Последний век - 02

П О С Л Е Д Н И Й   В Е К

ГЛАВА  II

В 1987 году я со своей первой женой поехал отдыхать в Сухуми в Дом отдыха МПС. По дороге мы остановились в Гаграх, чтобы посмотреть этот удивительно красивый город. Архитектура абхазского местечка, его ландшафт, флора произвели на нас незабываемое впечатление, настолько всё увиденное казалось диковинным. Но в то же время местное население произвело на нас эффект равнозначно противоположный: мы и не ожидали, что кавказцы будут смотреть на приезжих русских как на бездомных собак, порой невозможным оказывалось что-либо выяснить, нас игнорировали, в киосках и кафе жутко обсчитывали – это в Воронеже мы привыкли к копейке-двум, а там и полтинник никто за деньги не считал – а в магазине подсовывали бракованный товар. Короче говоря, мы и не предполагали, что люди могут быть такими мерзкими. Моё настроение, встретившее день радостью и счастьем, к вечеру напоминало собой жалкое зрелище подавленной особы. Жена немного всплакнула.
Через несколько лет я смотрел по телевизору последствия грузино-абхазской войны. Показывали Гагры. Этот разрушенный город абсолютно не был похож на тот, в котором когда-то пришлось побывать. Но во мне не возникло ни тени сожаления о содеянном теми людьми, ни капли жалости к пострадавшим. Я пытался укорить себя в бессердечии и жестокости, но ничего сделать со своими чувствами не смог. Более того, я пришёл к выводу, что за каждую каплю невинно пролитых слёз должна быть пролита кровь виновных...
В 1990 году, ещё работая фотографом на Электро-механическом заводе, я был послан в Москву на киностудию «Научфильм» за рекламным роликом нашего предприятия. И там, в Москве, на Павелецком вокзале я увидел сборники анекдотов о Штирлице и Чапаеве. Я купил их и очень быстро прочёл, почти ничего нового не обнаружив. Но меня удивил сам факт продажи анекдотов, появления на прилавках того, за что годом раньше власти могли лишить свободы.
Через месяц анекдоты появились и в нашем городе. Но это были привозные издания, напечатанные в Москве. А я решил издать анекдоты в Воронеже. И быстренько подготовил рукопись. Выпустить в свет первые воронежские анекдоты в конце девяностого года – не очень-то лёгкое дельце, но всё же по сравнению с выходом «Виктории» куда проще. Газета «Энергия» под руководством Л.Коноплиной уже выпускала коммерческие брошюрки, в которых публиковались то научно-фантастические выкладки, то детективы Агаты Кристи, то советы садоводам-огородникам. Заручившись поддержкой корреспондентов «Энергии» Елены Сакаевой и Людмилы Балалейкиной, я обратился с предложением к их редактору. Все, в том числе и я, немножко побаивались. Коноплина треть анекдотов из сборника выбросила, а часть от оставшихся поправила, заменив большинство политических деятелей на лесных животных. Хотели поставить мою фамилию, как составителя сборника, но на творческом совете газеты решено было этого не делать. И только через семь с половиной лет в «Губернской газете» появится материал, в котором Владимир Леонидович Елецких (тележурналист, писатель, краевед, издатель) расскажет о том, кто явился организатором и составителем первых анекдотов, вышедших в Воронеже.
Брошюрка анекдотов (приложение к газете «Энергия») была отпечатана 19 декабря 1990 года. На ней была указана стоимость – 1 рубль. Именно это и вызвало грандиозное возмущение у отдельных журналистов «Коммуны», газеты, которая стоила в несколько раз дешевле, при объёме в несколько раз превышающем брошюрку. «Коммуновские правдолюбцы» хотели было писать разгромный фельетон по этому поводу, да были упрошены испуганными «энерговцами» не делать этого.
В печатном цехе, куда проходил справляться о продвижении издательских дел (даже несколько раз ездил за тиражом заводской многотиражки), я заметил, что металлическая матрица, с которой печатают хотя бы те же «Анекдоты», не уничтожается (довольно долгое время), а отставляется к ненужным матрицам. Договориться с печатниками было делом несложным. Похоже, что они только и ждали такого предложения, где можно было бы подкалымить. Так, за сравнительно невысокую плату, я получил ещё 12 тысяч своих первых анекдотов и много других изданий, выпускаемых тогда «Энергией». Можно, конечно, было отпечатать себе брошюрки и других газет, но я побаивался нарваться на «авторское право». А с «Энергией» был заключён договор, под который я взял на реализацию по 100-200 экземпляров их изданий, и под накладные «Энергии» были со временем проданы тысячи левых экземпляров, которые для меня выносились через проходную печатного цеха «Коммуны», расположенного по адресу: ул.Лизюкова, 2.
У самой же «Энергии» эти анекдоты не пошли и поэтому разговор о выпуске второго номера не состоялся. «Коммуна» для издания моих новых проектов оказалась для меня закрытой, и как показало время, на три с лишним года.
Концовка 1990-го ознаменовалась моим новым трудоустройством, ведь тогда быть безработным считалось дурным тоном. Ещё в начале ноября, как эхо на выход «Виктории», ко мне пришло письмо следующего содержания:
«Уважаемый Вадим Анатольевич.
Литературное издательство профессионального союза литераторов заинтересовано в сотрудничестве с Вами. Хотя наше издательство ориентировано на выпуск книжной продукции, думается, что мы вполне сможем взаимодействовать с Вами. Информация о деятельности нашего профессионального союза будет предоставлена Вам по Вашему требованию. Разумеется, мы готовы ответить на Ваши вопросы.
С уважением М.Штейнберг, гл.редактор "Литпрофиздата"».
Это письмо было отправлено по просьбе Андрея Юрова – тогда председателя Профсоюза литераторов России и Александра Сухорукова – секретаря воронежской первичной организации Профсоюза литераторов.
Во второй половине ноября я встречаюсь с Юровым у него на квартире. И у нас происходит долгая и интересная беседа. Андрей писал стихи, был организатором молодёжной литературной группы, результатом которой явилась небольшая поэтическая книжонка «Зинзивер». Сам Андрей по характеру являлся человеком взрывного типа, довольно часто нервничал, кричал, повышал голос. Впоследствии, в разговорах с Юровым, я иногда ловил
себя на мысли, что мне приходится вести с ним «дипломатию», чтобы наш разговор выглядел всё-таки как разговор интеллигентных и деловых людей, а не как стычка двух подвыпивших спорящих мужиков. И с Юровым я постоянно чувствовал в себе какую-то неловкость. И это несмотря на то, что он лет на 5-6 моложе меня. Андрей говорил, что знает сотню способов, как заработать большие деньги, но у него нет первоначального капитала. «Работать надо», – думал я. (Но как покажет время, я ошибался.)
А вот Саша Сухоруков мне понравился. Хотя он был заметно старше меня. Наша первая встреча произошла где-то в конце ноября или в начале декабря. А 10 декабря Александр принимает меня к себе на работу – руководителем группы агентства по распространению изданий. Я должен был набирать распространителей, выбивать для них места по городу, снабжать профсоюзной литературой: литературно-художественные, медико-оздоровительные и другие издания. В самом агентстве существовала ещё одна группа, и ею руководил другой человек, некто Виктор Коробков, ушедший впоследствии на должность директора одного из хлебных магазинов. По итогам работы ближайших двух месяцев решено было соединить две группы в одну, а директором агентства поставить кого-то из нас двоих, кто лучше справится со своими обязанностями...
И в заключение этой главы хотелось бы подвести итоги 1990-го. В том году, кроме перечисленных в первой главе своей повести, мне довелось сотрудничать, переписываться или встречаться с поэтами Марианной Кузнецовой, Светланой Рубашкиной, Людмилой Сидорской, Иваном Фитом, Татьяной Ворониной, Иваном Копысовым (Иванским), Анатолием Попейчуком, Натальей Беляевой, Александром Егоровым, Владимиром Келейниковым, Ольгой Мудровой-Столовник, Анатолием Сапруновым, Ларисой Розеной, Евгением Сафоновым, Еленой Скляревской, Геннадием Казаковым, Галиной Константиновой, прозаиками Игорем Пресняковым, Владимиром Воротниковым, Николаем Машошиным, Виктором Спириденко и многими-многими другими. Валерия Старцева прислала «Воспоминания о брате» (мемуары), написанные её мужем, и стихи друга её мужа Игоря Кеташова. И её муж, и Кеташов к тому времени уже умерли. Их тетради я храню в своём архиве. Два наиболее ярких стихотворения И.Кеташова неоднократно публиковались в моих изданиях.
В 1990 году я был приглашён к сотрудничеству, как фотокорреспондент, газетой «Наше слово» (городская организация КПСС). Газета просуществовала всего два номера, там был опубликован лишь один мой снимок, но гонорар выплатили в три раза больше, чем платила за снимок «Коммуна». Всего же в том году в «Энергиях» (газете и журнале), «Коммуне», «Прессе», «Ориентире», «Брейн-ринге» и «Виктории» прошло 95 фотоснимков, сделанных мной. Большинство из них, конечно же, производственные или бытовые, но с десяток снимков оказались с претензией на художественность – почти все они из семейного альбома. А вот похвастаться литературными публикациями того года особо не могу. В апреле в «Энергии» появился рассказ «Тёща» (который не захотели публиковать ни в «Коммуне», ни в «Молодом коммунаре», сославшись на то, что произведение написано в жанре, неизвестном человечеству), в «Виктории» прошли пять стихотворений и очерк «Забытое имя: Константин Михнюк» о первом фотокорреспонденте «Коммуны», чуть позже, буквально на следующий день после выхода «Виктории», газета «Пресс» опубликовала 12 моих стихотворений, а в конце ноября «Энергия» публикует стихотворение «Простите вы, молчащие осины...».
*
Т Ё Щ А
К моей тёще, члену КПСС с 1949 года, пришли с её бывшей работы за партийными взносами.
Пять лет, как она на пенсии, и приход к ней за это время был первым. Год назад, правда, она собрала нужную сумму денег и сама, на больных ногах, страдающая астмой, ходила к заводу, чтобы заплатить взносы, но её не пропустили через проходную. На этот раз денег у неё не оказалось, и ей пришлось написать заявление о выходе из партии.
Написать заявление ей вежливо помогли и, торопясь поскорее уйти, забрали партийный билет, оставив на память только обложку, в которой он хранился. А она просила их оставить ей билет и, когда отдавала его, руки её дрожали.
После ухода гостей я вошёл на кухню. За столом сидела моя тёща, родственница Алексея Стаханова, тридцать лет проработавшая на родном предприятии, ударник и ветеран труда. Она плакала. Она плакала бесшумно: по спокойному лицу из глаз, воспалённых от слёз, скатывались маленькие капли.
О чём думала она?
Может о том, что партийный работник, приходившая к ней, сейчас уже не похожа на ту девчонку-замарашку, работавшую на соседнем станке и поехавшую учиться в ВПШ: теперь она в дорогой одежде, увешана золотыми украшениями, имеет отдельную квартиру. А в доме тёщи стены за эти годы покосились, крыша течёт, потолок местами обвалился, и, чтобы выкачать канализационный слив, приходится платить. В борьбе с домашним хозяйством, становлением детей на ноги, в работе на производстве было подорвано здоровье.
А может, и о том, что беззаветная вера в идеалы партии, надежды на светлое будущее, а вместе с ними и вся жизнь были обмануты.
– Лидия Алексеевна, давайте я напишу о вас в газету, – говорю ей.
– Не надо, – отвечает она, – таких, как я, в партии много, и партии нужны лишь наши взносы.
1990 г.
*
ЗАБЫТОЕ  ИМЯ:  КОНСТАНТИН  МИХНЮК
(биографический очерк)
После его смерти, а затем и смерти его жены, от него почти ничего не осталось для потомков. Дом, где он жил последние годы, был продан, фотоаппаратуру взял себе в коллекцию кто-то посторонний, дневниковые записи предала огню родня.
«...а все рисовали обнажённого натурщика. В этот вечер позировал Костя Михнюк, двадцатилетний, розовый, голубоглазый Аполлон, в зелёной с жёлтым кантом фуражке реального училища. Впоследствии он войдёт в историю воронежской печати двадцатых годов как первый фоторепортёр, как автор знаменитого портрета И.В.Мичурина – в шляпе, с папиросой в мундштучке, чуть прищурившийся от солнца, – портрета, обошедшего все журналы, газеты и школьные учебники. В девятнадцатом же Костя играл на скрипке, писал чувствительные, под Вертинского, стихи и всерьёз собирался сделаться художником», – такие строки есть у Владимира Александровича Кораблинова, друга Михнюка, в повести «Азорские острова».
Газета «Воронежская коммуна», переименованная с 1928 года в «Коммуну», не оставила на своих страницах фамилии этого человека. Тогда попросту под фотоснимком не указывалось имя автора.
Ни строчки нет об этом человеке и у Г.В.Антюхина в «Очерках истории партийно-советской печати воронежской области 1917-1945 гг.», изданных в 1976 году.
Не смог я найти в Воронеже какой-либо фотографии с изображением этого человека.
И кто знает, не напиши В.Кораблинов о К.Михнюке в одной из своих повестей, смогли мы когда-нибудь вспомнить о фотографе после его смерти.
Константин Васильевич Михнюк родился в феврале 1899 года в Воронеже. Дом, в котором он проживал (по словам родственников), располагался где-то поблизости современного дома-музея Л.Дурова. Отец его работал ветеринарным врачом, умер очень рано (до революции на одном из домов в районе современных улиц Каляева и Ольминского существовала вывеска «Ветеринарный врач такой-то»). Мать его была классной дамой в гимназии, пережила мужа ненадолго: в 20-е годы Костя остался сиротой.
Он окончил реальное училище и продолжил своё образование в художественном техникуме, находившемся в начале 20-х годов вблизи Каменного моста (сейчас улица К.Маркса).
С 1922 года он работает в редакции художником, рисует, вырезает клише на линолеуме. С появлением цинкографии становится и фоторепортёром.
На обложках многих сборников, журналов и альманахов той поры красовались рисунки Михнюка. Читаем у Кораблинова: «Бесшабашные, кошмарные, как бред, обложки к «Осьминогу» (известный в то время роман «Чёрный осьминог» – В.Б.) резал на линолеуме всё тот же Костя Михнюк...»
Учась в художественном техникуме, он знакомится с Валентиной Васильевной Эннатской, и в 1924 году они женятся. В конце 20-х большая семья Эннатских из голодного Воронежа переезжает жить в Москву. Валентина поступает в столице в текстильный институт по рисунку тканей. Приблизительно в 1931 году уезжает из родного города, расставаясь с «Коммуной», и Константин Михнюк.
С этого же времени он работает в Москве фотокорреспондентом «Крестьянской газеты». Вероятнее всего, что его снимки печатались и в таких газетах (приложениях к «КГ»), как «Крестьянская газета для начинающих читать», «За революционную законность», «Оборона и физкультура», «Всесоюзная сельскохозяйственная выставка» и др.
В 1936 году он оформляет первую в стране сельскохозяйственную выставку на ВДНХ. Для этого ему приходится много ездить и не только по центральной части России, но и бывать на Севере, в Коми АССР.
Всё время в столице, вплоть до конца 30-х, Михнюки ждали отдельной кооперативной квартиры и местной прописки. Многие Эннатские добились такой цели, но Михнюкам не повезло. В последний момент им вернули уплаченные деньги, а квартира досталась другим. Поэтому, когда в 1939 году «Крестьянскую газету» закрыли, семья Михнюков переезжает в Щёлково по назначению Валентины Васильевны. Там она работает на текстильной фабрике мастером, потом оператором ФЗУ, а в войну, когда директор фабрики, при подходе фашистов к Москве, сбежал, она заняла его место.
В 1942 году Константина Васильевича призвали на фронт. Работал фотокором в прифронтовых газетах. Награждён медалями «За доблестный труд в ВОВ», «За победу над Германией».
Жена его во время войны, после оперирования рака груди, получает инвалидность, и во второй половине 40-х годов они переезжают на станцию Загорянская, где Валентина Васильевна много лет председательствовала в уличном комитете. Константин Васильевич до пенсии работал в Щёлковском фотоателье, а остаток жизни провёл фотографом на общественных началах при Загорянском поселковом Совете.
Несколько раз он приезжал в наш город. Встречался здесь со своими друзьями-писателями: Владимиром Александровичем Кораблиновым и Ольгой Капитоновной Кретовой, ныне уже покойными. Они интересно проводили время, но иногда и грустили по безвозвратно отшумевшей молодости. Кстати, фотопортреты воронежской писательницы, помещённые в её книгах, в большинстве своём являются продуктом труда и творчества Константина Михнюка.
К.В.Михнюк умер 25 августа 1979 года. Он кремирован в одном из московских крематориев.
Через два года умерла и Валентина Васильевна. Её захоронили рядом с мужем. Детей у них не было.
Вот и вся биография. Чтобы восстановить её, мне пришлось ездить в Москву, встречаться с сёстрами Валентины Васильевны Маргаритой и Анной, их племянницей. От них я услышал уже подзабытые расплывчатые сведения, они дали мне некоторые фотографии из своих семейных альбомов. В Воронеже со сбором материала мне помогли писатели О.К.Кретова, О.Г.Ласунский, фотокорреспондент «Коммуны» М.П.Вязовой.
Был я и на станции Загорянской. Зашёл в поселковый Совет, да он оказался закрытым. Нашёл я дом номер двадцать шесть по улице Нахимова, где жили Михнюки. Со стороны улицы там уже кирпичная пристройка, за калитку меня не пустили и дом сфотографировать не разрешили: там живёт член ЦК ВЛКСМ (теперь бывший). Говорил с соседями: немногие помнят моего героя. А те, кто помнят, говорили: «Бирюк был. Подрабатывал фотографией, халтурил, калымил, значит».
И никто из них не знал, что сосед их был журналистом и для своего времени немало сделал. А мы-то, земляки его, должны знать о нём?
Кто-то скажет, мол, обычный был человек, не великий, много всяких было, что ж их всех, помнить нужно? Да и упомнишь разве... Так-то оно так. Против таких слов ничего не скажешь. Только иногда идёшь по городу, а из земли надгробная плита торчит: «Купец такой-то...». Тоже вроде ничтожный человек жил...
Живым – живое. Вот и живут многие, не оглядываясь назад. Больше о себе заботятся. И не задумываются о том, что нас впереди ожидает. А если и задумываются, то назад всё равно стараются не оглядываться...
За место в крематории нужно ежегодно платить деньги. Пока родственники живы, они платят.
1989.
*
*   *   *
Простите вы, молчащие осины.
Вы в дружбе с ветром, солнцем и дождём.
А я, давно уж выросший детина,
Пока не знаю, для чего рождён.
Простите вы, безлиственные вязы.
Вам предстоит по-летнему шуметь.
А мне за то, что вырос долговязым,
В который раз от шума онеметь.
Простите вы, красавицы берёзы,
Что нет покоя сердцу моему.
И из груди нажитые занозы
Мне не под силу вынуть одному.
Но не простят берёзы и осины.
Я вижу их стволов серьёзный взгляд.
Весенний запах влажной древесины
Меня опять зовёт взглянуть назад.
А там такое, и не скажешь разом:
Всего хватило на моём пути.
За многое я был уже наказан,
До многого придётся дорасти.
Но как бы там… а в этой карусели
Земных шагов я, не сдаваясь, жил.
И в дни моих терзаний и веселий
Одним я сердцем родину любил.
28.04.80.
«Под словом "родина" здесь не стоит понимать то, что нас окружает. Потому что то, что нас окружает – уже давно навоз. Но у каждого нормального человека до конца его жизни должно оставаться что-то светлое. Вот это – чистое и трепетное – и может быть его родина».
/Из письма Татьяне Кан от 28 апреля 1997 года./

1998 – 9.08.25, 11:02.