О молодильных яблоках и сером волке
В ту пору, детки, был я в самой своей поре: на что глаз положу, то мое; куда ноги понесут, туда и бегу. Вот и добегался!
Этак за полдень очутился я в широкой степи. Время полдничать, а я еще не обедал. Чую вдруг — человечьим и конским духом пахнуло! Затаился в в высокой траве, а как стал всадник мимо проезжать — шасть вперед и коню в горло вцепился. ( Это сейчас у меня протез, а тогда свои были зубы. Да какие!) Жру, значит, коня, а сам глаз не спускаю с витязя — вдруг да выкинет чего. Но он — ничего. Сел себе в стороночке на пригорок. Тут-то дернуло меня заговорить с ним по-людски.
- Ты чего, - спрашиваю, - не бежишь от меня? А ну как я тебя съем?
А он:» Не съешь. Не положено».
Я аж разозлился от такой наглости, хотя сытый злюсь редко.
- А вот возьму, - рычу, - да и схарчу прямо сейчас!
Это я врал — конем обожрался. Да и был витязь как-никак в доспехе железном. Возни с ним на час, а удовольствия на зубок, потому как щупленький витязь. А главное, не по вкусу он мне пришелся! Вот бывает же такое: и не раскусишь человека, а знаешь — с душком он, порченый! Так что махнул я на него лапой и говорю:» Вали, пока цел, подобру-поздорову»
А он как заплачет, как запричитает по-бабьи:» Да что ж это за непруха такая! Убил бы ту заразу что табличку к столбу прибила!». И все про яблоки какие-то да про батюшку-царя...Соснул я, пока он голосил. Оттого проснулся, что тихо стало. Глаза открыл — он рядом стоит. Ощерился я, а он мне строго так:» Идем. Дело есть».
Занятно мне стало, дурню, побрел я за ним к развилке дорог. Там, известное дело, столб, на нем — табличка, а на ней слова знаменитые, вы их во многих сказках читали:» Кто направо поедет, сам погибнет и коня погубит, кто прямо поедет, сам погибнет, а конь его целый будет, а кто налево...»
- Понятно, - ухмыляюсь.
Он обрадовался.
- Так ты понял, - верещит, - волю свыше?! Съел моего коня, вот и вези меня на себе!
Шлем скинул, волосенками тряхнул, гнет линию:» Нас ждут великие дела! Белые кони! Красотки!»
Ох, детки! Я от смеха говорить чуть не разучился! Только смог, что прохрипеть:» Мне красотки твои — до желудка!»
Засопел он, брови свел, ножкой топнул. Но одумался тут же, подхалим конопатый, и давай проникновенно так, вкрадчиво:» Ты же сильный! Ты умный! Талантливый! Уникум в натуре! Дерзни! А я в долгу не останусь: вот как к батюшке домой ворочусь, мужей ученых да летописцев, мамок-нянек — всех кликну и книжку про тебя сочинять засажу! Миллионы людей прочтут!»
Не из-за книжки я повелся — из-за таланта своего редкого.. Собратья по чащобе мой талант ни во что не ставили, вот и подумал:» Эх, была ни была! Не затем, что ль, я из лесу вышел, чтоб людей смотреть да себя казать?!»
- Как тебя кличут? — спрашиваю.
- Иван-царевич
- Хрен с тобой, Иван-царевич, садись!
Он, и помчал я его, чуть из него душу не вытряс. Сполз он с меня близ сада царя Долмата — на ногах не стоит, руки ходуном ходят. Может, оттого и задел за ветку, когда яблоки тырил. Поднялся, короче, шухер, схватили его, притащили к царю Долмату. Тот, как узнал, что не бомж какой ворует, а царский сын, озверел.
-Я, кричит, - всем государям про то поведаю! Отношения дипломатические порвем!Иван голову повесил, слезу пустил:» Батюшка при смерти! Кроме ваших яблочек, ничто его не спасет!»
- А ты что ж, стервец, не пришел да не попросил? — смягчился Долмат.
- Боялся, откажете
- Да ты, видно, Иван-дурак!
- Царевич я, а вот вы..- голову поднял, сопли утер — Вы казнить меня вольны, а тыкать не смеете!
Долмат, когда такое услышал, вылупился на Ивана, как на психического, а потом и говорит:» Казнить не буду, и без тебя палачи два года в отпуске не были. Ты вот что: езжай сейчас же к царю Афону и доставь мне оттель белого коня златогривого. Я тебе за это подкило яблок взвешу.» Так и не стал моим на »вы» - упертый мужик!
Мой как выскочит из дворца! Да ко мне:» Выруча й, друг! Никогда впредь тебя не ослушаюсь!»
Ладно! Помчал я его в Афоново царство. Но ему ж хоть кол на башке теши: позарился-таки на уздечку! Ну, и сгубила фраера жадность. Загремело все в царстве, загромыхало. Стража хвать Ваньку под белые руки и к царю Афону на персидский ковер. Тот сперва и глядеть на него не стал.
- На конюшню вора, - велел, - Ремня ему всыпать, а после — голову с плеч!
Я аж испугался за витязя: хоть и не глянулся он мне, а товарища в беде покидать грешно. Да только парень он оказался не промах: гордый, но решительный, и на расправу жидок. Как заверещит на все хоромы:» Требую адвоката!»
Царь велел охране в приемной обождать, стул предложил Ивану и тихо так спрашивает:» Произошло недоразумение? Вас взяли по ошибке?»
Ивану, видать, совестно стало.
- Государь,- лопочет,- хоть я и не заслуживаю прощения, но надеюсь оправдаться..
И завел опять про старика папашу и яблоки. А там и на Долмата погнал: мол, это он, подлец мафиозный, добра молодца на злое дело подвиг. Афон помрачнел, зубами заскрежетал:» Долмат, говоришь, на коня позарился? Завтра же пойду на него войной!»
- Государь! Если среди ваших трофеев… Вы можете располагать мною!
Афон бровь изогнул, на Ивана поглядел пристально, цедит:» Ты мне на войне на моей без надобности. Скачи-ка ты лучше за тридевять земель и доставь сюда Елену Прекрасную»
Слуги витязя взашей выперли из дворца, и он ко мне со всех ног:» Друг, вся надежда на тебя! Едем!!»
Поехали. Выкрали. ( Лично я выкрал, потому как притомился из царства в царство мотаться, а Иван бы точняком на чем-нибудь прокололся). Елена витязя моего увидела — обмерла. Меня так не испугалась!
- Будь, Иван, человеком, - стонет, - отпусти меня домой к государям-родителям.
Но Иван-то своего не упустит, хищник! Волк он и лиса в одной шкуре. Как к Афоному царству подъезжать стали, шепчет мне:» Серый! Да неужто мы ее отдадим?! Красоту несказанную! Старперу! Придумай что-нибудь, ты ж все можешь!»
Это точно! Блеснул я талантом! Оземь ударился, обернулся красотой несказанной, и отвел меня Ивашка к Афону. Тот слово царское сдержал- старый, не новый русский! — отдал ему коня златогривого и уздечку в придачу. А едва дверь за витязем затворилась, Афон ко мне и ну лапать! Рявкнул я на него, оскалился. Он:» Еленушка, Еленушка!», а я об пол ударился, самим собой обернулся и шасть в окно.
Догоняю Ивашку, вижу — едет он шагом на златогривом коне и к Елене клеится, ну прям, как Афон ко мне. А она отбивается, раз даже укусила его. Хорошая девушка! И зубы — класс, почти, как мои!
Иван меня заметил, рассвирепел.
- Третий лишний! — шипит. — Свали!
Но перед царством Долматовым сменил гнев на милость:» Посуди сам, лохматик, на что конь-огонь Долмату? Он же ветхий! Еще свалится, расшибется, а я совестью потом угрызайся?!».
Мне-то зубы заговаривать нечего. Шваркнулся о земь, превратился в коня, обменял меня мой витязь на яблоко. ( Долмат, жлоб, на полкило не расщедрился, одно дал, Жар-птицей попорченное!).
А спустя час нахожу я витязя с Еленой в лесочке. Конь травку щиплет,а Ивашка за девчонкой по поляне гоняется.
Увидала она меня, кинулась навстречу, рыдает:» Чем ему отдать, уж лучше съешь меня! Съешь!».
Ох, обидно мне стало! До того тоскливо, что выть впору, да не воется! А Ивашка тут как тут. « Эй, Серый! — орет, - Харч у нас вышел! Яви талант!»
Явил, делать нечего. Добрым молодцем обернулся, настрелял дичи. Пока по лесу бродил, Елена от меня ни на шаг.
-Отпусти меня,- твердит, - У меня жених есть, я его всем сердцем люблю!
Она — жениха, а я...Ну да, ну да, ничего! Ладно!
-Дорогу сами найдете? — спрашиваю.
Она руками всплеснула, в обе щеки расцеловала меня и была такова.
Слышу тут, Иван ломится сквозь кусты:» Не дури, Ленка, все равно никуда не денешься! Ты еще не знаешь меня!».
Она, может, и не знала, но я-то знал! О земь ударился, обернулся Еленой. Прыгнул на меня Иван, стиснул, синяков насажал.
-А где наш Волк? -спрашивает.
-Убежал, - отвечаю.
-Жаль! Я б из него чучело набить повелел в память о моих подвигах!
Эх,- думаю, - я ж тебя, козел,я ж тебя!..
Вот и надо было! А не сумел! Психология изменилась. Сперва решил: поживу с ним маленько, пока Елена Прекрасная до дому доберется, а уж там за все разом и расквитаюсь! Не вышло!
Да нет, я не жалею ни о чем, нет! Были в жизни и свои радости. Ваня, он все больше по округе на белом коне мотался, дела раскручивал. Не обижал. Иногда, правда, выть мне очень хотелось. Я и выла. Ваня злился тогда, кричал:» Что ты, дура, как Серый Волк?! Знаю, он тебе нравился!». Ну да, ну да, ничего...А теперь закрывайте глазки, бабушка песенку споет:» Баю, баюшки, баю, не ложися на краю, придет серенький волчок...О-о-о! У-у-у!»
Да! Братья-то Ивана не убивали и на части не рассекали — это он потом измыслил про них, чтоб домой им возврата не было. Да они и не объявлялись. Может, загинули, а может, по сей день ищут молодильные яблоки для отца. Да только зря: отец их помер давно, Иван-царевич ему яблоко не отдал, для себя сберечь думал, на старость лет, а оно не долежало, сгнило. Порченное ж было, надклюнутое! Наш за то с Долматом-царем помстился: самого взорвал в «мерседесе», а царство к рукам прибрал. Но без яблоневого сада: вымерз сад из-за природного катаклизма или еще какой диверсии, не упомню. Столько зим-столько лет псу под хвост!..Спите, спите, бай-бай! Вон уже и дедушка прискакал, сейчас начнет пира требовать! Иду, Ваня, иду! Бегу!
2000г. « Севастопольские известия».
Свидетельство о публикации №225080700864