Жизнь и смерть Рашми Серого

ГЛАВА 1

(223 год после «Побега»)

Казалось, сама стихия ополчилась против него: больно хлестал по щекам холодный дождь, а сильные порывы ветра так и норовили сбить с широких ступеней, серпантином ведущих к монастырю Последнего пути. Будто природа в единственной возможной манере говорила ему, прямолинейно и беспощадно: отступи, поворачивай назад, проваливай обратно в пустыню и прими свою смерть там! Но Рашми упорно шагал по ступеням вверх вопреки чужой «воле», прикрывая одной рукой лицо, а второй придерживая по привычке сумку, словно в ней лежало что-то ценное. Попутно он радовался, что солнце ещё не село, иначе подъём стал бы куда тяжелее. Всё потому, что ему просто больше некуда было идти. А главное – у него больше не было времени на обратное путешествие. По крайней мере, в тот момент савори;н думал, что времени у него действительно осталось очень мало и счет шёл на дни.

На самом деле он изначально не видел никакого смысла в длительном путешествии к стенам монастыря. В конце концов, кому какая разница, где смерть настигнет: среди песков той самой пустыни или на континенте, утопающем в зелени. Но… Там внизу, у подножия лестницы, остался его друг, чья обременительная настойчивость заставила Рашми согласиться на уговоры и сделать выбор, лишь бы не слушать в очередной раз престранный монолог о корнях и традициях в духе приверженцев ювана;й*. И все же, отдаляясь от неулыбчивого зануды с каждым шагом дальше, он был благодарен странному эльфу за компанию в его последнем путешествии, пусть остаток пути ему придется преодолеть в одиночестве. Где-то в этих краях у него осталась родня, наверно потому сердце и тлеющая в нем надежда привели поддавшегося на уговоры Рашми к вратам именно этого монастыря, чтобы дождаться в его стенах смерти и быть похороненным ближе к тем, кто много лет назад от него отказался. Даже сейчас ему было сложно объяснить свой сентиментальный порыв.

«Стаю не выбирают», — понимающе сказала ему Карри'эфрен Ва;ритэн, дракон с чешуёй тёмно-серого оттенка, в те далекие времена, когда они только-только обрели друг друга в Скользящей академии.

Иронично, что с теплотой о своем саво;ре, ведущей в их духовном тандеме*, он вспоминал лишь в начале изнурительного подъёма, пока мерил шагами первые два десятка ступеней, ведь в моменты, когда переводил дыхание, его голову посещали уже другие мысли, приправленные усталостью и раздражением. Несколько сотен ступеней на подъём – не то удовольствие, которое хотелось бы испытать перед смертью, и драконы могли бы закладывать монастыри для осиротевших и брошенных саворинов чуточку ближе к земле, а не к небу в привычной им манере. Откровенно говоря, будучи учёным, Рашми просто не привык к таким нагрузкам, и чем ближе становились ворота, тем сильнее крепли опасения, что смерть протянет ему руку раньше, чем планировалось. В такие моменты он позволял себе выругаться вслух, но преимущественно в собственный адрес, сетуя, что не стоило соглашаться на уговоры друга.

«Какой бы раздражающей ни была проблема, часто её корни произрастают из нас самих», — когда-то, ещё при жизни, наставляла его Варитэн.

Очередное яркое воспоминание о драконе посетило Рашми буквально в шаге от монастырских ворот. Снова корни, будь они неладны… Мысль заставила его невесело улыбнуться и, прежде чем взяться за массивное кольцо и постучать, он в последний раз обернулся. Казалось, гроза за время подъёма только усилилась, свинцовые тучи стали темнее и молнии всё чаще рассекали небо, но даже так ей не удалось скрыть стоящую у подножия лестницы одинокую фигуру.

«Все эльфы по-своему странные, но почему этот такой уникальный?» — внезапно подумал Рашми, с сожалением понимая, что ответ он так и не узнает.

Монастырь встретил его пугающей тишиной. Саворин даже вздрогнул, когда поприветствовавший его немногословный монах-привратник закрыл за ним ворота, и звуки беснующейся грозы мгновенно стихли, словно их отсекли от царящей внутри стен гармонии. Разительный контраст ошеломлял настолько, что он не сразу понял, что смотрел прямо на разбитый в центре внутреннего двора сад. Точнее на то, как вспышки молний на короткий миг освещают красоту растений, а вот сопровождающий грохот на самом деле звучал из его воспоминаний. Казалось, с каждой новой вспышкой окружающая тишина всё сильнее мешала ему дышать, и Рашми сделал два неуверенных шага вперёд, лишь бы убедиться, что каблуки сапог стучат по камню и он не сходит с ума.

— Прошу следовать за мной, — прозвучало у него за спиной.

Саворин вздрогнул во второй раз. На мгновение ему стало стыдно: как он мог забыть, что под крытой галереей вместе с ним, терпеливо ожидая, стоял монах? Но стыд быстро сменился раздражением. Царившая в монастыре тишина, будто живое существо, обманывала и игралась с его ожиданиями, как с добычей. Конечно, умом Рашми понимал, что такую атмосферу создали специально – всё ради покоя тех, кто ждёт смерти. Понимал и другое, что его злость на самом деле отражение другой тишины, которая появилась в нём после гибели Варитэн и с тех пор не давала ему покоя. Из-за навалившегося «одиночества» казалось, что за стенами монастыря осталось кое-что важное, почти родное, отчего хотелось вернуться, вот только менять что-либо уже было поздно.

«Зачем я здесь?», — устало подумал саворин, но вслух сказал другое.

— Я… — отчего-то он запнулся, обернувшись к собеседнику в характерной мешковатой одежде. – Я бы хотел побыть здесь некоторое время...

Монах не стал возражать и, прежде чем уйти, молча забрал у гостя сумку и мокрый плащ. Оставшись в одиночестве, Рашми более уверенно двинулся к саду. Но чем ближе он подходил к растениям, тем медленнее становились шаги. Впервые за долгое путешествие к месту, где его похоронят, саворин ощутил пустоту и смятение, потому что достиг своей цели и теперь не знал, как поступить дальше: то ли смириться и просто ждать неизбежного, то ли упрямо что-то делать ради самого процесса. К сожалению, его упрямство умерло вместе с Варитэн, и, видя в этом некоторую иронию, Рашми сел на траву, словно собирался медитировать.

В центре сада плавными изгибами тянулось вверх единственное дерево с широким стволом, ветвям которого умелые руки не позволяли разрастись слишком сильно, чтобы изумрудная крона не создавала излишне большую тень и не касалась прозрачного раскинутого над монастырём купола. Ученому хватило одного взгляда на магический свод, ставший частично видимым благодаря разразившейся грозе, чтобы понять его назначение – именно он отсекал все внешние звуки, и он же не давал ливню залить водой внутренний двор, хотя влажность в воздухе всё же чувствовалась. Вокруг дерева без особой логики были рассажены кустарники и разбиты клумбы с лекарственными травами. Как ни странно, всё это: и сад, и оградительный купол — было частью определенного стиля, который саворину уже доводилось видеть в прошлом. Но вместо ярких примеров память оживила часть разговора, что случился во время путешествия с одного континента на другой.

«А ты знал, что при каждом монастыре обязательно служит эльф?» — спросил его спутник, тот самый, что остался у подножия лестницы.

К своему стыду Рашми, сколько бы много знаний не хранилось у него в голове, остался непосвящённым в такие детали. Дело даже не в том, что ему не была интересна тема, напротив, хотя бы раз в жизни каждый саворин задавался вопросом, что случится, если духовный тандем будет разорван? Он не стал исключением, однажды набравшись смелости и озвучив Варитэн своё любопытство, вот только в итоге получил вовсе не ответ. В сформированном духовном тандеме драконы всегда доминировали над низкими расами, и они часто запрещали саворинам задавать неудобные вопросы. Именно запреты ограждали Рашми от правды о монастырях Последнего пути. Пытаясь объяснить это другу, он впервые осознал, что там, где раньше ярко пылали высказанные Варитэн правила, больше ничего не осталось, только тишина.

«Вот как… — услышав ответ, разочарованно протянул эльф в тот разговор. – Надеюсь, там, в монастыре, у тебя будет время задуматься над моим вопросом…».

Воспоминание действительно заставило учёного погрузиться в раздумья. Вот он на месте, но почему-то слабо верилось, что неулыбчивый зануда говорил только о саде и о том, что об этой красоте заботится кто-то из его вида. С момента гибели савора в красных песках Товаруна, странный эльф ненавязчивыми фразами, среди которых имелись и просто наблюдения, и резкие сравнения, заставлял сильнее сомневаться во всём, чему учили таких как он в Скользящей академии. Но друг и раньше приоткрывал для Рашми неприятную сторону мира, пользуясь самыми простыми методами: иронией, сарказмом и многозначительными паузами. Поэтому Варитэн не особо жаловала эльфа, избегая с ним личных встреч, но по какой-то причине не запрещала с ним дружить. Теперь поведение дракона впервые показалось ему странным. Впрочем, с тех пор, как он отправился в путешествие к монастырю Последнего пути, Рашми многое увидел и осознал заново.

Если бы его кто-то спросил, сколько он так просидел, глядя на цветы и роясь в собственных мыслях, саворин вряд ли смог ответить. Но когда душевные метания наконец-то подвели его к действительно важному вопросу, где-то в стороне раздался пронзительный крик. Резкий звук заставил учёного выплыть из омута самокопания и обратить внимание на то, что пасмурный день сменился не менее пасмурным вечером, сумерки которого мягко разгоняли светильники, а вместо тихой гармонии теперь в монастыре царила суета. Куда-то спешили монахи, кто-то говорил о ранах и кровотечении, а кто-то просил найти мастера-травника. Рашми тоже вскочил на ноги, правда так и не смог заставить себя сделать хотя бы шаг. Он растерялся и будто на мгновение снова оказался в полевом лазарете среди красных песков, наполненном болезненными стонами и запахом крови…

Но вдруг крик повторился вновь, не позволив саворину утонуть в страшном воспоминании. В то же время Рашми словно обдало холодом от запоздалого осознания, что кричал на самом деле ребёнок. Он наконец-то отмер, не раздумывая побежал вслед за монахами к одной из комнат боковой пристройки и застыл в проёме. Там внутри на полу в агонии металась девочка лет десяти и два монаха кое-как удерживали детское тело, лишь бы она не причинила себе больше вреда. Из её широко раскрытых глаз туманом струилась энергия, одежда была в крови, а на оголённых руках имелись свежие раны. Всё это являлось свидетельством того, что девочка ментально была со своим драконом и забирала себе часть его боли и повреждений. Саворин как заворожённый наблюдал за разворачивающейся картиной, даже когда его оттолкнул в сторону подоспевший эльф в характерном балахоне и с пузырьками в руках. И хотя Рашми вряд ли вообще мог помочь чем-то в сложившейся ситуации, у него даже мысли не возникло, что его обширные знания о саворах и саворинах могут как-то пригодиться. Напротив, он буквально задыхался от переполняющего любопытства, которое нередко сводило учёных с ума и которое в итоге погубило Варитэн под красными песками. Ему было безмерно интересно, как ребёнок с таким сильным тандемом оказался в подобном месте?

Тем не менее, он не успел поразмыслить над едва сформированной мыслью. Девочка снова пронзительно закричала, а на шее, будто от пореза невидимым ножом, открылась длинная рана, уходящая под одежду. Эльф поспешил остановить кровотечение, но в следующее мгновение тело ребёнка внезапно выгнулось дугой и обмякло. Послышался звук разбившегося стекла, и следом раздался наполненный ужасом детский голос:

— Он падает… падает…

И Рашми понял, что больше не может и дальше оставаться просто наблюдателем, если он будет медлить, то девочка под сминающим страхом сама разорвет тандем и умрёт в стенах монастыря уже как брошенная саворина. Приняв решение, учёный стремительно бросился к ребёнку, на ходу извлекая роду;н, крошечный изогнутый кинжал, предназначенный для сбора образцов, и полоснул себя по ладони.

— Что вы собираетесь делать?! – и, хотя эльф его не останавливал, в вопросе слышалась сильная тревога.

— Не дам ей совершить ошибку, — торопливо ответил Рашми и прижал травмированную руку ко рту девочки. – Ну же, кроха, глотай…

Он вряд ли смог сказать, сколько ребёнок выпил его крови, но убрал руку, когда из детских глаз перестала струится энергия, а взгляд стал осмысленным. Откровенно говоря, саворин даже не был уверен в успехе своей авантюры, но один способ удостовериться всё же имелся.

— Эй, кроха, скажи-ка мне, он успел взлететь? – как можно дружелюбнее спросил учёный у девочки.

Некоторое время она пристально на него смотрела, хлопая глазами, будто силилась вспомнить последние мгновения кошмара, и наконец-то кивнула. Рашми облегченно выдохнул и удовлетворённо улыбнулся, словно он не вмешивался в чью-то жизнь, а просто провёл эксперимент, чей результат полностью оправдывал ожидания. Затем, не без труда поднявшись на ноги, вышел из комнаты – нечего мешать другим радоваться благополучному исходу и хлопотать над ребёнком. В конце концов, ему тоже нужно позаботиться о своей ране, кажется, он сделал слишком глубокий разрез. К слову, снаружи саворина уже ждали. Одного монаха учёный узнал сразу, именно он открыл ему ворота, второй же был незнаком, но почтенный возраст и длинная седая борода невольно вызывали уважение.

— Позвольте вам помочь, — произнёс старик, жестом указав на спутника.

Привыкший справляться со своими проблемами самостоятельно, Рашми собирался отказаться, но в следующее мгновение вспомнил, что его сумка находится невесть где, и нехотя, переступая через принципы, протянул монахам раненную руку.

«Не со всем можно справиться в одиночку», — прозвучал в памяти недовольный голос неулыбчивого зануды, будто он упрекал вселенную за подобное упущение.

И правда, саворину было несколько неловко получать от кого-то помощь, если за его плечами не возвышалась Варитэн, во плоти или на словах. Раньше понимание этого совершенно не било по самолюбию и воспринималось как должное, но с тех пор, как дракона не стало, прошлое представало перед ним в новом свете. Наблюдая как монах-привратник выливает на порез вязкую жидкость насыщено-оранжевого цвета, Рашми снова падал в омут самокопания. А заботилась ли о нём Варитэн? Да, саворы и саворины были едины в тандеме, но вот равными их никак не получалось назвать. Да, дракон наставляла его, разжигая пламя любопытства и жажду знаний, но в то же время воспитывала так, чтобы их союз был удобным.

«Обременительный тандем рано или поздно будет разорван, помни об этом», — сказала саворину дракон в тот день, когда он набрался смелости спросить о монастырях Последнего пути, и запретила впредь задавать вопросы о них.

Но в остальном, Рашми и Варитэн будто существовали сами по себе, разделяя лишь страсть к науке, и савор задумывалась о его нуждах только если он сам что-то просил. Поэтому получать помощь просто так ощущалось чем-то обременительным, почти неправильным.

— Жест может быть и скромный, — голос старика вывел учёного из задумчивости, — но мы действительно благодарны вам за спасение Вэйдэ.

Он не сразу понял, что почтенный монах назвал виновницу вечернего переполоха по имени. Тем не менее, от слов об ответной благодарности у него на сердце стало чуть спокойнее.

— Не спешите с выводами, возможно, своим вмешательством я сделал только хуже, — не стал умалчивать свои опасения Рашми и невесело добавил. – По крайней мере, она точно проживёт дольше, чем отведено мне.

— И за это вам спасибо, — подал голос монах-привратник и отпустил руку саворина, затем поклонился и быстро исчез из вида, а в комнате позади зазвучал ещё один радостный голос.

— Моё имя – Да;йари Тенвиа;р, — представился старик, — вот уже несколько десятилетий я занимаю должность настоятеля этого монастыря. Собирался представиться раньше, но мне сообщили, что вы захотели побыть в одиночестве.

— Слишком много было мыслей в голове, — переступая через неловкость, признался учёный и перевёл взгляд на руку. Вязкий состав заполнил всю полость пореза, уплотнился и потемнел.

— Полагаю, теперь их стало ещё больше, — не удержался от смешка настоятель. – Что ж, давайте я провожу вас к комнате, что станет вашим новым домом и, пока мы идём, можете задавать любые интересующие вопросы.

— Моё любопытство так заметно?

— Конечно, — выражение лица старика на мгновение стало хитрым. – Иначе бы вы остались в саду.

— Ладно, — вынужден был согласиться Рашми. – Итак, расскажите мне, как так вышло, что ребёнок-саворин живёт в подобном месте?

Настоятель явно расценил вопрос как согласие с предложенными условиями и неспешно побрёл по крытой галерее клуатра.

— О, это примечательная и одновременно с тем грустная история. До сих пор не могу решить: записать её или оставить в памяти… Если коротко, двенадцать лет назад Вэйдэ ещё младенцем оставили у ворот нашего монастыря.

— Двенадцать? – удивился учёный. – На вид она выглядит младше.

— Не удивительно. В тот день тоже разразилась гроза и, когда её нашли, она едва не замёрзла до смерти, — по голосу было слышно, что старику неприятны эти воспоминания. С каждой новой деталью его интонации становились все жёстче. – Я, конечно, знаю, что после рождения ребёнка-саворина родители не испытывают к нему тёплых чувств, но для меня стало крайне неприятным открытием, что кто-то не поленился проделать непростой путь, лишь бы избавиться от нашей малышки таким странным способом.

— Непростой путь? – не смог сдержать вопрос Рашми, желая хотя бы на словах оценить чьи-то усилия. В свою очередь старик не постеснялся пуститься в объяснения.

— До ближайшего поселения больше двух дней пути. Прибавьте к этому не лучшее состояние дороги, ведь всё случилось весной, разыгравшуюся грозу и подъём почти в триста ступеней, и вы поймёте, что я имею в виду, — упоминание лестницы действительно заставило саворина вздрогнуть. – Хуже всего, что малышка почти сразу сильно заболела и нам едва удалось её выходить. К счастью, всё обошлось.

— Но почему вы оставили её здесь? – не унимался Рашми. – Что мешало отправить девочку в приют?

— Даже неловко признаваться, пока Вэйдэ болела, мы к ней очень привязались, — ненадолго лицо настоятеля осветила улыбка, отражая отношение монаха к девочке. – Тем не менее, мы отправляли запросы в ближайшие приюты. Только одно заведение честно ответило, что не рискнёт взять под опеку ребёнка из монастыря Последнего пути. Остальные оказались менее прямолинейны.

— Вот так просто взяли и отказали? – усомнился в словах старика учёный. Он сам вырос в приюте, и, хотя никто в то время не стремился с ним общаться, у него все же остались приятные воспоминания о том месте.

— Вы мне не верите, потому что смотрите на мир глазами саворина, — невесело усмехнулся настоятель. – О связанных тандемом детях всегда хорошо заботятся в раздутом страхе перед гневом драконов.

— Вы говорите так, будто не верите, что драконы не мстят за своих.

— Ключевое слово — «своих», — сделал акцент почтенный монах. Только сейчас они достигли угла клуатра. Но Рашми понял, на что намекал собеседник. – В истории зафиксирован только один случай их разрушительного гнева. Кажется, вы как раз прибыли из тех мест.

Саворину было нечем ответить, но в его голове проскользнула мысль, которую он быстро отбросил, не желая видеть даже малейшей связи. Мысль о том, что недавняя трагедия в алой пустыне Товаруна — следствие той самой мести драконов, случившейся двести лет назад.

— Как бы то ни было, — продолжил настоятель, — я хочу сказать, что низкими расами в той или иной степени управляют предрассудки. Любое упоминание смерти, даже косвенное, расценивают как знамение неудач. Поэтому никто не взял к себе Вэйдэ, и мы решили воспитывать её сами… — не останавливаясь, старик внезапно замолчал, тяжело вздохнул и вдруг признался. – Сейчас мне кажется, что мы зря так поступили. В сравнении с обычными детьми, связанные тандемом действительно особенные: не капризные, любознательные и смышлёные, быстро приспосабливаются, быстро учатся. Их словно не нужно воспитывать, только вырастить. Отдавать такой потенциал в Скользящую академию – чистой воды расточительство.

— Всё вами перечисленное, собственно говоря, и есть результат духовного тандема, — напомнил Рашми.

— О, я прекрасно это понимаю. Но чем ближе время призыва, тем чаще меня посещают неприятные мысли, — старик остановился у малоприметной в тёмное время суток лестницы, ведущей на второй этаж. Жестом показав на неё, он пояснил. – Вам сюда. Напоследок я тоже хотел бы задать вопрос: не желаете стать для Вэйдэ наставником?

Предложение застало саворина врасплох. Оно одновременно льстило и выглядело чем-то диким, ведь связанных тандемом детей было не принято учить помимо грамоты чему-то ещё до призыва в Скользящую академию. Но в то же время не существовало прямого запрета этого делать. Дыхание Рашми участилось, его снова переполняло любопытство. Имеющиеся знания – то немногое, что не способны ограничить правилами и запретами драконы. И если воспитать в саворине менее зависимую личность, каким в итоге будет союз? Да и будет ли вообще? Жаль, что ему не доведётся увидеть исход эксперимента своими глазами. Меж тем, учёный понял ещё кое-что.

— Вы всем саворинам задаёте этот вопрос?

— Да, — не стал увиливать старик. – Многим это помогло скрасить их ожидание. Впрочем, были и те, кто отказался. Я не прошу учить её чему-то конкретному, но, уверен, вам будет о чём ей рассказать, — чуть помедлив настоятель тихо добавил. — И, возможно, кругозор Вэйдэ станет шире.

— Вот как… — задумчиво протянул Рашми. Ученый уже принял для себя решение, но дополнил его одним условием. – Давайте сделаем так: я приму предложение, если завтра с утра открою глаза.

Да, он не мог позволить себе роскошь строить планы на грядущий день. В тот момент саворин по-прежнему думал, что времени у него осталось очень мало.

------------------------------------

Пояснения:

- Тандем (или духовный тандем) случайная ментальная связь между драконом (савором) и представителем низкой расы: человеком, эльфом или гномом (саворином).

- Юванай — ответвление в эльфийском обществе; более детальная информация в пятой главе.


ГЛАВА 2

На следующее утро он действительно открыл глаза, впервые хорошо выспавшись с момента как покинул на корабле западный материк. Никакой качки, никакого жёсткого матраса, никакой экономии воды. Прихоть дракона помотала его по миру, но о своих морских путешествиях Рашми всегда вспоминал с содроганием. Потому понимание, что эта пытка больше не повторится, приносило долгожданное, пусть и омрачённое обстоятельствами облегчение.

Его поселили в комфортных условиях: просторная комната, чьи окна выходили на бухту в стороне от монастыря, удобная широкая кровать, даже камин с креслом имелись, и куча другой мелкой мебели, удачно играющей на ощущении уюта. А вот книг не было. За столько лет в тандеме с Варитэн он привык находиться в окружении тяжёлых справочников, разной толщины пособий и просто разбросанных в творческом беспорядке записей. Без них, вопреки бросающимся в глаза стараниям, комната показалась учёному почти пустой, и вряд ли бы у него получилось как-то изменить атмосферу, выставив на видное место пару потрёпанных томов из собственного скудного имущества. Маленький просчет сильно портил общее впечатление, и Рашми принял решение, что здесь будет только спать, иначе от скуки в кратчайшие сроки сойдёт с ума.

На фоне разочарования предложение настоятеля, которое и так его заинтересовало, выглядело ещё более заманчивым. Высказанное им накануне условие, в свою очередь, не являлось блажью или проявлением характера, напротив, оно представляло собой своеобразную страховку, призванную облегчить совесть саворина при жизни.

«Никогда не давай обещаний, которые не сможешь выполнить», — этому его научили в приюте, и только после гибели Варитэн он в полной мере понял значение некогда сказанной фразы.

Кроме того, оговорка казалась ему поэтически красивой, а потому учёный планировал и впредь добавлять её в отношении событий, приближение которых от него никак не зависело.

Но, к своему удивлению, приступить к исполнению новой роли Рашми смог только через несколько дней. По странному совпадению новоиспеченная ученица слегла с сильной простудой на следующий день после обострения тандема, что стало причиной возникновения неприятных слухов. В стенах монастыря проживало всего-то восемь монахов, тем не менее согласия среди них не было. Одни логически объясняли болезнь стечением обстоятельств, где тревога и душевные переживания наложились друг на друга. Остальные тихо винили в произошедшем новоприбывшего саворина, словно подтверждая слова настоятеля о влиянии предрассудков на низкие расы.

«Всегда проще винить чужака», — будто в оправдание сказал ему мастер-травник.

По правде говоря, Рашми было гораздо комфортнее общаться с эльфом, чем с другими монахами. Как-никак, из низких рас именно остроухий народ стал к драконам наиболее близок, что само по себе порождало у саворинов определенную привычку доверять и тянуться к представителям этого вида. К тому же, именно травник с характерным зубодробительным именем как раз занимался лечением девочки и чаще прочих посещал сад, где все эти дни медитировал сбегающий от скуки учёный. Собственно говоря, именно эльф и рассказал гостю о царящих в монастыре настроениях.

Впрочем, Рашми не задевали слухи, но заставляли всё чаще погружаться в себя. Он и сам не раз ловил себя на мысли, что внезапная болезнь Вэйдэ выглядит в некоторой степени подозрительной. В довесок продолжительные размышления о недомогании девочки заставили его вспомнить, что он тоже сильно заболел сразу после гибели Варитэн. Там, в лазарете среди красных песков, недуг саворина списали на аномальную атмосферу алой пустыни и на шок от крайне болезненного разрыва тандема. И там же, навещая, неулыбчивый друг убедил его покинуть Товарун и «вернуться к корням». Теперь настойчивость эльфа всё сильнее казалась странной. Не менее таинственным выглядел и трагический инцидент в алой пустыне. Рашми крайне размыто помнил, что тогда произошло, хотя он и Варитэн оказались едва ли не в центре событий в буквальном значении фразы, но из их союза каким-то чудом удалось выжить только учёному. Сама же дракон умирала долго и мучительно, переполненная ужасом. По крайней мере, он был в этом уверен. Саворин разделил с ней лишь первые минуты жуткой боли, и дальше его воспоминания обрывались, а последующие попытки пробиться сквозь темноту памяти вызывали лишь рвотные позывы.

«Поверь, так даже лучше, что ты ничего не помнишь, — убеждал его неулыбчивый зануда во время путешествия. – Лично я многое бы отдал за возможность похоронить где-нибудь боль прошлого…».

После того разговора он действительно перестал искать ответы на вопросы о гибели Варитэн, а главное перестал гадать: разорвал ли он в тот день тандем, поддавшись моменту, или оставался с ней до конца, потеряв сознание? В любом случае результат был одинаков, и он легко убедил себя, что ответ ему не так уж и важен. Единственное, что не давало Рашми покоя, была необъяснимая настойчивость друга отправить саворина именно в этот монастырь, потратив на морское путешествие чуть больше месяца. С момента прибытия желание докопаться до истины резко обострилось, словно с него спали невидимые оковы, вот только удовлетворить почти болезненный интерес уже было некому.

«Зачем я здесь?» — снова устало подумал учёный, прежде чем заметил идущую к нему маленькую фигуру.

Сейчас он смог рассмотреть Вэйдэ чуть детальнее, без спешки и душащего любопытства. Мешковатая одежда мало чем отличалась от той, что носили остальные монахи, небрежно завязанные в хвост каштановые волосы, серые глаза и слишком хрупкое телосложение. В то же время он невольно отметил, какие следы оставили на ней обострившийся тандем и болезнь: девочка выглядела бледной, а тонкая седая прядь была едва ли не первым, что бросалось в глаза, невольно заставляя задуматься, что же такого ужасного пережил этот ребёнок? Маленькая особенность неприятным образом роднила их, двух саворинов, разве что в светлых волосах Рашми седина была менее заметна и сочувствия вперемешку с любопытством не вызывала. Впрочем, учёный не без иронии отметил, что с девочкой они похожи не только этим. Чем ближе Вэйдэ к нему подходила, тем медленнее становились её шаги, прямо как у него в день прибытия, что подводило к пониманию: в голове у ребенка сейчас неспокойно. Правда дать волю фантазии он не успел, в определенный момент монастырская воспитанница достала из рукава мешковатой одежды забытый им во время инцидента кинжал для образцов. Рашми едва смог подавить желание вскочить на ноги и отчитать ребёнка, но в последний момент решил быть мягче и остался сидеть на траве.

— Это опасно, между прочим, — старательно скрывая недовольство, произнёс он. – Ты легко могла им порезаться.

— Мастер Верода уже несколько лет обучает меня ботанике, поэтому я знаю, как обращаться с такими инструментами.

То, как девочка нахмурилась в ответ на замечание, красноречиво показывало, что сказанное задело её. Другой ребёнок, скорее всего, поделился бы такой новостью с гордостью, вот только что-то явно грызло Вэйдэ изнутри, похоронив любое желание хвастаться. И это не давало Рашми покоя. Тем временем, будто в подтверждение своих слов, монастырская воспитанница подбросила маленький кинжал невысоко в воздух и, ловко поймав его за кончик лезвия, протянула собеседнику рукоятью вперёд. У неё это получилось так легко и просто.

— Мастер-травник сказал вернуть родун вам, — сухо сообщила девочка.

Принимая инструмент, Рашми испытывал смешанные чувства. Небольшой кинжал, размером всего-то с ладонь, язык не поворачивался назвать оружием. Немного изогнутое обманчиво тонкое лезвие было короче рукояти и к тому же его кончик загибался в виде плоского крючка, а внутренняя кромка специально сделана зазубренной. Кому-то родун казался орудием пытки, но для алхимиков и учёных кинжал действительно являлся лишь удобным инструментом, не прощающим халатного отношения. Он всё ещё хотел отчитать собеседницу за неосторожность, но рискованный фокус восхитил его, и момент был безвозвратно упущен. В действительности Рашми любил наблюдать за подобными трюками, в глубине души завидуя ловким виртуозам. Всё потому, что сам он так не умел, а на его предплечье красовался шрам, как напоминание о безрезультатной попытке научиться чему-то бесполезному. По крайней мере именно в таких словах распекала за ранение недовольная Варитэн. Тем не менее, от внимания учёного не укрылась ещё одна маленькая деталь: всё это время девочка старательно избегала его взгляда. Временами он сам так поступал в неловкие моменты, и в голову Рашми закралась догадка, которая легко объясняла все странности в поведении Вэйдэ, и губы растянулись в довольной улыбке.

— Ты хотела оставить его себе, верно?

Ребёнок мрачно на него посмотрел и, не произнося ни слова, кивнул в ответ. Видимо, остроухий монах, прежде чем отправить вернуть инструмент, отчитал воспитанницу за самоволие. С другой стороны, в незапланированной встрече Рашми увидел замечательную возможность. К тому же, разговор по мелочам вполне может отвлечь девочку от переживаний после обострившегося тандема.

— Что ж, могу тебя понять, — чуть насмешливо произнёс учёный, демонстративно крутя кинжал в руках. Его знакомство с ученицей наконец-то началось. – Рукоять из так называемого морёного эльфийского тополя: не гнётся, не трескается, не скользит при работе в перчатках. Цельная литая форма из шахтёрского сплава… — перечисляя достоинства родуна, он наглядно показывал на каждый названный элемент и не без удовольствия наблюдал, как затравленный котёнок превратился в любопытную сойку, в глазах которой читался тот же интерес, что и у него самого в те времена, когда Варитэн была ещё жива.

– А почему именно «шахтёрский»? – негромко спросила монастырская воспитанница. – Просто слово такое говорящее.

– У гномов довольно скудная фантазия, когда дело касается названий. Они часто наделяют имена буквальным смыслом. Вот потому сплав и «шахтёрский», что из него чаще изготавливают кирки для гномских штолен. Но его главное достоинство в другом. Хочешь расскажу?

Вэйдэ смущённо улыбнулась, несколько мгновений она будто раздумывала, а нужно ли ей это знать, и только затем кивнула. Наблюдая за ребёнком, учёный поймал себя на странной мысли. Возможно, возвращая инструмент, девочка ожидала наказания и от него тоже. Непрошеная догадка испортила ему настроение.

– Можно сказать, что обсуждаемый нами сплав – многовековая гномская мечта, которая исполнилась только на этой планете. К своей удаче, тандем свёл меня с самой необщительной расой Делиш Ден и некоторые её представители в силу возраста любили вспомнить прошлое…

— Поворчать как старики? — осмелела Вэйдэ и села на траву прямо там, где стояла.

— Не совсем, — не удержался от смешка Рашми, хотя сравнение показалось ему удачным. – Просто гномы не умеют работать в тишине. Или о чём-то поют, или что-то рассказывают, если имеется слушатель. Так вот, один почтенный гном, когда принимал от моего савора заказ на этот инструмент, обмолвился, что до экспедиции и «Побега» разработать подобный сплав никак не получалось: то результат выходил крепким, но слишком хрупким, то крайне тяжёлым даже для гномов, то требовал непомерно высокие температуры для плавления. В действительности он озвучил больше претензий и все они говорили об одном: гномы трепетно относятся к тому, что делают, а в особенности к инструментам труда. Потому кирка и молот красуются на эмблеме касты мастеровых. Иначе говоря, на планете, где не было благородных с их точки зрения металлов, сплав, который ранее оставался лишь золотой мечтой, стал для них спасением и предметом особой гордости. Чтобы ты понимала, — учёный снова демонстративно указал на родун и принялся перечислять достоинства, загибая пальцы свободной руки, — он лёгкий даже для тебя, настолько крепкий, что совершенно не тупится, не хрупкий, не гнётся и не слаб перед низкими температурами. Идеальный сплав в глазах всех рас нашей планеты, правда, с двумя существенными недостатками. Первый: по принятой после «Побега» трибуции знаний, любые новые разработки и достижения не могли контролироваться только одной конкретной расой. После длительных споров гномы поделились технологией, но быстро выяснилось, что кроме них никто не может её повторить. Как говорил тот гном: остальным просто не хватает более глубокого понимания металла. Когда он это сказал, у меня было примерно такое же выражение лица, как у тебя сейчас.

Молча слушавшая его с приоткрытым ртом Вэйдэ от удивления даже клацнула зубами и смущённо опустила взгляд. От увиденной картины Рашми невольно вспомнил свой первый месяц в Скользящей академии, в стенах которой даже незначительные факты казались ему безумно захватывающими. Впрочем, с годами его любопытство не угасло, познакомив учёного даже с тем, что не вызывало у Варитэн ни малейшего интереса. Примерно тот же блеск он видел в глазах нежданной ученицы, и от осознания их духовной близости у него потеплело на сердце.

— Второй недостаток сложно таковым назвать, но всё вытекает из контекста: изделия из шахтёрского сплава не поддаются последующей обработке. Иначе говоря, лезвие этого родуна слишком крепкое и его уже никак нельзя заточить. Этот нюанс не особо влиял на изготовления той же кирки, а вот в остальном создавал немало трудностей. Но гномы нашли способ обойти данную проблему, создавая инструменты и оружие по утверждённым проектам изначально с острыми краями.

— Это как? – подала голос Вэйдэ, наклонив голову набок.

— Благодаря особым формам для литья, — увлеченно пояснил учёный, — их делают для каждого заказа индивидуально. Причем продумывается не только форма, но и гравировка, ведь сплав устойчив к кислоте, а также корректируется баланс и вносятся иные изменения. В свою очередь процесс изготовления одного проекта занимает много времени и сил, что соответственно отражается на цене. Гномы, конечно, в таких вопросах без преувеличения лучшие, вот только изделия из шахтёрского сплава сильно дороже своих аналогов из других металлов.

— Значит, саворин в тандеме может позволить себе такой инструмент? – огорошила его вопросом монастырская воспитанница.

— Как бы тебе сказать… — замялся Рашми. Он не хотел рушить мечты ученицы, но и обмануть не мог. Связанные тандемом попросту не умели врать, это шло против их природы. – Всё будет зависеть только от дракона. Чтобы получить что-то, тебе придётся обстоятельно разъяснить савору, для чего оно требуется, а главное – какая от этого будет польза. В противном случае лучше ничего не просить. К сожалению, тандем не так прост, как будут учить тебя в Скользящей академии…

Рашми резко замолчал. Он не мог себе объяснить, почему воспоминания о его постоянных попытках подстроиться под характер и потребности Варитэн начали его раздражать, а кинжал для образцов, будто олицетворение той самой «полезности», неожиданно стал вызывать жгучий дискомфорт и острое желание выкинуть его куда подальше. Может в день своего прибытия он и вовсе не «забывал» родун, а просто стремился избавиться? Ответ будто крутился у него на кончике языка, но словно что-то мешало окончательно его сформулировать. Вместо этого Рашми посмотрел на ученицу и протянул ей инструмент рукоятью вперёд, в точности как она сама некоторое время назад.

— Но… — попыталась возразить девочка.

— А я и не говорил, что заберу его обратно, — он невесело хмыкнул. Тем не менее, когда руки опустели, Рашми почувствовал странное облегчение. – В конце концов, родун мне больше не понадобится. Незадолго до путешествия к алой пустыне Товаруна Варитэн заказала его для меня. Ей надоело видеть и ощущать мои порезы на ладонях после заточки старого инструмента. По крайней мере у тебя таких проблем не возникнет, если будешь обращаться с ним осторожно, без всяких красивых, но опасных трюков, — предостерёг он напоследок и снова ненадолго замолчал, а затем уточнил в надежде, что ребенок отвлечёт его от тяжёлых мыслей. – Хочешь ещё о чем-нибудь узнать?

— Да! – обрадовалась Вэйдэ. — Что такое «Побег»?

В тот момент Рашми ушам своим не поверил, но от удивления не смог произнести ни слова. Его будто ударили по лицу и мир на мгновение перевернулся с ног на голову. Как? Как она могла не знать чего-то настолько простого? Детям объясняют значение «Побега» ещё во время обучения письму, чтобы они научились правильно записывать даты. Неприятная догадка снова посетила его голову: неужели она ничего не знает?

— Прости, давай вернёмся к этому вопросу следующий раз, — кое-как выдавил он из себя, невесело добавив, — конечно, если утром я открою глаза.

И всё же учёный никак не ожидал, что ему будет почти физически больно видеть, как любопытство в глазах ребёнка сменяется разочарованием. Не ожидал он и того, что схватит за руку поднявшуюся с травы девочку, предложив поговорить о другом. В тот день многое пошло вопреки его планам, и за несколько часов, что оставались до ужина, именно Рашми задавал вопросы, а Вэйдэ отвечала, рассказывая наставнику о своём прошлом, озадачивая с каждым произнесённым словом всё сильнее. Чем больше он узнавал о ребёнке, тем чаще его донимали сомнения. Зачем он вообще вмешался в её жизнь? Что мешало ему просто остаться на месте, пребывая в роли простого наблюдателя, покорно ждать смерти и не создавать проблем? Осознание посетило учёного не сразу, будто в насмешку позволяя заниматься самобичеванием. Раньше саворин действительно не стал бы вмешиваться, но трагедия в красных песках всё изменила. В лазарете Рашми рассказали, что неулыбчивый эльф, за два года исследовательской экспедиции ставший ему другом, без раздумий бросился туда, где остальные оказались бессильны, и вытащил учёного из самой гущи событий. Странная история с не менее загадочным финалом. Потом, под конец морского путешествия на другой континент, он все же поинтересовался о причинах столь глупого поступка.

«Да просто так, — раздраженно отмахнулся эльф в тот разговор и ворчливо добавил, — будто мне нужна была причина…».

Рашми не сразу заметил, что слова друга стали ему удобным оправданием. Просто так, вот и всё. Тем не менее, его сомнения не родились на пустом месте. Он по-прежнему видел в девочке родственную душу, словно Вэйдэ рассказывала учёному о ком-то другом, выдавая того за себя. Вот только саворины, как и драконы, не умели врать. Очередная тревожная догадка как удавка затягивалась на шее, мешая дышать. Понимая это, за ужином учёный задал остроухому монаху те же вопросы, что и монастырской воспитаннице и, к своему удивлению, получил те же ответы. По всему выходило, что девочку кроме базовых навыков действительно ничему не учили.

«Не поймите меня неправильно, — подвёл итог мастер-травник, неспешно потягивая чай. – Она ни к чему не проявляла интереса, хотя должна была. В конце концов, саворины разделяют с драконами увлечения, не важно закреплён их тандем или нет. Вместо этого Вэйдэ порой носилась по монастырю, раскинув руки будто крылья. Непременно падала, потому что не смотрела под ноги, поднималась и снова бежала, даже с лёгкими ранами. Потом говорила, что летала вместе с драконом. Пару лет назад она на словах описала мне растение и поинтересовалась его названием. Я расценил это как увлечение и начал её обучать. Уверен, сама ботаника ей совершенно не интересна, похоже связанному с девочкой савору просто нравится любоваться цветами… Что же до наставников, они едва успевали рассказать Вэйдэ о собственной жизни…».

Рассказанное выбивало у Рашми почву из-под ног. Оставшись в одиночестве, он отчаянно пытался понять, почему так отчётливо видит в ребёнке родственную душу, в то время как остальные, в том числе и сама Вэйдэ, будто пытались доказать ему обратное. Здравый смысл твердил учёному, что изменения начались в день его прибытия, с импульсивного вмешательства в судьбу девочки с обострившимся тандемом, но в то же время от него ускользало понимание, что же такого странного он сделал и почему начались перемены. В бытность обучения в Скользящей академии Рашми приходилось видеть саворинов с сильным тандемом и как некоторые из них не справлялись с вызванным им давлением. В таких случаях страдающего спешили напоить кровью другого саворина с закреплённой ритуалом связью. Но что, если донором станет сирота или брошенный? Запрет Варитэн, ограждавший любопытство учёного от монастырей Последнего пути, стал той причиной, почему он не знал ответа. Впервые в жизни Рашми был разочарован в своём драконе, потому что именно по её прихоти всё, что у него оставалось – ничем не подтверждённые догадки, возникающие внезапно и мешающие заснуть. В попытках отвлечься от навязчивых мыслей, он смотрел в потолок, вспоминал трагедию в алой пустыне и неулыбчивого друга, танцующего с киокой во время тренировки. Плавно одни воспоминания перетекали в другие, и вот он снова прокручивал в голове разговоры, которыми эльф скрашивал их совместное путешествие. Прошло ещё немного времени, и саворин вновь сформулировал тот самый, важный для себя вопрос, прерванный криком Вэйдэ в день прибытия.

«Зачем он привёл меня именно в этот монастырь?» — успел подумать учёный и провалился в сон.

Рашми верил, что у всего, что происходит под небом и солнцем, есть соответствующая причина, цель или объяснение. В эту же логику верила и Варитэн, но по какой-то причине она крайне редко напоминала ему, что не всё очевидное находится на поверхности…


ГЛАВА 3

Всю следующую неделю он говорил столько, что неоднократно, в самый неподходящий момент, у него садился голос. Изначально Рашми рассчитывал лишь коротко пересказать ученице историю низких рас, брошенных покровителями на планете, которую сами драконы называли Делиш Ден, и, наблюдая за реакцией, окончательно расставить все точки в собственных сомнениях и понять, в каком направлении двигаться дальше. Но вопреки планам сильно увлёкся, часто отвлекаясь на интересные мелочи из собственного опыта, а также примеры и пояснения, подчёркнутые из редких книг или со слов очевидцев. Как-никак, эльфы, участвовавшие в экспедиции, видели результаты «Побега» своими глазами, двести лет для них недостаточно большой срок, чтобы забыть.

В то же время, за пролетевшую неделю учёный невольно переосмыслил всё, что знал, без подавляющего присутствия Варитэн. «Не зацикливайся на этом… Не принимай те слова на веру… Тебе это не нужно…» — подобными фразами обычно небрежно отмахивалась дракон и, каким бы сильным не было сожаление, ему приходилось покорно хоронить своё любопытство и те результаты, которые оно приносило. В определенный момент Рашми поймал себя на мысли, что даже рад разлучившей их смерти, но, испугавшись, заставил себя отбросить её. И всё же она продолжала ярко блестеть в тёмном уголке сознания до самого конца.

Не зная, как лучше подойти к порученному делу, новоиспеченный наставник отчего-то постоянно забывал, что его ученица, как и он сам, являлась савориной и легко поймёт даже впервые услышанное, невзирая едва ли не на полное отсутствие знаний о мире, главное, что знания имелись у её савора. Таковы были положительные стороны духовного тандема, непонятные корни которого они с Варитэн изучали из любопытства, параллельно другим проектам. Вот только Рашми упорно видел в девочке только ребёнка, пытаясь придумать что-то попроще, потратив несколько часов перед сном на раздумья. Но в итоге, отбросив намеченный план, начал сильно издалека и не с самого простого. Со звёзд: что рядом с некоторыми из них есть подобные Делиш Ден планеты, где зародилась жизнь или только могла зародиться. «Или уже никогда не сможет», — мрачно добавил он и быстро продолжил, пресекая любые вопросы. Каждая звезда образовывала свою систему, будто очерчивая территорию, и у каждой имелся пусть не уникальный, но отличительный энергетический след, сигнатурное излучение, благодаря чему магия в сформированных системах всегда чем-то отличалась: где-то незначительно, а где-то – необъяснимо сильно, порой создавая непредвиденные трудности.

— Да, магия рождается от звёзд, — с улыбкой пояснил учёный, отвечая на вопрос Вэйдэ о взаимосвязи. – А вот различия в самой магии называют течением. Благодаря рекомендации из Скользящей академии, мне довелось побывать в одной из Рощ Ферры, так эльфы называют свои исследовательские общины. Там я и узнал, что в большинстве звёздных систем можно пользоваться магией нескольких течений, если они не противоречат друг другу, просто одно из них будет доминировать над остальными. Но есть исключения, и наша планета, — он театрально развёл руками, — хороший тому пример. Дело в том, что здесь особенно сильно Воплощение, почти полностью подавляя другие течения. Иначе говоря, привычная для участвовавших в экспедиции магия формул и ритуалов Плетения в этой звёздной системе не работала…

Увлечённый примером, Рашми вынужденно опирался на чужие слова. Вэйдэ никогда не узнала бы о подобном из книг. Прибывшая на орбиту планеты экспедиция титанидов оказалась не готова к такому повороту, что сильно усложнило высадку, но, к удивлению, облегчило первый контакт.

— Варитэн рассказывала мне, что это было фееричное зрелище, — усмехнулся учёный, подняв взгляд к небу, словно хотел увидеть там подтверждение собственных слов или хотя бы летящего дракона.

Их встречи проходили в саду, чтобы было проще уследить за временем и насладится хорошей погодой. В такие моменты монастырь казался пустым, словно кроме двух саворинов в нём никого не было: безлюдный клуатр, некоторые колонны которого оплетал вьюнок с красивыми листьями, цветочные горшки, растравленные в углах сада, и давящая тишина — ни стрекота насекомых, ни шума листвы.

— Она тоже была очевидцем? – осторожно уточнила Вэйдэ. На её скрещенных ногах лежал широкий деревянный поднос из монастырской трапезной, служивший ей во время занятий заменой стола и облегчая конспектирование.

— Да, — он неохотно оторвался от блекло-лазурной глади с редкими облаками, — и входила в число тех молодых драконов, на кого красота чужой магии произвела сильное впечатление, став для них зерном желания познавать и учиться. Она рассказывала, что титаниды искали ответы и привезли с собой энергию своих звёзд, чтобы их сложные механизмы продолжали работать. А также низкие расы, как помощников в достижении цели.

— А какие ответы они искали? – не унималась девочка, умудрившись задать вопрос, из-за которого повисла неловкая пауза.

— Я не знаю, — наконец-то признался Рашми, а монастырская воспитанница даже вздрогнула от удивления. – Я действительно не знаю, ведь очарованных нежданными гостями драконов не интересовала причина прибытия, а вот после «Побега» любые возможные ответы и оправдания потеряли в их глазах ценность. Мне об экспедиции и вовсе друг из эльфов рассказал, но удовлетворять моё любопытство он тоже не особо стремился. Упомянул только, что цели экспедиции себя не оправдали, — учёный с сожалением вздохнул и вдруг лукаво улыбнулся. – Поэтому вот тебе первый совет: если на твоём жизненном пути встретится эльф-лоялист, не совершай мою ошибку – не проявляй неуместную скромность и будь настойчивее. Их потому и называют лоялистами, ведь они продолжают хранить верность титанидам. Таких всегда интересно слушать.

— Вот только у них вряд ли на лице написано, что они лоялисты, — фыркнула монастырская воспитанница, но наставник никак не отреагировал на упрёк в голосе ребёнка.

— Верно. Тем не менее, распознать их можно: такие эльфы отстраняются от общества себе подобных, не участвуют в собраниях или празднованиях, могут резко поменять мировоззрение. К примеру, мой друг утверждал, что он — юванай, но предпочитал кочевать по базам Стражи, а не обосноваться где-то в обширных лесах Фе;рры.

— А мастер Верода..? – ухватилась за догадку Вэйдэ и ей даже не пришлось полностью озвучивать своё любопытство.

— Не лоялист, — последовал предупреждающий ответ, будто учёный давал ученице второй совет: не донимать травника неуместными вопросами.

Плавно рассуждения Рашми от титанидов перетекли к драконам. И снова ему пришлось говорить чужими словами. Величественные рептилии во время первого контакта воспринимались как очень молодая раса, почти как дети, любопытные и капризные. У них не было ничего, что могло бы послужить наглядным примером развития: ни орудий труда, ни технологий, даже примитивных, только язык и подобие письменности. По крайней мере так рассуждали титаниды, а вместе с ними и низкие расы, разделяя мнение покровителей. Не удивительно, что просветлённые головы быстро посетила мысль использовать доверчивость туземцев. Так были достигнуты договорённости, результатом которых стало строительство исследовательских комплексов, Иллаке;ш и Вулфа;т, чьи формы и размеры больше напоминали крепости с высокими башнями и неприступными стенами, а также постепенное расселение низких рас по континентам планеты. Именно в то время эльфы взяли на себя роль посредников между любопытными драконами и вечно занятыми титанидами. Единственное, о чём Рашми предпочёл не рассказывать, были его подозрения, зародившиеся после очередного разговора с неулыбчивым занудой. В конце концов, никто так и не ответил ему, что конкретно изучали в этих «крепостях».

Впрочем, нежданные гости из других звездных систем также быстро поняли, что хозяева планеты не столь просты, как сперва показалось. Продолжая жить в пещерах, драконы бессознательно пользовались магией Воплощения, благодаря чему удивительным образом легко изменяли и собственное тело, и мир вокруг под свои нужды, чего так и не добились использующие только Плетение титаниды. Так драконы показали тем, кто привык учить, что развитие от вида к виду может сильно различаться.

— Другими словами, им не нужны были технологии для выживания, — подвёл итог учёный.

— Но почему титаниды не стали использовать Воплощение? – уточнила девочка, отрываясь от записей.

— Скажем так: возможно, они имели слабое представление об этом направлении магии, а возможно их что-то ограничивало. Но мы и сами не особо далеко от них ушли, а ведь с первого контакта прошло больше двухсот лет, — наблюдая, как хмурится его ученица, Рашми пояснил. – Ярким примером может послужить второй облик драконов: у них он есть, а у нас – нет. Современные маги разве что могут подправить себе внешность. Объяснение этому весьма простое: представители низких рас очень зависимы от того, что видят и помнят, и попросту не в состоянии представить себя в другой форме. Изменить цвет волос или глаз, сгладить черты не сложно, но что-то более значимое…

Он не стал заканчивать мысль, лишь развёл руками и покачал головой. Но в действительности Рашми специально утаил от ученицы кое-что важное: среди низких рас были попытки обрести вторую форму и все они заканчивались одинаково – сумасшествием рискнувших вперемешку с увечьями.

— Тем не менее, — продолжил учёный, — до прибытия титанидов у драконов тоже была только одна форма: большая, тяжёлая, обманчиво неповоротливая, порой с крыльями, а порой – нет. Любые недостатки они компенсировали при помощи магии, да так виртуозно, что даже не задумывались над самим процессом. Когда я спросил Варитэн, как ей удаётся удерживать тело в момент зависания, она так забавно удивилась… — Рашми даже рассмеялся, вспомнив её выражение лица. – И вот после первого контакта всё изменилось. Эти величественные рептилии научились принимать вторую форму, такую же высокую, как и у титанидов, но с преобладающими звериными чертами. К слову, как раз из-за большой разницы в росте окончательно укоренилось разделение на высокие и низкие расы.

— И никто не обиделся? – усмехнулась Вэйдэ, а он не сразу нашёл, что ответить.

— Может быть гномы, — пожал он плечами, невольно вспоминая, насколько нелегко общаться с коренастым народом. – И всё же, в таком разделении нет дискриминации, просто констатация очевидного…

Рашми снова замолчал, будто засомневался в собственных словах. К сожалению, у сомнений в сказанном имелась причина, которая за века сосуществования стала обыденностью и считалась как данность. Драконы могли принять любой облик, но после «Побега» продолжали возвышаться над брошенными низкими расами, как это делали титаниды, хотя подражать им уже не было нужды. В тот момент он невольно задумался, а так ли правдивы его слова? Неулыбчивый друг учёного после случайной встречи с Варитэн, как-то упомянул, что во вселенной драконы совершенно не уникальны, а потому возведённая в культ драконья гордость не стоила того, чтобы сотрясать её упоминанием воздух. Он даже невесело рассмеялся, сравнивая их с людьми, которые на некоторых планетах тоже считались естественно-эволюционным видом. Но то, как увлеченно эльф рассказывал о крылатых рептилиях своей родины, какой мерзкий, собственнический у них проявлялся характер и насколько плохо они уживались с соседями, ввергло учёного в замешательство. Ему было сложно поверить в обрисованную картину, будто друг над ним подшутил и познакомил со злой сказкой.

«Но Варитэн не такая», — убеждал себя саворин.

Тем не менее, тот разговор долго не выходил у Рашми из головы, подталкивая его внимательнее присмотреться к своему савору и её окружению в надежде убедиться в ошибочности слов эльфа. Драконы редко собирались в большом количестве в одном месте. Настолько редко, что среди связанных тандемом блуждала поговорка: «Всю стаю можно увидеть только в Гнезде». Экспедиция в алую пустыню Товаруна стала одним из немногих исключений из этого негласного правила, а потому встретить среди всевозможных палаток двух беседующих драконов было чем-то привычным. Но однажды, уже после встревожившего его разговора, Рашми стал свидетелем ещё более редкого зрелища – почти ссоры между двумя представителями высокой расы. В тот день он искал Варитэн по пустяковому вопросу и застал её, распекающую собеседника в той же спокойно-холодной манере, что и его самого за ошибки по неосторожности. Делала она это на скользящем, языке драконов, а потому в исследовательском лагере суть её слов понимали только единицы.

«… Сколько же раз мне нужно тебе говорить: прекрати прислушиваться к своему саворину, — не повышая голоса, говорила она, протестующим жестом не позволяя другому дракону чем-то возразить. Немного уступая Варитэн в росте, в тот момент её собеседник, будто под непомерной тяжестью причитаний, казался ещё меньше. – Ты быстрый и без духовной связи, поэтому вспомни о гордости и огради себя. Парящий не должен прислушиваться к камню… Пойми уже наконец, это они должны быть благодарны, а не мы. Они должны нам помогать, а мы – лишь направлять. Поэтому прекрати внимать саворину, иначе тандем погубит тебя… В конце концов, высокий никогда не может стать парой низкому, а значит их единственный удел – быть покорным инструментом, от которого можно избавится, как только он перестанет быть удобным…».

Рашми терпеливо стоял и слушал нравоучения до конца, хотя едва ли не каждое слово оставляло болезненные раны, а затем молча смотрел, как Варитэн безразлично проходит мимо него. На полузвериных лицах драконов никогда не читались эмоции, но в тот момент учёному показалось, что его савор недовольна им без причины. Это в довесок порождало душащее чувство обиды, заставляя лишь беспомощно сжимать кулаки. В то же время второй дракон, не произнося ни звука, наблюдал за ним, будто оценивал выдержку, после чего развернулся и ушёл.

«Но это же Варитэн, — убеждал себя саворин, глядя на удаляющуюся спину. Незамысловатая мантра и раньше помогала ему смягчить едкую досаду. – Это Варитэн, она требовательна… Это Варитэн, ей лучше знать… Это Варитэн, ей можно…».

Вспоминая оправдания, Рашми почувствовал себя мерзко. Заискивания перед драконом больше не казались ему чем-то нормальным, напротив, теперь все его действия выглядели глупо. А обида, так старательно подавляемая в тот день в полевом исследовательском лагере, снова сжимала горло, мешая нормально дышать.

Неожиданное прикосновение к руке заставило учёного вынырнуть из трясины воспоминаний. Он вздрогнул и с удивлением обнаружил, что Вэйдэ сидит на коленях прямо перед ним, тонкие пальчики сжимают его ладонь, а в детских глазах отражалась необъяснимая тревога.

— Наставник, с вами всё в порядке? – дрогнувшим голосом спросила она, порождая в нём непонимание происходящего.

— А что-то уже успело произойти? – как можно беззаботнее поинтересовался Рашми и улыбнулся, накрыв свободной ладонью сцепленные руки. Казалось, ответный вопрос успокоил ребёнка.

— Вы долго смотрели в одну точку и ничего не говорили, — пояснила Вэйдэ, а учёный только рассмеялся, потому что не видел в собственной задумчивости повода для переживаний.

— Прости. Видимо, я снова слишком глубоко погрузился в себя…

К его удивлению, объяснение заставило монастырскую воспитанницу нахмуриться и отвести взгляд. Она хотела рассказать наставнику, что не всё так легкомысленно просто, что видела в его оцепенении тревожные знаки, но к горлу будто подступил ком, не позволяя произнести ни слова. Ком, наполненный неприятными воспоминаниями. Мастер-травник неоднократно ей говорил звать кого-то из взрослых, когда гости, сами того не понимая, надолго замирали, словно спали с открытыми глазами.

«Запомни, Вэйдэ, — наставлял её эльф, — никогда не пытайся разбудить наших гостей. Такая как ты, — интонацией выделил он, — ничем им не поможешь, только сделаешь хуже».

Девочка прекрасно помнила, с каким ужасным криком выходили саворины из оцепенения, как у некоторых открывались странные раны, будто нанесённые изнутри, а часть захлёбывалась кровью. Наверно, будь она обычным ребенком, увиденная агония непременно возвращалась бы кошмарами, но неприглядная на первый взгляд картина для монастырей Последнего пути была обыденностью. Вэйдэ как и остальные монахи равнодушно смотрела на мучения тех, кого больше не поддерживал тандем. За короткое знакомство она не успевала ни к кому привязаться, а саворины в свою очередь видели в ребёнке лишь возможность исповедаться напоследок в своих ошибках и сомнениях, ничего не привнося в её крошечный мирок и не оставляя в память о себе даже имени. На фоне этих брошенных и осиротевших Рашми в глазах девочки был другим, но стоило лишь представить, как лицо наставника искажается от боли, как он истошно завопит, и ей стало страшно. Она не могла себе объяснить, почему отложила в сторону импровизированный «стол», почему тихо, будто действительно опасаясь разбудить, перебралась ближе к учёному, а главное – почему вопреки запрету вцепилась в мужскую руку. Зато стоило ему улыбнуться, и Вэйдэ ощутила облегчение. Такое с ней происходило впервые, от потока эмоций в носу защипало, а глаза заслезились. Тем не менее, пряча от наставника слёзы, девочка невольно сравнивала всех саворинов, прибывших на её памяти в монастырь, и приходящие на ум выводы обескураживали: к этому моменту у Рашми должен был случится хотя бы один приступ, но он оставался на удивление весел и бодр, отчего никак не верилось, что скоро его не станет.

По стечению обстоятельств, схожие мысли донимали и остальных служителей монастыря, особенно эльфа. Остроухий монах изначально посчитал саворина приятным собеседником, но с каждым наступившим утром, когда тот с улыбкой приветствовал всех в монастырской трапезной, в нём крепли сомнения. Сперва о принадлежности человека к связанным тандемом, но дошедшие незадолго до его прибытия документы не могли врать: Рашми Вендрош «Серый» действительно осиротел во время исследовательской экспедиции в алой пустыне Товаруна. Затем о том, что тандем убивает учёного, ведь ещё ни один из гостей монастыря не прожил в его стенах дольше недели. Мающиеся от скуки и рутины монахи уже начали шептаться о чуде, но эльф, оберегая мрачные тайны обители, знал больше остальных, и аномалия в лице одного человека с каждым новым днём казалась ему опасным прецедентом. Эта мысль так часто появлялась в голове, что следом за ней неизменно возникало желание плюнуть на результат и тихо убить саворина. Тем не менее, кое-что всегда удерживало травника от решающего шага. За двенадцать лет все обитатели монастыря и правда привязались к подкидышу, и эльф не стал исключением, заботясь о ребёнке во время сезонных болезней и обрабатывая ушибы, но, будучи по мировоззрению аюрнай, он своеобразно проявлял симпатию к Вэйдэ. Каждый день тайком наблюдая как монастырская воспитанница внимательно слушает рассказы учёного, эльф испытывал двоякое чувство. С одной стороны, монах завидовал человеку, которому удалось наконец-то разжечь огонь любопытства в детских глазах. Остроухого же просто раздражала сама мысль, что это получилось у чужака, а не у него самого. Но в то же время он был искренне благодарен Рашми за возможность сохранить лицо, пусть и считал, что саворин учит девочку не тому. Наблюдая за Вэйдэ годами, травник был твёрдо уверен: знание истории или законов низких рас ничем не помогут ей в жизни. Как-никак, зачем девочке широкий кругозор, если она даже не будет пытаться увидеть что-то дальше дозволенного драконом и безропотно примет любое его решение? Такая судьба ждала всех связанных тандемом, и он откровенно не верил, что монастырская воспитанница станет исключением.

Уверенность в бессмысленности занятий окончательно испортила эльфу настроение, а вереница тёмных, почти липких мыслей порождало сильное желание отмыться от грязи. Именно потому в тот день монах спешно бросил свой наблюдательный пост и не застал картины, так напугавшей ребёнка.

------------------------------------

Пояснения:

- Аюрнай — ответвление в эльфийском обществе; более детальная информация в пятой главе.


ГЛАВА 4

Спустя пять дней с начала обучения он проснулся от настойчивого стука. Раздражённый, голый по пояс, кое-как доплётшийся до двери Рашми почти сразу пожалел, что поленился потратить время на поиски одежды, как того требовали старые законы, которые пусть и изменялись от поколения к поколению, зато сохранились за столетия.

В ту ночь ему снились очень странные сны, казалось бы и не кошмары, вот только он несколько раз просыпался и буквально сразу засыпал. Ему грезилась алая пустыня, рассекающий её высоченный улей, какие-то странные коридоры, явно построенные не кем-то из низких рас и где было тяжело дышать, а ещё чей-то голос. Но разбудивший саворина стук всё испортил! Ситуация в целом сильно раздражала, подобно вырванным последним страницам из книги, он хотел увидеть, что произойдёт дальше, а не мучиться сомнениями, будто остался в шаге от правды. Своё недовольство учёный собирался излить на нежданного гостя, однако им оказалась Вэйдэ. Мгновенно ярость Рашми куда-то делась, туда же отправились и обрывочные воспоминания о сне вместе с желанием узнать больше.

И одновременно с тем он понял, в каком находится виде, почувствовав укол неловкости вперемешку с беспокойством. Вот только скандала о домогательстве* не хватало в стенах монастыря! Отчего-то ему было сложно отогнать мысль, что картину стоящего на пороге ребенка и голого по пояс мужчины воспримут исключительно с неприглядной стороны, пусть в отношении связанных тандемом любые инсинуации абсолютно беспочвенны. Иронии в ситуацию также добавляло и то, что он чувствовал перед ребёнком сильную вину. Ещё и суток не прошло с их последнего урока, где саворин наговорил много лишнего, чего не стоило вообще затрагивать в беседе со связанным тандемом. Тот разговор оказался долгим и сумбурным, потому что в глазах учёного одни решения проистекали из других и невозможно было объяснить что-то конкретное в отрыве от остального.

Он в привычной увлечённой манере начал сильно издалека, часто говоря словами друга, ведь учебники истории или умалчивали о раннем периоде расселения, или навязывали уж слишком разные трактования от книги к книге. По словам неулыбчивого зануды, общество, чьё единство сохраняли титаниды, после исчезновения покровителей быстро погрязло в разногласиях. Положение дел усугубляло и то, что технологии высокой расы, альтернатив которым больше не имелось, без грамотного обслуживания постепенно выходили из строя, не хватало знаний и навыков в определённых областях, а главное – не хватало рабочих рук.

— … Но тяжёлые препятствия всегда закаляют дух, — вдохновенно рассказывал Рашми ребёнку. – Нашим предкам очень повезло, что драконы снисходительно отнеслись к брошенным видам и принципиально не вмешивались в их дела, будь то конфликты или просто помощь, считая за благо одно лишь нежелание истребить тех за ошибку титанидов. Как намекнул мне друг, благодаря этому остальные сейчас менее зависимы от крылатых рептилий, чем когда-то от высоких покровителей. Но в то же время ты, я и подобные нам остаёмся исключением из данного утверждения… — он на мгновение замолчал, понимая, что ненамеренно сболтнул лишнего, правда, ученица не заметила в его словах скрытый смысл, что позволило учёному плавно сменить тему. Что такое тандем ей предстоит узнать в Скользящей академии. — Также тебе стоит знать: пока низкие расы оставались единым обществом, ставя перед каждым цель всеобщее выживание, были приняты комплексы законов, часть из которых соблюдается по сей день. Они были названы трибуциями.

— Это потому, что низких рас тоже три? — на мгновение оторвалась от записей девочка.

— Не совсем, — усмехнулся Рашми. – Впрочем, я тебя понимаю: вполне созвучно и даже поэтически красиво, но в основе лежит человеческая трактовка этого слова, а именно – гражданский налог. Иначе говоря, то, что ради общества должен был отдать каждый. Позже, когда единство затрещало от разногласий по швам, низкие расы разделились. По всей планете образовались обособленные общины, которые, разрастаясь, стали называться округами. Все они поддерживали трибуции, хотя и трактовали их по-разному, что во времена позднего расселения нередко приводило к затяжным конфликтам между фракциями. Вообще второй период до жути переполнен нюансами, одним из которых стало создание триединого совета.

— Это потому, что низких рас всё ещё три? – с лукавой улыбкой повторила перефразированный вопрос Вэйдэ.

— Именно так, потому что три, — не стал отрицать учёный, отчасти заразившись детским весельем. — Он существует до сих пор, и у него на эмблеме составной трёхцветный треугольник. Дата его создания совпадает с окончанием первого конфликта в период позднего расселения, который в плохом ключе сильно повлиял на последующие взаимоотношения людей и гномов. Благодаря чему родилась поговорка: «Обиженный гном любому заломит цену втридорога», — усмехнулся он, но затем его лицо стало серьёзным. – Впоследствии совет взял на себя обязанности мирового надзирателя, вмешиваясь в распри и решая чужие проблемы, хотя первопричина его создания была исключительно нейтральной – принять трибуции как мировое право, что будет стоять выше законов любых территориальных образований. Как-никак, выживание до сих пор считается приоритетной задачей низких рас. Довеском в дальнейшем совету приходилось решать конфликты на почве оскорблений и другие проблемы.

— Но, — вдруг подала голос Вэйдэ, — это же не имеет никакого смысла. Обиды обидами, но зачем было разделяться, если потом отделившиеся группы все равно договаривались следовать одним законам? Ради чего такие сложности, если можно было разбрестись по планете, оставаясь единым обществом?

— О, какие правильные вопросы, — довольно протянул Рашми и рассмеялся. – К сожалению, в книгах четкого ответа ты не найдёшь, самое большее – неподтверждённые предположения. Но мой друг рассказывал, что к концу раннего периода расселения, а это где-то первые пятнадцать лет после «Побега», начали возникать так называемые культы личности, когда вокруг конкретной персоны формировался преданный круг единомышленников. Причем мой друг не смог мне объяснить, благодаря чему так происходило. С его слов никто из этих лидеров вообще не обладал достаточными качествами и харизмой, чтобы так фанатично за ними следовать. Мистика, да и только. Тем не менее, эти странности напрямую влияли на основные конфликты того времени, которые рождались лишь из нежелания одних принимать мнение других. Низких рас и сейчас недостаточно много, чтобы грызться за территории. Но это не означает, что нужды в военных формированиях не имелось, — он ненадолго замолчал, с досадой понимая, что слишком сумбурен в своём рассказе, но отступать уже было некуда. – Примерно полгода спустя после «Побега» начали возникать странные явления, которые подобно культам личности плохо поддавались объяснениям. Их назвали аномалиями воплощения, и первое приняло форму плотного тумана, перекрывшего все возможные пути к брошенному комплексу Вулфат, и те, кто в него входил, назад не возвращались. Вообще стоит оговориться, первые примерно двадцать лет аномалии оставались проблемой исключительно Сабертии, именно на промерзлых землях северного континента впервые начали появляться новые для этой планеты, зато знакомые низким расам виды существ и животных. Впрочем, объявлялись и незнакомые, но это не создавало для остальных территорий особых проблем, ведь порождения воплощения не покидали континент.

— А для самой Сабертии? – уточнила Вэйдэ, ей удивительным образом удавалось задавать правильные вопросы. Это вызывало у саворина чувство гордости.

— Создавало и немаленькие, — признался Рашми и тяжело вздохнул, — вот только тем, кто перебрался в тёплые края, были безразличны трудности севера.

— Но… — удивилась монастырская воспитанница, — разве это не противоречит трибуциям?

— И да, и нет, — учёному было сложно объяснить детали, не прочитав при этом целую лекцию. – Как я уже говорил, основные конфликты того времени проистекали из нежелания принимать чужое мнение. Преобладающая часть общества, если верить словам моего друга, сильно разочаровалась в титанидах: одних переполняла обида, другие стали испытывать к бывшим покровителям сильную ненависть, третьи отнеслись к «Побегу» по-философски, как к очередному жизненному повороту. Меньшинство продолжало верить в то, что экспедицию не бросят и за ними вернутся. Именно их называли лоялистами и буквально вынудили осесть подальше от остальных. Естественно, это не способствовало дальнейшим хорошим отношениям, но отделившиеся группы лоялистов тоже продолжали жить согласно трибуциям, просто кое-как справлялись своими силами, не просили ни у кого помощи и не помогали в ответ. Вот такой холодный нейтралитет.

— Но если они отделились, — Вэйдэ снова ненадолго отвлеклась от записей, чтобы посмотреть на наставника, — тогда, где эти группы жили?

— Жаль, карты под рукой нет, — негромко проворчал учёный. – При титанидах были построены не только исследовательские комплексы, но и четыре крупных портовых города для коммуникации между континентами, потому что Иллакеш возвели в самом центре пустыни Товаруна, а Вулфат – в самой холодной точке Сабертии. Добираться как-то нужно было, ведь магия перемещения титанидов, основанная на ритуалах и символах, на этой планете без энергии Плетения не работала. Как мне рассказывал друг, времена первого контакта были сопряжены с определёнными трудностями. Так северная Сабертия обзавелась Вотэри;мом, восточный Римуш – Ка;рдией, на южной Ферре построили О;сву, а на западном Товаруне – Тартана;й. Именно благодаря вынужденно отделившимся группам перечисленные мной города сейчас называются великими портовыми, потому что лоялисты заботились и сохранили защитные технологии титанидов, пусть и не все… — он ненадолго замолчал, вспоминая, как впервые увидел в действии сумеречную вуаль. Зрелище произвело на него сильное впечатление. – Мир полон разных чудес, Вэйдэ, и если однажды попадёшь в Осву – поймёшь, о чем я говорю.

— Если вы закончили придаваться воспоминаниям, наставник, — наигранно строго сказала монастырская воспитанница, — то вернитесь к аномалиям воплощения.

— Смотрите-ка, кто проявил характер, — хохотнул Рашми, а девочка, покраснев, смущённо улыбнулась. Но в то же время он был рад, что ученица перестала просто плыть на волне его рассказа и наконец-то начала озвучивать свой интерес. – Современные учёные выдвинули теорию, что аномалии воплощения – это проявление коллективного бессознательного. Не все согласны с подобным предположением: с одной стороны, оно легко объясняет обнаружение именно знакомых видов, парнокопытных разных мастей, грызунов и хищников, а с другой — совершенно не даёт ответов на остальные вопросы, в том числе почему также появлялись неизвестные монстры и животные. Но главным недостатком теории по-прежнему остаётся отсутствие обоснования, почему первые аномалии возникали только на территории Сабертии, а спустя два десятилетия – уже и на других континентах с меньшей частотой появления.

Саворин не ожидал, что занимательная в корне тема, будоражившая любопытство в более ранние годы, сейчас испортит ему настроение. Отчего-то стало неприятно говорить о просчётах коллег по ремеслу, пусть их с Варитэн изыскания находились далеко от изучения магии. Учёный в определенный момент почувствовал беспокойство, будто говорил ученице не то, обманывая чужими словами, но легкомысленно приписывал сомнения страху разочаровать ребёнка, который не видел даже того, что творилось за стенами монастыря.

— Как видишь, у теории много недостатков, — продолжил Рашми после короткой паузы. – Но последние несколько лет она не теряет популярности, правда в основном благодаря пополняющимся тезисам и открытиям в области течения Воплощения. Можно сказать: для низких рас фантазия стала главным врагом и помощником. Тем не менее, тебе никто не даст чёткого ответа, что такое аномалии воплощения.

— А вы бывали в Вотэриме, наставник? – неожиданно поинтересовалась Вэйдэ, но учёный вздрогнул от вопроса. И пусть в нём не было ничего волнительного, дыхание Рашми участилось, будто телу не хватало кислорода.

— Я… я много читал о северном континенте, пока Варитэн не видела, — саворин выдавил из себя кривую усмешку, пряча за ней мимолётное смятение. – К сожалению, у подобных нам с тобой нет возможности там побывать, и книги – то немногое, что может удовлетворить наш интерес, — он поймал удивлённый взгляд ребёнка и пояснил. – Всё дело в драконах, они считают Сабертию проклятым краем и, образно говоря, облетают её по широкой дуге. При жизни мой савор не особо горела желанием отвечать на вопросы о северном континенте, но обмолвилась, что там когда-то жила стая упрямцев, которых погубили mall’skhism и титаниды.

— Мне плохо знаком скользящий, — призналась монастырская воспитанница, пряча взгляд, словно наставник мог её упрекнуть.

— Не переживай, у этой идиомы нет прямого перевода, но драконы пользуются ею, когда нужно коротко описать цикличное повторение чего-то плохого. Хотя я больше уверен, что тебе интереснее, при чём тут титаниды. Верно? – в ответ Вэйдэ активно закивала.

Рашми хотел было улыбнуться, разрядив серьёзную атмосферу, вот только у него никак не получалось. Раньше, когда молодой саворин читал о северном континенте, в собственных глазах он оставался сторонним наблюдателем, но сейчас его посетило нарастающее и оттого пугающее чувство сопричастности, как будто внезапно стал очевидцем далёких событий, о которых только собирался рассказать. Разум твердил, что подобное невозможно, ведь прошло более двухсот лет, и его там попросту не могло быть. Ведь он всего лишь человек, пусть и связанный тандемом, он столько бы не прожил. В то же время казалось: стоит закрыть глаза, как в воспоминаниях появятся и улицы Вотэрима, на которых ему никогда не доводилось бывать, и заснеженные пейзажи, и укутанная туманом гора вдалеке. Диссонанс грозил порвать его рассудок на части, и единственное, что в тот момент успокаивало учёного, не позволяя сойти с ума, была сидящая рядом девочка с горящим от любопытства взглядом, так похожая на него самого.

— Знаешь, — несколько неуверенно начал Рашми, но стоило взгляду зацепиться за собственные руки, как волна сильного раздражения накрыла саворина с головой. Что-то в нём желало высказаться, и пусть это было совершенно не то, что стоило говорить связанного тандемом ребёнку. – Драконы верят, что титаниды виновны в гибели инеистой стаи, рептилий-альбиносов, чьё гнездо находилось где-то среди горных массивов Сабертии. У них не было ни доказательств, ни опровержений – они просто верили в собственную правоту, и этого оказалось достаточно, чтобы вершить самосуд. Так Иллакеш пал под гневом высокой расы, — он даже не заметил, как речь с каждой фразой становилась торопливее и злее, как ладони сжались в кулаки, а лицо исказилось гримасой. Зато все эти изменения в наставнике видела Вэйдэ, но и она оцепенела от резких перемен. – Крепость буквально вплавили в пески пустыни потоком огня целой стаи, а спустя полвека на месте «захоронения» тот же песок начал менять цвет на алый. Красивое и зловещее зрелище. Любой, кто подходил к нему близко, чувствовал слабость, прикоснувшись – нарастающую тревогу. Шли годы, и странное явление росло, поглощая пустыню, пагубный эффект становился тяжелее – даже драконы теряли там сознание. Вот только за импульсивный поступок одних теперь расплачиваются все... Поразительное лицемерие, они позволяют низким расам изучать алую пустыню в надежде найти чудесное решение, и даже не дали явлению названия из суеверного страха.

— Наставник… — взяв себя в руки, позвала учёного девочка, только он как будто её не слышал, продолжая свой монолог уставившись в одну точку.

— Возможно, та же участь ждала и Вулфат, но предрассудки драконов, что называется, уберегли комплекс. С другой стороны, те же предрассудки давали крылатым рептилиям удобное оправдание не вмешиваться в дела севера, когда аномалии воплощения и порождённые ими монстры стали для Сабертии масштабным бедствием, — Рашми ненадолго замолчал. Он словно остановился после бега: в горле першило, грудь ходила ходуном от участившегося дыхания, а виски словно кто-то сдавил. Когда саворин продолжил, его речь снова звучала размерено, но менее пугающей она не перестала быть. – Тяжёлые препятствия всегда закаляют дух. За двести лет население Вотэрима привыкло жить в противостоянии с кем-то: и с союзниками, и с врагами. Так была построена Стена, протяжённое фортификационное сооружение, сдерживающее набеги самого разного зверья и защищающее великий портовый город. Уникальный опыт северного континента приобрёл разные формы, но самая известная и востребованная до сих пор остаётся немногочисленная синтагма егерей – отряд из людей и эльфов, способных противостоять появляющимся монстрам и аномалиям воплощения даже в одиночку. Когда мировые законы были приняты и вступила в силу одна из доктрин трибуции защиты, были основаны Стражи – глаза, уши и кулаки триединого совета. Ирония и ещё один акт лицемерия заключается в том, что присоединение егерей к Страже являлось обязательным условием для поставок Вотэриму жизненно необходимых товаров.

— Наставник… — снова позвала учёного Вэйдэ, она уже была рядом, собираясь, как и в прошлый раз, взять мужчину за руку. Как вдруг саворин сам схватил ребёнка за запястье.

— Но знаешь, — Рашми вскинул на монастырскую воспитанницу взгляд, и девочка снова оцепенела. Она отчетливо помнила, что глаза гостя были серыми, вот только в тот момент они казались почти чёрными. — … лицемерие – характерная черта всех мыслящих видов без исключения, между высокими и низкими расами нет принципиальной разницы. Мы написали ради выживания законы, но поощряем их нарушение. Насильнику, покусившегося на потенциальную мать и оправдывающего себя словами: «Она сама меня соблазнила!», трибуция жизни предусматривает лишь один исход – казнь. Вот только если мерзавец обладает востребованными навыками или познаниями, то трибуция знаний не даст ему умереть, а если он ещё воспылает желание выступить против порождений воплощения, то уже трибуция защиты возьмёт его под крыло. Вместо того, чтобы воспитывать страх перед наказанием, мы создаём меры предосторожности. Такие как твой таббат*, чтобы скрыть от глаз искушение.

Образец упомянутого предмета одежды буквально маячил перед его глазами, и свободная рука, будто в трансе, потянулась к высокому вороту нижней рубашки ученицы, выглядывавшего из-под монастырской одежды. Рашми не преследовал каких-то постыдных целей, но поднятый им пример лицемерия низких рас не мог не пугать. И хотя на нём самом был надет табб, но потянулся он именно к ребёнку. Позже, восстанавливая в памяти детали разговора, саворин признавал, что поступил глупо, и не удивительно, что напуганная Вэйдэ оттолкнула его, вырвав запястье из цепкой хватки, и убежала. Вот только в тот момент, опрокинутый на траву от толчка учёный не понимал первоисточник такой реакции.

«Однажды она поймёт…», — проскользнула в голове удивительно спокойная мысль, и он резко сел, словно его облили холодной водой.

Поймёт? Помёт что? Рашми потянулся к воспоминаниям и спустя пару минут уже сидел, схватившись за голову. Зачем он вообще начал рассказывать ученице такие вещи?! Можно было подумать, что перед ним кто-то поставил цель специально показать девочке драконов с неприглядной стороны, опорочить хотя бы в мелочи, дать повод задуматься и засомневаться, отчего-то забывая, что путь ребёнка как саворина ещё даже не начался.

«Варитэн бы такого не одобрила», — упрекая самого себя, подумал учёный, потянувшись к образу савора скорее по привычке, но лишь окончательно убедился, что там, где при жизни дракона находились запреты и наставления, теперь ничего не осталось.

— Кажется, наши уроки сегодня закончатся, — вслух сказал Рашми, как бы отделяя опасения от творящегося сумбура в голове.

— Давно хотел сказать: вы учите её не тому, — прозвучал за спиной голос мастера-травника, и саворин кое-что понял: Вэйдэ убежала в противоположную сторону, а значит не она позвала монаха. Тот наблюдал за ними, слушал, мог оценить интонации и даже видел реакцию ребёнка, но не вмешался. К горлу снова подступило раздражение, чуть более спокойное, направленное на конкретную персону.

— Вот как… — не оборачиваясь, сухо протянул Рашми, в точности как его неулыбчивый друг, когда опасался сказать лишнего. – Мне тоже давно хотелось спросить: для чего при каждом монастыре служит эльф?

Он ожидал, что нежданный собеседник использует сад как оправдание, но ответа так и не последовало, только звуки удаляющихся шагов. Остроухий монах, подобно драконам, предпочёл промолчать, хотя всё в нём кричало и требовало убить странного саворина, никто в монастыре и мысли не допустит, что гостя отравили. Тем не менее, хранимая им тайна, способная стать ответом на провокационный вопрос, останавливала эльфа от каких-либо действий. Связанные тандемом должны умирать «своей» смертью, напомнил он себе, успокаиваясь.

Остаток дня Рашми терзался муками совести, собираясь при следующей встрече прояснить недоразумение и, в конце концов, извиниться. Возможно, потому ночью ему снились необычные сны-воспоминания о Товаруне, а утренняя встреча стала неприятным сюрпризом.

— Послушай, кроха, — начал было учёный, силясь подобрать нужные слова, правда получалось у него это из рук вон плохо. – Я не знаю, что на меня…

Договорить ему не дали: Вэйдэ внезапно скинула с головы капюшон, оборвав саворина на полуслове, и он напрочь забыл и об извинениях, и о двусмысленности их встречи. Растрёпанные каштановые волосы, влажные глаза, слегка опухший нос и довеском отчётливо заметные светло-серые чешуйки на раскрасневшихся скулах, будто она сперва пыталась их стереть и только потом прибежала к наставнику. Он даже сел перед ученицей на колени, чтобы рассмотреть отметины поближе и убедится, что девочка их не повредила. Вглядываясь в детское лицо, его голову посетила неприятная догадка: никто не сказал, что однажды её тело будет меняться, и это напугало Вэйдэ ещё сильнее, чем странный урок накануне. Проявленное доверие приятно грело учёному сердце, даря надежду, что недавний инцидент быстро забудется. Единственное, что его смущало, был цвет. У Рашми тоже имелись чешуйки, правда не на лице, что сильно усложняло ему жизнь в моменты, когда Варитэн пребывала где-то далеко, и они тоже были серого оттенка. Память не вовремя всколыхнула воспоминания о дне прибытия в монастырь, нагнетая чувство вины и заставляя хмуриться под тяжестью мрачных мыслей.

Но Вэйдэ по-своему расценила реакцию наставника. По щекам потекли слёзы и, громко зарыдав, она и сама упала на колени. Не видя иного выхода, учёный обнял ребёнка, гладил по волосам, успокаивая какими-то глупостями, и слушал прерываемыми всхлипами оправдания. К своему удивлению, Рашми узнал, что монастырскую воспитанницу напугало не столько появление чешуи, сколько перспектива скорого отбытия в Скользящую академию. Детское признание даже показалось ему до нелепого смешным, правда ровно до того момента, пока его голову не посетила простая мысль: не покидая стены монастыря, Вэйдэ до ужаса боялась перемен. И саворин дал себе обещание поменять её взгляды… если, конечно, следующим утром откроет глаза.

------------------------------------

Пояснения:

- Рашми опасается обвинения, оговоренного в декрете «О внешнем виде», принятого в 7 году П.П.. Один из его пунктов полностью запрещает оголять в общественных местах определённые части тела. Отдельным подпунктом запрещается находиться в оголённом виде с детьми наедине. Другой пункт вводит обязательное ношение табба или таббата с пятилетнего возраста.

- Табб и Таббат — вид одежды, полностью прикрывает торс и шею, с короткими/длинными рукавами или без них. Табб изготовляют из эластичной ткани, часто с применением магии. Таббат — из других видов ткани, в т.ч. вязаный, чуть более свободный, различной длинны, с застёжками или без.


ГЛАВА 5

С той встречи прошло чуть больше двух месяцев, наполненных плохо объяснимыми переменами, и обитатели монастыря, в том числе сам Рашми, по-разному на них смотрели. Каждое утро он просыпался и долго всматривался в деревянные балки, осмысливая то, что у него есть ещё один день, но если первое время короткая отсрочка вдохновляла учёного на маленькие подвиги, то с каждой пролетевшей неделей его ненадолго посещали более мрачные мысли. Так быть не должно, будто кто-то смеётся над ним, а он продолжает верить, что скоро умрёт даже спустя несколько месяцев. Монахи отчасти разделяли мнение Рашми, вот только когда одни уже не скрываясь шептались о чуде, другие задавались более приземлёнными вопросами: должен ли гость и дальше оставаться в монастыре Последнего пути? Как-никак, правила этого места требуют заботиться о брошенных и осиротевших саворинах до конца их дней, и ещё не было прецедента, чтобы кто-то из низких рас, связанный тандемом, прожил настолько долго.

К наступлению первых заморозков учёного несколько раз посещала до жути странная мысль, что его томительное ожидание – не более чем изощрённая пытка. И каждый раз она казалась пугающе правдоподобной. Но, когда он понимал, что тогда ему также придётся признать существование высших сил, Рашми хладнокровно отбрасывал её, ведь под небом Делиш Ден не было религии. Потому что ей попросту не из чего было вырасти – низкие расы больше не верили в бросивших их богов.

Так совпало, что пролетевшие два месяца были последними тёплыми деньками перед наступлением зимы, и саворин старался использовать каждый из них по полной. Сразу после злосчастной встречи он всячески уговаривал настоятеля дать разрешение на пару часов покидать стены монастыря в компании Вэйдэ. Вот только старик упрямился, мастерски прибегая к самым разным оправданиям для отказа, ведь в то время перешёптывания о чуде оставались тихими, а странности, сопровождающие гостя, лишь настораживали. Самого же почтенного Тенвиара веселило упрямство Рашми: в тот день, потерпев неудачу с одним предложением, он находил старого монаха, чтобы озвучить новое. Вежливое противостояние позволило старику почувствовать себя немного моложе и вспомнить, что служба при монастыре не всегда была его призванием.

«… В этой местности нет охотников, ещё не известно, кого вы способны встретить. Не поймите превратно, я всего лишь сомневаюсь, что вы или наша милая Вэйдэ в таком случае сможете себя защитить… К тому же, подумайте сами, если… кхм… ваше ожидание закончится за пределами монастыря, для нас всех это будет хлопотно… А если ребёнок станет свидетелем? Ей и так слишком часто приходилось видеть чужую смерть. Мне бы не хотелось проводить её через этот ужас ещё раз…».

После каждой попытки саворин чувствовал себя до обидного глупо, будто за его плечами не было двух десятилетий, проведённых в тандеме. Он никак не мог возразить, ведь все аргументы старика так или иначе являлись правдой. Рашми действительно не держал в руках что-то существенно опаснее родуна, никогда в глаза не видел живых хищных животных и, тем более, ни разу самостоятельно не переносил тела. Что говорить о ребёнке. Но внезапно на сторону учёного встал мастер-травник, предложив свою кандидатуру в качестве сопровождения, и почтенный монах нехотя согласился. Так начались их совместные прогулки в бухту или чуть дальше, к лесу. Эльф рассчитывал, что сложный подъём быстро охладит энтузиазм гостя, но, к его удивлению, саворин, преодолевая трудности, каждый день в течении двух месяцев возвращался в монастырь со счастливым выражением на лице. Но в отличие от Вэйдэ монах видел, как постепенно ухудшалось состояние Рашми. Проблемы с дыханием действительно не бросались остальным в глаза, потому что учёного не мучил кашель и не проявлялись другие признаки, но, сидя на ступенях у ворот, он, бледный как полотно, всегда долго и тяжело дышал, будто не мог вдохнуть полной грудью. В такие моменты легко верилось, что гость умирает, и мрачные мысли травника на время пропадали.

Для Вэйдэ совместные прогулки стали иного рода уроками. Наставник меньше говорил о низких расах и об истории, зато много внимания уделял природе, сезонным явлениям, часто приводя в пример другие континенты и делясь своим опытом. Случалось и так, что урок плавно перетекал в спор между учёным и монахом. Для ребёнка два пролетевших месяца были наполнены самыми яркими воспоминаниями за время жизни в монастыре. Чем больше ей рассказывали, тем сильнее девочке хотелось всё увидеть собственными глазами и тем чаще она задавала вопросы. Однажды, когда травник ненадолго оставил их компанию на берегу бухты, монастырская воспитанница задала вопрос, к которому саворин оказался не готов:

— Наставник, не могли бы вы рассказать мне об эльфах? – устроившись на пригретом солнцем камне, Вэйдэ бессознательно бросила взгляд на фигуру монаха вдалеке, будто хотела удостовериться, что он не услышит её. От удивления Рашми споткнулся на ровном месте.

— Не проще ли спросить мастера Вероду? – в ответ поинтересовался он и быстро добавил. — Никто лучше не расскажет тебе о виде, чем его представитель.

— Я это понимаю, — призналась девочка, извлекая из наплечной сумки свои записи. – Но порой он так смотрит, что пропадает любое желание задавать вопросы.

Учёный прыснул от смеха: в обществе травника он тоже ловил себя на подобных мыслях, просто в отличие от ученицы ему приходилось чаще общаться с долгоживущим видом, чем с остальными из низких рас, а потому он привык игнорировать некоторые очевидные вещи. Отсмеявшись, под укоризненный взгляд ребёнка, Рашми, помедлив, нехотя признался:

— Честно говоря, я не особо горю желанием о них рассказывать, но кое-что об эльфах тебе действительно стоит знать, — прежде чем сесть на другой камень, он и сам невольно посмотрел в ту сторону, куда ушёл мастер-травник. – В отличие от людей и гномов, у эльфов сохранился… скажем так, частично религиозный уклад, который со стороны больше напоминает привычку поклоняться олицетворениям их старых богов или даже потребность в определенных ритуалах. Тем не менее, высказав подобное наблюдение вслух можно легко стать эльфийским врагом, а потому будет лучше, если этот разговор останется сугубо между нами.

— Другими словами, они отрицают свою веру? – уточнила Вэйдэ, правильно уловив суть.

— По крайней мере, делают это открыто, а что в действительности у них в головах – та ещё загадка. Но любой неизбежно начнёт сомневаться в официальном заявлении эльфов, когда выясняется, что их общество вращается вокруг культов, напрямую влияющие на социальный статус. Проще говоря, эльфы разделяются по мировоззрению. Это, кстати, официальная формулировка и использовать какие-либо другие я тебе настоятельно не рекомендую, — Рашми ненадолго замолчал, решая, как лучше начать, как-никак тема долгоживущего вида всегда требует деликатного подхода. – По сути, культов всего два, а мировоззрений – четыре.

— Они поделились на два чётких лагеря? – предположила девочка.

— Не верно, — усмехнулся учёный, — но пока мне самому не объяснили нюансы, я тоже думал, что всё удобно делится поровну. В своём невежестве даже умудрился кого-то оскорбить… — неожиданно он кое-что понял. – Несмотря на то, что связанные тандемом в последствии часто общаются с эльфами, в Скользящей академии о них почти ничего не рассказывают и тонкости взаимоотношений раскрываются, так сказать, на практике.

— Странно это, — задумчиво заметила Вэйдэ, буквально озвучив негодование саворина.

— Мы только начали, — произнёс учёный, будто обещал, что и дальше будет чему удивиться. – Лагерей, как ты выразилась, на самом деле три, просто на Ферре, где во времена позднего расселения крепко укоренились эльфы, безраздельно властвует культ леса, благодаря чему южный континент, невзирая на весьма прохладный климат, знаменит своей флорой, в особенности уникальными растениями и высоченными деревьями. Когда впервые видишь этих исполинов прямо-таки дух захватывает… — он не заметил, как снова оказался в шаге от того, чтобы погрузиться в воспоминание.

— Наставник… — недовольно протянула Вэйдэ, девочка уже привыкла возвращать учителя в реальность.

— Прости, — вздохнул он и с улыбкой продолжил. – Если представить эльфийское общество в виде прямой с тремя точками, то на одном конце вместе будут юванай и аюрнай, последователи культа леса. Их главным отличием в отношении друг к другу является мягкость взглядов на то, что существует за пределами очерченных идеологией границ. Для примера, мастер Верода относится к аюрнай, такие предпочитают общество себе подобных, но терпимо относятся к другим видам. Поэтому в общении с ними порой сложно, зато они всегда подчеркнуто вежливы. Впрочем, когда дело касается торговли, эльфы куда охотнее сотрудничают с гномами, чем с людьми. В остальном: строят дома вокруг деревьев, образуя красивейшие сегментные постройки с круглыми стенами из камня и металла, известные на Ферре как нижние города.

Рашми едва смог заставить себя остановиться. При жизни Варитэн он часто гостил в одном из таких поселений, поражаясь тому, как эльфы искусно преображали деревья и в особенности их крону, чтобы дневной свет, пробиваясь сквозь множество ветвей, падал на здания плотным пучком и под правильным углом, создавая за счет множества факторов достойные холста пейзажи. Ему хотелось рассказать ученице, что нижние города эльфов стали синонимом красоты момента с высокой созерцательной ценностью, что они по-разному прекрасны в зависимости от времени суток, а главное — что на других континентах не существует чего-то подобного. Но он не смог выдавить из себя даже совет побывать в государстве долгоживущего вида, словно хотел оградить ребёнка от чего-то. Непрошеная загадка подпортила саворину настроение.

— На фоне своих собратьев по культу, юванай легко могут показаться фанатиками, — продолжил Рашми, стараясь чтобы в голосе не звучали недовольные интонации. – Они на удивление немногочисленные, тем не менее, в их руках сосредоточено много власти, со времён позднего расселения совершенно не идут на контакт с другими видами, общаясь только с себе подобными, и строят дома высоко на деревьях, — он специально выдержал паузу, чтобы насладится реакцией ребёнка. Ему очень нравилось видеть искреннее любопытство в её глазах, испытывая гордость за ученицу. – Впрочем, так говорить не совсем правильно. Не строят, а выращивают, магией придавая древесине нужную форму, а главное – не нарушая естественное течение роста самого дерева. К сожалению, как у эльфов это получается, я тебе рассказать не могу – любопытство Варитэн всегда тянулось к совершенно иному течению науки, но достоверно известно, что у долгоживущего вида сильная предрасположенность к магии Воплощения и все самые громкие открытия в этой области принадлежат именно юванай. Города на деревьях, кстати, называются верхними, благодаря специфики расположения они крайне маленькие, всегда располагаются обособлено от нижних и чужаков туда не пускают.

— Даже драконов? – уточнила девочка.

— Даже их, — подтвердил Рашми и почувствовал смутное беспокойство от вопроса Вэйдэ, будто в нём было что-то важное, но ничтожно маленькое, а потому незаметное. – Вернёмся к нашей прямой, — продолжил учёный, — на её другом конце будут тен-юдэ;н, последователи культа тени. Мне почти нечего о них рассказать, кроме пары фактов. Первый: у этой группы эльфов с культом леса очень давняя вражда. И говоря «давняя», я имею в виду, что началась она где-то там, — он демонстративно ткнул пальцем в небо, — среди звезд. В бытность моего проживания на Ферре мне рассказывали, что титаниды добились перемирия между культами, но затем, уже на этой планете и после «Побега» , вместе с обидой на высоких покровителей на поверхность всплыли старые разногласия и эльфийское общество раскололось. Одни начали убивать других, считая, что у них есть на это право. К сожалению, даже вмешательство триединого совета не помогло разрешить конфликт. Теперь последователи культа тени активно скрываются. Второй факт происходит из первого и может показаться тебе забавным: скорее всего, я никогда не встречался с тен-юдэн, хотя повидал мир.

Рашми не пытался запутать девочку, как это делают учителя обычных детей с целью заставить тех думать. Он действительно считал своё заявление достаточно забавным, чтобы посмеяться вместе. Но реакция Вэйдэ не оправдала его ожиданий, мрачным взглядом она будто отчитывала его: «С каких это пор собственный промах считается фактом?!», правда, вслух сказала иное:

— С чего такая неуверенность в голосе, наставник?

— Не спеши меня упрекать, — усмехнулся саворин и пустился в объяснения. – Говоря о талантах эльфов к магии Воплощения, я имел в виду весь вид. Но если последователи культа леса реализуют себя в преображении окружающего мира, то культ тени нашёл другой путь, более близкий им по духу. И пусть мой источник информации не совсем надёжен, из рассказанного выходит, что тен-юдэн наиболее близки к концепции второго облика драконов, настолько они искусны в маскировке и подражании. К сожалению, я могу ошибаться в своих выводах, слухи и мнение лишь одной из сторон никогда не сформируют правильной картины. Тем не менее, тогда я был так взволнован, что поделился своими выводами с Варитэн. К моему удивлению это был тот редкий случай, когда мой савор заняла нейтральную позицию: она признала, что такое может быть, но окончательно не согласится с доводами пока не увидит всё своими глазами. Так вышло, что к этому разговору мы больше не возвращались.

А вот мысли Рашми к нему потянулись. В тот день дракон долго молчала, обдумывая его слова, но то, что она сказала ему дальше навсегда осталось неприятным осадком в их отношениях. Как-никак, тогда саворин был молод и наивен.

«Твои выводы не лишены смысла. Более того, обсуждаемый нами процесс вполне возможен, если представить, что первичная форма как раз не меняется… Прошу, не смотри на меня так, я же говорю об атрибутах: количество конечностей, форма головы, длина шеи, центр тяжести, количество костей, количество органов, их расположение относительно друг друга – если все эти факторы в двух формах неизменны, то подмена одной на другую, как это делаем мы, даршаи, вполне возможна… Знаешь, вообще-то были добровольцы из эльфов, которые пытались перенять наш подход преображения. У них даже получалось сменить форму на высокую, но вот вернуться в низкую получалось не у всех: у некоторых надломилась психика, другие навсегда остались калеками из-за неправильного понимания самих себя, остальные – погибли. У вас, маленьких существ, слишком плохая память. Но если форма одна, проблем быть не должно… Впрочем, лично мне одной теории мало, я приму её состоятельность только на практике, но передам твои выводы знакомому. Думаю, ему будет интересно, а ты не забивай свою голову ненужным…».

Она даже не заметила, что ему очень хотелось поучаствовать в подобном исследовании, но возразить легкомысленному отказу Рашми не смог. В тот день и родилась его успокаивающая мантра, чтобы мелкие обиды на савора не накапливались и не отравляли ему душу.

— Как жалко, — вывел его из задумчивости голос Вэйдэ. – Но, наставник, вы говорили, что на прямой три точки.

— Верно, мой рассказ действительно несколько затянулся, — усмехнулся учёный. – Посередине нашей прямой находятся те эльфы, кого называют даюнэ;й. Они также известны как городские эльфы и в большинстве это потомки смешанных и манипулятивных браков…

— Подождите, – перебила его девочка. — Манипулятивных – это как?

— Даже немного неловко об этом рассказывать, — признался саворин. – В период раннего расселения трибуция жизни требовала от низких рас высокой рождаемости, но в экспедицию титанидов отправились те, кому было нечего терять или настолько идейные, что распрощались с родными. Другими словами, сформированных семей почти не было, и чтобы не погрязнуть в последствиях беспорядочных связей, которые чаще всего приобретали форму споров о наследовании, был введён термин манипулятивного брака, названного дварма. Суть в том, что пара сходилась только с целью рождения потомства, опекунство принимала заинтересованная сторона, это даже не обязательно должен был быть родственник, а отец с матерью после разрыва брака ничего друг другу не должны. В действительности, тема весьма щекотливая и полная всякого рода подводных камней, поэтому я советую тебе ознакомиться с ней самостоятельно.

— В монастыре нет таких книг, — недовольно напомнила наставнику Вэйдэ.

— Зато есть в Скользящей академии, — парировал Рашми и хитро добавил, невольно вспомнив насколько толстым был том о трибуции жизни. – Чтиво, к слову, объёмное.

— Но вернёмся к эльфам… — девочка попыталась воспроизвести его манеру речи.

— С моих слов может показаться, что даюнэй – это только полукровки, но среди них есть и просто не примкнувшие к культам эльфы. Или утверждающие, что не примкнувшие, ведь те же тен-юдэн никогда открыто не заявят о своём мировоззрении… — он не стал продолжать, только пожал плечами, будто предлагая ученице сделать выводы самостоятельно. – Так или иначе, даюнэй предпочитают жить на континенте Римуш или в великих портовых городах. Полагаю, шумное общество людей и гномов им больше по душе. Среди них почти нет хороших магов, зато много отличных воинов и художников. Страсть к запечатлению момента у эльфов будто в крови.

— Наставник, я кое-чего не понимаю, — подала голос Вэйдэ, не отрываясь от записей, будто что-то в них искала. – Получается среди аюрнай и юванай нет полукровок?

— И да, и нет, — признался учёный, ему не хотелось касаться именно этой темы, но раз ребёнок сам задал неудобный вопрос, деваться было некуда. – К сожалению, сперва мне придётся кое-что объяснить и то, что я собираюсь рассказать, преимущественно остаётся моими догадками и наблюдениями. В конце концов, не важно сколько ты живёшь в нижних городах, есть вещи, которые чужаку, пусть и связанному тандемом, эльфы говорить не станут. Например, что у обособленности культа леса от других видов есть причина и отчасти она связана с болезнью любви с первого взгляда… — в этот момент Вэйдэ закашлялась от удивления.

— Вы это серьёзно? – отдышавшись, уточнила она.

— Более чем, эльфы даже ввели специальный термин, фера;ндия, просто среди остальных низких рас он не прижился и остался частью диалекта долгоживущего вида. Впрочем, я вынужден признать, сравнение с недугом сделано не на пустом месте. В действительности любовь с первого взгляда никакая не болезнь, её, как мне рассказывали, воспевали в поэмах как удивительное чувство все низкие расы, даже те, кто не участвовал в экспедиции титанидов. Но к концу периода раннего расселения случаи ферандии были настолько часты, что начали казаться эпидемией. Тем не менее, панику никто не поднимал, ведь это способствовало формированию крепких семей, что в то время считалось важным. Спустя одно поколение интенсивность условной болезни необъяснимо пошла на спад. К тому моменту эльфы из культа леса перебрались на Ферру, даже не скрывая, что тем самым сохраняют чистоту вида. Это стало одним из догматов культа.

— То есть, — подвела итог монастырская воспитанница, в её голосе всё ещё слышалось недоверие к услышанному, — они ведут такой закрытый образ жизни, чтобы влюбляться лишь в себе подобных?

— Конечно, нет, — недовольно фыркнул саворин, что-то в нарисованной его рассказом картине сильно портило настроение. Но, видя на лице девочки тень разочарования, он все же добавил. – Ферандия – то немногое, что находится на верхушке айсберга эльфийского общества. Уверен, настоящие причины тщательно скрываются. Тем не менее, отвечая на твой вопрос, в культе леса полукровки всё же имеются. Порой можно закрыть глаза на родословную, чтобы взрастить талант, а форму ушей легко подправить магией. Именно по этой причине среди даюнэй мало хороших магов.

— Попахивает лицемерием… — заметила Вэйдэ и тяжело вздохнула, словно полученные ответы не принесли ей удовлетворения.

— Как я тебе уже говорил, это характерная черта всех мыслящих видов, — пожал плечами Рашми.

— А ферандия как-то повлияла на другие виды?

— Безусловно: люди стали жить дольше и менее подвержены болезням, гномы прибавили в росте, хотя так и остались не особо высокими. Но если смотреть на социальный контекст твоего вопроса, то жертвами любви с первого взгляда стали только эльфы, потому что сопротивляются ей. Скажу даже больше, мастер Верода, скорее всего, тоже пострадал от ферандии.

— Простите, наставник, но в такое заявление в адрес мастера-травника как-то не верится, — натянуто улыбнулась девочка и покачала головой.

— Не веришь, что такой как он может полюбить? – догадался учёный, получив в ответ неуверенный кивок. – Очень зря, ведь он служит при монастыре почти два десятилетия. Чтобы ты понимала, юванай и аюрнай могут покинуть Ферру только по веской причине, — он пустился в перечисление, загибая пальцы, — а это: изгнание, предписание и брак. Конечно, также можно покинуть континент тайком, но это уже не будет оправданием. Изгнанные эльфы из культа леса, как правило, врут, называя себя даюнэй, чтобы сохранить лицо. Предписание можно иначе назвать короткой командировкой: торговые переговоры, визиты на громкие мероприятия, собрание триединого совета. Брак означает только одно – любовь к чужаку, проявление ферандии. Как правило такие уже не возвращаются на южный континент, но и связи с культом не обрывают. Отсюда и мои выводы.

— А ваш друг?

Вопрос будто выбил из саворина весь воздух, дышать вдруг стало тяжелее. К тому же, произнесённый без контекста, он больше запутывал: что конкретно хотела знать ученица и что можно было ей рассказать о неулыбчивом эльфе.

— Он… — неуверенно начал Рашми, но вдруг слова потекли из него, будто резвый ручей. – Он может смело считаться исключением из всего, что я тебе сегодня рассказал. К сожалению, не могу сказать, повлияло ли на его нежелание жить среди лесов Ферры проявление ферандии, мне попросту не хватило смелости залезть ему в душу. Но это самый странный и запоминающийся эльф на моей памяти. Ювана;й, лоялист, да к тому же мастер киоки – гремучее сочетание, которое многих настроило против него, но всем им пришлось проглотить возмущения, потому что этот неулыбчивый зануда – лучший егерь на всей планете, ему даже красные пески Товаруна оказались не по чем… — он собирался продолжить, но наконец-то осознал, что девочка смотрит на него с широко распахнутыми глазами и приоткрытым ртом, словно что-то из его монолога показалось ей захватывающим. – Так… и что ты хочешь спросить?

— Что такое киока? – новые слова действительно будоражили любопытство ребёнка.

— Это, кроха, удивительно красивое, функциональное и разнообразное оружие, — саворин невольно вспомнил, как наблюдал за утренними тренировками друга, – а также последнее наследие титанидов, которое пытались и не смогли уничтожить. Точнее, как мне рассказывали, это название целой серии, разработанной высокими покровителями чтобы награждать отличившихся подопечных.

— Вы же не хотите сказать, что это лишь почётный знак?

— Нет, конечно, — отмахнулся Рашми, и Вэйдэ не скрываясь вздохнула с облегчением. – Пусть я и видел всего две формы киоки за жизнь, с уверенностью скажу, что это боевое оружие. У тебя тоже будет возможность своими глазами на неё посмотреть: в Скользящей академии хранится один экземпляр. Кибра, кажется, которая напоминает пику с дополнительными плавающими лезвиями… — учёный замолчал на полуслове, удивившись внезапной догадке. – Знаешь, а ведь у тебя с киокой есть кое-что общее: за вами обеими тянется шлейф из предрассудков, повлиявший на дальнейшую жизнь.

— Мастер Тенвиар вам всё рассказал, да? – отчего-то пряча взгляд, уточнила девочка.

— Ещё в день прибытия, мало кто может похвастаться таким детством, — попытался приободрить ученицу Рашми и в итоге достиг противоположного результата.

— Да уж… — недовольно фыркнула Вэйдэ, казалось она потеряла интерес к разговору.

— Что ж, в сравнении с тобой киоке повезло гораздо меньше, — всё же ему удалось заново разжечь огонь любопытства в ребёнке. – Тот самый крупный конфликт, который предшествовал первому заседанию триединого совета, как раз произошёл из-за наследия титанидов. Несколько мастера киок из числа людей обратились к гномам с требованием…

— Требованием?! – не поверила монастырская воспитанница.

— Именно так, — подтвердил саворин, — с требованием уничтожить привезённую ими партию киок, — он выдержал небольшую паузу. – Гномы, трезво оценивающие важность своего и чужого труда, отказались. Люди в ответ возмутились. Затем последовали взаимные упрёки и обвинения. В итоге конфликт кое-как разрешился, но для репутации оружия глупая размолвка на фоне обиды к третьей стороне стала только первым камешком из лавины презрения. За двести лет истории наберётся немало случаев недоразумений, где так или иначе была замешана киока, что посодействовало рождению громкого заблуждения: творение титанидов проклято, приносит неудачи и вообще знамение плохих событий…

Он снова замолчал и тяжело вздохнул. Рашми только в тот момент понял, что инцидент в алой пустыне Товаруна ещё сильнее испортил репутацию киок. Его вместе с Варитэн и раньше откровенно раздражали случаи, когда стечения обстоятельств раздувались до мистических масштабов без каких-либо доказательств. Вот и предмет любопытства ученицы со всем нелицеприятным багажом окончательно испортил ему настроение.

— Чушь это всё, — выпалил он, невольно цитируя своего савора. – Не верь ни единому слову, если за ним не стоит истина. Оружие, висящее трофеем на стене, само по себе ни в чем не виновато, как не виноват и младенец, брошенный у ворот монастыря Последнего пути. Но, как говорил мастер Тенвиар, низкими расами управляют предрассудки. Впрочем, у тебя ещё есть время решить: будешь ли ты с гордостью говорить о месте, где росла, или предпочтёшь промолчать.

— А где росли вы? – в ответ поинтересовалась Вэйдэ, закрывая неприятную тему.

— В приюте где-то в паре дней пути отсюда, — не стал увиливать саворин. – И поверь, меня там никто не любил.

— Говорите так, словно меня в монастыре любят… — улыбнулась девочка, опустив взгляд. Но в действительности в её словах звучала самоирония, ведь она прекрасно осознавала тёплое отношение монахов.

— Мне даже немного обидно, знаете ли, — прозвучало в стороне и оба, учитель и ученица вздрогнули, застигнутые врасплох. К ним беззвучно подходил эльф. – В моё отсутствие вы развлекаетесь крайне интересными разговорами.

— Простите, мастер-травник, — по-прежнему улыбаясь, произнесла Вэйдэ. В тот момент Рашми и самому стало интересно за что конкретно монастырская воспитанница извинялась: за услышанную даже издалека провокационную просьбу или за сомнения в приёмной «семье»?

Отходя от берега все дальше, эльф действительно слышал вопрос ребёнка, вот только в тот момент его голову занимали иные заботы, и он убедил себя, что не может отвлекаться на мелочи. С самой первой совместной прогулки остроухий монах чувствовал на себе чей-то взгляд. Точнее говоря, и на себе тоже. Безразличный, если бы незнакомец не испытывал интереса и не преследовал злого умысла, и оттого раздражающий, подобно надоедливому насекомому. Но больше всего играло на нервах эльфа то, что два наивных саворина ничего не замечали. Очень быстро он обратил внимание, что птиц в округе стало меньше, а хищники как мелкие, так и крупные будто бы и вовсе исчезли. В день, когда любопытство Вэйдэ коснулось долгоживущего вида, травник принял решение посетить известные ему логовища, вот только лес встретил эльфа тишиной, гнетущей и настолько тяжёлой, что казалось: ещё немного и непомерный вес придавит его к земле. Он едва смог заставить себя переступить через давящее чувство, но чем дальше ноги уводили монаха вглубь леса, тем сильнее крепло желание повернуть обратно, убежать от безликого ужаса на безопасный берег. Рождённый под небом Делишь Ден, травник умел за себя постоять, но с подобным сталкивался впервые и к первому лежбищу дошёл лишь благодаря упрямству, потратив на путь, казалось бы, целую вечность. Там же непонятное угнетающее чувство мгновенно исчезло, словно по щелчку пальцев, а навязчивый взгляд больше не сверлил спину. Было похоже, что невидимый наблюдатель как будто потерял к нему интерес. Это не на шутку его встревожило, заставив бросить пустующее логово без осмотра и бегом кинуться обратно.

На границе леса эльф позволил себе облегчённо выдохнуть и отдышаться. С места, где он остановился, прекрасно просматривался залитый солнцем берег и беседующие саворины. Нужно сообщить о странностях, принял твёрдое решение монах, по возвращению придётся написать два письма: Стражам и в родные леса. Размышляя, что конкретно стоит изложить в строках, травник напоследок обернулся. Среди деревьев по-прежнему царила неестественная тишина, но его взгляд всё же за кое-что зацепился. Где-то в десятке шагов рос куст, чьи ветки гнулись от веса тёмно-синих ягод, наглядно показывая, что животные достаточно давно покинули леса вокруг монастыря. Ноги будто сами подвели эльфа к кусту, он сорвал пару ягод, долго рассматривал, выискивая что-то инородное, принюхался и только затем отправил в рот. Сладкий, чуть вяжущий вкус отчего-то его разозлил, но рука потянулась к платку в кармане, чтобы собрать в него горсть ягод. Вэйдэ определённо понравится такое лакомство.


ГЛАВА 6

Сразу после наступления первых холодов в ворота монастыря постучали нежданные гости. Впрочем, таковыми они были только в глазах Рашми, остальные явно ждали визита. Это произошло ближе к вечеру, но ещё до обеда монахи начали неспешно подготавливаться к встрече. Они с Вэйдэ в приготовлениях не участвовали, расположившись у ствола дерева в центре внутреннего двора, и если девочка жадно читала где-то найденный приключенческий роман, время от времени прося наставника пояснить тот или иной отрывок, то он в минуты тишины предавался малозначимым воспоминаниям, потягивал чай и наблюдал за передвижениями монахов. Мягкая зима тёплого региона одновременно удивляла его и разочаровывала, словно первые четырнадцать лет он прожил где-то в другом месте, настолько не запоминающимися были пролетевшие годы. С одной стороны она в сочетании с оградительным куполом позволяла и дальше проводить уроки под открытым небом без особого риска для здоровья, но с другой – саворин почувствовал тоску по заснеженным пейзажам эльфийских лесов. Так совпало, что ежегодные визиты Варитэн в её Гнездо пересекались с началом зимы на Ферре, где эльфы, трепетно относящиеся к красоте нижних городов, одними только оградительными куполами умудрялись подчеркнуть красоту сезона: при низких температурах на поверхности магического свода образовывалась ледяная корка, но под действием той же магии испарялась, разлетаясь в воздухе уже под куполом холодными искрами. То же самое происходило и во время снегопадов, потому Рашми расстроился, когда вспомнил, что снежный покров в этих краях, как правило, тонкий. К счастью, от мрачных мыслей его регулярно отвлекала Вэйдэ, но сам учёный с лёгкой руки савора не особо жаловал художественную литературу, хотя в свободное время писал стихи, тем не менее, описательная часть в заинтересовавших ребёнка отрывках показалась ему весьма изящной и вдохновляющей.

Собственно говоря, именно в момент, когда саворин пытался подобрать рифму, кто-то снаружи постучал в ворота. Вспоминая, как он сам так делал, Рашми невольно отметил, насколько неестественно громким этот звук казался внутри стен монастыря, а затем наступила та самая тишина, которая ошеломила учёного по прибытию. Под его полный непонимания взгляд монахи спешили скрыться в боковых пристройках, за исключением мастера-травника, исполняющего в тот день роль привратника, и даже Вэйдэ закрыла книгу, чего-то напряжённо ожидая. Никто не посчитал нужным посвящать Рашми в тонкости ритуала встречи нового гостя, потому что иначе кому-то пришлось бы приоткрыть ему тёмные стороны тандема. Не все из брошенных и осиротевших саворинов смиренно ждали смерти, как это делал учёный, некоторые отказывались смотреть правде в глаза, а кто-то желал умереть на своих условиях, отчего и тех и других привозили в монастырь Последнего пути против их воли. Лишённые тандема должны были навеки заснуть именно в его стенах, но такова была лишь часть правды.

Тем не менее, удивление Рашми стало ещё сильнее, когда ворота миновало двое. В то же мгновение Вэйдэ поднялась на ноги, взяла его за руку и тихо попросила:

— Наставник, пойдёмте в столовую, — она то и дело бросала нетерпеливый взгляд на новоприбывших, будто спешила.

— Я не понимаю, — также тихо признался учёный. – Что происходит?

— Гость в сопровождении – это скверно, — попыталась торопливо пояснить девочка и потянула за руку. – Наставник, скорее…

Он не стал сопротивляться и позволил увести себя подальше от разворачивающихся событий, хотя настойчивость ребёнка только сильнее будоражила его любопытство. В общей столовой картина немного прояснилась, но менее загадочной в глазах Рашми не стала. Сперва с коротким вопросом: «Один?» к Вэйдэ подошло несколько монахов из тех, кто избегал гостей, но их лица сильно помрачнели, когда в ответ девочка, хмурясь, отрицательно покачала головой. Создавалось впечатление, будто в монастырь прибыл не саворин, а произошло что-то плохое, о чём все обитатели этого места опасались говорить вслух. Но учёный и слова не успел сказать, чтобы удовлетворить свой интерес, как к образовавшейся толпе подошёл настоятель.

— Не раздувайте проблему, — голос старика звучал строго. – Или вам заняться нечем?

Извиняясь и тихо ворча, монахи поспешили удалиться. Дайари проводил их недовольным взглядом, но стоило ему посмотреть на девочку и на немолодом лице расцвела тёплая улыбка.

— Вэйдэ, милая, — он погладил ребёнка по волосам, — не мучайся, иди к себе.

— Но… — хотела было возразить монастырская воспитанница, и, едва заметно кивнув в сторону Рашми, уточнила. – Мне правда можно?

— Иди, — махнул рукой старик и добавил. – Я составлю твоему наставнику компанию, не переживай.

Коротко поблагодарив, Вэйдэ стремительно выскользнула через дверь обратно во внутренний двор. Наблюдая за бегством ученицы, саворин позволил себе тяжело вздохнуть и наконец-то подал голос.

— Искренне надеюсь, что вы удовлетворите моё любопытство, — он старался говорить ровно, чтобы в голосе не слышались недовольные нотки, ведь вся ситуация в целом: странные манёвры, нагнетание и в особенности недосказанность начинали раздражать учёного.

— Да, мне действительно стоит кое-что прояснить, — согласился настоятель и жестом предложил пройти вглубь, где они и расположились за одним из многочисленных небольших столов. Монах-привратник, встретивший Рашми в день прибытия, поставил перед ними большие чашки со свежезаваренным чаем и отошёл в сторону, но оставался неподалёку, словно ждал приказов. – Но для начала ответьте: в чём разница между брошенными и осиротевшими саворинами? – продолжил настоятель и как будто специально выдержал паузу, чтобы перебить собеседника, как только тот откроет рот для ответа. – Кроме очевидного: от одних драконы отказались после закрепления тандема, а другие потеряли своих ведущих.

Почти детская выходка выдавала раздражение монаха, правда в отличии от Рашми у его негодования были совсем другие корни. Забота об одном госте уже достаточно хлопотно, а о двоих сразу – это почти проблема. За долгую жизнь Дайари многое повидал и попросту не верил в совпадения, а ускользающее от внимания объяснение едва ли не выводило старика из себя, но ему всё же кое-как удавалось сохранять лицо.

— В продолжительности совместного сосуществования, — помедлив, произнёс Рашми. Подпорченное настроение собеседника не укрылось от его внимания, а потому казалось, что вопрос на самом деле с подвохом.

— Интересовались данной темой? Или это входит в обучение Скользящей академии? – хитро прищурился монах. Своим интересом он маскировал собственный просчет: пусть ответ и являлся одним из правильных, но Дайари ожидал других слов.

— Не входит, — признался саворин, впервые задумавшись, а, собственно, почему о подобном не говорят в стенах академии? Но вслух сказал другое. – Мой савор тяготела к биологии и анатомии, особенно её интересовало влияние внешних факторов на организмы, в том числе и тандем… — негромкое покашливание и иронично вскинутая бровь старика была подобна вежливой просьбе не загромождать разговор ненужными терминами, заставив учёного прерваться и подвести итог. – По этой причине мы с Варитэн находились в составе исследовательской экспедиции в красной пустыне Товаруна.

— К сожалению, в монастырях Последнего пути наиболее ярко видна, скажем так, душевная разница между саворинами, — отпив чая, наконец-то приступил к рассказу настоятель. – Буду откровенен, нам, — он похлопал себя по груди, как бы говоря за всех монахов, — с брошенными всегда сложнее, чем с осиротевшими, потому что их нереализованные стремления, надежды, планы на будущее становятся тяжёлым бременем и для самих саворинов, и для окружающих.

Рашми не особо нравилось начало, но он молча ждал продолжения в робкой надежде подловить собеседника, ведь пока ему было нечем возразить старику. Жизнь и обучение в Скользящей академии во многом являлись условными, в её стенах напрочь отсутствовали дух соперничества и товарищества, зато всячески поощрялось саморазвитие как продолжение желания понравится дракону при первой встречи, доказать ему свою полезность, потому что одной только связи было недостаточно. Конкретно эту мысль в академии доносили до умов молодых саворинов, но об остальном молчали.

— Прибыв в монастырь, – продолжал монах, — брошенные, как правило, встают на путь саморазрушения, а осиротевшие – на путь смирения.

— Хотите сказать, что я покорно жду смерти? – не понимая причины, учёного задели слова настоятеля, и его руки потянулись к чашке, лишь бы не сидеть без дела, слушая откровения.

— Именно так, — старик подарил собеседнику тёплую улыбку. – Потому о вас, несмотря на странности, так приятно заботиться.

К своему удивлению, Дайари едва не сказал саворину лишнего, что было очевидно только монахам. Среди несчастных, кого больше не поддерживал тандем, только те, кто не позволил сожалениям взять над собой верх, жили дольше погрязших в унынии. Но даже так, разница никогда не составляла больше недели, в остальном настоятель даже близко не мог объяснить, как сидящему перед ним гостю удалось прожить несколько месяцев после смерти дракона, а в чудеса, о которых шептались его легковерные собратья, он откровенно не верил.

— Какой необычный комплимент, — не удержался от смешка Рашми.

— Я правда хочу, чтобы и остальные, кто прибудет к нам после вас, были такими же, — улыбка старика померкла, он тяжело вздохнул и сделал глоток чая. – Но это попросту невозможно: даже представители одного вида порой такие разные. Раньше в монастырях царили другие порядки, практика говорить с саворинами без тандема, облегчая им ожидание, зародилась только пол века назад, и, вопреки прогнозам, это сильно облегчило монахам заботу о тех, кто прибывает в монастыри Последнего пути умереть

— А до того времени? – уточнил учёный, понимая, что в нём проснулся профессиональный интерес.

— Мне рассказывали, что почти все брошенные вели себя… кхм… буйно. Вспышки необъяснимого гнева были излишне частым явлением. Поэтому гость в сопровождении для нас – это определенный знак, — настоятель чуть помедлил и добавил. — Плохой знак.

Рашми задумчиво нахмурился. У него не было повода не доверять словам старика, просто в воспоминаниях сохранилась немного другая картина, которая вот прямо сейчас стала казаться такой мерзкой, что хотелось что-то сломать. Как раньше он мог быть таким недальновидным? В действительности ещё во времена обучения в Скользящей академии ему, как и остальным ученикам, часто приходилось видеть брошенных: в шестнадцать лет каждый саворин начинал участвовать в вэ;йвери, так драконы называли эпизоды своей жизни, когда им приходилось делать выбор, требующего взвешенного осмысления, например, связать себя с конкретным ребёнком из толпы или дождаться другого, и в день, когда Рашми встретил своего савора, двое отправились из стен академии в монастырь Последнего пути. Сейчас воспоминания о вэйвери казались ему почти постыдными, он даже не помнил лица раздавленных отказом детей, зато отчетливо помнил своё безразличие и то, что никто из брошенных не закатывал истерик и не молил о снисхождении. Дальнейшая судьба несчастных ни у кого не вызывала интереса, потому ему сложно было принять слова настоятеля, ведь саворин видел только часть картины.

— Значит ли это, что, разговаривая с ними… — он запнулся и быстро поправил себя, — с нами, вспышки гнева стали реже? — своим вопросом Рашми попытался отвлечь себя от мрачных воспоминаний.

— Безусловно, но они, к сожалению, всё равно случаются, — возразил настоятель, глядя в чашку. – Иногда гости прибывают слишком поздно, уже сломленные, и мы словно о стену бьёмся. Поэтому все в этом монастыре так или иначе пострадали от душевной нестабильности брошенных саворинов. Даже Вэйдэ.

— Что?! – не поверил учёный, упоминание ученицы будто отрезвило его. – Как?

— Прибывающие сюда, мягко говоря, не ожидают увидеть среди монахов ребёнка, — издалека начал объяснения Дайари, и Рашми не мог не признать его правоту, встреча с девочкой действительно оказалась сюрпризом. – Её присутствие вызывало у них любопытство, отвлекало от самобичевания. Даже самые буйные будто по щелчку пальцев успокаивались и невольно тянулись к ребёнку: сперва чисто из интереса, а затем в попытке поведать ей о своей жизни, словно исповедуясь, — старик, в чьём голосе легко угадывался восторг, ненадолго замолчал и продолжил уже более сухим тоном, как будто зачитывал отчет. – Но однажды Вэйдэ сломали руку: увлечённый своим рассказам саворин схватил девочку за запястье и слишком сильно сжал, пока она пыталась вырваться. Инцидент посчитали случайностью, гость потом долго извинялся и даже помог с лечением, вот только с тех пор наша милая воспитанница цепенеет, когда кто-то прикасается к её рукам.

— Я не знал… — почти простонал Рашми, понимая причину, по которой в тот день ученица в ужасе от него убежала.

— А ведь меня она уверяла, что отбросила тот страх, — наблюдая за муками совести странного гостя, недовольно проворчал старик и отпил чая.

— Даже саворины не застрахованы от самообмана, — попытался утешить собеседника учёный. – Она именно после этого случая стала сторониться прибывающих в сопровождении?

— Нет, произошёл ещё один инцидент, — настоятель устало откинулся на спинку стула, — никто из нас даже предположить такого исхода не мог: саворин попытался задушить Вэйдэ… — видя, как на лице Рашми недоумение сменяется гневом, Дайари испытал двоякие чувства, из которых сопереживание и злорадство оказались самыми яркими. Но в то же время он решил не посвящать собеседника в неприятные детали. – К счастью, всё разрешилось относительно благополучно, а наш внутренний свод правил дополнился одной поправкой: первыми контактировать с гостями будут только те, кто могут за себя постоять.

— А тот саворин, — понимая, что старик не расщедриться на детали, Рашми решил рискнуть, — он долго прожил?

— Очень мало и скончался на следующий день после инцидента…

Любопытство собеседника не к месту всколыхнуло память Дайари. Злополучный случай произошёл зимой, когда Вэйдэ было семь лет, в разгар дня во время снегопада, отчего во внутреннем дворе было очень красиво, но эта красота плохо вязалась с тем, что происходило в саду. Потребовалось трое, чтобы оттащить озверевшего саворина от ребёнка. Старый монах держал на руках вздрагивающее от кашля тельце и по какой-то причине не мог оторвать взгляд от искажённого лица виновника инцидента, пока тот, почти рыча, пытался вырваться.

«Отпустите! Проклятье, да как же вы не понимаете, я ей одолжение делаю! – трое монахов едва удерживали стоящего на коленях человека и казалось, что вот-вот он снова встанет на ноги. – Она все равно умрёт, в этом монастыре или в другом, так какая разница, когда это произойдёт?! – через мгновение перед саворином оказался эльф, без каких-либо прелюдий влив безумцу что-то в рот, благодаря чему он мгновенно ослаб, но всё равно успел выпалить в адрес Вэйдэ последнее «напутствие». – Дракон откажется от тебя, слышишь? Он откажется от тебя…».

Когда саворин потерял сознание, Дайари будто очнулся, искренне не понимая, почему сразу не унёс девочку подальше, а как заворожённый слушал оправдания сумасшедшего. Сиюминутное замешательство в его собственных глазах было сродни позору и удерживало настоятеля от откровений перед странным гостем, хотя ему было интересно, как бы Рашми прокомментировал поведение собрата по тандему.

Следующие четыре дня учёный молча наблюдал за тщетными попытками одного из монахов разговорить саворина. По несколько часов в ожидании урока и ещё несколько после него, будто поставил эксперимент и всё, что теперь оставалось – без лишних эмоций следить за его течением, но, к сожалению, у него не получалось оставаться полностью равнодушным. Молодой, худощавый, казалось парень всего на несколько лет старше Вэйдэ, оттого Рашми несколько раз представлял на месте несчастного монастырскую воспитанницу и этим портил себе настроение. Саворин совершенно не шёл с окружающими на контакт и большую часть проведенного в стенах монастыря времени не открывал рта, не забывая, впрочем, о собственных нуждах, что стало поводом для перешёптывания среди умирающих от скуки монахов.

«Так и есть: просыпается, самостоятельно завтракает и после сидит в саду до самого заката, буравя пустым взглядом клумбы мастера-травника. И что ему не говори, слова словно сквозь него проходят…» — услышал Рашми в общей столовой поздним утром второго дня. Поведение парня сильно отличалось от слов настоятеля, а потому учёный испытывал разочарование вперемешку с раздражением, ведь эти четыре дня им с Вэйдэ приходилось заниматься именно в трапезной, подальше от гостя, где едва ли не каждый так и норовил блеснуть перед девочкой знаниями.

К исходу третьего дня молодой саворин начал говорить сам с собой: сперва тихо, будто отвечал на чьи-то вопросы, а затем резко перешёл на крик, требуя замолчать и схватившись за голову. В тот вечер многие из обитателей монастыря наблюдали за истерикой несчастного, держась на безопасном расстоянии за колоннами и в глубоких тенях клуатра, пока не подоспел мастер-травник. Эльф не без чужой помощи обездвижил саворина, чтобы влить в ему рот зелье, и, как только беспокойный гость потерял сознание, наблюдавшие за его страданиями монахи будто очнулись, поспешив разбежаться по «важным» делам.

На четвертый день всё в последний раз повторилось: следуя своему распорядку, парень снова занял сад, но сразу после обеда своды монастыря содрогнулись под его истошными криками. Рашми, испытывая нездоровое любопытство, хотел было последовать за сорвавшимися монахами, но Вэйдэ успела схватить учёного за руку, жалобно умоляя его остаться с ней. И он не смог отказать ребёнку, а потому не видел, как молодой саворин от боли метался в агонии, как рвал на себе одежду, как открывались странные раны, как кровью окрашивалась трава в саду. Не знал Рашми и того, что за настойчивостью девочки стояла не столько забота, сколько просьба эльфа. Травник ещё в день прибытия второго гостя поймал спешащую в свою комнату Вэйдэ и, давя на жалость и прикрываясь тревогой за душевное состояние наставника, убедил монастырскую воспитанницу удержать саворина в ключевой момент, потому что понимал: любознательность сироты, подталкивающая его к самым неудобным вопросам в неудобный момент, подвергнет всех обитателей монастыря смертельной опасности, а он так привязался к этим людям. В конце концов, раз учёному так интересно, приоткрыть правду можно и другим способом.


ГЛАВА 7

Поздний вечер того дня, когда настоятель сообщил о смерти молодого саворина, расколол дальнейшую жизнь Рашми на «до» и «после». Он сидел у камина в отведённой ему комнате и, глядя на пляску языков пламени, прокручивал в голове последние события: нежданные гости, слова мастера Тенвиара, поведение собрата по тандему и реакция Вэйдэ как только начались крики. Учёный не сомневался, что действия ребёнка были продиктованы не страхом, хотя в детских глазах читалась не поддельная тревога, но крепкая хватка и настойчивость сбивали его с толку и путали мысли. Обдумывая по отдельности каждый эпизод минувших дней, Рашми не испытывал того отвратительного чувства растерянности, которое непременно возникало стоило ему попытаться уложить всё увиденное в рамки одной картины, что делало и так испорченное настроение ещё более скверным. Днём он наступил на горло своему любопытству и теперь жалел об этом, а пытливый разум одолевали сомнения. Ему определённо чего-то не хватало для полного понимания, но могли ли ответы на невысказанные вопросы заполнить в картине событий раздражающую пустоту?

Такими размышлениями Рашми маялся уже некоторое время и вполне мог потратить ещё несколько часов в безрезультатной попытке что-либо понять, но, к счастью, в дверь негромко постучали. Он меньше всего ожидал увидеть на пороге комнаты эльфа, даже не допуская мысли, что поздний визит тоже результат метаний и сомнений. Обычно спокойный в обществе обитателей монастыря, Илу’ридан Касси’амин Верода за час до визита был готов сорваться на первом встречном, настолько неспокойные мысли крутились в его голове. В тот вечер, подготавливая тело мёртвого саворина и инструменты, травник долго принимал решение: соблюдать чёткие правила или приоткрыть тайну монастырей Последнего пути странному гостю, лишь бы умерить его любопытство? В другое время он не стал даже задумываться над какими-либо вариантами, безоговорочно следуя прописанному только для эльфов особому регламенту, где молчание и сохранение секретов ставилось превыше жизней обитателей монастыря. Но он все равно до последнего мучался сомнениями, упрямо отбрасывал удобные доводы, оправдываясь правилами, и с раздражением понимал, что они возвращались стоило невольно вспомнить высказанный сухим тоном вопрос: «… для чего при каждом монастыре служит эльф?».

— Тебя что-то беспокоит? – вывел травника из задумчивости чуть насмешливый голос другого эльфа, который сопровождал мёртвого саворина и на самом деле прибыл в монастырь Последнего пути со скрытым заданием, непреднамеренно создав в его стенах переполох.

— Ничего подобного, — попытался возразить монах.

— Ты перекладываешь инструменты уже второй раз, — с улыбкой заметил собеседник.

Илу’ридан сперва бросил на эльфа раздражённый взгляд, затем посмотрел на лежащее на специальном столе тело в центре монастырской хладной и в голове на удивление чётко снова прозвучал вопрос учёного. Ему кто-то рассказал? Или же просто намекнул? Травника уже откровенно злило отсутствие ответов, но вслух он сказал другое, наконец-то приняв решение.

— С нами будет наблюдатель, — и стоило лишь озвучить вердикт, как с его плеч будто свалился камень.

— Так нельзя, Касси’амин — вмиг стал серьёзным эльф, обратившись к собрату по культу по второму имени, ведь их знакомство опиралось только на совместную службу. – Правила…

— Правила не оговаривают саворинов, — перебил собеседника монах.

— Тот второй? – хмуро уточнил сопровождающий. – Но что, если он не станет молчать?

— Тогда я позабочусь, чтобы он мирно заснул раньше срока, — твёрдо ответил Илу’ридан. И, направившись к выходу, добавил. – Он в любом случае не покинет монастырь.

— Касси’амин, — окликнул его эльф, заставив на мгновение задержаться. — Мне придётся об этом доложить.

Травник оставил заявление без ответа.

Необъяснимо почему, он был уверен, что поступает правильно, а потому не испытывал страха перед потенциальным наказанием, хотя немного беспокоился об обитателях монастыря. Но в то же время эльф четко видел возможность разобраться с двумя проблемами, которые так или иначе касались странного гостя и привносили в тихую жизнь монаха утомительные хлопоты. В действительности Илу’ридан должен был сразу сообщить о долгоживущем саворине, но упрямо откладывал написание письма, невольно придумывая себе оправдания, потому что не желал видеть в стенах монастыря чужаков, чьё любопытство подобно препарированию новых видов из аномалий воплощения.

Визит собрата по культу мог решить одну из проблем, благодаря чему эльф не видел в последних словах сопровождающего ни единого признака угрозы, скорее обещание рассказать обо всём, что произошло за проведённую в монастыре неделю. Это так удобно позволяло Илу’ридану не тратить время и силы на сочинение отчёта, пусть ценой и станет наказание. Главное правильно преподнести саворину часть правды, и тогда никто не пострадает. Оттого, продумывая каждый возможный ответ, он нарочито медленно брёл к комнате учёного, сознательно оттягивая момент, будто нервничал перед встречей. Но, как только дверь после стука распахнулась, травник вздрогнул, что-то в образе растрёпанного человека заставило его всего на мгновение почувствовать сильное давление, едва не доведшее его до паники. Короткого мига вполне хватило, чтобы эльф растерялся и напрочь забыл заготовленную для встречи фразу.

— Какой… хм… неожиданный визит, мастер Верода, — прокомментировал затянувшуюся паузу Рашми.

— Однажды вы задали мне неудобный вопрос, — наконец-то взяв себя в руки, произнёс Илу’ридан. – Предлагаю вам возможность узнать ответ.

Теперь растерялся саворин. При других обстоятельствах ему не составило труда поверить в добрые намерения эльфа, но проведённый в раздумьях вечер утомил Рашми и у него уже не получалось продолжать наивно смотреть на окружающий мир. Наверно потому, в предложении травника чувствовалось какое-то лукавство, как будто собеседник предлагал пройти сквозь тёмную воду, где не было видно ни дна, ни опасности. Учёный находился в шаге от того, чтобы ещё раз наступить на горло своему любопытству и отказаться, но стоило ему лишь открыть рот, как монах просто молча отступил на шаг и медленно побрёл в обратном направлении. От удивления Рашми даже клацнул зубами, он несколько вдохов бесцельно смотрел куда-то перед собой, чувствуя, как в нём закипало накопленное за неделю раздражение вместе с гневом. Ему очень хотелось одним движением руки громко захлопнуть дверь, но вместо этого учёный сделал первый шаг вслед за удаляющейся фигурой, словно ноги жили своей жизнью. Позже саворин признается себе, что в тот момент им двигало вовсе не любопытство и даже не жгучее желание высказать эльфу пару «ласковых» слов, а голос друга в голове:

«Надеюсь, там, в монастыре, у тебя будет время задуматься над моим вопросом…».

Тем не менее, как бы он не пытался догнать травника, тот, казалось бы, ленивой походкой в последний момент скрывался за поворотом, которых в монастыре хватало с избытком, пока не остановился у небольшой двери чуть в стороне от общей столовой. Наконец-то догнав монаха, ему уже не хотелось ничего говорить или возмущаться, просто дышать было для него близко к пытке, а горло будто сдавливала чья-то рука. Эльф терпеливо дождался, пока дыхание Рашми станет медленным, не предпринимая никаких попыток помочь и внимательно наблюдая за каждым его действием, а затем со словами: «Нам сюда» исчез в проёме.

Скрывающаяся за дверью лестница вела куда-то вглубь, и одного взгляда на неё хватило, чтобы в голове учёного начали возникать странные вопросы, посещающие его, как правило, в одиночестве. За проведенное в монастыре время ему неоднократно становилось интересно: как, а главное – где хоронили осиротевших и брошенных саворинов? Порой он задумывался над тем, что останется после него самого: тело, прах или памятная вещь? Уютный монастырь действительно казался слишком маленьким, чтобы хранить в своих стенах чьи-то останки, в округе же не имелось мест погребения и отчего-то не верилось, что кому-то приходилось приезжать в эту глушь за трупами. Рашми при желании мог бы задать тяжелые вопросы настоятелю или тому же эльфу, но он не позволял любопытству выйти за очерченные им ещё в день прибытия рамки, а потому молчал. Слишком свежа была память о том, как одержимость Варитэн ответами привела их союз к трагедии.

На середине спуска саворин почувствовал, как внезапно похолодело. С губ по старой привычке слетело слово-ключ согревающего заклинания, на плечи словно накинули тёплую мантию, но сам учёный на пару мгновений замер на месте. Он не особо любил пользоваться магией, по-прежнему испытывая болезненную неловкость из-за слабого таланта. Как-никак, осознавать собственную ущербность всегда неприятно. К счастью, при жизни Варитэн не нужен был толковый маг, зато остро требовался ассистент. Поэтому в арсенале Рашми имелось лишь несколько внутренних заклинаний и простое согревающее, которое сильно облегчало ему жизнь зимой в лесах Ферры, он освоил с определенной целью. Внезапный холод был ему слишком хорошо знаком и, продолжив спуск, саворин уже знал, что ему предстоит увидеть.

— Вы когда-нибудь присутствовали на вскрытии? — уточнил эльф, как только учёный пересёк недлинный коридор и миновал ещё одну дверь.

— Ассистировал своему савору, — с заминкой ответил Рашми, не в состоянии оторвать взгляда от лежащего в центре просторной комнаты накрытого тканью тела. Два кристаллических светильника ярко освещали только область вокруг него, погружая остальную часть пространства в глубокие тени.

— Одной проблемой меньше, не придется переживать о вашем самочувствии, — не удержался от комментария травник, снимая с себя мешковатую мантию и надевая поверх таба с короткими рукавами кожаный фартук. На мгновение эльф показался саворину мясником с торговой улицы Освы, что красноречиво говорило: вскрытие будет делать именно он.

— Меньше всего ожидал увидеть у травника такие навыки, — отметил Рашми, делая выводы только по одежде, но даже так монах прекрасно его понял.

— Можете не верить, но для меня анатомия – не более чем хобби, — направляясь к лежащему на столе телу, признался Илу’ридан. Так он мог не смотреть в лицо собеседнику и заподозрить его во лжи было сложно. – Просто так совпало, что в стенах монастыря Последнего пути увлечение оказалось востребованным. Сейчас вообще сложно найти кого-либо, кто посвятил бы себя чему-то одному, — встав у стола, эльф на пару мгновений замолчал. – Но мы и не меня собираемся обсуждать… — и рывком сбросил ткань с трупа.

Саворину и раньше доводилось видеть голые тела, но вид мёртвого собрата по тандему вызывал противоречивые чувства и сильное желание отвернуться. Лицо и шея молодого саворина были в рваных царапинах, на одной руке не хватало двух ногтей, а в области солнечного сплетения имелись странные колотые раны.

— Он сам себе нанёс эти увечья? – задумчиво поинтересовался Рашми, встав так, чтобы стол находился между ним и монахом.

— По крайней мере, лицо себе разодрал точно сам, — ответил эльф и затем произнёс слово-ключ. Его руки до середины предплечья еле заметно замерцали, а мгновение спустя снова стали нормальными, но вот непроницаемое заклинание на них осталось.

Тогда же учёный понял, что собеседник с ним не откровенен и полностью доверять его словам не стоит: такое заклинание не осваивают только ради увлечения, к тому же оно не каждому под силу в подобном виртуозном исполнении без долгой практики. Тем не менее, он решил промолчать и плыть по течению, заставляя себя наблюдать за уверенными движениями, за тем, как острое лезвие рассекает кожу, а умелые и сильные руки оттягивают её, раскрывая живым нутро мертвеца. Всё это невольно напомнило Рашми о проведённом с Варитэн времени, когда она, переполненная энтузиазмом, препарировала чей-то труп в такой же хладной, и в какой-то момент в глазах саворина монах стал пугающе похож на дракона, а сам он разве что не ходил вокруг стола, делая опись дефектов и аномалий. Это одновременно вызывало чувство ностальгии, разбавляя мрачность обстановки, и злило, ведь ему меньше всего в тот момент хотелось придаваться воспоминаниям.

Но всё изменилось, когда эльф вскрыл брюшную полость. Сразу после закрепления тандема, посетив вместе с савором академическую хладную впервые в жизни, Рашми позорно вырвало, но в увиденном было кое-что, произведшее на него глубокое впечатление: во «внутреннем мире» живых существ не имелось месту излишеству, каждый орган, каждый сосуд — всё находилось на своём месте и служило определенной цели, будучи грамотно упакованными в оболочке из костей и кожи. Именно компактное расположение внутренностей, как бы цинично это не звучало, впервые пробудило его любопытство, определив их с Варитэн дальнейший путь. Но то, что он увидел внутри мёртвого саворина было лишено красоты, которую худо-бедно передают на иллюстрациях к учебникам по анатомии. Внутренние органы парня буквально были нашпигованы осколками, что, мягко говоря, не соответствовало нескольким тонким ранам в области солнечного сплетения. А сами осколки в ярком свете светильников странно блестели и оторвать от них взгляд, несмотря на лицеприятный антураж, отчего-то было сложно.

— Это же… — Рашми на мгновение запнулся, ему снова стало тяжело дышать, а от посетившей абсурдной идеи голова и вовсе шла кругом, отчего он поспешил опереться о край стола. – Скажите мне, что это не убийство.

Эльф даже застыл от удивления, вскинув на учёного полный недоверия взгляд. Илу’ридан ожидал от странного гостя совсем другой реакции: вопросов, ужаса, отрицания, даже истерики. Направляясь к комнате саворина, он успел продумать свои действия при каждом плохом исходе, но таких слов не предвидел, а потому едва не рассмеялся. Да и кого бы не позабавило подобное заявление? С его губ слетело безразличное «нет», вот только сама ситуация словно не желала отпускать. В повисшей тишине эльф принялся извлекать из внутренностей самые большие осколки, прокручивая в голове просьбу Рашми. Кому вообще будет выгодно убийство юнца, которому даже тандем не закрепили? Да к тому же таким жестоким образом! Разве что учёный понял… Илу’ридан снова застыл и с осколком в руке посмотрел на собеседника. В голову опять начали лесть мрачные мысли, всё сильнее хотелось закончить этот фарс, потому что в словах саворина находилось рациональное зерно и казалось, что этот человек, сам того не осознавая, подошёл к правде слишком близко.

— Впрочем, — прервал эльф затянувшуюся паузу, — возможно, ответ будет зависеть от точки зрения. Если рассматривать ситуацию конкретно брошенных, как этот парень, — монах указал осколком на тело, — то всё действительно выглядит как убийство. Может быть вы даже скажете мне, кому это выгодно… — и в ожидании замолчал.

Рашми медлил с ответом, наблюдая как эльфийские руки продолжают извлекать осколки и перекладывают их в наполненную вязкой жидкостью ёмкость, что стояла на высокой подставке у стола в слепой зоне. Он заметил её позже, когда обошёл стол, и в его воспоминаниях о том вечере она осталась голодным чревом, жадно поглощающим нечто важное. Наиболее тонкие осколки иногда ломались с мелодичным звуком, но если травнику тонкий звон казался в чём-то красивым, то у саворина от него неприятно стреляло в висках, отвлекая от странных вопросов, которые то и дело посещали его голову. Зачем эти намёки? Что эльфу известно? И сколько? Откровенно говоря, Рашми не понимал, что его провоцируют, что каждое слово и жест оценивают. Тем не менее, в отличие от монаха он не хранил никаких секретов, просто за проведенное в монастыре время многое из того, что раньше казалось непоколебимым, зато простым и понятным, сильно изменилось, а правда стала для учёного тяжелым бременем, которое он не желал взваливать на плечи ученицы. Визит в хладную показался ему хорошим поводом выговориться.

— Драконам, — едва не выплюнул саворин и отступил от стола на шаг.

Эльф отправил в ёмкость очередной осколок и выпрямился. В голове из подозрений и неоправданных ожиданий образовалась мешающая думать каша, но даже так ответ показался ему дикостью.

— Вы это сейчас серьёзно? – хмуро произнёс монах. Он привык, что связанные тандемом фанатично защищают своих саворов и к заявлению отнёсся с сильным недоверием, отчего-то позабыв о том, что странный гость не умеет врать.

— Вы так удивлены, потому что не знаете, как протекает вэйвери, — снисходительно сказал Рашми.

— Что не удивительно, — раздражённо парировал эльф, — ведь на церемонию посторонних не пускают.

— Действительно, не пускают, — вынужден был согласиться учёный, — но не потому, что там творятся тайны и рождаются секреты. Драконы считают вэйвери слишком личным, чтобы посвящать в свои решения посторонних.

— И как такие детали относятся к предполагаемому убийству этого брошенного юнца? – и, хотя Илу’ридан продолжал говорить вежливо, ему едва хватало самообладания, чтобы не выругаться.

— Терпение, мастер Верода, — не удержался от снисходительной улыбки саворин. – Для нас, — он похлопал себя по груди, — вэйвери является знаменательным событием: обретение чего-то значительно большего, чем родственной души, смысла жизни, центра вселенной… Как ни называй, а мы готовы ради своих саворов на что угодно: потакать их желаниям и стремлениям, прощать любые нанесённые обиды и легкомысленные жесты, по одному лишь слову подвергать себя неоправданному риску. Встретившись с драконом взглядом, мы понимаем: они для нас всё, Абсолют, почти божества. А затем… — он ненадолго замолчал, чтобы тяжело вздохнуть и продолжить уже сухим тоном, — остаток жизни, долгой или короткой, игнорируем тот факт, что мы для саворов не более чем инструмент, которым можно бережно пользоваться, а можно сломать или, разочаровавшись, выбросить. Но исход у нас всех без исключения один: не важно брошенный или осиротевший, без связи с савором мы умираем. И поверьте, драконам выгодна наша быстрая смерть, чтобы эхо тандема не донимал живых и не мешал перерождаться мёртвым… — учёный заставил себя на мгновение замолчать, ему не хотелось посвящать собеседника в ещё более глубокие детали. В конце концов, отношения связанных тандемом всегда были слишком личными, чтобы рассказывать о них, а потому он решил изменить направление разговора. — События последних двух дней показали мне, насколько мучительный нам определён финал. Полагаю, поэтому на ваших клумбах растут травы с сильным седативным эффектом. Ведь так?

Пока саворин говорил, эльф снова чувствовал то плохо поддающееся объяснению давление, которое испытал на пороге комнаты гостя, только теперь оно ощущалось слабее, благодаря чему удавалось сохранять самообладание. Но вот быстро ответить на вопрос у него никак не получилось, горло будто что-то сдавило и травник просто кивнул.

— Тогда поймите меня правильно, мастер Верода, — продолжил Рашми всё тем же сухим тоном, посмотрев на тело мертвеца, — я с многим смирился и просто хочу знать: эта жестокость – холодный расчёт или роковая случайность? Её зерно заложено в нас драконами или порождено тандемом? Саворины уникальны в своей трагедии, и если да, то почему? В чём смысл нашего существования в конце концов? Мы ведь даже семей не заводим, между прочим, настолько очарованы своими саворами, и оставляем после себя только это? – он жестом указал на посечённые внутренности.

Саворин наконец-то замолчал, задумчиво глядя на тело, будто погрузился в размышления, а эльф словно очнулся. Престранный монолог и его оцепенение так сильно напомнили Илу’ридану о том инциденте, где душой и телом пострадала Вэйдэ. Было время, когда он часто прокручивал в голове события того дня и никак не мог понять, почему в критический момент настоятель ничего не сделал, и вот неожиданно ему довелось побывать в схожей ситуации.

— Мне жаль, но в поиске ответов вряд ли смогу вам помочь, — кое-как выдавил из себя травник, — я рассчитывал услышать совершенно другие вопросы.

— Давайте смотреть правде в глаза, — Рашми снова снисходительно улыбнулся, — о вопросах, которых вы ожидали, не то, что говорить, о них думать страшно. Тем не менее, тандем не сделал из меня наивного саворина, я лучше других вижу, как ухудшается моё состояние. Но почему процесс протекает так медленно и безболезненно? Этот парень угас буквально на глазах…

— Это вы мне скажите, — более уверенно парировал эльф, — разница между вами двумя лишь в том инциденте в исследовательской экспедиции. Что же такого произошло в красных песках Товаруна?

— Я не знаю, — стушевался учёный, было видно, что разговор на эту тему ему не приятен, и потому Илу’ридан решил рискнуть.

— Не знаете или не помните? – но его ожидания снова не оправдались.

— Не вижу принципиальной разницы, — не повёлся на провокацию Рашми и внезапно почувствовал слабость, вслед за которой накатил холод. Двусмысленный вопрос монаха всё же выбил его из привычного течения мыслей и на мгновение он потерял концентрацию, но этого хватило, чтобы согревающее заклинание рассеялось. И хотя обновить его не составило бы труда, саворин принял решение вернуться. – Напоследок скажите мне, что с ними потом происходит?

— С телами или с осколками? – уточнил эльф, ведь обнимающий себя за плечи учёный никак не намекнул, о чём говорит.

— С обоими, — чуть помедлив ответил Рашми.

— Тела сжигаются, так в монастыре проще хранить останки, — пустился в быстрые объяснения монах, заметив, что его собеседник начал мёрзнуть. – Но кровь и выявленные при вскрытии аномалии вместе с осколками отправляются в леса Ферры, где их до сих пор изучают. Другими словами, даже сейчас никто не даст вам ответ на вопрос «Почему?».

— Тогда к чему вся эта секретность?

— Чтобы на вас, саворинов, не открыли охоту, — вздохнул эльф, взглянув на тело. – Вы, наверно, не заметили, но эти осколки являются кристаллизованной магией, и для всех будет лучше, если источник останется неизвестным. Это ответ на ваш неудобный вопрос: для чего при каждом монастыре служит эльф? Мы заботимся о том, чтобы правда о саворинах оставалась в тенях… Я хотел сказать, оставалась тайной.

— А что по этому поводу говорят драконы? – мысль посетила Рашми внезапно, он даже ненадолго забыл, что ему холодно.

— Ничего, — разочаровал его травник, — эльфы, как наиболее контактирующий с ними вид, предлагали возвращать осколки, но они отказались. И, чтобы сохранить всё в секрете, был разработан совместный проект «монастырей Последнего пути», но от рептилий в нём только громкое имя.

— Что?! – искренне удивился саворин.

— А вы думали, что монастыри спонсируются исключительно драконами? – видя растерянность собеседника, Илу’ридан испытал приятное, но мимолётное чувство торжества. В конце концов, странный гость и обитатели монастыря взаимно раздражали друг друга, когда дело касалось знаний. Потому удивлённо-хмурое лицо учёного приподняло эльфу настроение.

— Я действительно всю жизнь именно так и думал, — неохотно признался Рашми.

— Нет, драконы к монастырям не имеют никакого отношения, всё финансирование поступает из лесов Ферры.

— Но это огромные расходы, — не унимался саворин, — откуда такие деньги?

Илу’ридан несколько вдохов пристально смотрел на собеседника, решая, как много он может ещё ему рассказать. Монах понимал, что и так поделился слишком многим, просто монолог странного гостя умудрился задеть струны эльфийской души, и, несмотря на плохое настроение, хотелось напоследок показать, что за высокой стеной из тайн и секретов есть немного света.

— Культом леса было принято непростое решение снабжать объединённые гильдии, а также некоторые исследовательские заведения малыми осколками и пылью, — поймав удивлённый взгляд, Илу’ридан пояснил. – Используя их как катализатор, было сделано немало открытий и спасено много жизней. Именно с прибыли от продаж сырья… — эльф запнулся и поморщился, ему откровенно не нравилось слово, но оно будто само слетело с языка, — и финансируются монастыри. Это, конечно, не смысл существования, но, думаю, вас успокоят слова, что саворины оставили свой след в истории, пусть знаем о нём только мы, — он указал на себя.

— Ну надо же, мёртвые заботятся о живых, — флегматично прокомментировал услышанное Рашми и невесело улыбнулся. – Благодарю за познавательный вечер, мастер Верода. Я узнал достаточно, чтобы больше не создавать вам проблем.

— И что вы собираетесь делать с этими знаниями? – не то, чтобы его донимало любопытство, монах просто должен был задать такой вопрос для будущего отчёта.

— То же, что и раньше: буду ждать собственной смерти. По крайней мере теперь я знаю, что процесс может несколько затянуться.

— Тогда вам стоит знать ещё кое-что, — серьёзность эльфа была почти зловещей, — чем дольше вы живёте, тем сильнее я хочу вас вскрыть.

Но странная угроза только рассмешила саворина.

— В этом монастыре меня одаривают такими комплиментами, что впору возгордиться.

Не дожидаясь ответной реакции, Рашми бодро зашагал к выходу, предвкушая, как вытянет ноги сидя в уютном кресле возле камина в своей комнате, как вдруг у самой двери его окликнули.

— Мастер Вендрош! — травник редко так к нему обращался. – Кто подтолкнул вас к тому вопросу?

— Продуктивной вам ночи, мастер Верода, — в драконьей манере ушёл от ответа учёный и скрылся за дверью, а потому не видел, как из непроглядных теней позади монаха вышел второй эльф.

— Какой занимательный человек, — и, хотя Илу’ридан знал, что его собрат по культу наблюдал за встречей, он вздрогнул от неожиданности. – Всё хотел поинтересоваться, сколько он здесь живёт?

— Три месяца, — произнёс монах и обернулся, чтобы насладиться удивлением на лице собеседника, – но он прибыл прямо с Товаруна, поэтому прибавь ещё один.

— А он точно умирает? – с недоверием спросил сопровождающий мертвеца эльф.

Теперь рассмеялся травник. В стенах монастыря ему слишком часто приходилось слышать этот вопрос, настолько часто, что начинал сильно раздражать. Но в тот вечер в хладной короткая фраза показалась ему забавной, будто после разговора с саворином что-то изменилось.

— Рашми Вендрош — та ещё загадка, — отсмеявшись, признался монах. – По какой-то причине у него не случился экспансивный рост, но он действительно умирает. Медленно, как от затяжного недуга, зато безболезненно.

— Мне начинает казаться, что этот гость что-то знает, — проворчал второй эльф. – Будь я на его месте не пустился бы в такое длительное путешествие.

— Путешествие… — задумчиво повторил Илу’ридан, его посетила странная мысль. – Окажи мне услугу!

— Что угодно, Касси’амин, но с трупом будешь возиться сам, — выдвинул условие собеседник, скрестив руки на груди, как бы говоря, что на уступки не пойдёт.

— И раньше без тебя как-то справлялся, — беззлобно фыркнул монах, махнув рукой в знак согласия.

— Так что тебе нужно, дорогой друг?

— В документах указано, что саворина в путешествии от Товаруна к Римуш сопровождал егерь. Узнай для меня его имя.

— Сирота исследовательского инцидента, четыре месяца… — вслух взвешивая сложность задачи, проговорил второй эльф. – Не думаю, что это будет так уж трудно.

— Тогда выход там…

Воцарившаяся тишина почему-то вызывала у травника дискомфорт. Он наконец-то вернулся к забытому телу, ещё несколько часов педантично выискивая в органах пропущенные осколки, и этого времени с лихвой хватило, чтобы обдумать состоявшийся разговор несколько раз. Вопреки невысказанному мнению саворина, Илу’ридан был с гостем откровенен в очерченных заранее рамках, пусть и не рассказал всей правды, а то, что озвучил, сильно приукрасил благородством. Ему жутко не хотелось, чтобы учёный пал духом. Потому что, подобно драконам, культу леса были безразличны жизни и смерти саворинов, вся их ценность заключалась только в осколках кристаллизованной магии.

Но те из эльфов, что служили при монастырях, рано или поздно привязывались и к постоянным обитателям, и к тем, о ком приходилось заботиться, становясь излишне сентиментальными вопреки мировоззрению. В конце концов их взгляды на обязанности обязательно менялись, порождая желание бросить службу и заняться чем-то другим, что не сделает неисчезающее чувство вины ещё тяжелее. Среди монахов явление называли выгоранием, наивно полагая, что эльфы слишком чувствительны к чужим страданиям, и травник уже давно находился у грани, но принял решение остаться ради ребёнка. Хотя в то же время мысль, что на столе перед ним окажется тело Вэйдэ пугала его до дрожи. В такие моменты он успокаивал себя обещанием, что покинет монастырь вместе с ней. Как-никак, до путешествия в Скользящую академию осталось не так долго…


ГЛАВА 8

Как бы Рашми не обманывал себя, визит в хладную что-то в нём надломил. Увиденное и слова эльфа буквально въелись в мысли, не отпуская его даже тогда, когда холод остался где-то глубоко позади. Пока он брёл обратным путем к себе, собственное тело казалось ему уж слишком тяжёлым, а каждый шаг – обременительным, будто в лодыжки вцепился кто-то невидимый и волочился вслед за саворином.

В ту ночь, вопреки навалившейся усталости, Рашми так и не смог заснуть. Учёный некоторое время лежал на спине поверх одеяла, уставившись в потолок, но стоило только закрыть глаза и ему примерещилось, что он снова стоит у стола, наблюдая, как эльф с кровожадным выражением на лице буквально роется во внутренностях, как каждый найденный им осколок ломается в испачканных алым руках, пока не заметил, что у мёртвого саворина открыты глаза, а сам покойник смотрел прямо на него. Рашми в ужасе вскочил на кровати, тяжело дыша. Сюрреалистическое видение ощущалось до жути правдоподобно, он даже холод чувствовал, но больше всего ему не давали покоя именно глаза. Учёный не знал какого они цвета были у парня при жизни, но в том странном видении казались почти чёрными.

Нежелание оказаться «там» снова, заставило саворина перебраться в кресло у камина. В груди у него неприятно ныло, а в голове как в растревоженном улье крутились навязчивые воспоминания, от которых никак не получалось избавиться, пока не настало утро. Уже в общей столовой он узнал, что сопровождающий мертвеца покинул монастырь и мучающиеся от скуки сплетники ещё несколько дней обсуждали неоправданную целесообразность его пребывания среди них. Под такие ворчания и перешёптывания монастырская жизнь быстро вернулась в привычное размеренное течение. Вот только Рашми отчего-то не получалось гармонично в него влиться. Некоторое время, просыпаясь утром, он ловил себя на желании махнуть рукой на распорядок и провалиться в сон ещё на десяток часов, а также часто задавался вопросом: зачем он вообще с чем-то возится? Вэйдэ, как и остальные монахи, некоторое время не навязывала ему своё общество, хотя каждый раз подходила к нему, бережно обнимая записи. Именно ими, толстой стопкой исписанных листов в кожаной папке, девочка громко хлопнула по столу прямо перед ним спустя несколько дней затяжной хандры.

— Научите меня драконьему языку! – сразу же потребовала она, не дав ему и пары секунд чтобы прийти в себя.

Всего на мгновение, но Рашми испугался, то ли от неожиданности, то ли от настойчивого звонкого голоса. Тем не менее, его будто разбудили от навязчивого сна, что повторялся снова и снова, не оставляя после себя в памяти никаких деталей, только ощущение серости окружающего мира. Несколько долгих вдохов он буравил папку взглядом, пока присутствующие в тот момент в общей столовой монахи, не повышая голоса, отчитывали ребёнка. Сама же Вэйдэ молча слушала нравоучения, но виноватой не выглядела, скорее наоборот – недовольной, почти злой, словно её ожидания самым бесцеремонным образом обманули. Видеть такие эмоции у саворинов – большая редкость, и Рашми, встретившись с ученицей взглядом, не смог не восхититься ею. Но уже в следующее мгновение он почувствовал укол совести и поспешил встать на защиту монастырской воспитанницы от налетевших «стервятников», доказывая собравшимся, что настойчивость, даже как альтернатива упрямству, хорошее качество.

— Пойдём в сад, кроха, — предложил Рашми как только ситуация разрешилась, — к так желаемым тобой урокам приступим завтра.

— Но… — попыталась возразить Вэйдэ.

— О, если, конечно, утром открою глаза, — закончил саворин.

— Я не это хотела сказать! – возмутилась ученица, сейчас ей очень не нравилось, что он использовал любимую оговорку.

— Знаю, не дуйся, — он потрепал девочку по волосам и пояснил. – Просто к урокам по языку мне нужно подготовиться. Как-никак, скользящий несколько сложнее единого.

— Тогда чем же мы займёмся? – растерялась Вэйдэ, но в детских глазах загорелся знакомый огонёк.

— Как и всегда – будем говорить, — учёный окинул опустевший зал общей столовой. – Беги за своим переносным «столом» и выбирай тему. Я удовлетворю твоё любопытство даже если мастер-травник будет против.

Обещание окрылило монастырскую воспитанницу и ненадолго они расстались. Неспешно двигаясь к любимому месту у дерева, Рашми сожалел, что так и не решился поблагодарить ученицу за отрезвившую его настойчивость, но тогда ему пришлось бы признать происходящие с ним странности. Впрочем, странности тянулись и за Вэйдэ тоже: привязанность к кому-то ещё помимо дракона, проявление эмпатии, яркие эмоции – все это было не про саворинов. В то же время он прекрасно понимал, что его ученица не такая как остальные только благодаря обстоятельствам, изоляции от внешнего мира и заботливому окружению. Какой замечательный объект для социального эксперимента, флегматично подумал Рашми и вздрогнул. Посетившая его мысль была такой чужой, и одновременно с тем казалась ему чем-то интересной. И кто знает, к чему она могла привести учёного, будь у него в распоряжении больше времени, но, к счастью, престранные размышления прервало появление ребёнка в компании монаха, который часто приносил им чай во время уроков.

— Расскажите мне о магии, — озвучила свой интерес Вэйдэ, уложив на колени импровизированный «стол» и раскрывая папку с записями.

— И всё? – несколько растерялся саворин. – Рассказать, а не обучить?

— Меня когда-то заинтересовало любимое заклинание мастера Вероды, — пустилась в объяснения девочка, — то, от которого руки не пачкаются. Но он мне сказал не сотрясать просьбами воздух и дождаться Призыва.

— Вот как… — с улыбкой протянул учёный. – Но мастер-травник действительно прав: лучше дождись обучения в академии. Юраф’аримен Ашфос поможет понять каков уровень твоего таланта и каковы области его применения.

— Этот эльф какая-то знаменитость? – переспросила Вэйдэ, ошибочно делая выводы по длинному имени.

— Нет-нет, — поспешил пояснить Рашми, покачав головой, — это дракон, просто прозвища у него нет. Я никогда не видел его настоящую форму, но Варитэн как-то упомянула, что он один из последних представителей инеистой стаи.

— Разве вы не говорили, что её уничтожили? – удивилась монастырская воспитанница.

— Да, но незадолго до «Побега» титаниды позаботились, чтобы небольшую часть кладки вывезли с Сабертии, — саворин вздохнул, посмотрев на затянутое серыми облаками небо. — Непростая история, которой почти не уделяется внимания в учебниках, — затем он посмотрел на ученицу и предостерёг. – К слову, мастер Ашфос – ректор Скользящей академии, поэтому не донимай его расспросами.

Из того, что он рассказал ученице, признание в собственной бездарности далось ему сложнее всего. Рашми не хотел, чтобы она помнила о наставнике в том числе и слабости. Но всё остальное, что касалось теории и основ понимания, буквально изливалось из него, подобно бурному потоку. Он начал свой монолог словами: «Там, где властвует Воплощение, приобщиться к магии могут абсолютно все, даже те, кто наивно считает, что ничего не умеют…», а затем долго и обстоятельно объяснял Вэйдэ об облике, как о границе возможностей и критерии магического таланта, о внешних и внутренних заклинаниях и как они зависимы от состояния заклинателя, что такое слово-переход и как при освоении заклинаний приучают к слову-ключу, а главное – насколько всё, о чем шла речь, зависимо от фантазии.

— В лесах Ферры мне рассказывали, что такова проблема всех систем, где звезды излучают Воплощение: чтобы при помощи магии придать задуманному форму требуется хорошо развитая фантазия.

— Вас послушай, так магу обязательно нужно уметь писать книги и рисовать картины, — усмехнулась монастырская воспитанница.

— Поменьше сарказма в голосе, кроха, — посоветовал ей Рашми, но и сам не удержался от улыбки. – Если вдруг выясниться, что ты способна преодолеть свой облик и сможешь осваивать внешние заклинания, тебе тоже придётся найти себе источник вдохновения. Книги и картины не такой уж плохой вариант, ведь посредственный маг и двух строчек не зарифмует, — саворин ненадолго замолчал, вспоминая, как начал писать стихи именно благодаря совету мастера Ашфоса. – К слову, в Скользящей академии есть обязательный курс по развитию фантазии, а в библиотеке при заведении едва ли не самое большое собрание художественной литературы на континенте.

— Удивительно, — негромко прокомментировала услышанное Вэйдэ, опустив взгляд на исписанный листы. Почему-то она постеснялась признаться, что хотела бы поскорее увидеть богатство библиотеки своими глазами.

— Тем не менее, как бы странно не звучали мои слова, — продолжал Рашми, — у проблемы Воплощения есть и другая, положительная сторона.

— О ней вам тоже эльфы рассказали? – догадалась девочка.

— Всё верно, — согласился саворин и неловко признался. – Созерцать одни лишь леса дни напролёт на самом деле жутко скучное занятие, вот я и развлекался как мог.

— Так что именно они вам рассказали? – несколько резко уточнила Вэйдэ, лишь бы наставник не погрузился в воспоминания.

— Что на планетах, где сильно Воплощение, у детей в младенчестве и раннем возрасте не случается спонтанных всплесков силы, а потому детская смертность значительно ниже, чем в системах с иным течением магии. В лесах Ферры много эльфов, успевших пожить среди звёзд, к счастью, были и те, кто не оставил мои вопросы без ответов. Знаешь, в рамках своего вида у них существует проблема рождаемости, и некоторые ограничения, что накладывает Воплощение, они считают большим благом. Как-никак, здесь, — он указал пальцем на землю, имея в виду планету, а не монастырь, — ребёнок, не знающий как выглядит пламя, не сможет его воплотить.

— А как же монстры из-под кровати? – неожиданно спросила девочка и Рашми закашлялся от удивления.

— Какие ещё монстры? – растерялся он, но поймав насмешливый взгляд понял, что ученица не серьёзна.

— Мастер Тенвиар, вспоминая о дочери, как-то упомянул, что она боялась монстров под кроватью, — пояснила Вэйдэ. – Так он объяснял концепцию страха, что порой он рисует жуткие картины в голове.

— Вот ты о чём… — запоздало сообразил Рашми. У саворинов не возникало таких проблем, потому что страха не было в самих драконах. Впрочем, нет, он лучше многих знал, что перед смертью высокие рептилии всё же познавали это удушающее чувство, сталкиваясь с тем, что не могут преодолеть и не успевая дать ему название. Но учёный не стал говорить ребёнку неприятную правду, вместо этого он просто продолжил. – У детей в раннем возрасте, конечно, бурное воображение, но одного лишь его будет мало. Нужно хотя бы базовое понимание сути явлений и процессов, чтобы при помощи магии что-то воссоздать.

— Шахтёрский сплав? – усмехнулась монастырская воспитанница, и оба невольно вспомнили разговор о родуне.

— Да, хороший пример тонкого понимания сути гномами, — согласился Рашми. – Иначе говоря, понимая суть страха, он перестаёт пугать и забывается. Потому такие детские страшилки, как правило, остаются сказками.

— Как правило? – осторожно уточнила Вэйдэ.

— Вспомни, что я рассказывал тебе об аномалиях воплощения, — намекнул саворин. – Кое-кто из моих коллег считает, что они – это чьи-то воспоминания…

Их разговор о магии затянулся до позднего обеда и был прерван визитом настоятеля в сопровождении эльфа. На мгновение Рашми даже показалось, что травник попросту наябедничал на него и почтенный монах прилетел вырвать ребёнка из цепких когтей наставника. Забота окружающих о Вэйдэ умиляла его, и наверно потому, чтобы хоть в малом соответствовать остальным, он с излишним энтузиазмом приступил к обещанным приготовлениям, проведя остаток дня в хлопотах. Но уже ночью, отправившись спать довольным достигнутыми результатами, ему впервые приснился сон о месте, которое саворин никогда не посещал. Позже, вспоминая удивительно чёткие детали сновидения, он ловил себя на чувстве дежавю, будто учёному когда-то рассказывали о нём, и вот, без каких-либо предпосылок оно пригрезилось. Тем не менее, Рашми разрывался между противоречивыми мыслями: едва сдерживаемое им любопытство вот-вот было готово поглотить его с головой, но в то же время ему не удавалось избавиться от чувства тревоги, словно отвлекаясь на созерцание картины, он упускал нечто важное.

Приснившееся учёному место язык не поворачивался назвать отражением чего-то реального, и всё же, закрыв глаза в кровати и открыв уже там, Рашми сразу подумал, что вернулся. Это была одна из тех чужих мыслей, что время от времени его посещали, но противится ей у него не возникло никакого желания. Вернулся так вернулся – пускай. В своём сновидении саворин просто стоял и не двигался, перед ним до самой светлой линии горизонта простиралась водная гладь. Или же не водная? Вспоминая детали, он начал сомневаться: разве у водоёмов может быть такой тёмный неприятный оттенок? Если бы не раздающиеся эхом звуки падающих капель где-то за спиной, Рашми и вовсе решил, что смотрит на черное зеркало, в котором ничего не отражалось. Впрочем, в том месте кроме слабо мерцающих звёзд и нечему было отражаться, но их света не хватало, чтобы хоть как-то разбавить скудный, буквально серый пейзаж. По крайней мере, так он думал, глядя в потолок сразу после пробуждения и прокручивая в голове детали.

В течении следующих двух месяцев странный сон посещал его каждый раз, когда саворин в обучении сталкивался с проблемами, поиск решения к которым непременно заводил в тупик. За проведенное в монастыре время учёный привык к тому, что стоит лишь приоткрыть ученице даже сложные темы и она все понимала, но он никак не ожидал насколько нелегко дастся ребёнку изучение нового языка и в особенности освоение грамматики. Обучаясь в Скользящей академии, Рашми никогда не сталкивался с подобными трудностями, а потому не знал, как с ними справляться. Засыпая с вопросом: «Что же делать?», саворин снова оказывался в загадочном пустом месте, вот только начиная со второго визита звезды на небе сверкали так ярко, привлекая к себе внимание, что он в восхищении на них смотрел и… неожиданно просыпался, но решение, до смешного простое и изящное, каждый раз озаряло его мысли.

За пролетевшие два месяца Рашми часто всматривался в эти всезнающие звёзды, не уставая поражаться тому, что они дарили ему в ответ за внимание. Но очень быстро он понял насколько высокую цену приходилось платить за короткие визиты в странное место. Саворин уже не мог игнорировать очевидные вещи: что стал уставать сильнее и чаще обычного, отчего даже простая прогулка во внутренний двор больше не вызывала восторга, хотя ему по-прежнему был по душе выращенный эльфом сад, что даже небольшая нагрузка вызывала одышку, а по утрам его то и дело мучал затяжной кашель. Обитатели монастыря тоже замечали изменения в худшую сторону: эмоциональные вспышки, плохой аппетит и частую бледность, порой такую жуткую, что впечатлительные зазря бежали за травником. Сам же эльф начал открыто участвовать в уроках, но был нехарактерно тих, чем только сильнее раздражал занимающихся саворинов. Каждый понимал, что время Рашми истекает, отчего атмосфера в стенах монастыря становилась всё мрачнее, а улыбки – вымученными.

Его роковой день мало чем отличался от остальных минувших, правда в довесок к ставшим привычным за короткое время мелочам он чувствовал сильную сонливость и постоянно зевал, одним лишь упрямством не позволяя себе прикрыть глаза хотя бы на минуту. С самого утра монастырь казался каким-то пустым и умиротворенным, а занимающиеся своими делами монахи то ли куда-то спешили, то ли вовсе не попадались ему на глаза. Как затишье перед бурей, поймал себя на меланхоличной мысли Рашми, одиноко потягивая чай в общей столовой, но не увидел в сравнении никаких дурных предзнаменований. Умиротворяюще тих был и внутренний сад монастыря, где его с книгой в руках ждала Вэйдэ, с тем самым приключенческим романом, чтением которого развлекалась девочка до прибытия почившего саворина. С недавнего времени их совместные уроки сводились к тому, что монастырская воспитанница вслух переводила для наставника художественный текст на драконий язык, сидя вместе с ним под деревом почти в обнимку. Подсказанные звёздами решения приносили свои плоды, и пусть девочка по-прежнему допускала грубые ошибки как в грамматике, так и в произношении, но прогресс был очевиден. В академии её скользящий подтянут, оправдывался Рашми, не желая давить на ученицу слишком сильно. В тот день они тоже читали, вот только его взгляд упрямо тянулся к высохшим, но так и не опавшим с ветвей листьям – маленький живописный фокус в исполнении одного конкретного монаха.

«Всё же лучше, чем каждый день смотреть на голый ствол, так хотя бы сохраняется момент красоты, — объяснял свою блажь эльф. – Дерево не пострадает, я ведь забочусь о нём…».

В определенный момент, глядя на потемневшие листья, ему ещё сильнее захотелось спать. Рашми собирался было очередной раз зевнуть, но с ужасом осознал, что не может вдохнуть полной грудью, более того, каждый новый вдох давался ему всё тяжелее, а довеском он начал чувствовать сильную слабость. Саворин понимал, что времени у него оставалось очень мало. Страх за собственную жизнь мгновенно исчез, вместо него в душе поселилось сожаление, что он не успел всего запланированного. Но даже так, оставалось ещё одно важное дело. Из последних сил, стараясь не вызвать у девочки подозрения, Рашми тихо попросил её найти мастера-травника. Не задавая лишних вопросов, Вэйдэ небрежно откинула книгу и стремительно убежала. Хорошо, успел подумать саворин, ему совершенно не хотелось, чтобы ученица стала свидетелем его последних мгновений и, тем более, не желал перед смертью видеть её слёзы. Прежде чем перестать дышать он улыбнулся и закрыл глаза…

Чтобы снова оказаться в том странном месте, которое видел во снах. Теперь учёный чувствовал себя свободно, тело больше не казалось куском недвижимого камня. Пейзаж перед ним с последнего визита почти не изменился, только звёзды были неестественно тусклыми, едва ли не сливаясь с мраком тёмного неба. Это не на шутку его встревожило. В нём ещё теплилась надежда, а вдруг получится? За короткое время он поверил, что в мерцании здешних звёзд можно найти любой ответ, лишь бы имелся вопрос. Наивно поверил, будто не было за плечами двух десятков лет жизни с драконом, которая всегда наставляла доверять только фактам. И потому Рашми по-детски к ним потянулся, но, прежде чем успел сделать первый шаг, за спиной прозвучал пробирающий до дрожи голос:

— Стой, — в следующее мгновение на плечи саворина легли огромные руки, чья тяжесть не позволял ему сдвинуться с места. – Не позволяй им себя обмануть, иначе ты потеряешь «себя».

— Но мне нужно вернуться! – упрямился учёный, даже обернулся в попытке доказать собеседнику свою правоту. Тот не стал его удерживать и Рашми буквально уткнулся незнакомцу носом в живот. Чтобы окончательно осознать, кто с ним говорит, человеку пришлось задрать голову.

— Тебе больше некуда возвращаться, — сообщил ему титанид.

Желание дотянуться до звёзд поблекло, а вместе с ним истлела и наивная надежда.

Рашми наконец-то принял свою смерть.

* * *

Илу’ридан опоздал. Впрочем, они с ребёнком оба не успели к саворину вовремя, но именно эльфу открылась душераздирающая картина. На его памяти не было ни одного раза, чтобы Вэйдэ плакала, даже когда приходила к нему с увечьями она не проронила ни слезинки. Но то, что он увидел в саду ещё долго не отпускало его: сидящие под деревом бок о бок саворины, упавшая на грудь голова покойника и девочка с пустым взглядом, сжимающая руку мёртвого наставника. Она словно не видела эльфа, в то время как монах оцепенел на месте, растерянный и не понимающий, что нужно делать. Нет, разум кричал ему, что нужно увести ребёнка, не позволить замкнуться в себе, объяснить, она же связанная тандемом — она поймёт… Но мастер-травник не смог заставить себя сдвинуться с места, всматриваясь в умиротворяющую и страшную картину.

Из оцепенения Илу’ридана вывели подоспевшие монахи. Настоятель поспешил увести Вэйдэ подальше от места событий, напоследок одарив его недовольным взглядом, остальные, отчитывая по пути, помогли перенести тело почившего в монастырскую хладную. Эльф даже вяло извинялся и оправдывался, но, оставшись с телом наедине, ему отчаянно хотелось сбежать. Он прекрасно помнил, что сказал саворину при жизни, вот только это было тогда, сейчас у него никак не получалось заставить себя приступить к исполнению обещания. Кое-как он раздел тело, зафиксировал внешнее состояние, обмыл, а затем ещё некоторое время ходил по хладной туда-сюда в ожидании пока механизмы специального стола и наложенные заклинания завершат подготовку тела, а также в попытке отогнать увиденную в саду картину. Тем не менее, монах не мог не признать главного: смерть Рашми была самой спокойной за всю историю монастырей Последнего пути.

Но стоило взять себя в руки и сделать первый разрез, как мандраж эльфа испарился, уступив место хладнокровию. В органах брюшной полости травник ничего не нашёл, отметив в черновике лишь неправильный окрас, но, когда удалил грудину и часть рёбер, Илу’ридан отшатнулся от тела мёртвого саворина, испытав чувство страха близкое к панике. Настолько сильное, что поддерживаемые им заклинания рассеялись. Родившись под небом Делиш Ден, он не видел чего-то подобного своими глазами, но слышал от старших о странной болезни, что уничтожала целые планеты, в том числе и родину эльфов. Крупный кристалл в груди покойника и частично кристаллизованные органы – всё это так сильно напоминало страшные рассказы, что травник в страхе попятился, а часть кости, которую он удалил чтобы добраться до сокровенного, выскользнула из пальцев. От глухого звука эльф едва не закричал, но в то же время, будто бы в ответ, кристалл мелодично зазвенел, красиво, успокаивающе…

— Прекрати страдать небылицами, это же просто кристаллизованная магия, — отчего-то вслух упрекнул себя Илу’ридан.

С губ эльфа сорвалось слово-ключ, чтобы увидеть мир по-другому и удостовериться в правдивости собственных слов. Дать себе надежду на благоприятный исход. И действительно, сформировавшийся в теле саворина камень излучал много магии Воплощения. Это окончательно успокоило монаха, его страх сменился холодным любопытством. Он обновил заклинания и дотошно описал в черновике всё, что видел, попутно делая для себя кое-какие выводы, которые снова подвергали самообладание эльфа испытанию. Для Илу’ридана стало неприятным открытием понимание того, что Рашми убил вовсе не разрыв тандема, а редкий феномен – отравление магией. Сформировавшийся кристалл сперва истончил облако странного гостя, затем начал разрушать его внутренние органы, а частичная кристаллизация произошла из-за длительного соприкосновения с источником магии. Если бы эта маленькая деталь открылась немного раньше – саворин мог бы выжить. В документах учёного говорилось, что у него был слабый талант, соответственно, не имелось выработанной привычки что-то колдовать каждый день. Но если бы была, то Рашми, наверное, осознал собственные изменения, но в итоге привычное бездействие его погубило.

Илу’ридан чувствовал себя разбитым, а ведь ему предстояло выполнить ещё много работы: отправить кровь, поражённые органы и кристалл на длительное хранение, кремировать тело, переписать отчет. И пусть смерть саворина могла стать открытием, прописанный для эльфов регламент требовал не спешить и сохранять всё в строжайшем секрете. А значит, у него теперь появился ещё один повод сопроводить Вэйдэ в Скользящую академию. Тогда его служба при монастыре наконец-то окончится… нужно только подождать.

— К сожалению, мастер Вендрош, — обратился эльф к кристаллу, — нам пока рано покидать эти стены…

К его удивлению, камень мелодично зазвенел, будто что-то ответил.