Семейные войны

  У моей бабушки, царство ей небесное, Прасковьи Никитичны, были две слабости: внук Витя и лес.

  Внука она любила страстно и беззаветно, жалела его по всякому поводу, никому в обиду не давала и даже могла отдать ему всю свою пенсию.

  Лес для неё был другой страстью, в лесу она была как у себя дома, знала каждую тропиночку, каждую поляночку, каждый родничок или ручеёк. Лес был её отдушиной.

  Могла уйти в лес рано утром, когда еще роса на траве не высохла и вернуться к вечеру, счастливая и довольная, с корзиной, полной душистой земляники или малины. Были у ней и свои заповедные места, где грибов видимо-невидимо, а ягоды крупнее и слаще. Эти места она никому не показывала, для себя берегла.

  Внука то она любила, а вот мать его, Наталью (единственную свою дочку), не очень-то жаловала, прямо скажем- ненавидела, и вот почему.

   Это была давняя история.

   Бабушкин муж Иван (отец Наташи), умер, когда дочке было лет четырнадцать. Девушка она была красивая, статная. голубоглазая, всё при ней, да ещё и певунья была, голосочек звонкий, чистый, как ручеёк.

  Бабушка, конечно, погоревала по мужу, но жизнь то шла своим чередом и, через какое-то время, она познакомилась с мужчиной, и они решили пожениться.

  Вот тут-то всё и началось.
  Новый бабушкин муж носил фамилию Чечулин, и, почему-то, все в деревне так его и звали, не по имени, а по фамилии, Чечулин то, Чечулин сё, как будто кличка такая.
  Этот субъект был лет на шесть моложе бабушки (конечно, она тогда ещё бабушкой не была, а являлась вполне молодой и интересной особой).

  И вот этот молодой муж по фамилии Чечулин стал заглядываться на Наташу. И, хотя она не отвечала ему взаимностью, бабушка стала сильно ревновать, устраивать скандалы и притеснять свою дочку.

  И, вот, чтобы Наташа не мешала счастью с новым мужем, она была отдана богатым людям в няньки, с глаз долой, как говорится.

  Жизнь у чужих людей была сущим адом, приходилось не спать ночами, баюкая маленького хозяйского ребёнка, а днем мыть полы, стирать, готовит еду и ухаживать за скотиной. Хозяйка ещё почему-то невзлюбила девочку, постоянно ругала и придиралась.

  Не выдержав всего этого, Наталья (а ей тогда уж лет шестнадцать исполнилось) сбежала.

  В этой же деревне жила Наташина бабушка по имени Мария, мать Прасковьи Никитичны.

  Вот к ней и побежала Наташа, плакала, жаловалась, не знала, что делать. Бабушка Мария любила Наталью, свою единственную внучку и поэтому решила ей помочь. Она отвезла её в район, устроила на курсы поваров, помогла найти временное жильё на период учебы.

  После курсов Наташа устроилась на работу поваром в детский дом.

  Вскоре мужа своего встретила, красавца Александра Ивановича, замуж за него вышла и троих деток родила: Юрия, Владислава и Виктора.
  Казалось, всё хорошо, жизнь наладилась, да только счастье было недолгим.

  Война началась, муж на фронт ушёл, детдом эвакуировали, а Наталья с малышами вернулась домой, к Прасковье Никитичне.

  Бабушка не очень-то была рада такому нашествию родственников, но делать нечего, приняла.

  К тому же её молодой муж по фамилии Чечулин, тоже на фронт ушёл, и ревновать стало не к кому, но, видать, осадок-то остался.

  Причин для ревности не стало, но выяснилось другое обстоятельство: дом то был записан на бабушку, она одна была его законной владелицей.
 И это обстоятельство стало причиной многолетней войны между, казалось бы, самыми близкими людьми, матерью и дочерью.

   Прасковья Никитична регулярно напоминала Наталье, кто в доме хозяйка, кто здесь должен жить, а кто съехать к "едрёне-фене" вместе со своим выводком. 
   
   Происходил очередной скандал, съезжать Наталье было некуда, оставаться невыносимо, и вот начинались истерики, слёзы, упрёки, разборки и прочие неприятные вещи.

  Потом наступало затишье. Бабушка на какое-то время успокаивалась, забирала к себе в комнату любимого внука Витю, и воцарялся мир.

  Дом Прасковьи Никитичны был разделён на две половины.  В каждой половине было по две комнаты, в одной тесная кухня с огромной русской печью и полатями, и другая комната, попросторнее.  В одной половине дома жила бабушка, а другую заняла Наталья с детьми.
  Большие комнаты были соединены между собой красивой резной дверью. Это была граница. Открывать эту дверь категорически запрещалось.

  Да, ещё, на входе в половину Натальи было
деревянное крыльцо и сени, а на половине бабушки была открытая терраса, ещё её называли верандой.

  На этой веранде-террасе летом по вечерам, в периоды временного перемирия, все вместе пили чай из большого медного самовара. Пахло дымком, шумел самовар.

  А ещё любовались лесом, который хорошо был виден с веранды. Лес вплотную подходил к огороду, засаженному картошкой. Огромные мохнатые лапы вековых сосен лежали на изгороди, берёзки, смущаясь, с любопытством заглядывали в огород, дикие ромашки заселяли огородную межу. От леса веяло спокойствием и умиротворением.

  Так хорошо и уютно было в такие минуты, все мечтали, что скоро кончится война, мужья вернутся домой и всё будет хорошо.

  Но. Сначала пришла бумага на Чечулина, там было написано, что он пропал без вести.   
 
  Прасковья долго горевала, всё ждала, надеялась, что случится чудо и он вернётся.

  Но, увы. Чуда не случилось.

  Александр Иванович тоже не вернулся к жене и детям, нет, он не был убит или ранен, просто встретил другую женщину и ушёл к ней. Впрочем, алименты на детей он платил исправно и даже иногда забирал их к себе погостить.

  Троих детей поднять не просто, трудно представить, как тяжело было Наталье.

  Казалось бы, в такой ситуации мать и дочь должны были поддерживать друг друга и забыть про ссоры и разногласия.

  Но не тут-то было.  Внезапно выяснилось, что на половине Натальи светлее и больше солнца, а у Прасковьи Никитичны солнце только вечером на закате.
  Последовали разборки и скандал.

  Бабушке заподозрила, что кто-то берет яйца из гнезда в её конюшне.
  Крики и ругань.

  И не важно, что у Натальи тоже была конюшня, и куры, и яиц в достатке, и чужого она сроду не брала.

  Вся территория приусадебного участка была условно поделена пополам, огород –десять соток бабушки, десять соток Натальи, палисадник у бабушки, палисадник у Натальи. Для скотины тоже были раздельные помещения.
А вот двор и ворота были общие. Уборкой двора чаще всего занималась Наталья. Она брала метлу и начинала подметать двор.

  Узрев это, Прасковья Никитична демонстративно выходила на веранду и внимательно следила, как Наталья подметает. Молчать она не могла и тут же раздавались замечания.
  -  Правей, правей захватывай, не видишь, мусор там. Куды метёшь, не трогай, там трава. Посредине лучше мети, чище, чище.
  Наталья терпела, терпела, потом взрывалась.
  - А ну ка убирайся отсюдова, а то сейчас метлой отхожу, будешь знать, как указывать!

   Бабушка исчезала, но из открытого окна долго еще раздавалась ругань и проклятья в адрес Натальи.

  Прасковья Никитична всю свою сознательную жизнь шила людям, швеёй она была.

Старенькая ножная швейная машинка Зингер занимала самое почетное место в её комнате.
  Платья, кофты, юбки, пальто и фуфайки, брюки и рубахи, вот неполный перечень того, что шилось на этой машинке.

  Заказчиков хватало, тем более, что бабушка брала за работа недорого.

  Пенсия у неё была небольшая, и доход от шитья был неплохим подспорьем.

  Были и минусы в этом деле.
  Когда, например, заказывали фуфайку, то заказчик приносил свою ткань и вату, и нередко в этой вате были принесены клопы, которые очень быстро осваивали новую территорию, расселялись по всему дому и доставляли немало хлопот жильцам, устраивая нападения по ночам.

  Справиться с ними было непросто.
  Клопов травили дустом, с металлических кроватей выжигали огнём, давили пальцами, мазали керосином. Кое как справившись с очередной ордой, вздыхали облегчённо.

  Но, увы, это могло повториться в любое время, ведь тогда во многих домах жили эти кровососы.
  Другой минус был в том, что бабушка часто шила ночью.
  Возможно, её мучила бессонница, а, может вдохновение приходило по ночам, или банально днём высыпалась, кто его знает. Но факт – шила ночью.

   Ножная Зингер не самая тихая машинка, грохочет так, как молот в кузнице.

   Наталья вставала очень рано, часа в четыре, ведь с утра нужно управиться с коровой, насыпать корм курам, истопить печь, приготовить еду, детей накормить, да и на работу бежать. Дел хватало.

  Работала в совхозе. Крестьянский труд не из лёгких, и
к вечеру она, конечно, сильно уставала.

   А дома надо огород полоть, печь топить, ужин варить, ребятишек помыть, спать уложить, хлопоты, хлопоты, хлопоты, нет им конца…

  До постели добиралась без сил. 
  Натальина кровать стояла как раз около резной двери-границы, ведущей в бабушкину половину. На стене над кроватью висел старенький коврик, который немного заглушал ночной стук машинки. Да и сама машинка стояла у бабушки в дальнем углу, и всё как-то было терпимо.

  Но однажды…
  Что опять не понравилось Прасковье Никитичне, чем ей Наталья не угодила, уж не знаю, но она решила отомстить.
  Она перетащила свою машинку, орудие труда, так сказать и поставила её со своей стороны прямо к двери-границе.
  И вот, наступает ночь, уставшая Наталья, переделав дела и уложив детей, тоже ложится спать. И сладко засыпает.
  И тут, поняв, что все легли спать, коварная Прасковья Никитична начинает шить.
  - Так-так-так, тук-тук-тук, дынь-дынь-дынь!!!- грохочет машинка, чуть останавливается и снова стучит, и стучит, и стучит.
  Наталья просыпается, не может спросонок понять, что за шум. Горько вздохнув, она стучит в резные двери.
  - Баушка, совесть имей, угомонись, ребят разбудишь, да и мне рано вставать! Угомонись, ложись спать, ночь на дворе.
  - А как ты утром чугунками гремишь, мне спать не даешь! А!?– раздаётся из-за двери.
  И опять - Так-так-так, тук-тук-тук, дынь-дынь-дынь!!!
  Поняв, что уговоры бесполезны, зная характер матери, Наталья принимает радикальное решение.
 Выйдя в сени, берёт топор и идёт в избу.

  В избе по стенам идут электрические провода. Дом деревянный, поэтому проводка вся на виду. От счетчика идут два провода, один на половину Натальи, другой в апартаменты Прасковьи Никитичны.

  Недолго думая, Наталья размахивается топором и разрубает бабушкин провод. Свет гаснет во всём доме.
  - Ты что наделала?! Я вот завтра в сельсовет пойду, да заявление на тебя напишу, будешь знать! –слышится крик из-за двери.
  - Иди, пиши! – обессиленно отвечает Наталья.
  Шить в темноте невозможно и Прасковья Никитична, наконец, затихает.

  На другой день Наталья позвала электрика, и он смонтировал новую проводку.

  Бабушка в сельсовет жаловаться не пошла, но и шить ночами перестала.

  Так и жили они до самого конца, дочка с мамой, в одном доме, но на разных планетах.

  Грустно, но так бывает. К сожалению.