Приданое
Прежде всего, мне надо было реализовать своё «приданое» , хоть никто и никогда так этого не называл.
Я помню, что папа отдал мне ЕГО в день свадьбы, вместе с мамиными золотыми часиками и её любимой ниткой жемчуга, которые я сразу и надела. А до этого оно много лет лежало в сундуке, а когда сундук исчез, – в бабушкином шкафу. Но каким образом оказалось оно в бельевом ящике моего раскладного дивана, прикрытое сверху тем, для чего этот ящик был предназначен, я вспомнить никак не могу.
Я много чего, оказывается, до сих пор не могу и понять…
Это был набор из серебряных столовых приборов – вилок, ложек и ножей – видимо, данный в приданное моей покойной бабушке Славе ещё до революции 1917 года.
Упакованы эти массивные ложки, ножи и вилки были в серую сумку - мелко свитую почти непрозрачную кольчугу из того же драгметалла и на серебряной же цепи… Какого утилитарного предназначения был этот драг.мет. ридикюль, весом больше килограмма, уму было непостижимо.
Умели, оказывается, жить наши предки-буржуины!
А еще не было возможным представить себе, каким образом это сокровище смогло пережить обыски ЧК, отъезд семьи Утевских в эвакуацию в далекую Киргизию в 1941, возвращение из этой самой Киргизии в 1944 в общем вагоне, и потом все голодные военные и послевоенные годы – и как-то уцелеть.
Каким же ленивым и нелюбопытным был мой подпорченный развитым социализмом ум, что только теперь я начинаю задавать себе такие простые вопросы …
Тогда я думала о другом: куда всё это девать?
Вывезти всё сумку серебра за границу было невозможно. Старинные пробы никакая таможня не пропустила бы – как антиквариат. Я тогда и слово такое, кажется, впервые услышала.
Где? Ну, разумеется, в государственном ломбарде. Куда же ещё могла ткнуться молодая советская женщина, почти ещё комсомолка, с этим своим неприличным для советского человека богатством?
Где-то в городе была ещё и государственная скупка драгметаллов… Но во-первых, я понятия не имела, в каком районе она была, а во-вторых, в том же ломбарде дедушка, похожий на окулиста в белом халате, круглых очках и офтальмоскопом на лбу мне популярно объяснил, что там у меня этого всё равно не примут – по той же причине – антиквариат.
Это звучало как приговор.
По выходу из ломбарда и всю дорогу до станции метро «Советская» я себя ощущала участницей криминальной драмы: то и дело ко мне сбоку и сзади подходили дяденьки разного роста, возраста и национальной принадлежности и шептали мне в ухо ужасные слова:
Один спрашивал, что там у меня есть?
Другой - сколько я хочу?
Третий просил отойти с ним в одно местечко…
Четвертый – спуститься с ним в подвальчик.
Пятый обещал дать в два раза больше, чем я захочу...
Хорошо, что соображаю я в таких случаях медленно, а вход в метро был в каких-то ста метрах от ломбарда.
Вернувшись домой в холодном поту и с лёгкой дрожью в руках, я заявила, что я ещё хочу жить, и поэтому снимаю с себя ответственность за этот серебряный клад. И если мои родственники это умеют, пусть сами займутся его реализацией.
К счастью, у моей свекрови нашлись подруги, более деловые, чем мы с ней. И серебро было реализовано быстро и неожиданно для меня по цене, внушающей уважение.
Видимо, кто-то в городе уже в то время конкретно знал, что наши советские деньги очень скоро обесценятся и на глазах превратятся в труху, как после представления Воланда в Московском театре «Варьете».
Свидетельство о публикации №225080900602