Чаша моя. 23

- Души, - проговорил Бакунин - Я не боюсь больше смерти.

    Он вытянул вверх шею и закрыл глаза. Удавка в  руках убийцы ослабла, и он выкинул ее прочь. И уселся в темноту нары. Бакунин присел рядом с неудачливым убийцей, и без тени гнева глядел ему прямо в глазах. И если до того он был страшен и неуязвим, то… впрочем теперь был прежним, будто и не было сейчас попытки убийства.  Не напоминал обмякшую тряпку. И не плакал, как вдруг раскаявшийся палач или осознавший что-то преступник. Больше похожий на передумавшего от чего-то, уставшего от чего-то. Бакунин стих, а убийца был неподвижен и молчалив, и также холоден. Скоро молчание разрушил сам убийца.

- Ты Свету Хорькову в прошлом году резал? - он обернул свою суровую бульдожью голову на Бакунина.

- Не помню, - честно ответил Бакунин

- Ты, ты, точно, я тебя, падла, со спины видел, и по шрамам твоим тебя узнал.

    Падла, конечно, не сулила ничего хорошего. Впрочем, Бакунину достаточно» сохраненной жизни. Только он «спасибо не знает как сказать, как бы смешно это не прозвучало. Нелепо как-то это звучит: «Благодарю тебя, что не удушил. Как жена? А дети?». А вот о чем говорит сокамерник он ровным счетом не помнит. Вытащил сигареты. Вот же наваждение. Закурил. Сюда похоже можно все принести всем, кроме Бакунина. Они только микроволновку и телевизор еще не вытаскивали.

- А ты вспоминай, уродец, - пыхнул он дымом на Гошу.

«А настроен тот еще враждебно. Не быть бы убитым снова. Может, как попытать счастия? Вызвать кого?» - и сам же себе отказал в этом Бакунин.

- Увы, с хирургией у меня, как и с памятью проблемы, - констатировал Бакунин.

   Впервые на самом плоском лице в мире появилась скудная улыбка.

- Я тебе напомню. Поступила она однажды с шестью ножевыми. Ну давай, паскуда, напрягай мозги.

     И Бакунин напряг. Надо отметить, что паскуда и падла стимулировали немного мозговые нейроны, каким бы механизмом то не обозначалось. Было такое. Он уже, кажется, оперировал снова в N. Или еще в городской, дайте сейчас гинкобилобы, и китайский алфавит вспомню. Кажется, Георгий Александровичу дежурить разрешили первые дни, а не только ассистировать. Собственно, ничего особенного, кажется, гражданский муж, ее ножом потыкал по кишечнику. Вообще, стандартная среда в Нижнеполярном районе. И не поспорит никто, Бакунин вон с другом выехал, их напополам пробурили. Он вдруг горестно вспомнил о Васе. И невольно посчитал себя недостойным белого света. И теперь бы все отдал, чтобы поменяться с ним. В том смысле свою жизнь на его смерть. Да. Вышеназванная гражданка получила несколько ранений кишечника, хорошо в одно место тыкал. Верно, токарем работал. Мастер клинка, хренов. Точно. А Бакунин с Луниным удаляли. Крови потеряла много, но откапали. Так и выписывал ее Бакунин. Или Лунин. 

- Да, кажется, что-то есть, - констатировал Бакунин.

- Так вот знай, падла, что сестренка то была моя, - Бакунин глубоко вдохнул грудью, послушав эти злобные нотки, да и удавка вон тут рядом.

  «Значит, перед решением чужих дел, вспомнил еще свои. Сейчас решит и тут же угандошит. Господи, сколько мне раз еще умереть, чтобы не касаться хирургии. Но руки дьявольски просят и душа». Даже сейчас тоска пробралась к Бакунину, так и хочется гнойник какой подренировать. То один отдельный вид  счастья по Хэн Таню, шестой - очищать рану от гноя, некроза или жидкости. Просушить, прочистить. «Жаль, теперь приведет меня к расплате». Может, и Лунин все же был прав тогда? А потом уже извинялся из уважения ко мне калеке. Может быть, какая уж разница.

- Ты если, что лучше о стену тюкни, так быстрее. Удавка не гуманно, - обреченно сказал Бакунин.

   Тот расхохотался так, что подавился дымом. Георгий же Александрович был готов ко всему.

- Нет, полудурок, не быть этому. Ты ее резал. И бабок даже не взял.

      Бакунину как по ушам просвистело.

- А зарплату для чего платят, ну еще инвалидность, а что надо было взять?

    «Чего-то он нескладное городит. Зарезал, говорит, значит, а денег не взял. Забор не покрасил, а денег взял.»

- Ее хахаль ножиком потыкал, под змеем, представляешь, падла, и куда-то пропал за это, - он оголил зубы- Царствие ему подземное. А ты ее зашил. Зеленых не взял. Выписал. А позавчера мамка моя внука встречала.  Сестренка родила. Гришей звать.

   У Георгия Александровича теперь восстановилась нужная последовательность того, что пропало с трубы между А и Б. Он с той доли обиды, которую можно испытывать к несостоявшемуся своему убийце, проговорил тихо:

- А что тогда падла? Если жива-здорова?

    Сокамерник из-под лобья прорезал Бакунина взглядом: «мол тупой, как варежек»

- А то что из-за тебя, полудурок, я договор пацанам нарушил. Замочить тебя просили хорошие люди.

- Тоже мне хорошие люди? Скажи, добрые.

- Ты по…и мне еще тут, я быстро передумаю, - командным голосом восстали на Бакунина.

      В целом и общем, рекогносцировка была следующая. Сокамерник его сохранил ему жизнь за безвозмездно спасенную им жизнь его сестры. Потому и передумал, что узнал в нем хирурга. Доброго дядьку, как сказала сестренка. И хоть он мочил и не таких голубков, как он, по долгам он платит. А доктору он должен, точнее сестра его должна. Денег он не взял, но он, Каленый, не забыл. Что ни говори, везунчик Бакунин, и чего в хирурги подался, надо было в покер идти играть. Глядишь сейчас бы и в тюрьме не сиделось. А потом передумал, с таким везением как он, лучше в стеклянной банке торчать. Бакунин теперь же знал: ему суждено умереть в других обстоятельствах и не сейчас. Бакунин еще секунду посидел в раздумьях. И про покер не зря вспомнилось. На руках у Бакунина пришел настоящий фулл хаус. Осталось пойти в ва-банк.

- А кто меня заказал?

    Бакунин вообще не верил, что сможет это произнести в слух. Заказать. Тоже мне представьте заголовок: «заказное убийство N в тюрьме. Убит Бакунин Георгий Александрович, врач-хирург». И где-нибудь на краю Ямала единственная бабка, которая вообще эту газету читает и до сих пор выписывает скажет: «Господи спаси! Сволочи! Страхи какие!». В ответ сокамерник его смачно высморкался.

- А губа-то у тебя не дура, лопух. Я тебе так и сказал. Ты ж к мусорам побежишь.

- И что же мне сказать? -  Бакунин пересказал свои мысли про бабушку с Ямала.

        Сокамерник, кажется забыв субординацию «палач-жертва» с хохотом шлепал Бакунина по больной ноге. И он терпел лишь бы получилось то, что пришло ему в голову. Добиться же удалось вовсе ничего: тот оставался кремнем, молчал и просил посидеть по-тихому, пока он не убил его по другой причине. Примерно через минут двадцать мольбы и ораторский талант Георгия Александровича победил. В него вонзился целый эмоциональный меч:

- Вот, скажи мне, ты что вообще за хрен? Что тебя убить просят? Бабки моешь?

- Нет, - отрицал Бакунин, - только руки, по Войно-Яснецкому.

- Ты на всякий случай еще раз помолись, испытываешь мое терпение. Наркотики продаешь?

- Неа, - снова отрицал Бакунин - Могу тебе предложить «опиум для народа».

    Мордоворот развел руками.

- Я с 95-го в завязке.

- Я про псалтырь. У меня и нет нихрена больше.

- Ну давай, Бог любит Троицу, дочку чью обесчестил?

- Нет, на меня посмотри, кто на меня такого теперь посмотрит.

- Денег должен?

- Ну не.

- Гомик.

- Да ну ладно.

- Сам кого грохнул?

    Специфическая это игра: играть в угадайки с уголовниками. И потому Георгий Александрович остановился в этом. Он опустил голову, поглядел на сокамерника, потом на клетку камеры, вздохнул и принялся говорить…

- Что ж. Может, это самое время и место, - горестно говорил Бакунин.

- Давай мели языком уже, хмырь, - убийца с нетерпением стучал пальцами.

- Ладно, - вдохнул Бакунин - с чего бы начать.

  Так вот с чего бы начать. Бакунин принялся к монологу, его же палач внимательно слушал, изредка посматривая на часы, будто они там были повешены.

- Был у меня друг, лучший человек на Земле. Мы с ним в одном доме, в одном подъезде. Можно сказать с детства у меня два дома было. Мать у него хорошая женщина, где-то учителем работала. Отец у него погиб в Чечне, офицер. Со мною вообщем делил все.

- Это причем тут? - возмутился уголовник.

- Абсолютно притом, - невольно огрызнулся Бакунин - если вы мистер Пирпойнт, видите вообще иное здесь времяпрепровождения нежели беседу и кровопролитие, готов выслушать ваши предложения.

- Твоя правда, ухарь, чревовещай.

- Я, глядя на него врачом пошел, хотя теперь иногда невольно укоряю себя. Какой бы из меня вышел философ или ведущий свадеб. Может, не рану бы шил сестре твоей, а в ресторанчике ей пел.

- Тогда бы я тебя точно пришил.

- Я с ним в больнице одной работал. И с ним провел выпускной. Потом свадьбу его, рождение деток его, и первого, и второго, и третьего, и четвертого. И страдания его хранил, когда жена ему изменила.

- Женщину надо в узде держать, приходовать и место свое объяснять.

       Бакунин охотно согласился. Только упомянул, что с четырьмя детьми объем финансирования увеличивается, а здоровье с течением времени уменьшается.

- Работал двое через сутки. - продолжал Бакунин - Тут попробуй сам встань вечером (ну, свободного дня) с кровати. А потом еще больные, ответственность, все прочее. Вообщем, выжал себя. А жене то его требовалось, чтобы он и дома торчал и деньги носил. И все другое к этому прилагающее. Но я не к осуждению, я потому и не женат. Не вижу я ничего в этом браке человеческого, поддерживающего, скрепляющего. У нас вон некоторые через суд за диван борются, который вместе и пропердели. Что уж говорить о другом. Хотя знавал я одну женщину, с которой бы хотел попробовать что-то сакральное, только не судьба.

   Бакунин ощутил небольшую горечь, но тут же отогнал ее прочь.

- Я бы голову ему прострелил, - задумчиво говорил ему сокамерник, а затем протянул ему руку. - Меня Гришей звать.

   Бакунин без раздумий пожал ее.

- В честь тебя назвали малыша?

- Нет, дедовским, у нас чередуется то Гриша, то Паша. Ты давай, давай, говори, лепила.

- И выгнать-то он ее не смог, дело житейское. А четырех детей оставь, все маленькие. Ну, куда они без отца. Да и верующий был, венчаны. И завет не нарушить. Вот она, как по природе и по долгу была менеджером, так и есть. Дома хозяйством, детьми и финансами управлял Вася. Ну, как управлял, вливал. А на работе в нее вливал начальник ее. Вот так и двигалась жизнь. Пока друг друга не начали грызть. То что поздно пришел, то что рано пришел, то это не сделано, то то не сделано, то цветов нет, то ничтожество ты. Все уж давно начальники, а ты бомжей своих от алкогольной комы откапываешь. То отстань от меня, то «любишь? да не смеши?», то суровые вздохи в кровати: «не хочу», «болит голова», «дети», «выходные» и прочее все такое.

- Так че грохнул он ее? А ты ее начальника за другана?

- Да, что у тебя Гриша, все грохнул и грохнул?  - Бакунин даже по свойски улыбнулся, на сколько это возможно говоря с маньяком.

- А ты вообще видишь другое устранение проблем в нашем мире? Нет человека - нет проблемы.

- Это да. Яко у аспида уши, - простонал Бакунин и продолжил - Вообщем горевал он и так и так, и пить пробовал. Страх и трепет прийди на мя и покры мя тьма, как говориться, И молиться, и влюбить пробовал обратно. И заработать пассивно. Хрен бы одно. Беззаконие и труд посреде его и неправда. Вообщем добрый он был до боли и кроткий. И в итоге вообщем прислала она ему смс: «Мол, разводимся»

- Тюфяк, - заключил Гриша.

- Это как посмотреть. Избавят, говорит, миром душу мою от приближающихся мне. Оставим дело нравственности моралистам и судьям. Но день тот и запустил череду событий. В коих виновник скорее я.

- Ты чего начальником его бабы был? Молодец! - похлопал его от души по плечу Гриша.

- Нет, все прозаичнее. Пиво позвал я его пить. И попали мы в аварию с ним. Кишки, каша, а я живой. Только в больницах коллеги меня собирали из молекул.

- А друг твой?

- А друг мой, Царствие Небесное, - Гоша замолчал, а за ним и Гриша.

     Очнувшись, Бакунин продолжил. Он рассказал, что виновником в той аварии оставили его друга. Якобы тот напился, пьяным сел за руль и инициировал аварию, в котором народу погибло достаточно. И друг его умер, но не честным человеком, добрым и отзывчивом, растившим четырех детей и проводившим на лечебной работе все свое время, а врачом-убийцый, пьяницей и дебоширом, который без зазрения совести садиться за руль.  Мордоворот оценил эту часть рассказа, кажется что-то проворачивал в голове. Но молчал, а потом подал Бакунину сигарету.

- Держи, доктор, ты прости за оскорбления.

    Бакунин даже не стал удивляться неожиданной милости к его персоне, но для приличия испросил, принимая сигарету. Убийца прикурил ему.

- Что же так?

- Да, лоху любому понятно, что подставили тебя. За другана что ли сел? - Гриша выпускал кораблик.

- И сел бы, Гриша, только чтобы твари эти перестали в своих газетенках писать.

- Ну и крендель ты, ты ж еще только в сизо торчишь. А на зоне тебе быстро объяснят, где хрен, где шиша.

- Знаю я, - Бакунина всего задергало от крепости сигарет, которых он не касался уже долгое время, - Но сижу я совсем за другое.

- Так за что? Замочил тех, кто тебя подставил.

- Из снайперки, - засмеялся Бакунин и к его смеху присоединился Гриша.

- Мужик, это дело, - одобрительно говорил мордоворот.

- Нет, конечно, Гриша, - и принялся объяснять.

    Мы, конечно же всю цепочку раскрыли. В чем там дело было. И кто за всем стоит, только доказательства ни единого. И дело теперь касается вовсе не Бакунина. Григорий Александрович объяснял, что пока они на йоту пытались очистить имя его друга от грязи, СМИ не успокаивались. Писали статейки, ходили к жене и детям, ловили их у школы.

- Намеревались даже книгу написать, ну, один идиот, он еще сериал снял популярный. Как его?

- Все равно не смотрю телевизор.

- Информационный детокс, это хорошо. Так вот, итог-то в чем. Васину жену, ну друга моего, начальник уволил. Четверо детей у него остались, а все наживались и наживались на нем желтые газетенки. И любовь вдруг проснулась к бывшему мужу.

- Разбежавшись прыгнуть со скалы, - вдруг запел мордоворот, - вот я был и вот меня не стало. И когда об этом вдруг узнаешь ты.

- Тогда поймешь, кого ты потеряла, - вздохнул Георгий Александрович, - но мы точно не судьи. Каждый человек может ошибиться, может оступиться, это стоит принять.

- Это точно, хорошо, что тебя не удушил! - и опять похлопал того по больной ноге.

- Да, можно сказать, подарил жизнь. Как вторая мать.

- Вся надежда была на нас: тех, кто сможет найти истину и оправдать моего друга. И мы копали, как могли. И почти были у цели. Но только ничего не получилось. Бороться с такими людьми у нас не хватило сил.

    Бакунин объяснил, что жене его друга не хватило духовных сил, выносить все это. А потом начались гражданские процессы, которые в общем-то не оканчивались ничем финансовым. Все требовали денег, отомщения или морального удовлетворения почему-то от нее. Но Васи уже не было, ответить было некому. Она могла приспокойно говорить, что она не несет ответственности ни перед кем. Но меж тем она слышала от родственников и детей: как погиб он в аварии, кем был, что делал. И в итоге сошла с ума. Села за руль и сбила на тротуаре трех маленьких детей.

- Да ты что? - у Гриши даже бровь поднялась.

- Мне не повезло быть безмолвным свидетелем этого. Было это ночью, я выбежал за ней. Надеялся перехватит ее со двора. Она выехала из двора. Наделала дел. Двое мальчишек погибли на месте. Девочке мне удалось остановить кровь. До скорой, но она погибла в больнице.

- Так и сел почему, баран?

- Свидетелей не было. У меня было право убежать. Или рассказать как было. Но я сделал по-другому. Я виновник того, что дети остались без отца. И теперь без матери. Так что я отправил ее отсюда к чертовой матери. Выпил бляжку из водки и сел за руль разбитой машины, ждать своей участи.

- Да, ты сам смертник, чего тебя убивать. Ты просто идиот, - возмущался Гриша.

- Вот и адвокат мне также говорил.

     Тем временем, не заметно подкрался конвой, прервав разговор. Объявили: «Бакунин, на выход, пора на поселение!». Бакунин расстроился, что фулл-хаус его провалился. Он быстро вручил Грише псалтырь прямо в руки.

- Держи, пригодится, - с улыбкою сказал Бакунин.

- Ну и баран ты доктор, - прозвучало как-то одобрительно.

- Там номер есть один человека хорошего. Ты только его не убивай сразу. Он тебе расскажет, кто меня заказал.

- И меня кинул, - злостно подчеркнул убийца.

- Бакунин, с…а, на выход! - повторили ему и он повиновался.