Это самое

      На первом курсе занятия по «вышке» были в другом корпусе нашего большого института. Мы нашли там нужную аудиторию, зашли в класс, и стали ждать препода. И вот с началом занятий в класс как-то полу-боком вошел небольшого роста, но очень широкий и коренастый мужчина. Он был большеголовый, с мохнатыми бакенбардами и зачесанными назад волосами. Его большие светлые глаза из-под кустистых бровей смотрели на нас настороженно и, как нам показалось, немного испуганно. Это и был, оказывается, наш учитель по практическим занятиям, старший преподаватель кафедры высшей математики Мишин Эдуард Алексеевич. Эдуард Алексеевич был неровно выбрит, над одной половиной толстой губы торчала щетина миллиметров на пять, другая же щека и половина лица были выбриты получше. Одет он был в коричневый шерстяной костюм, сидящий на нём так, будто он был деревянный. Галстука на короткой шее не было, и большие углы расстегнутой до груди бежевой рубашки были широко разложены по сторонам поверх пиджака. Своим видом учитель напоминал скорее какого-то председателя колхоза перед выступлением в сельском клубе, чем преподавателя высшей математики в институте нефти и газа. Мы молча наблюдали, как Эдуард Алексеевич, покосившись на нас, бочком прошёл к столу, поставил на него свой пухлый кожаный портфель и повернулся к нам.

- Здраа….эт самое….ствуйте!- вдруг гаркнул он хриплым голосом. Мы с переглянулись и тоже нестройно поздоровались. - Наа….эт самое…чнём урок!? - то ли сказал, то ли спросил нас препод. Он сложил губы трубочкой и стал оглядывать незнакомых пока ему студентов с каким-то просящим выражением лица. В этот момент он был как медвежонок из мультика «Ёжик в тумане», маленький, добрый и немного встревоженный. Мы вновь переглянулись, пожимая плечами. Иностранцы сидели с открытым ртом, они вообще не поняли, на каком языке преподаватель к ним обратился.
       Как мы узнали позже, у Эдуарда Алексеевича не так давно был инсульт, с нарушением речи, вследствие чего он стал таким вот своеобразным образом заикаться, то есть - через слова и даже слоги постоянно вставлять «это самое». С кафедры его не уволили, добрый завкафедрой Гусейн-Заде оставил препода вести «вышку», но только у первокурсников. Мы быстро смекнули, что с речью у Эдуарда Алексеевича что-то не так, и постепенно стали подстраиваться. В институте и так хватало странных преподавателей, а зачёты и экзамены никто не отменял, всё равно надо было готовиться. Тем временем учитель широкой, как лопатка, рукой, взял кусок мела, и криво нарисовал на доске большую и неровную трапецию. По корявости рисунка можно было понять, что вследствие инсульта координация у него тоже пострадала, наверное, поэтому и не удалось с утра аккуратно побриться.

- Тема…эт самое…на…эт самое…шего урока - Эдуард Алексеевич, сказав эту фразу, сделал глубокий вдох, шаром надув грудную клетку, - Уравнения трапеци….эт самое, трапеци…эт самое, трапеци… эт самое, - он, смотря в точку, никак не мог выговорить трудное слово. Тут он внезапно повернулся лицом к доске и махая рукой, стал вдруг дико и громко ругаться матом: - Бл…, сука нах…, пи…ц - бл…-нах…й. Мы притихли и ждали какого-то финала этой непонятной сцены. - Трапеци….эт самое…дециального вида. - будто протрезвев, повернулся к нам и уже спокойным голосом выдохнул Эдуард Алексеевич. Тут все наши пацаны легли от смеха. Иностранцы же, поняв только длинную матерную тираду (мат в общаге они выучивали быстрее всего, и удивлялись, почему им запрещают на нём разговаривать в институте), смотрели на нас и улыбались, не понимая, что произошло, и на кого, собственно, ругался преподаватель. Эдуард Алексеевич, сконфузившись, скосил губы в трубочку и косо смотрел на мычащих от смеха студентов, ждал, когда они успокоятся.

      Самое смешное в тот момент для нас было, что именно матом старший преподаватель кафедры ругался вообще без заикания, живо, образно и эмоционально. Но такое, как показало время, случалось довольно редко, только когда было какое-нибудь трудно - произносимое слово, как в этом случае: «трапециидального вида». В остальных случаях он вполне обходился простым вставлением «эт самое» между словами и слогами почти каждого слова, за что и получил от нас справедливую кличку «Это самое». Помимо «этих самых» вставок, Эдуард Алексеевич иногда выдавал собственные слова, чем окончательно запутывал бедных иностранцев. Например, желая пресечь подсказки на арабском, он, сначала поинтересовался: «Вы что….эт самое…соседчики?», и не получив ответа на такой простой и понятный вопрос, сурово сказал Юсефу из Сирии, показывая толстым пальцем на первую парту: «Сездь здясьте!». Причём повторял это несколько раз, пока мы уже не догадались, что арабскому студенту предлагают «здесь сесть». Или, изучив уже нас получше, Эдуард Алексеевич вдруг посреди урока заявил, показывая на Макса:
- Из всех….эт самое…четырёх людей…эт самое, Вы…- самый плохой. Макс удивлённо выкатил глаза. - Вот тот - повернулся он ко мне, - эт самое…самый скромный. А тот, - он показал рукой на Эдика, - эт самое…немного…эт самое…получше.               
       
      Над Эдуардом Алексеевичем мы не смеялись, понимая, что подобная речь у него - неспроста. Тем более, что он был добродушный и нас особо не доставал. Помню, на экзамене, на мой вопрос, почему оценка 4, а не 5, он сказал: «Ну…эт самое…ладно, 5. Но…эт самое…в следующем…эт самое…семестре я с вас спрошу». Даже иностранцы постепенно привыкли к его дикому фонетическому ряду и потом даже, в шутку, между собой через «это самое» разговаривали по-русски.