Рассказ 10. Встреча с мамой

В тот денья  был в коптильне у дедушки Жоры. У меня уже вовсю шли летние каникулы. На днях мы снова были на рыбалке и наловили рыбы. По приезде бабушка Мария почистила её, и дедушка решил накоптить рыбу на зиму. У него для этой цели был построен деревянный сарай. Он там держал запас опилок, которые оставались у деда Петра после плотницких работ. Так вот, мы развесили рыбу на железные крючки, и дедушка Жора в огороде поджёг опилки, насыпав их перед этим в ведро. Когда они начали гореть, он потушил огонь, но так, чтобы опилки стали тлеть, выделяя при этом большое количество дыма. Затем он поместил ведро под рыбой и плотно закрыл дверь. Сарай наполнился этим дымом. Я, естественно, был там, где что-то делали с огнём. Надо было постоянно следить, чтобы опилки не погасли, для этого нужно было давать кислороду проникать в сарай. Но и нельзя было допустить, чтобы огонь загорелся. Поэтому опилки иногда сбрызгивали водой. Одним словом, работа была ответственная.

– Славик, – послышался голос бабушки Марии, – подойди-ка сюда!

Я послушно оставил дедушку у сарая и пошёл к бабушке. Во дворе, у летнего стола, на который уже поставили лепёшки, бутылку домашнего вина и много разных фруктов, стояла полная женщина с короткой, под мальчишку, стрижкой в свободном летнем платье и лучезарно улыбалась, увидев меня. Я сперва и не понял, кто это. Поэтому, разглядывая женщину, остановился на приличном расстоянии.

– Здравствуй, Славушка! – заговорила женщина, протянув ко мне руки, – что сынок, не узнал меня?



И тут меня словно окатили холодной водой. Я оцепенел, осознав, что это моя мама. Я запомнил её стройной, с красиво уложенной причёской. У мамы всегда были волосы до плеч, и она укладывала их плойкой в волнистые локоны, закалывала невидимками в объёмную причёску, как у барынь на картинах. Да, мама не была худенькой, но у неё всегда была подчёркнутая талия. Платья были приталенные, с прямым подолом. Лицо выразительное, с аккуратным, чуть заметным макияжем. А сейчас на меня смотрела располневшая, в безразмерном платье, с круглым лицом, толстой шеей и совсем без макияжа женщина. Только по голосу и блеску зелёных глаз я и распознал в ней маму.

Конечно же, безумно обрадовался, что она наконец-то приехала! Я так ждал этого момента, но… я затаил очень глубокую обиду за то, что она так надолго меня тут бросила. Не появилась, когда я пошёл в первый класс и когда окончил его. Меня поглотила буря разных чувств, которые несколько секунд боролись между собой. Я не знал, что мне делать. Я, конечно же, хотел броситься к ней на шею, но тогда я показал бы, что не злюсь на неё за то, что она меня бросила на целый год! А если не показать радости и вот так стоять, то я поступлю совсем не хорошо, ведь я люблю маму, хоть и обижен на неё. Что делать-то?

Я взял себя в руки и, стараясь не торопиться, подошёл к ней. Она схватила меня на руки и крепко прижала к груди. Я тут же обнял её за шею, но не проронил ни слова. Я слышал, как бешено колотилось её сердце. Она что-то быстро говорила мне. Её голос был переполнен радостью и виноватостью. Она просила у меня прощения, нежно гладя меня ладонью по голове. Я чувствовал, как её голос стал меняться на надрывный, и она была готова зарыдать. Ну как я мог после этого на неё продолжать обижаться и злиться? Я тоже заплакал, но как мужчина – молча, стиснув зубы.

Наконец она опустила меня на землю.

– Ну, сыночка, ты простишь свою бестолковую маму? – вытирая мои слёзы, спросила она. У самой-то вон все глаза тоже залиты слезами. Я тоже смахнул её слёзы и, утвердительно кивнув головой, коротко улыбнулся.

– Дай ему прийти в себя, – с деланой улыбкой обратилась к нему бабушка Мария, – видишь, парень от неожиданности даже говорить не может.

Глаза же бабушки блестели холодным огнём презрения. Я понимал, что она тоже в душе обвиняет маму за её поступок. Но я её сын, и только я могу обижаться, злиться и обвинять свою маму! Это наши с ней дела, и они никого больше не касаются. Тем более я дал понять, что простил её! А поэтому никто, вы слышите, никто не смеет её больше осуждать! Во дворе уже собрались все родственнички, даже безразличная ко всему Надя вышла к нам поглазеть.

– Я могу говорить, понятно! – с вызовом ответил я бабушке Марии. – Лучше помолчите, если не понимаете!

– Зачем ты так с бабушкой? – ласково спросила мама, всё ещё улыбаясь и своими полными любви глазами согревая меня. – Она целый год заботилась о тебе, в школу собрала и помогла окончить первый класс.

Вот зачем мама так сказала? Как говорит дедушка Жора, женщины любят испортить момент! Я же её защищаю! Я стал сильным мужчиной и обязан заступаться. И если вспомнить слова бабушки, я уже пошёл в школу и стал взрослее, поэтому могу спорить со взрослыми! Хотя речь тогда шла об окончании школы, но всё равно, это моя МАМА! Бабушка Мария только фыркнула от возмущения, но не стала портить момент и промолчала. Когда все расселись за столом, взрослые разлили по бокалам вино, а нам с Надей яблочный сок, заговорил дедушка Жора, поздравив маму со свадьбой, обстановка немного разрядилась. Я вот смотрел на них всех и думал, какие же взрослые странные и несправедливые. Вот, например, взять тех же бабушку Марию и дедушку Жору. Их сын, Виталий, мой второй отец, женится на моей маме. У них в Петрозаводске свадьба, а они тут, в Узбекистане, работают, в огороде копаются, на рыбалку катаются, а к сыну не поехали на такое серьёзное мероприятие! А ещё маму осуждают, что она меня тут оставила. Сами-то не лучше. Вон сидят улыбаются, ласковые слова говорят, в голосе полно горькой лживости, в глазах холод. Неужели взрослые не чувствуют это? Почему мама искренне счастлива и верит им, улыбается с теплотой и любовью? Я сразу представил, как взяли десятилитровый бидон свежего молока и стали его выливать на пол в грязный, вонючий свинарник. Именно так сейчас вела себя мама, выплёскивая на них свои чувства. Я поймал взгляд Нади и понял, что в своих выводах я не одинок. Она улыбнулась мне, подмигнула и чуть заметным кивком головы указала на дверь второго дома.



У дедушки Жоры на участке стояло два дома. Один использовался как рабочий. Тут и варили еду, и заготавливали закрутки на зиму, и кушали, и отдыхали после огорода. На две комнаты была огромная печь-лежанка, она же и плита. В зале ещё стоял цветной телевизор, журнальный столик, кресло и диван. На кухне всё было как у всех – плита, духовка, шкафы-пеналы, разделочный и кухонный столы и табуретки.

А вот во втором доме дедушка и бабушка спали. И там же спряталась отдельная комната для Нади. За весь год я ни разу в тот дом не зашёл. Мне не разрешали. А уж в святая святых Нади мне тем более путь был закрыт.

Поэтому, когда она показала мне на тот дом, я не поверил своим глазам. Что это с ней случилось? Я мигом оказался на крыльце, и Надя, убедившись, что наше исчезновение никто не заметил, втолкнула меня внутрь.

– Тут разувайся и стряхни с ног мусор, – тихо скомандовала она, указывая на большую тряпку у порога, – шлёпанцы сюда аккуратно поставь.

Я в точности выполнил её указания.

– Теперь иди за мной.

Надя быстро прошла в комнату. Я последовал за ней. У меня не было времени разглядывать убранство спальни, но мой цепкий взгляд успел заметить, что все три стены и пол покрыты коврами ручной работы. В углу стоит тумбочка с телевизором, а у окна расположилась широченная деревянная кровать. Я сразу понял, что её смастерил дед Пётр. Уж очень красивая она была, со спинками из отполированных веток фруктовых деревьев и резьбой. Такого в магазине не продают. Алое шёлковое покрывало было застелено сверху. Надя уже юркнула в следующую комнату, я за ней. Тут всё было по-другому. Большой письменный стол у окна. Вдоль стенки с пола до потолка стеллаж. Чего тут только не было. На полках красовались сборники подписных книг, фарфоровые статуэтки с животными, девочками и пастухами, Надины школьные поделки, хрустальная чернильница, позолоченная ручка с пером, девичьи мелочи: помадка, игрушечная косметика, духи и прочее, прочее, прочее. Также тут был встроен шкаф, где хранилась Надина одежда. На письменном столе всё было аккуратно сложено стопочками: учебники, тетрадки, пенал с карандашами и ФЛОМАСТЕРЫ! Я впервые так близко их видел! Они такие дорогущие! Бабушка не могла их себе позволить, чтобы купить мне. А тут целых 28 цветов! Мои глаза загорелись. Надя, заметив это, улыбнулась и деловито спросила:

– Хочешь порисовать ими?

Я глянул на неё как на добрую фею.

– Конечно, – прошептал я.

– Тогда садись за стол! – распорядилась она. – Вот тебе альбомный лист, рисуй.

Она взяла ватман с одной из полок и положила его передо мной на стекло, которым была покрыта столешница.

– Я на кровати посижу, почитаю пока.

Она достала книжку и присела на стоящую напротив стеллажа деревянную кровать. В углу домиком были сложены две периновые подушки и закрыты квадратной тюлевой накидкой с люрексом. Я, счастливый от свалившейся на меня удачи, погрузился в рисование. Фломастеры мягко скользили по ватману, оставляя яркие цвета на нём, не растекались и не царапали! Это было волшебство, а не рисование. Через пять минут я смог изобразить наш посёлок на фоне гор, горную речку, тополя вдоль улиц, школу и двоих человечков – девочку и мальчика, идущих в школу. Я показал рисунок Наде.

– Довольно неплохо, – коротко сказала она.

Чтобы Надя меня похвалила? Что с ней сегодня происходит?

– Можно я оставлю этот рисунок себе на память? – спросила она.

– Конечно! – радостно ответил я.

– Спасибо, – Надя бережно положила лист ватмана на полку стеллажа. – Я немного отдохнула от их притворной болтовни, давай тихо обратно, пока нас не заметили тут. А то мне попадёт!

Я заговорщически кивнул головой и направился к выходу. Надя поправила покрывало на кровати и последовала за мной. Мы обулись и, пригибаясь, вышли на крыльцо. Выждав удобный момент, юркнули в огород. Наше отсутствие до сих пор не заметили, настолько увлечённо и весело они обсуждали, как прошла свадьба мамы и как они провели с её мужем прошедший год. Мне опять стало грустно. Мама за мной приехала вообще или просто рассказать, как изменилась её жизнь после свадьбы? Может, она и не думает меня забирать вообще?

– Не грусти, – протягивая сорванный с грядки огурец, прервала мои мысли Надя, – они не позволят тебе тут еще остаться. Уедешь ты в свою Карелию, обещаю тебе!

И хотя её слова прозвучали с усмешкой, но они показались мне слаще мёда! Я схватил огурец, надкусил и стал пихать его в рот Нади. Она вывернулась, засмеялась и побежала между грядок от меня. Я кинулся её догонять…