Канун

Обветшалая хрущевка на окраине города отравляла воздух запахами дешевого рома, прогорклого масла и едким смрадом нестиранных носков. В кухоньке, тесной как гроб, бушевала жизнь среднестатистической русской семьи Жиловых.

"…и это мурло опять в соплях приполз!" - Мать семейства, Катерина, с остервенением рубила морковь. Нож стучал по доске, как метроном её вечного недовольства. Обвисшее лицо лоснилось от плиты. На ней уже болталось платье – дешевый шифон с блестками, надетое поверх засаленного халата. Бусы из пластмассы бились о кости ключиц. - "Новый год, а у нас срач да пьянь! Ей богу, как на помойке!"

Ее сестра, Клава, монументальная гора в растянутом свитере, хрипло засмеялась, набивая рот колбасой.

"Ага, Катюх, мужики они все…" - Жирный ломтик исчез, пока Катерина отвернулась к закипающей кастрюле. - "Сволочи конченые. У моего Тольки тоже шашни на стороне, я чую!" - Она гулко крякнула, поправляя растянутые колготки на толстых ляжках. Лицо её, обветренное, с грубыми чертами и щетиной над губой, напоминало опухшего алкаша, но никак не женщину.

В зале, за фанерной перегородкой, булькали мужские голоса, перемежаясь звоном рюмок.

"Ну и шалава же, Толик!" - Отец семейства, Олег, наливал темную жидкость из потертой фляги. Глаза его светились циничной усмешкой. - "Приперлась, понимаешь, пузатая! Я ж ей четко: Ленка, сдурела? Аборт делай, стерва! А она – ревет и УЗИ мне в рожу тычет!" - Он хмыкнул и отхлебнул из стакана.

Свояк Толик, маленький и юркий, с масляными глазками-щелочками, гоготал, облизывая тонкие губы.

"Натягивал ее всю командировку!" – Олег хлопнул ладонью по столу. Стаканы звякнули. - "А потом – бац, и живот! Я ей: Ленка, иди нахрен с этим пузом! Сам виновата! А она…" – Он сделал жест рукой, будто затягивая петлю. Лицо его окаменело на миг, в глазах мелькнуло что-то холодное, нечеловеческое. - "Пришлось…"

В проеме мелькнул маленький силуэт. Костик - мальчик пяти лет, в грязной майке и порванных колготках - замер. Перед глазами промелькнуло прошлое лето и дача. Его дед, Петр, натягивал нутрию на веревки, а затем резким движением бил ее молотком по голове и срезал с нее кожу. Маленький Костик тогда разрыдался, но дед резким щелчком по лбу успокоил истерику и сказал, что это - на мясо.

"Папа и тетю Лену так же?" - В животе похолодело. Но думать об этом долго он не мог - все его внимание было сосредоточено только на красном тракторе – такой был у старшего детсадовца Егора. Это была самая крутая модель, с работающими дверцами, светящимися фарами и самое главное - его двигатель можно заправлять водой и заводить, и тогда он смешно булькал и гудел, как настоящий. Костик много раз просил Егора поделиться трактором, на что тот надувал губы и прятал трактор в своем шкафчике. Костик думал, что когда дед Мороз подарит ему трактор, то он обязательно ударит им Егора.

Мальчик рванул в свою маленькую комнатку – бывшую котельную, забитую хламом и пахнущую плесенью. Духота стояла колом. Маленькое, заляпанное мухами окошко под потолком казалось глазом чудовища. Костик полез в старую тумбочку, достал обломанные цветные карандаши и потрепанный альбом. Листая его, Костик обнаружил, что не хватает листов с его новыми рисунками - папа, по обыкновению не желая идти в ларек за туалетной бумагой, подрывал из альбома листы и уходил с ними в туалет.

"Ведешь себя как нытик-пидорок!" - Когда Костик начинал плакать и жаловаться маме, папа замахивался на него и повторял одну и ту же фразу, поэтому мальчик старался сдерживать слезы и рисовать на оставшихся чистых листах.

С кухни донесся раскатистый басистый смех Клавы - они с сестрой открыли бутылку вина и уже начали праздновать. Костик решил, что пора бы уже написать письмо, а то дед Мороз не успеет принести ему подарок. Он пока не умел писать, да и читать тоже, но он слышал от соседских детей, что без письма дедушка не поймет, что нужно дарить.

На кухне Клава, причмокивая, поедала кусок холодной свинины. Увидев племянника, она дико заулыбалась, обнажив желтые зубы, схватила его жирной ручищей и сунула мясо в рот. Кусок был огромным, и Костик едва не подавился и зашелся кашлем.

"Мелкий ублюдок!" - Катерина взвилась, как ошпаренная. Её платье зашуршало дешевыми блестками. - "Это на стол! Ну-ка выплевывай, срань, и проваливай! Не видишь – я готовлю?"

Костик, давясь, выплюнул скользкий комок на пол.

"Мамочка… Давай напишем письмо деду Морозу и попросим красный трактор..." - Выдохнул он, вытирая рот рукавом.

Катерина цокнула языком, грохнув крышкой кастрюли и подошла к Костику.

"В школу скоро, дебил! В школе не в трактора играют, а учатся! Игрушки – это для дебилов и нищебродов!" - Она озабоченно поправила бусы.

"Ой, заткнись, Катюх!" – Клава подскочила и властно отпихнула сестру к плите. - "Наша мамка тоже так орала! И что? Никакого детства!" - Она плюхнулась обратно и повернулась к племяннику. - "Давай сюда бумажку, сопляк!"

Костик протянул лист. Тетка выхватила его, оставив сальный отпечаток большого пальца.

"Дарагой дедушка Мароз!" - Старательно выводила она, высунув толстый язык. Буквы получались корявыми и огромными. - "Меня завут Костя, мне пять лет! Я хачу, че бы ты падарил мне красный трактор, как у Егора!"

"Ты хоть коряво пиши, дура!" - зашипела сестра, помешивая салат. - "Чтобы как ребенок!"

"Да пошла ты нахер!" - Клава чмокнула письмо, оставив на нем оранжевый след помады. - "Неси под елку, Костик!"

"Ох ты, мать, время уже десять! Ну-ка живо накрываем на стол и моемся!" - Катерина едва бросила взгляд на часы и уже неслась в зал с тазиком винегрета.

Костик чуть не попал ей под ноги, когда ползком забирался под елку, чтобы положить письмо, и мама слегка пнула его в живот.

Стол в зале ломился: несвежая селедка под шубой, заветренная нарезка докторской колбасы, засохшее оливье, котлеты по-киевски, больше похожие на жареные тряпки. Костика посадили охранять еду от кота Шмеля – старого и облезлого. Кот глухо ворчал и шипел, когда Костик дотрагивался до изуродованного отростка вместо хвоста. Олег когда-то крутанул Шмеля за хвост, когда тот посмел уснуть на его подушке.

Женщины вернулись уже при параде. Катерина лишь добавила пластиковые сережки, а Клава втиснулась в красное мини, которое едва скрывало задницу, и колготки в крупную сетку. Верх напоминал Костику варенного рака, а низ - батон колбасы. Олег и Толик лишь расстегнули рубашки. Застолье началось с грохотом стульев, гвалтом похабных анекдотов и историй про лохов. Катерина заставила Костика сидеть с закрытыми ушами, и мальчику пришлось на манер Шмеля есть пюре, окуная в него лицо.

"Телек включи, Олег!" - рявкнул Толик, лузгая семечки на пол. - "Огонек должен начаться!"

Тот, наливая себе вонючий дешевый коньяк, злобно буркнул и подошел к старому «Рубину». Экран упорно шипел серыми помехами.

"Скупердяй конченый!" - завопила Катерина. - "Только дешевую рухлядь в дом тащишь!"

Олег стукнул кулаком по корпусу. Раздался треск. Экран вспыхнул белыми полосами, потом проявилась картинка: ведущая смеется и уворачивается от обсыпавшего ее конфетти. Полилась бодрящая танцевальная музыка. Клава, подавившись куском хлеба, с хрюканьем рванула в центр комнаты, грохоча каблуками по линолеуму. Ее муж встал сзади, обхватив ее массивный живот, и прижался пахом к её толстым ягодицам. От этого она захрюкала громче и вульгарнее. Костику было весело и он захлопал в ладоши.

Вдруг телевизор захрипел и экран заполонили черно-белые помехи.

"Ну как обычно!" - фыркнула Клава, плюхаясь на стул, который жалобно скрипнул и прогнулся. Олег снова забарабанил по «Рубину». В помехах замаячил высокий силуэт в красном кафтане и длинной бородой.

"А, поздравление от деда Мороза добавили, видимо." – вздохнула Катерина, поправляя серьгу.

"Ура! Дед Мороз!" – закричал Костик, задев стол локтем. Мамин бокал с вином опрокинулся на стол, окрапляя застиранную белую скатерть багровыми разводами.

"Ах ты сученыш!" - Олег занес руку над головой Костика, его лицо исказила звериная злоба.

"ДОРОГИЕ РОССИЯНЕ!"

Голос грохнул, как обвал, заполнив квартиру и заставив задребезжать стаканы. Папа вздрогнул, рука замерла в воздухе. На экране стояла фигура старика. Лицо скрывала густая седая борода. Глаза, крохотные и черные, как угольки, отражали зловещие блики из-под мохнатых, нависших бровей. Красный кафтан на нем казался выцветшим до буроты, а мех на вороте и манжетах был свалявшимся.

"В сей год споспешествующего новолетия приветствую вас!" - Голос был низким и глубоким. Олег лихорадочно крутил регулятор громкости – без толку. - "Многое пережили вкупе… И паки переживем…"

"Че он за херню несет, а?" - Клава повернулась к мужу, но тот лишь качнул плечами, сплевывая шелуху.

"Иди полотенце смочи и принеси сюда, бестолочь!" - Катерина потерла пятно от вина кривым пальцем с облупившимся лаком. Её окосевшие от алкоголя глаза не могли сфокусироваться на лице сына. - "Убери срач, который навел!"

Костик спешно сполз с дивана, нырнул под стол и пополз сквозь ноги взрослых в сторону кухни. Дедушка как-то смастерил для Костика маленькую табуретку, чтобы тот мог самостоятельно мыть руки. На ней громоздилась засаленная кастрюля, и мальчик стал думать, как бы ее аккуратно переставить на пол. Взявшись за ручки, Костик поднатужился и едва смог ее приподнять, как вдруг она сорвалась и с дребезжащим грохотом опрокинулась на пол, орошая его дурнопахнущим куриным бульоном. Из зала послышался недовольный вопль мамы, но появляться она не спешила, поэтому мальчик торопливо подтащил табуретку к раковине, схватил со стола вафельное полотенце и открыл воду.

Внезапно наступила тишина. Старый холодильник, по обыкновению гудевший, как трактор, замолчал. Стих праздничный гул за окном. Тишина стала густой и звенящей, и Костик едва успел поднести полотенце к струе воды, как выключился свет. Оставшись в темноте, мальчик испугался. Он попытался спрыгнуть с табуретки и, оступившись, упал прямо в лужу жирного бульона, сильно расшибив локоть.

"МА-А-М!" - Костик закричал, переполненный ужасом и болью. - "П-А-А-П!" - Страх, слепой и всепоглощающий, сдавил горло, и Костик захрипел, не сумев больше произнести и слова. Ни звуков хотьбы, ни ругательств не донеслось из зала. Только его собственное прерывистое и всхлипывающее дыхание. Он встал, нащупывая путь. Вдруг ладошки наткнулись на остов ботинка, и чья-то могучая рука рывком подняла Костика на ноги. Не успев толком испугаться, мальчика оросил включившийся свет.

Проснувшийся холодильник обыденно заурчал, а из зала донеслось шипение телевизора. Костик, всхлипывая и потирая ушибленный локоть, побежал к родителям. Но зал был пуст - на полу валялись опрокинутые стулья, бокалы с алкоголем оказались перевернуты и теперь скатерть походила на разноцветные кляксы. Старый кот Шмель прерывисто завыл из-под стола, вжавшись в самый угол. Костик метнулся в ванную - пусто, затем проверил туалет и котельную. Взрослых нигде не было. Мальчик разревелся в голос и побежал обратно в зал, где залез под стол и притянул к себе безумного шипящего кота. Вдруг телевизор перестал шипеть, и теперь передавал низкий вкрадчивый голос.

"...любити и чтити каждого чада своего и домочадца надлежит... ведаешь ли, что случится, егда внезапу умрут..?"

"Умрут..." - тихо проговорил мальчик. Бабушка убеждала его, что смерти бояться - в лес не ходить. Но Костик боялся и смерти, и леса. Как папиного ремня, жужжащих пчел и грозы.

"Костик… Чего ж под столом прячешься? Негоже…"

Голос донесся прямо из-за спины. Чье-то ледяное дыхание коснулось детской шеи, Костик испуганно обернулся. С дивана на пол спускались огромные ноги. Тяжелые, грязные сапоги с налипшим снегом и бурыми пятнами стояли неподвижно на заляпанном линолеуме. Костик пополз назад, выкарабкиваясь из-под стола. Шмель, громко завыв, рванул прочь в темноту коридора. Вскочив на ноги, мальчик уставился на диван, но он был пуст.

"Дитятко… Оборотись-ка… Покажься, каков мужичок растет!"

Голос доносился из телевизора, и мальчик резко обернулся. Седой старик смотрел прямо на Костика и махал ему своей огромной рукой в красной грязной варежке.

"Костик… Здравствуй! Орел! Весь в деда пойдешь!" - Он рассмеялся, и смех его был похож на треск дерева на морозе. Костик отпрянул к столу, опрокинув таз с винегретом.

"Ну же! Садись за стол! Яствуй, яствуй, молодой! Худой больно, не как я!" – Старик потрепал себя по животу, и Костику показалось, что под кафтаном что-то шевельнулось. - "Подкрепись! Силы наберись!"

"Где мама?" – прошептал Костик, залезая на диван.

"Мамулю-то? Да я их всех позвал! К себе! Погулять, позабавиться!" - Он подмигнул. - "Забавы у нас, взрослые… Суровые. А ты вот как подкрепишься, и тебе дозволю поиграть. С мамкой и батькой. Прямо с дивана!"

Костик мигом схватил холодную, жесткую котлету и ложкой стал жадно запихивать в рот пересоленное пюре. Он завороженно смотрел на экран.

Дед Мороз тем временем продожал свое поздравление.

«...и не попасть бы вам на передачу нашу!" - За кадром раздался многоголосый лающий вой. - "А в сей раз ко мне в гостиньбу пожаловали четверо! Людишки… окаянные, непокорные." – Он печально покачал головой. - "Встречайте! Две семьи – Жиловы да Бойко!"

Сцена заблистала мигающими софитами. На ней, привязанные к стульям, сидели сестры. Олег лежал на каком-то металлическом столе, похожем на операционный, а его свояк был подвешен за запястья к арочному мостику, ноги едва касались пола. Все они были без сознания.

"Мама!" - Закричал Костик, уронив ложку в пюре, от чего оно хлюпнуло прямо ему в лицо.

Старик резко повернулся к камере, и шутливо погрозил огромным кулаком.

"Тшшш! Почивают пока! Покуда спят, скажу правила!" - Музыка стихла, свет притушился, вытесняя силуэты родителей. - "Каждому надлежит игру пройти! Управится - аз..." - Он засуетился, захлопал себя по бокам, словно что-то потерял. Затем слегка хлопнул себя ладонью по лбу и выудил из-за ворота кафтана толстую книгу. Обложка была из темной, потрескавшейся кожи. Вся она была в багровых разводах, а у корешка присохла половинка глазного яблока. - "Книга проказ! Имена ваши тут! Управитесь – вычеркну! Ну что, зачинаем!"

Софиты заморгали в такт музыке. На сцену выбежали четверо мужчин в одинаковых темных робах, в руках они несли алюминевые ведра. Подойдя к гостям, они резко выплеснули на тех содержимое, от чего взрослые очнулись, забились на месте и открывали рот, словно лягушки. Костик звонко рассмеялся, происходящее в телевизоре казалось ему добрым детским мультиком.

"Добро пожаловать, гости дорогие, на викторину новогоднюю!" - Старик подошел ближе, его тень накрыла маму. Камера выхватила её лицо, перекошенное от ужаса, тушь растеклась под глазами.

"Что это за херня?!" - заорал Толик, забавно подергиваясь на веревках. «Быстро развязал меня, педик!"

Дед Мороз медленно покачал головой. Зал огорченно заухал.

"Я вас всех тут на хер насажу, твари! Вы что тут удумали?!" – Толик плюнул в сторону старика.

"Вот именно, чертила конченный!" - вторила ему жена, раскачиваясь на стуле, но веревки крепко ее сковывали.

"Какие речи! Окаянные!" - Дед Мороз погрозил длинным пальцем. - "Нас же отроки смотрят! Внемли, Анатолий Виссарионович! Еще слово сице – и не взыщи! Отвечать будешь!"



"Да пошел ты нахер, педрила! Отвяжи, падла!"

Зал загудел, как разъяренный улей. Старик стянул с рук перчатки и бросил на пол, а затем направился к Толику. Экран почернел, и Костик слышал лишь причитания тетки Клавы, вопли ее мужа и влажные, чавкающие звуки. Зал разразился аплодисментами, и изображение вновь вспыхнуло - Дед Мороз стоял перед камерой, его лицо исказил хищный оскал. Между пальцами он сжимал окровавленное глазное яблоко с торчащим белым нервом. Он небрежно швырнул мокрый комок в зал, где чья-то высокая тень мигом схватила его и засунула в рот. На месте правого глаза у Толика зияла черная дыра. Кровь ручьем стекала по лицу на пол.

"Что ж… С тебя и зачнем, Анатолий Виссарионович! Вопрос простой. Ответишь по правде – назад отошлю! Оком, увы, не верну… Таков уговор!" - Толик выл, извиваясь от боли. - "Ведаешь ли, какою казнию славяне содомитов да пошибальщиков казнили? Минута на ответ!"

"УУУУЕЕЕЕБОООК!" - ревел дядя Толик, брызгая слюной и кровью.

"Ох-ох-ох!" - Дед Мороз покачал головой с притворной скорбью. - "Речи-то какие! Поганые! Отроков смущаешь! Ведать бы тебе ответ… Ибо сам пошибательством баловался…" - Он махнул рукой, из-за кулис вышел хромой мужчина, который нес в руках канистру. Открутив крышку, он стал обливать Толика содержимым. Резкий запах бензина пробился даже через телевизор.

"Отвечаю за тебя, окаянный!" - Голос старика стал громовым. - "Живо сжигали!" – Он достал из рукава короб спичек. Чиркнув одну, он бросил крохотное пламя в мужчину. Он в мгновение вспыхнул огромным факелом: огонь лизал его лицо, пожирал одежду, вырывался изо рта. - "Не то, что ноне… Тьфу!" - Дед Мороз плюнул в сторону пылающего тела.

Зал взревел от восторга. Музыка гремела боевым маршем. Свет софитов погас, освещая сцену только светом костра, от которого плясали тени.

"Клавдия Петровна! Какая встреча!" - Старик повернулся к Клаве. Та выла, глядя на пылающего мужа, слезы и сопли струились по её распухшему лицу. - "Жаль супружника твоего! Ох, таков урок… Поняла? Отвечай четко! По правде! И назад отошлю! Един вопрос!" - Тетя Клава закивала, как марионетка, её двойной подбородок трясся. - "Не мешкая! Вопрос: какою яством особым духа Мороза древние славяне умасливали?"

"Н-не з-знаю..." - Промычала она, пытаясь совладать с перестуком зубов.

"Жду, Клавдия Петровна! Времени в обрез! Много вас таких!" – Он подошел вплотную, уперся руками в её колени и навис, как скала. Его борода почти касалась её лица. - «КАКИМ. ОСОБЫМ. ЯСТВОМ. УМАСЛИВАЛИ. ДУХА. МОРОЗА?!"

"Х-хлеб… Ов-вощи… П-п-пшеница…" - хрипела Клава, захлебываясь слезами.

"Ни-че-го из этого!" – Старик разочарованно развел руками. Зал захохотал. - "Ни на толику!" - Появившийся на сцене хромой мужчина передал деду Морозу топор с широким лезвием. Тот оглядел его, взвесил в руке. - "Единым яством было… мясо! Живое! Трепещущее! С парком!" - Он занес топор над её головой. - "Шли славяне в лес глухой…" - Топор рухнул, лезвие вошло прямо в ключицу. Тетя Клава дико заверещала. - "...древо старое обретали…" - С глухим чавканьем он вытащил топор из кости. - "...и вешали на ветви его мясо тучное избранной бабы!"

Экран телевизора снова потух. Из динамиков доносился клокочущий визг тети Клавы, треск костей и чавканье плоти. Костику стало дурно. Он вспомнил Шмеля, рвущего зубами еще живого воробья. Он отодвинул тарелку, пюре встало комом в горле. Костик услышал крики мамы, умоляющей деда Мороза остановиться.

Старик вновь внезапно появился на экране, забрызганный с ног до головы темной кровью и розоватыми ошметками. С бороды стекали мелкие кровавые струйки.

"Ух, ух…" - Он вытер лоб тыльной стороной руки, размазав кровь по лицу. - "А ответ-то… Ближе к телу был, Клавдия Петровна!"

Камера медленно, словно нехотя, скользнула к столу, где лежал Олег. Его лицо было напряжено, а челюсти сжаты до такой степени, что заиграли желваки. Его глаза горели ненавистью и бессильной яростью, но в этом взгляде на камеру читался животный страх.

"Папа сильный." – подумал Костик с гордостью. - "Он не боится никого."

"Здравствуй, Олег Валерьевич! Гость дорогой!" - Дед Мороз подошел к нему, его улыбка под окровавленной бородой была жуткой.

"Послушай…" - Голос Олега был тихим, хриплым, но твердым. - "Мы… одной крови? Можем… сговориться?"

Дед Мороз расхохотался – громко и раскатисто. Зал взбесился, завыл, чья-то подергивающаяся фигура подбежала к сцене, и Костик увидел огромную старуху, у которой не было кожи. Она пыталась залезть на высокую сцену, голое мясо чавкало и кровило, когда она подтягивалась на руках, но подошедший старик мощным ударом в лицо отправил ее обратно.

"Сговоримся, милый! Сговоримся! Давно наблюдаю за тобой! Мастер ты… Искусный! Изобретательный! Честь нам!" – На сцену вкатили столик на колесиках, на которых лежали тупоконечные ножницы и пара ножей. - "Вот уговор: ответишь на вопрос – и разрежу путы твои!"

"А сие зачем?" – Олег подхватил его манер и кивнул на ножницы.

"Ой, как же инако?" - Старик удивленно поднял мохнатые брови. - "Чем же путы резать стану? Ну, или… смотря по ответу… Не путы резать стану."

"Задавай свой вопрос, отвечу!" - Ответил Олег, глядя на старика с вызовом.

"Ух, прыткий! Ладно! Внемли: убивали ли чад своих славяне, Олег Валерьевич?" - Музыка стихла. Софиты выхватили дымящийся, почерневший остов Толика.

"Ч-что?" - Олег приподнял голову, на лбу выступил пот. - "К-каких чад?"

Ножницы щелкнули в сантиметре от его носа, и мужчина вздрогнул, уронив голову на стол.

"Да своих чадушек! Ведаю - были у тебя чада. Минута. Отвечай по правде!"

"Не понимаю, о чем ты! С-сын у меня, Костькой зовут!" - Лицо Олега стало землистым, как у покойника. Глаза в панике бегали, было видно, что он испугался.

"Жив – вижу!" - Дед Мороз засмеялся и помахал Костику в экран. - "А прочие где? Не лги! Осталось двадцать секунд!"

"Нет! Никаких! Чад!" - Мужчина метался на столе, в попытках ослабить веревки. Ножницы защелкали у виска, прорезали кожу, от чего он взвизгнул. Прямо на глазах Костика папа терял авторитет.

"Я… убивал их…" - Наконец выдохнул он на последней секунде, голос сорвался в шепот. - "Убивал!"

Музыка взорвалась победным, оглушительным маршем. Софиты заиграли всеми цветами радуги. Зал одержимо аплодировал, топал, ревел.

"Наконец-то первый правильный ответ!" - Дед Мороз наклонился к нему, щелкнул ножницами – толстые веревки на запястьях Олега лопнули, а борода оставила кровавый шлейф на лице. Он вскочил, потер перетянутые запяться. Глаза его лихорадочно блестели.

"Благодарствую, уважаемый! Где выход?"

"Куда путь держишь, Олег Валерьевич?" - Старик подбоченился, на его улице появилась усмешка.

"Ты же обещал отпустить, если скажу правду!"

"Путы твои разрезать обещал!" - Дед Мороз вздохнул. - "Ишь, врет паки!"- Он подошел к сгорбившейся от страха Катерине, оттянул веревки и срезал их. Рывком поднял ее на ноги и крепко ухватил за талию, потому что она стала заваливаться на бок. - "Естественно, нет иных чад… Ибо все они… под беседкою. На даче твоей." - Старик подвел к Олегу бледную Катерину. - "Славяне чад своих чтили… Чужих не брезговали взять." - Его голос стал тише, но от этого Костику стало страшнее. - "Что б было, кабы Катерина Петровна чадушек тех привечала, Олег Валерьевич?"

"Катька, молчи!" – Мужчина завопил, пытаясь притянуть жену к себе, но огромный кулак старика опередил его. Олег рухнул на пол.

"Ты, Олег Валерьевич… недалек. Чадушек народил… струсил… и удавил. Вместе с матками ихними." - Дед Мороз навис над мамой, заслоняя свет. Его борода почти касалась её лба. - "Супружник твой повинился, Катерина Петровна. Поведал про чадушек своих. Про маток ихних... А ты поведаешь, матушка?"

" Я... не знала... Клянусь, не знала!" - Катя замотала головой, рухнула на колени и завыла, закрывая лицо. Старик обреченно вздохнул и выпрямился, ножницы в его руке зловеще защелкали. Весь зал замер, даже музыка стихла.

"Лжешь, Катерина Петровна. Ведаю, как ты глядела в окно, егда он в ночь уезжал с чадом в мешке."

"Это он убивал, а не я!" - Женщина забилась в истерике, впиваясь ногтями в свое опухшее от слез лицо.

"Он?" - Старик, скрипя коленями, присел на корточки. Неожиданно притянул ее трясущееся тело к себе, прижал голову к своему плечу. Запах крови и мороза ударил ей в нос. - "Чадо свое, Костюшку, приимала, обогревала, да не возлюбила. Сердцем не призрела. А ведаешь ли, матушка, как на Руси старинной маток казнили, кои от чад своих отрекошася? Коих дар жизни презреша?"

"Нет... Не знаю..." - Катерина зарыдала сильнее.

"Не ведаешь?" - Старик отстранил ее от себя, придерживая за плечи. " - Холодно сердцем... Холодно и в земле лежать." - Резко встав, он пинком сапога в грудь опрокинул женщину на спину. Она ахнула, потеряв дыхание. Дед Мороз навис над ней, его тень поглотила весь свет.

"Славяне таковых..." - Его голос загремел, наполняя зал. - "...У порога закапывали. Дабы всяк входящий и исходящий по презренной походил!" - Он поставил грязный сапог прямо ей на горло. Катя захрипела, судорожно вцепилась пальцами в его голенище, пытаясь сдвинуть тяжесть и отползти. Но старик был непоколебим, как скала. - "И аз... по тебе походим, матушка!"

Он резким толчком вдавил сапог. Раздался громкий, влажный хруст, и хрип Катерины оборвался, сменившись булькающим клокотанием. Изо рта хлынула алая пена, глаза остекленели, а руки зашлепали по полу.

"Нечистая..." - Буркнул дед Мороз, глядя на ее дергающееся тело. Он поднял ногу и снова ударил каблуком по шее. Раздался еще более глухой треск, и старик стал бить чаще. Он бил методично, резко, как кузнец по наковальне. Каждый удар вминал шею глубже в пол, превращая хрящи, мышцы и трахею в кровавое месиво. Тело Катерины дергалось в последних конвульсиях, руки бессильно шлепали, пока не затихли окончательно. Старик отступил, осматривая свою работу.

Олег, прикованный ужасом к полу, наблюдал, не смея издать ни звука. Когда старик повернулся к нему, покручивая ножницы в руках, его охватила паника. Он рванул с места, выворачивая руки, и бросился к кулисам. Но вдруг из тени вынырнул хромой мужчина. Он ловко схватил Олега посиневшей рукой и швырнул на пол. Мужчина упал лицом в пол, ломая зубы, затем быстро перевернулся, но хромой не дал ему бежать снова.

"Я... Я ВЕДЬ ОТВЕТИЛ! Я ОТВЕТИЛ НА ТВОЙ ГРЕБАНЫЙ ВОПРОС!" - Олег выставил руки перед собой, в попытках закрыться от удара.

Дед Мороз, поудобнее перехватив ножницы, наклонился к нему. Его облик преобразился: лицо съежилось, глаза провалились, по серой коже поползла сеть черных, толстых жил, а рот растянулся в широкую улыбку, усеянную мелкими и острыми зубами.

Заиграла давящая, полная диссонансов музыка. Барабаны били мерный, похоронный бой. Зрители начали подвывать в такт низким, протяжным воем.

Костик вжал ладони в уши изо всех сил, но вой пробивался сквозь пальцы. Он сорвался с дивана и помчался в котельную, где с разбега рухнул в кровать. Спрятавшийся под кроватью Шмель испуганно завыл, но убежище свое не покинул. Костик натянул тонкое одеяло на голову, свернулся калачиком. Мир сузился до темноты, запаха пыли, кошачьего корма и бешеного стука маленького сердца.

Костик проснулся от приглашенный возгласов. Из зала доносился звон бокалов и анекдоты папы.

"Страшный сон…" - подумал Костик, протирая слипшиеся глаза. Сердце все еще колотилось, он сунул руку под кровать, чтобы погладить Шмеля. Кот ответил глухим, протяжным завыванием и отполз подальше от руки мальчика.

"...и выпьем же за наших родных!"

Костик улыбнулся сквозь остатки страха. Все было хорошо, родители никуда не исчезали. Он соскочил с кровати и побежал в зал, чтобы обнять маму и папу, рассказать про страшного деда Мороза.

Но мальчик понял, что все равно было что-то не так. Голос тетки, обычно громкий и басистый, был влажным, чавкающим и утробным. Ей вторил странный сипящий звук, и мальчику показалось, что он слышит обрывки слов. Костик замедлился у входа в зал, решив выглянуть из-за угла.

За праздничным столом сидели знакомые фигуры. Мама и папа сидели спиной к выходу и что-то обсуждали. Костик радостно встрепенулся, вошел в зал, и уже было начал рассказывать свой сон, но его опередил голос мамы.

"Уже проснулся, сладенький?" - Катерина пробулькала слова, словно во рту держала воду. Она не обернулась. Она резко запрокинула голову назад, отчего та свесилась со спины. Ее шея, разорванная в клочья, обнажила осколки шейных позвонков. Глаза, тусклые и мутные, смотрели в потолок.- "Проходи скорее! А то я смотрю ночью плохо ел, вон сколько пюре осталось в тарелке!"

"Отметим... семьей..." -Грудь Олега зияла огромной кровавой раной, а выломанные ребра торчали наружу, как алый веер.

Клава мясной кучей облокотилась на стол. Её огромное тело было изрублено в фарш. Единственная уцелевшая рука, державшаяся на связках, тянулась к Костику. Толик был черным, обугленным чурбаном, от которого шел сладкий запах жареного мяса. Он медленно поднял свою руку, чтобы помахать мальчику, но она слетела с сустава.

"Ой, дед Мороз же тебе передал подарок!" - Катерина встала со стула и спрятала руки за спиной. Движения ее были резкими и дерганными. Голова болталась на лоскуте кожи при каждом ее шаге. Подойдя к Костику, мама достала из-за спины... красный трактор. Самую крутую модель, с работающими дверцами, светящимися фарами и самое главное - с настоящим работающим двигателем.

"С новым годом тебя, Костик!"

По телевизору, экран которого был забрызган бурыми пятнами, шли экстренные новости. Серьезная тетя с бледным лицом говорила о чудовищной волне жестоких убийств, прокатившейся по всей стране в новогоднюю ночь. Жертвами стали целые семьи. Выжили только дети.