ЭТО, Ч. I, глава 17 - фрагмент

- Ну что ж, - начала Тилли. – Времени у нас не так много, поэтому предлагаю перейти сразу к делу.

Ей почему-то тогда подумалось, что после этих слов Тилли – этак театрально - устроит просмотр метки, но та не стала переводить внимание на себя.

- Мы, - она не говорила «я», - собрались, чтобы составить делегацию к командующему для устного доклада о том, что происходит на нашем участке. Рапортов не писать, - Тилли вскинула руку, осаживая начавшийся ропот, - а именно прийти и рассказать всем вместе, подтверждая слова друг друга, чтобы он не принял сказанное за проблемы у нас в голове.

- Рапорт подадим коллективный, - объяснил Нолли, и в речи его не слышалось никакого акцента. «Я схожу с ума, - подумала она тогда, – враги мерещатся мне повсюду…»

- Да, - кивнула Тилли, и взгляды переместились на стол с лежавшей на нём бумагой для официальных обращений: стопкой чистых листов, отмеченных знаком Буквы.

- О чём писать? – спросил один с койки.
- О том же, о чём и докладывать, - ответил другой.
- А зачем? – упёрся тот. – Что тут такого…
- А что - нормально, по-твоему, - подала голос Велли, - когда сердце дрожит и удушье начинается? Согласен это терпеть?
- А мы что, можем тут что-то сделать?

- Вот это мы сейчас и выясним, - сказала Тилли. – Есть кое-что, что очень сильно, - она надавила на «очень», - меня волнует, но прежде чем расскажу, что именно, хочу, чтобы мы… - Тилли потупилась, вложив кулак правой руки в ладонь левой. - Чтобы каждый из нас… - вздох. - Поделился своими… - снова вздох. Она и вправду была взволнована. - Наблюдениями.

- Зачем? – снова спросил тот, первый.

- Чтобы не мяться, когда будем делать устное сообщение. Предлагаю сначала здесь, среди своих, рассказать, кому что известно о башнях и…

- Их культе, - подсказала Велли, и она прекрасно помнит, как вздрогнула тогда на слове «культ». А Тилли кивнула:
- Да, - и добавила: - Может, вы знаете больше меня.

- Вот и расскажи первой, - кинул тот, с койки.
- Хорошо, - приняла вызов Тилли. – Спрошу по-другому. Когда это началось?
- В мае, - ответил кто-то.

И повисло молчание. По лицу каждого было видно, что ему есть, что сказать, но никто не стремился.

Они стеснялись друг друга. Она тогда подумала: не будет же Тилли вызывать их, как училка к доске?

Наиболее посвящённой в эту тему она считала себя. И совсем недавно была сообщницей Тилли по молчанию. Но теперь той зачем-то понадобилось перестать молчать. Притом что о башнях – в этом она была абсолютно уверена – Тилли знала гораздо больше других. Другое дело, что из этого она могла позволить себе рассказать… «А я бы спросила её про Миниру… - думала она, слушая, как муха за спиной у Нолли бьётся в стекло, – …и посмотрела, как она будет выкручиваться…»

Скрипнула ножка стула: Велли пошевелилась на коленках своей напарницы. И вдруг, глубоко вздохнув, встала – в точности как вызванная к доске. Её подружка сразу вытянула ноги – и Велли, шагнув в центр кельи, чуть не споткнулась о них.

- Началось летом, - сходу выпалила она. – В июне. После того как… - Велли облизнула губы. – Пропали. Двое. Но… - Она с шумом втянула воздух и уточнила: - …моя напарница… - Велли глянула на неё, - говорит, что раньше… уже было. На 16 дней… А может, и ещё раньше. Может, оно тут было всегда!

«Путано излагаешь, милочка», - только успела она подумать. И тут Велли набрала воздуху в грудь и, сбиваясь от волнения и проглатывая слова, выложила всё, что обсуждалось на том, первом «совете», состоявшем из них двоих: и про монстра-людоеда, и про звук, «лишающий воли», и про запрещённый культ (проявив немалую осведомлённость в деталях) – и завершила свою пылкую речь вердиктом:

- Её не должно здесь быть!

На этих словах как плотину прорвало. Со всех сторон понеслись реплики: «Точно!» - «А тебе-то какое дело?» - «Если люди сбегают, Башня при чём?» - «Она их ест!» - «Что за чушь?!» - «Наша земля – наши порядки!» - «Да!!! Сразу надо было сносить!..» - «Да кто её тронет?!» - «У него договор! Он нас и слушать не станет!» - «А мне интересно, каким образом, если она так далеко…» - «Меня вообще не колышет…» - «Тебя не колышет, а меня так достало, что я хотел о переводе просить!» - «Чего тебя достало? Что в ухе жужжит?» - «Вот и попросим!..» Все наперебой бросились делиться «наблюдениями» друг с другом, забыв об устроительнице совета – а Тилли молчала, не то растерявшись, не то, наоборот, одобряя происходящее. Видимо, всё шло как надо. Башню называли кто «бревном в глазу», кто «мерзкой штукой» - а у неё, Ц-115, по спине бежали мурашки и холод собирался в груди: большинство участников совета с жаром высказывались за снос Башни. Она не ожидала такого прорыва враждебности к «мерзкой штуке» и неосознанно сжалась, как будто вся эта буря эмоций предназначалась ей лично.

Кто-то толкнул её:
- Что за «16 дней»? Эй! Слышишь – про какие 16 дней ты говорила?

Но она только молча опустила глаза. Никаких «16 дней» не было: ещё месяц назад она знала, что все воспринимали звук со своей собственной «периодичностью».

Велли тронула её за плечо:
- Скажи.

Пришлось встать. Все замолчали и уставились на неё. Она оказалась почти вплотную к Тилли, и на миг дыхание у неё перехватило: показалось, что в келье темно, а на столе мерцает свеча…

- Периодичность, - произнесла она хрипло, наблюдая, как Велли садится на её место. – Я думала… - и, сглотнув, продолжила чуть бодрее: - Первый раз я услышала это в мае.

- Да, - вполголоса подтвердил тот, кто говорил про май.

- Тридцать первого, в самый последний день. Точнее, вечер… Потом ничего не было 16 дней, - и замолчала, ожидая возражений. Никто с ней не спорил, и она заговорила увереннее:

- Второй раз был 16 июня. Когда… - она переглянулась с Велли. - Алла и новенький пропали без вести. В первый раз я подумала, что мне чудится. А тут решила: проверим, повторится ли оно снова. Это был… эксперимент. Попробовать отследить периодичность этого… явления. И оно повторилось - не через шестнадцать, а через восемь дней, 24-го, а потом сразу 27-го, как будто какой-то процесс ускорялся…

- Вот именно! – подтвердили сразу из трёх углов.

- А теперь оно там постоянно! – сказала Тилли. – И хотелось бы знать, было ли что-нибудь ещё раньше, поэтому желательно, чтобы среди нас были «старички»…

- Я «старичок», - сказал парень с западного участка. – Здесь с весны 87-го. Подтверждаю: ничего подобного раньше не было.

- А когда люди начали пропадать?
- С прошлого года.
- И тоже весной, - подхватил парень у шкафа. – С марта. А потом в мае.

Стало тихо. На пару минут воцарилось молчание – она, стоявшая рядом с Тилли, в это время украдкой высматривала, куда приткнуться. Чтобы не смотреть всё время в лица соратникам - и самой выйти из-под их взглядов, сесть и уставиться куда-нибудь в стену или в окно… Потом заговорила Тилли.

- Я баскиатка, - объявила она без всякой видимой связи. – Коренная, из тех, кто говорят на лимерийском. Этот язык, - Тилли стрельнула в неё взглядом, - мне почти родной. Знаком с детства. Я родилась в Баскии и до шести лет жила в… - Тилли остановилась, подыскивая слово. – В одном маленьком городке. Времени на усвоение местных традиций у меня было мало. Но… мои… - снова пауза. – Родители… - долгий, печальный вздох. – Были связаны со служителями культа Башни.

- Жрецами? – спросил кто-то.

Тилли кивнула - молча. Было ясно, что эту исповедь она продумывала заранее - но всё равно речь эта давалась ей так, словно была канатом, протянутым через пропасть, над которой ей предстояло пройти. И слушали её так же: внимали, разинув рот.

- Я говорю это, - объяснила она, - чтобы вы не спрашивали, откуда я знаю то, что скажу сейчас. – Тилли снова замолчала, словно чтобы убедиться, что в комнатке не может стать ещё тише. Потом в этой тишине зазвучал её голос:

- Башни - не храмы. А их культ – не суеверие неграмотных крестьян. То, что в них обитает, существует на самом деле. И оно невероятно опасно.

Тёплый грудной голос наполнял комнату, отдаваясь в сердце, кружа голову… Она словно вновь погружалась в сон – тот самый, о комнате, полной людей. Тилли стояла почти что вплотную к ней, переступая с ноги на ногу, касалась её то локтем, то бедром, - а она – та, кого Тилли называла подругой, - думала: «Она же просила меня молчать… А сама не молчит – и не молчала, раз этот совет созван. Я – не единственная посвящённая…».

- То, что здесь называли «монстром», - вещала Тилли, - не чудовище и не зверь, которого можно вообразить. Оно – безликая, бестелесная сила, подобная ветру или реке. Мощь её не сравнима ни с чем из того, что дано познать людям. Поэтому люди поклоняются ей – и мечтают овладеть этой силой…

Тилли говорила – а ей казалось, что она видит сон: люди набились в келью, в полумраке блестят их глаза… И среди них – Минира. «А как же Минира? – стучалась мысль. – Спроси о Минире», - но ей не хотелось ничего делать, как будто её воля была скована сном.

- Они создали башни для этого, - продолжала Тилли. – Их стены возведены, чтобы служить этой сущности телом. Башни привлекают её возможностью воплощения. Войдя в одну из них, эта сущность становится способной осуществить свою мощь, а хозяева башни – эту мощь использовать, обрушив её на головы врагов или вложив в созревание урожая. Так вот… - Тилли замедлила речь, стараясь придать вес каждому слову. – Когда… эта сущность… вселяется в башню… Та – начинает - гудеть.

И вновь – тишина. Ни слова, ни вздоха. Все уставились на докладчицу, как зачарованные. Сидели так неподвижно, что, когда один подал голос, ей показалось, что изображение не поспевает за звуком.

- Так она уже там, что ли?

- Именно, - подтвердила Тилли. – И не самовольно. Раз она в Башне, значит, кто-то что-то сделал для этого. Кто-то её… привлёк. Понимаешь?

- А чем её привлекают? Кровью?
- Нет.
- Гадалка говорила о крови! – ещё двое ухватились за слово. – Так она на это намекала? Что Аллу скормили этой… твари?

- Нет! Я не знаю, о чём она говорила! - попыталась отбиться Тилли, но она не сомневалась, что Тилли лжёт. Она отступила к окну и устроилась рядом с её напарником, наблюдая, как Тилли ведёт игру.

- Да, эта сущность пробуждается весной, вместе с силами природы, - говорила Тилли, - потому что сама такой силой и является, но ей не нужны жертвы! Она – дух…
- Но жрецы могут считать, что нужны! – воскликнула Велли. – Они убивают ради собственной кровожадности, за это их мерзкий культ и запретили! А ты... Ты с этой…

Она прекрасно помнит, что за ощущение возникло у неё тогда: среднее между ужасом и сдерживаемым смехом. Она уже предвидела, как Тилли грохнется с каната, когда ещё кто-нибудь заявит, что они с гадалкой заодно – и не понимала, рада этому или нет. Этот канат уже дрожал, как струна, и Тилли наверняка жалела, что пошла по нему, – но никто не успел опомниться, кроме Велли. Нолли, надо отдать ему должное, молчал - хранил нейтралитет.

- …ты с этой женщиной… - глаза Велли превратились в щёлки.

В горле защекотало: «одной веры… Скажи: «ты с ней одной веры!»

Велли ощетинилась, как выгнувшая спину кошка. Она и Тилли сцепились взглядами, и взгляд Тилли молил: пожалуйста, Велли. Пожалуйста…

И тогда она, Ц-115, осадила свою бывшую напарницу, сказав громко:

- Велли, пожалуйста - не переводи общее в частное, - глядя той прямо в глаза, ясно давая знак не развивать тему.

И Велли этот знак приняла. Глаза её вспыхнули – но она поджала губки и замолчала. А Тилли пошла по канату дальше:

- Да, мы с этой женщиной знаем то, чего не знают другие. Но я говорю об этом, чтоб и другие знали!

Очко! Даже сейчас, вспоминая об этом, она едва сдерживает улыбку восхищения. Снова видит, как Тилли сосредотачивается на том, что собирается рассказать: сцепив пальцы рук, упирается в них подбородком, точно в молитве.

- Жертвоприношения ни при чём, они в культе Башни не практикуются и запрещён он не из-за них!
- Тогда почему их служителей называют жрецами? – спросил парень на койке.
- Из-за Обряда связи, - ответила Тилли.

(2023)