около пяти. Мы жили в частном доме — с огородом, летней кухней, гаражами, сараями и... туалетом в самом конце участка, у самого леса. Туда идти было страшно — особенно ночью. Тёмный, дощатый, холодный. Но однажды мне приспичило так, что выбора не было. Горшка дома уже не было — я ведь подрос. Надо было идти. И я пошёл. Я не победил страх — я просто сделал то, что должен.

Вот тогда, в пять лет, я впервые почувствовал, что значит идти через страх во имя необходимости. Ни геройства, ни пафоса. Просто шаг — туда, куда страшно. Потому что иначе будет хуже. А может — стыдно.

С тех пор я много раз шёл сквозь страх.
Но это был первый. И — честный.

Ты же мать!
Примерно в то же время у нас была кошка — Дора. Она родила котят. А на дворе была зима, снег по колено. Мама, заботясь о чистоте и порядке в доме, вынесла кошку с потомством в холодный сарай.

Я пришёл из сада, не нашёл Дору, спросил у мамы. И когда узнал, что она с малышами на морозе, — у меня внутри что-то взорвалось. Я посмотрел на маму и с детской, но отчаянной уверенностью выдал:

— Как ты могла?! Ты же мать!

Она запомнила это на всю жизнь. И я — тоже. Потому что это было не показное возмущение, не «игра в взрослого». Это был чистый голос совести, голос правды — которая не нуждается в дипломе, в возрасте, в регалиях.

Правда — не то, что ты говоришь. Это то, что в тебе живёт
Удивительно: ребёнок может не уметь читать, писать, объяснять — но уже чувствовать, где ровно, а где коряво.
Не «плохо-хорошо», не «законно-незаконно», а по-людски или по-скотски.

Эта правда не учится — она даётся. Это дар от Бога.
Но потом она может быть задушена, вытоптана, продана.
Взрослая жизнь умеет хорошо объяснять, почему «так надо», «все так делают», «мир устроен иначе».

Я и сам однажды поверил, что могу жить по другим правилам.
И ушёл в тень.

Крадуны и кодекс
Я жил по понятиям. Был крадуном.
Для непосвящённых скажу: "вор" — это не просто преступник. В русскоязычном преступном мире "Вор в законе" — это титул, вершина. Это и власть, и долг, и кодекс.

Я не был Вором, но был рядом.
Крадуны — те, кто не дотянул до Вора, но не скатился в грязь.
И даже там была своя шкала:

Щипачи — это искусство.

Домушники, медвежатники, ключники — это мастерство.

Были и те, кого звали просто гадом — если воруют у стариков, инвалидов, детей, бедняков.

Даже в преступном мире есть черта, за которой — не человек, а отброс.

И, как ни странно, там, в тюрьмах, в зоне, справедливость иногда стояла выше закона. Потому что закон — бумага. А понятия, как бы их ни глумили, — живые, хоть и искалеченные.

Смотрящий, но не ослепший
Я провёл почти десять лет в израильских тюрьмах. Не один срок.
На каждом — ко мне подходили "старшие" и предлагали взять отряд.
Я соглашался.
А в конце — стал смотрящим за "общаком" и за всей зоной.

Это не авторитет. Это испытание. Это ответственность, которая ломает сильных.
И снова — это не повод для гордости.
Это веха. Это грех, но и опыт.

И всё это время, даже сидя в камере, я чувствовал, где коряво.
Не по букве.
По нутру.

Сегодня — не вчера
Я смотрю на мир — и вижу, как размываются границы между гадостью и добром.
Когда убийство называют защитой,
лживую истерику — демократией,
а бомбёжку — миссией добра.

Я вижу, как умирают люди на Украине,
и мне больно.
Не потому, что я за кого-то.
Потому что там умирают такие же, как мы.
Такие, у кого тоже были детство, коты, мамы, туалеты за огородом.
Такие, кто когда-то тоже делал шаг через страх — и шёл.

Я не принимаю войны.
Я против лжи.
Я не разделяю народы на своих и чужих.

Я вижу, как большие игроки дерутся за влияние,
а гибнут дети,
а женщины хоронят мужей,
а страны превращаются в выжженную территорию.

И я говорю — это коряво.
Как бы вы ни объясняли.
Как бы ни раскрашивали флагами.
Это мерзко, это подло, это предательство правды.

Я ушёл. И живу теперь иначе
Вот уже пять лет, как я не ворую.
Пять лет, как живу среди людей другой веры,
в городе Цфат — где и воздух, и камни, и всё вокруг непростое.
Где каждый шаг требует быть честным — с собой, с Богом, с прошлым.

Я не святой.
Но я больше не глухой к совести.
И я снова помню, что значит сказать:

— Ты же мать!..

P.S.
Справедливость — это не лозунг и не мечта.
Это внутренняя прямая линия, которую ты либо чувствуешь, либо продаёшь.

Я когда-то чувствовал её мальчишкой.
Потом предал.
Потом искал.
Потом нашёл.

Слава Богу, я жив.
Слава Богу, не потерял окончательно себя.
И если ты читаешь это — знай:

Правда — это ты, когда не врёшь себе.
Справедливость — это ты, когда не молчишь, видя корявое.
И вера — это не роль. Это дыхание.

А всё остальное — пыль.
Даже если блестит.


«Совесть не спрашивает разрешения. Она стучит — и входит.» — Александр Аит