Очень одинокий цветок на камнях

 Колючинские переплетения 9.

Я есть.

   Я живу. Не в том месте, в неподходящем для цветка совсем….
Даже степные дикари, что  посылают мне по ветру свою пыльцу, селятся не на таких камнях с горсточкой тех же камней, только перемолотых временем, в щели древней- древней скалы вместо земли…

   Камни – это не клумба. Мне не дождаться полива, рыхления почвы для дыхания корней. Меня не удобрят ласковые руки в перчатках. Мой удел степной ветер, палящее солнце и редкие дожди.

   Но я дерусь за жизнь как дерутся все цветки, травы деревья.
Тихо, незаметно дерусь. Я учусь цепкому терпению у колючего караганника. Вот кто не даёт себя сожрать алчным овцам. А у меня нет колючек. Но мне везет пока, я живу. Жить – моя цель, единственная. У меня нет надежды дать потомство. Но я буду стараться в мой смертный час. Ведь занесло же сюда материнское семечко, неизвестно по чьей прихоти. И потому – я степной цветок родом из садовых фиолетовых астр. Неближние соседи заранее дулись, ожидая, что я буду задирать тычинки и строить из себя аристократа. А мне не до того, мне труднее, чем им, но жажда жизни моя не слабее, чем их. Я не хуже их знаю зной, дождь и ветер. И генетическая память не даёт покоя, я ведь тоже мог бы наблюдать прЫроду из окна оранжереи…

            *   *   *

   - Славик! А ну руки убрал!

  Маленькой женщине почти пятидесяти лет, но сохранившей, почти сохранившей, девичью фигуру не просто нависать над упитанным студентом еще первого курса. Но она волонтер в археологии с опытом. Четверть века. Пусть и с огромными перерывами. Она депутат областного парламента Евгения Витальевна Шадвалиева, в прошлом Вострецова. Именно Вострецову помнят у костров и на раскопах. Друг её юности профессор и профессиональный археолог Эльза (Ланни) Холлопайнен освежает у народа память и приглашает к себе в экспедицию. А «Шлавик»… Друг юности по прозвищу Румпель уверяет, что прозвища удостаиваются только настоящие «степные волки», а «случайные пассажиры» уходят безымянными. Но вот вам задолжник по археологической практике Славик, фамилия его Женечке лишняя, удостоился индивидуальности – «Шлавик». «Заберите меня отсюда, я больше не могу Шлавика переносить».

   - Ты что здесь творишь!
 
   - Да ничего такого. Моя мама любит, когда ей цветы дарят. И ставит старую пластинку «Дарите женщинам цветы». Может и Эльза Тимуровна станет доброй  и поставить  мне зачёт за практику.

   - А-а-а… Доброе дело… Стоп! Я еще не сказала «Можно!» В радиусе трёхсот метров от этого взгорка – можно. Рви астры сколько влезет! За триста метров всем удалятся от лагеря не рекомендовано в целях личной безопасности. Но по периметру можно. Алга! (Вперед).

   - Евгения Витальевна, но там больше нет астр. Только одна эта…
   
   - Так ты заметил?! Только одна астра на триста километров в округе. И ты готов уничтожить это чудо природы ради взятки руководителю практики?!

 
   - Да какая там взятка… Только цветочек…

   - В городе, где цветочные магазины на каждом углу и цветочные поля засевают гектарами – это любезность. А здесь это уникум, бриллиант в три карата. Однозначно – взятка… Ты меня понял? Иди и не греши, и приятелям закажи, за эту астру я теперь с тебя лично спрошу…

            *   *   *

   В «Дом архитекторов» в Колючинске Женя заскочила попить кофе и подумать. Повод для этого приезда в город юности был довольно печален. В некотором смысле она осталась одна, оборвалась, наверное, её последняя связь с детством, не стало мамы. После скорбных церемоний пришло время и строгих процедур. Женя устала душой и физически. Она избегала сама ездить за рулём, а тут пришлось взять машину у Мустафы, её мужа. Время обеда прошло, время вечерних посиделок архитекторов, художников, поэтов и игроков в нарды еще не поспело. То, что надо.

   В небольшом зале ресторана «Дома» было совсем мало посетителей, трое мужчин пили пиво и о чем-то вяло спорили. И парочка еще в трёх столиках от Жени, занятая друг другом. Хорошо.

   Если бы не одно обстоятельство.

   Мужчина в этой парочке был Глеб Рябоконь. «Друг юности», да еще и чего молчать-то, её «бывший».

   Носи Женечка, как прежде очки, она бы сразу его заметила и ушла. Но её линзы на этот раз были скорее косметическими. К тому же Глеб не глазел по сторонам. Она давно знает эту его особенность, не особо замечать всё вокруг, когда он занят разговором и следит за глазами собеседников . И собеседниц, конечно. А собеседница заслуживала внимания Женечки. Слишком хороша лицом и фигурой для Глеба, которого она в своё время назвала «женихом с уценкой». Деловой офисный костюм с брюками, совсем немного макияжа – Женечка сама знала меру. Лет двадцать пять? А может и все сорок, но тогда хорошо сохранилась. А кого сегодня этим удивишь? Стоит дорого, не  соответствует костюму, туфельки определённо не новые… С характерными царапинами соприкосновения с педалями автомобиля. А может  костюм просто не в приоритете, буквально деловой? А в приоритете омолаживающие процедуры…

   Женя вдруг заметила: она пытается разгадать эту шараду и не собирается уходить.

   И ревность! Когда-то Глеб принадлежал ей одной. Это ей он потом стал не нужен. А теперь вдруг иногда скользит по ней рассеянным взглядом и не замечает. Такую замечательную. Одну -единственную, как когда ей шептал на ухо в момент ласки…

   Девушки её роста не могут похвастаться длинными ногами. А эта… Сидит в-четверть оборота,  одна нога, да целая ножища! отставлена… Она же явно выше самого Глеба и подавно выше Женечки…

   «Дылда» - решила Женечка и допила свой остывший кофе. Она показала свою чашку бармену, тот налил следующую и парень-официант с прической «хвостик жеребенка» и белым  галстуком-бабочкой по синей рубашке с черными пуговицами, но в джинсах, пошел с чашкой на блюдце и на подносике через зал.

   «Дылда» для него посторонилась, и вдруг Женечка увидала главное. Длинная и стройная нога Глебовой дамы была только одна! За стулом лежала  пара костылей «под локоть», а левая брючина подоткнута под пояс.

   Её «бывший»  не случайно стал бывшим. Он заслуживал вот таких, неполноценных, потому что и в нем был какой-то дефект! Она всё сделала правильно., она  общественный деятель и денег у неё… сравнительно не хватает, но не хватает ведь  большими суммами. А эти… Они так и будут тусоваться по вот таким забегаловкам с минималистским оформлением со времен эпохи минимализма.
Её Глеб тоже угощал здесь мороженным, тогда заведение именовалось «Лакомка»…

   Но какими глазами  о н а  смотрит на него. Да как она смеет, убогая! Глеб просто обязан страдать без неё, она точно знает, рассказывали друзья, что он страдал все двадцать пять лет. До прошлого года. Когда она, Женя, вдруг почувствовала, что рвётся та забытая и как бы ненужная  нить власти над ним. Как он тогда ответил?

    - Это всё луна, Евгения Витальевна, полнолуние. От неё дурные сны. И сожаления наутро.*

   «Гад!» - решила Женечка. «Но никуда не денешься, я помню его смешные уши, а он знает, какого цвета на мне трусы…»

   Женя не водила дружбу с тем чёртом, что держит в запасе шило для попы. Но вот взялся же откуда-то. Очень удачно Глеб отправился к барной стойке за новой порцией мороженного и кофе. Знала Женя за Глебом такую привычку, полагаться на себя и смущаться помощи официантов. Она поднялась и подошла к их столику.

   - Сигареты у вас не найдётся?

   Одноножка смутилась, оглянулась на  спину Глеба и открыла сумочку, достала начатую пачку. Сильно начатую, четыре штучки всего и осталось. Женя поняла, Глебова дама стеснялась перед Глебом своей привычки. Белый «Винстон» и с сакраментальной надписью «Гангрена», совсем как в том сезоне ей Тормоз, студент и помощник профессора Ланни в экспедиции привозил.
   - Глеб придёт и нас представит друг другу, но мы ведь можем и без него поговорить?

   - Интересное предложение, совсем как у парней «Пойдем выйдем?».

   «А она не дура», -  заметила про себя Женя.

   - Всё проще, сейчас везде косятся, когда даже дамы курят в заведении. Рябоконь поймёт,  он лоялен к дамским привычкам.

   - Но…

   - Мне сигареты он покупал сам…

   - Он может даже знать, но считается, что я бросила давно. И я бросила, только срываюсь, вот на неделе…

   - Из срыва выходить надо постепенно и сознательно.

   Они вышли на крыльцо и закурили.  Женя наблюдала, как Одноножка устанавливает один из костылей и водружает на перекладину то, что осталось от её левой ноги, но помогать не спешила. Светски доброжелательный тон – это такая же привычка, как тяга к синему дыму, с ним шпильки и выпады получаются особенно колки – и не придерёшься! Но слова не обязательно сопровождать любезностью. Вот как сейчас, Женя прочно стоит на своих двоих и вроде бы возвышается над увечной Дылдой.

   Поймав себя на упущении – все так же  обходилась прозвищами, Женя представилась и сослалась на старое знакомство и общих друзей…

  - А я Вера, и у меня тоже есть общий с Глебом и профессором Холлопайнен друг…

   Вот так просто, Вера, общий друг… Я же видела, как ты смотришь на этого «друга», который мне больше не друг, но и делиться я не привыкла.

   - У вас с Глебом это серьёзно?

   - Очень! Глеб друг и наставник моего мужчины! Очень достойный человек и очень не простой…

   - Только друг и наставник?

   - Моему другу – друг и наставник, а разве может быть еще что-то между настоящими мужчинами?

   - Я наблюдала за вами. Простите, но вы для него готовы выскочить из трусов…

   - Да, это так! Рома знает об этом. Он верит Глебу и верит мне, а Глеб своим примером учит нас никогда не предавать. Печально, что так все сложилось, мы все не вовремя родились или встретились под чужими звёздами, нам остается единение душ…

   - Души не заменят душа…

   Октябрьский ветер гнал по тротуару жухлую бурую листву клёнов, одни  карагачи сопротивлялись осени и стояли прямо и свободно вдоль тротуара в тёмно-зеленом своём наряде. Очень близком тому оттенку, что предпочитал Глеб в одежде. И он сам стоял за стеклянной дверью, оценивал, нужно ли его вмешательство.

   - Простите, мне холодно.

   Когда по жизни осталась на земле одна опора, простое действие, как открыть дверь, превращается в маленький квест. Женя осталась стоять со своей сигаретой, но с той стороны на помощь Вере уже спешил её друг и друг её друга. И вот это не укладывалось в Жениной голове. Ясно же, что с таким увечьем двумя руками надо вцепляться в того мужика, который не успел убежать…

   «Если это правда…» - думала Женя. Тут мужиков, минимум, двое. И не скоты какие-то, чтоб без разбору трахать всё, что тяжелее 25 килограммов. При всей неприязни к Глебу, назвать его скотом значило бы оскорбить свою юность. Она была с ним не только потому, что он её добивался. Его идеи были завиральными, но у него были идеи. У него были книги и кисти, он умел чувствовать, он умел мыслить.

   Хотя те мысли были…прямоугольными. Но ведь не плоскими.

   «А ведь было время, я в него влюбилась… Потом прошло.»

   Так что же ей не дает покоя? Одиночество, нет мамы, город и осень…

   А, ну да, есть… скорее  никакой, чем какой  муж, его всё устраивает или не устраивает, но он молчит. Есть взрослые дети и для них у мамы есть кошелёк.
Есть друзья, Румпель, например. Который дружбу измеряет количеством выпитой совместно водки. И еще есть лайкающие  френдЫ в соцсетях. Женечка всегда речи перед избирателями и френдами начинает «Друзья, …»

   «Я как тот одинокий садовый цветок на камнях в пустыне. Стою под ветром на тонкой ножке…»

  «А ну стоять! Я-то крепко держусь за землю, на двух ногах. Я поняла, мне стало жалко ту синюю  или фиолетовую астру, а им жалко Веру. Тем виднее красота, чем беззащитней…» - вот так уговорила себя Женя и успокоилась. Депутат Шадвалиева всегда готова к политической драке, подковерной интриге.

            *   *   *

   А там, за дверью, продолжалась своя жизнь.

   - Я не скажу Роме, что ты опять сорвалась…

   - Эта сигарета достойна быть первой – из-за разговора… Я бы всё равно пошла, даже если б никогда не курила… Так девчонки и начинают.

   - Эх, отшлёпать бы тебя, да я не отец тебе и не любовник даже…

   - Это дело поправимо. А Рома… Я верю в Рому, Рома поймёт когда-нибудь и предложит сам…

   - Бог даст, я до того не доживу…

   - Я приказываю тебе дожить! Или ты меня не любишь?

   - Именно, что люблю…Очень странная любовь. Ты ведь поняла, с кем ты говорила? Потому и пошла… Там я был уверен, что это единственно моя женщина. Маленькая и неопытная, и такая желанная. А теперь я вижу маленькую стерву и не чувствую больше любви. Тридцать лет мечтал только о ней, а вот недавно понял – нет. И тут объявляешься ты – зеленоглазое чудо, большая и уже такая…

   - Я знаю жизнь…

   - Именно! И мне хочется беречь тебя как одинокий цветок на пустынных камнях,  хрупкий и такой красивый… Вот потому  и не будет у нас с тобой ничего, я боюсь сломать тебя…

   - Ты недостаточно меня любишь. Ты бы не боялся…


* Зола былых костров. Эпизод Е.