Как влюбиться и не быть съеденным. 4

Глава 4. Симфония для зубов и тревожного песка

Джаркин вернулся в свою скромную квартиру на четвёртом этаже, где балкон смотрел на двор с качелями, которые скрипели даже без ветра. Светлана уехала к себе, у неё были уроки, репетиции и жизнь, которую он пока не осмеливался называть «их общей». Сидя на диване, Джаркин пил чай из того же термоса, теперь уже остывшего, и пытался написать статью. Но слова не складывались. Мысли возвращались к озеру, к её смеху, к странному ощущению, что вода там не просто вода.

Он лёг спать поздно, в футболке с логотипом какого-то старого фестиваля — то ли «Рок в юрте», то ли «Путь к себе через сбившийся ритм». Надпись уже стёрлась, как его вера в дедлайны. На тумбочке ноутбук на случай, если вдохновение решит заглянуть ночью.

Вместо вдохновения пришёл сон. Джаркин снова был у озера. Но теперь один. Светланы не было. Плед исчез. Ветер был холодным. Из воды медленно поднималось существо. Огромное. Его тело было покрыто чешуёй, но между чешуйками тонкие, светящиеся линии. Оно двигалось не как животное, а как машина, запрограммированная на охоту.

— Ты не настоящий, — сказал Джаркин, пытаясь убедить себя в этом.

Существо остановилось. Его глаза, как два круглых объектива, сфокусировались на нём. И вдруг оно заговорило не словами, а вибрацией. Звук был похож на глюкофон, но искажённый.
— Ты кто вообще? — спросил Джаркин, отступая на шаг. — Доисторический хищник?

Монстр издал ещё один звук, на этот раз с ноткой раздражения.
— Слушай, если ты пришёл съесть меня, то это, конечно, неприятно. Но хотя бы представься. Я ведь журналист, мне всё интересно.

Гость из глубин наклонил голову. Из его пасти вырвался звук, похожий на «Жрррррр», но с интонацией, будто оно пыталось сказать: «Ты серьёзно?»
— Ага, понятно. Без комментариев. Типичный представитель древней фауны — загадочный, необщительный и с комплексом превосходства!

Создание двинулось вперёд. Джаркин попытался бежать, но ноги увязли в песке, который внезапно стал похож на густой кисель. Монстр прыгнул, и в воздухе его тело трансформировалось. Чешуя стала гладкой, как стекло, пасть раскрылась цветком, взращённым кошмарами, а из спины выдвинулись плавники, как у древней рыбы. Оно было не просто динозавром. Оно было чем-то новым. Синтетическим. Пробуждённым архео-механизмом. Оно приблизилось. И в тот момент, когда его пасть раскрылась, Джаркин закричал от ужаса.

Он проснулся в темноте, с простынёй, наполовину сбившейся на пол, и сердцем, грохочущим ритуальными барабанами тревоги. Джаркин сел на кровати, провёл рукой по лицу. В комнате было тихо. Слишком тихо. Открыл ноутбук. Увидел, что Светлана тоже онлайн.

Набрал: «Привет, Света. Ты не поверишь, но мне только что приснился динозавр. Он хотел меня съесть. Я, конечно, попытался взять у него интервью, но он оказался неразговорчивым. А ты как?»
Потом удалил всё. Оставил только: «Привет. Не спишь?»
Светлана ответила почти сразу: «Привет. Нет. У меня в голове застряла мелодия. Не могу понять, откуда. Как будто чудище играет под водой. Странно, да?»

Джаркин: Если этот монстр композитор, то у него явно тёмный период. Я бы назвал трек: «Симфония для зубов и тревожного песка».
Светлана: Смешно. Но всё таки есть что-то печальное в той музыке. И он не злой, а просто… проснулся не в ту эпоху.
Джаркин: Как я по утрам. Чудовище. Только без пасти.
Светлана: Ты не чудовище, Джаркин. Ты тот, кто видит глубже, чем другие. Немного уставший, немного странный, но настоящий до последней запятой. А это редкость.
Джаркин: Света, ты сейчас меня настроила на мажор. Спасибо.
Светлана: А ты меня — на улыбку. Даже в полночь и с динозавром.
Джаркин: Ты думаешь, у него есть мелодия, которую он прячет?
Светлана: Да. Я даже написала про это. Хочешь, прочитаю?
Джаркин: Если ты сейчас прочитаешь мне стих, я официально влюблюсь. Ещё сильнее.
Светлана: Поздно. Вот он:
******
Он не рычит — он тихо поёт,
И печаль слов тонет в звуке.
Не всплеск, не крик, лишь тающий лёд
В воде забвенья и муки.
Он не охотник, но вновь в пути,
Ищет не еду, а память.
В его звучании — боль, мольбы,
Мечта любить и не ранить.

Джаркин: Ты только что превратила динозавра из моего сна в героя баллады. Теперь я не боюсь его, а хочу укутать в плед и угостить чаем. Желательно с ромашкой.
Светлана: Тебе снился динозавр?
Джаркин: Да. Смутно. Но если он снова придёт, я скажу ему, что у него есть фанатка. И что она умеет превращать любой страх в музыку и поэзию.
Светлана: А ты — в смех.

За окном медленно начинался рассвет. Сначала робко, словно не был уверен, стоит ли вообще появляться после таких снов. Потом увереннее, и небо окрасилось в оттенки персика.

Светлана написала: «Мне пора. Уроки, дети, гаммы. Благодарю за приятное общение».
Джаркин ответил: «А тебе спасибо за музыку, которая умеет успокаивать монстров. Даже тех, что живут в моей голове».

Она вышла из сети. Осталась только тишина, ноутбук и термос, в котором чай окончательно превратился в философский настой. Джаркин потянулся, встал, прошёлся по комнате, и вдруг понял, что идеи вернулись. Не как лавина, а как утренний ветерок — лёгкий, но настойчивый. Он сел за ноутбук, открыл новый документ и набрал заголовок: «Озеро, которое лечит, если не задавать ему глупых вопросов». И улыбнулся. Монстр есть. Статья будет. А любовь… она, как и рассвет, приходит всегда без предупреждения.

И пока Джаркин печатал первые строки статьи, где-то над Иссык-Кулем повисла тишина, не похожая на обычную утреннюю. Пляж был пуст, ни детей, ни туристов, только редкие следы, оставленные вчерашним ветром. По песку, почти незаметно, скользнула тень. Огромная. Не резкая, как от дерева, и не мягкая, как от облака, а вытянутая, текучая, словно сама вода решила пробежать дальше по берегу. Никто её не увидел. Только птицы, до этого мирно сидевшие на камнях, вдруг встрепенулись, взлетели и, не издав ни звука, направились в сторону гор, зная, что там сейчас безопаснее.

Тень исчезла так же внезапно, как и появилась. Ни следов, ни звуков. Лишь лёгкое дрожание воздуха, как после глубокой ноты, сыгранной под водой. Был ли это зверь, пробудившийся от древнего сна? Или человек, слишком долго живший в одиночестве, чтобы оставаться невидимым? Никто не знал. И, возможно, никто не должен был знать. Озеро хранило свои тайны. А утро — свои мелодии.