Воспитание бабочек

Хасли ОКОНЧАНИЕ  НИЖЕ 5

1, 2, 3,4

ОКОНЧАНИЕ НИЖЕ

Они приезжают посреди ночи.

Она просыпается от их сирен. Пронзительный вой

и синие вспышки, которые проникают через световое окно и прыгают по потолку прямо над ее кроватью.

Она слышит, как тормозят машины, хлопают дверцы и переговариваются люди. Она не может разобрать, что они говорят друг другу, но, судя по их тону, они очень рассержены. Тем временем на улице на них лает бордер-колли.

Потом кто-то громко стучит в дверь.

Тут она встает с постели, чтобы укрыться в спальне матери. Босиком бежит по коридору, но, войдя в спальню, понимает, что там никого нет.

Растерянная и напуганная, она возвращается назад, но замирает на верху лестницы на первый этаж. Оттуда она видит маму: та открывает дверь этим незнакомцам.

Мать встречает их, не показывая страха.

Она сразу поднимает руки, сдаваясь мужчинам в форме. Те все равно бросаются на нее, валят на пол и надевают на нее наручники.

Девочка кричит. Потом, желая их остановить, быстро спускается по деревянным ступенькам.

Но мать оборачивается на нее с пола и пригвождает ее взглядом.

— Не бегай по лестнице! — как всегда, ругает она ее.

Девочка останавливается на полпути и плачет. Отсюда она вынуждена смотреть, как эти мужчины уводят единственного человека в мире, которого она любит.

Затем к ней поднимается женщина-полицейская — хочет убедиться, что с ней все хорошо.

«Нет, все плохо», — хочет сказать девочка. Но она слишком потрясена и не может говорить. Она не понимает, что происходит, а главное — ей не верится, что это происходит именно с ней.

2

Серене сказали, что она пока не может ее увидеть. Что еще слишком рано, что это неуместно.

Ее заверили, что сейчас девочка получает необходимую психологическую поддержку и скоро кто-нибудь расскажет ей правду.

Серена вздохнула с облегчением: хорошо, что не придется рассказывать самой. Она боялась, что девочка ей не поверит.

Она сознавала, что никто еще не назвал девочку ее дочерью. Полицейские именовали ее «заложницей». Никто еще не произносил имя «Аврора», которое казалось почти проклятым.

После падения в грот Серену на всякий случай госпитализировали. В вионской больнице ее подключили к аппарату, отслеживающему состояние плода. Врачи не исключали, что из-за стресса, который она пережила в последние несколько часов, придется искусственно стимулировать роды раньше срока.

Ламберти приехал из Милана, нарушив их договоренность. Но Серена была счастлива, что он рядом. Профессор взял ситуацию под контроль, проявив неожиданное хладнокровие. Серена с радостью уступила ему инициативу. Это чувство освобождения, когда можешь на кого-то положиться, было ей внове: она всегда все решала сама. И теперь ей и правда полегчало.

Доктор Новак поддерживала ее — они созванивались то и дело. Однако, вопреки просьбе Серены, психолог рассказала все глюкам. Это было неизбежно: сюжет попал во все выпуски новостей. Куча съемочных групп съехалась в Вион, чтобы вести репортажи с места событий.

Серена спросила, как эту историю восприняли ее товарищи по терапии, но психолог ответила уклончиво. Сообщила, что Рик хотел съездить проведать Серену, «хоть бы и босиком», а Вероника расчувствовалась до слез и по такому случаю решила не омрачать очередной детский день рождения рассказами о смертельно опасных воздушных шариках. Макс просто изумился. А вот Бенедетта не сказала ни слова. Серена полагала, что та злится. Аврора практически восстала из мертвых, а такое в мире родителей, потерявших ребенка, случается нечасто. Прямо скажем, почти никогда. Бенедетта исключала Серену из группы, своим молчанием как бы давая понять, что та больше не имеет права быть глюком.

Часы, последовавшие за арестом Бьянки Стерли и спасением Серены из грота, выдались беспокойными. Назавтра около шести вечера в больницу явился командир Гассер.

— Как вы себя чувствуете? — спросил он Серену, обменявшись энергичным рукопожатием с профессором Ламберти.

— Неплохо, — признала она. — Хочется спать, но пока не получается.

— Простите, что заехал только сейчас, — извинился Гассер, подходя к ее койке. — Но у меня не так уж много людей, и они уже работают сверхурочно, чтобы управиться с ситуацией.

Серена догадывалась, что, если учесть возникшую шумиху, Гассеру приходится нелегко. В том числе и потому, что местная полиция оказалась в эпицентре бури: несмотря на множество улик и то, что заложница была у всех на виду, за семь лет никто не заметил, что здесь средь бела дня творится преступление.

— Зря я вас не послушал, — признал командир, теребя в руках фуражку.

— Я попала в этот грот по чистой случайности, — утешила она его.

— Упорство матери в тысячу раз превосходит упорство полицейского.

Приятно, когда тебя называют хорошей матерью, — Серена к этому не привыкла. Ее всегда угнетало убеждение, что Аврору не постигла бы такая участь, будь она дочерью кого-то другого, поскольку она, Серена, не справилась.

— Командир Гассер хочет тебе кое-что сказать, — вмешался Ламберти, словно желая ее подготовить. Профессор явно знал, о чем пойдет речь, полицейский его уже предупредил — вероятно, по телефону.

— В чем дело? — встревожилась Серена. К чему все эти экивоки?

— Бьянка Стерли отказывается с нами разговаривать, — сообщил полицейский.

— Разве она не вправе хранить молчание? — возразила Серена. — И вы вроде бы не особо нуждаетесь в ее версии: все довольно очевидно и так.

— Это верно, — подтвердил командир.— Но она сделала нам предложение.
— Что за предложение? — с подозрением спросила Серена.

— С нашей точки зрения, это уникальная возможность.

— Что за предложение? — поторопила его Серена, которой уже надоело ходить вокруг да около.

— Она подпишет полное признание, но только при условии, что его примете вы, — наконец ответил Гассер.

Серена не знала, что сказать.

— Никто вас не обязывает, — подчеркнул полицейский. — Однако это было бы важно.

— Для чего? — разозлилась она. — Зачем вам признание, если все и так яснее некуда? Не понимаю.

— Скоро судмедэксперт проведет аутопсию останков девочки из грота, — объяснил Гассер. — Но по результатам предварительного осмотра патологоанатом уже признал, что установить причину смерти будет непросто. Прошло слишком много времени, и труп подвергался воздействию природных факторов, что усложняет восстановление картины.

— Поэтому узнать, как умерла Леа, можно только со слов ее матери, — с горечью констатировала Серена.

— Я говорил с врачами, — вмешался Ламберти. — По их словам, ты в состоянии выдержать беседу с этой женщиной. Конечно, если захочешь. И командир Гассер заверил меня, что тебе не придется даже покидать больницу, — добавил он, взглядом ища подтверждения у полицейского.

— В подвале есть помещение, где мы могли бы все организовать. Само собой, наедине вы не останетесь: мы будем наблюдать и вести протокол. И сразу же прервем свидание, если поймем, что Бьянка Стерли не соблюдает договоренности или просто хочет вас спровоцировать.

— К чему такая спешка? — спросила Серена, чувствуя какой-то подвох.

— Предложение этой женщины действует только до тех пор, пока вы не родите, — наконец ответил Гассер. — После этого она не скажет ни слова.

— Бред какой-то, — заметила Серена. — Зачем ей это?

— Мы не знаем, блефует она или у нее есть какая-то цель, но, похоже, она настроена решительно.

— Все это только ради Леи, — сказал профессор.

— Мы бы уже махнули рукой, если бы не подвернулся реальный шанс пролить свет на ее смерть, — пояснил Гассер. — Наш долг — ответить на главный вопрос, касающийся девочки, — она заслуживает наконец упокоиться с миром.

На мгновение перед глазами Серены снова возник труп, бережно устроенный в пещере. Самое нарядное платье. Букет цветов в руках. Аккуратно причесанные волосы, собранные заколкой.

— Вы полагаете, что ее убила мать?

Гассер промолчал, и это вполне могло сойти за ответ.

3

Около полуночи, когда в больнице воцарились тишина и спокойствие, за Сереной пришли. Ее сопровождение состояло из двух полицейских, присланных Гассером, и медсестры с креслом-каталкой.

Ламберти не мог пойти с ними, и ему пришлось ждать возвращения Серены в палате.

— Если почувствуешь, что не выдерживаешь, бросай все, — посоветовал он, помогая ей надеть кардиган поверх больничной сорочки.

— Я справлюсь, — заверила Серена, взяв его за руку. Они поцеловались.

Сопровождающие проводили ее к служебному лифту. Оттуда они спустились в подвал. Пройдя по глухому коридору с длинными трубами под потолком, они оказались на медицинском складе. Для очной ставки там установили стальной стол, на котором стояла лампа, рисовавшая во тьме конус света.

Гассер с улыбкой вышел из тени навстречу Серене, но лишь затем, чтобы немного ее успокоить.

— Готовы?

— Готова.

Их голоса эхом разносились по просторному складу.

Здесь были и другие люди — командир их представил, но Серена слишком сосредоточилась на том, что должно было произойти дальше, и имен не запомнила. Она поняла, что это пара следователей, специально приехавших в Вион, представитель прокуратуры и общественный защитник, назначенный Бьянке Стерли, которая еще не наняла адвоката. Присутствовали и несколько агентов, но в их задачи входило лишь следить за тем, чтобы все были в безопасности и действовали согласно процедуре.

Покончив с формальностями, Гассер отпустил медсестру, взял кресло-каталку и подкатил к столу. Напротив за столом стоял пустой стул.

При виде этого предмета Серену охватило странное смятение.

Все это время она безуспешно гадала, зачем Бьянке Стерли признаваться именно ей, Серене, и только до того, как она родит.

— Ваша встреча будет записана на видео, — пояснил командир, указывая на камеру на штативе. — Что бы ни случилось, что бы ни сказала вам эта женщина, мой совет — не поддавайтесь на провокации. Вполне вероятно, что Бьянка хочет поквитаться с вами за то, что вам удалось ее разоблачить. И так или иначе, мы можем прервать разговор в любой момент.

Серена промолчала, ограничившись кивком.

Гассер взглянул на часы.

— Вот-вот начнем. — Казалось, ему тоже не терпелось.

Прошло еще несколько минут. Затем двоих агентов вызвали по служебной рации; оба удалились и распахнули пожарную дверь в глубине.

Вскоре Серена увидела маленький взвод надзирательниц, а среди них — Бьянку Стерли в обычном синем спортивном костюме. Волосы у нее были собраны назад, и она шла, неуклюже сгорбившись из-за скованных наручниками запястий. Ее лицо выглядело измученным, мышцы шеи и плеч — напряженными.

Агенты подвели ее к пустому стулу. Женщина села, не сводя глаз с Серены.

— Как видите, мы выполнили свою часть уговора, — сказал Гассер арестантке. — Теперь ваша очередь.

Командир на шаг отступил. Присутствующие попятились в тень, оставив в конусе света их одних.

Рядом с объективом камеры загорелся красный огонек.4

Серена выдерживала взгляд Бьянки Стерли, стараясь не выдать лицом ничего — ни гнева, ни обиды. Пусть эта женщина столкнется с глухой стеной. И не пробьется сквозь эту стену, не выжмет из нее ничего, даже презрения.

Несколько долгих секунд прошло в молчании. Бьянка заговорила первой:

— Ни у одной матери нельзя отнимать детей.

Серена не поняла, всерьез ли Бьянка или просто провоцирует. Поэтому в ответ ничего не сказала.

— Ни одна мать не должна испытывать то, что я заставила тебя испытать, — продолжала женщина.

Голос ее звучал искренне. Но Серена ей не доверяла. Она сильно сомневалась, что Бьянка попросила о встрече только затем, чтобы извиниться. Тем не менее она решила ей потакать.

— Ты тоже потеряла дочь, — произнесла она с притворным сочувствием. — Наверное, это было тяжело.

Женщина поджала губы и на мгновение растерялась.

— Леа была необыкновенной девочкой, — сказала она. — Жизнерадостной, любознательной, отзывчивой, всегда послушной. В те немногие годы, что я смотрела, как она взрослеет, я уже знала, какой она вырастет.

— Я видела, как ты усадила ее в гроте под церковью. Ты наверняка очень ее любила.

— Это было наше место, — призналась Бьянка. — Мы поднимались в церковь помолиться, а потом обычно

останавливались перекусить рядом с Черным камнем. Хотя мы были только вдвоем, Леа всегда настаивала на том, чтобы нарядиться в праздничное платье и лакированные туфли. Очень старалась их не испачкать, пока мы вместе шли через лес. Леа брала меня за руку… — Женщина прервалась, подняла правую руку и посмотрела на нее так, словно все еще чувствовала кожей тепло детской ладошки.
Серена хорошо знала это ощущение и сравнивала его с тем, что испытывают калеки, которые утверждают, будто ампутированной конечностью все еще чувствуют щекотку. То же самое и с родителем, потерявшим ребенка. Ты все еще чувствуешь его близость. Невидимые, необъяснимые стигматы.

Бьянка Стерли положила руки на стол, звякнув наручниками.

— Помню рассвет, когда я приехала в домик с ее телом в багажнике. Вокруг не было ни души… Я на руках отнесла ее в церковь. Леа была такой холодной. Я все хотела ее согреть. Прижимала к себе изо всех сил, но она не становилась теплее… Я вырвала половицы молотком и оттащила в сторону, чтобы потом уложить на место. По веревке спустилась вместе с Леей. — Бьянка вздохнула. — Я усадила ее у ручья, постаралась не помять ей платье. Вложила ей в руки ее любимые полевые цветы. Причесала волосы так, как ей нравилось, с заколкой на макушке. — Она слегка прикусила губу. — Пробыла с ней, сколько смогла. Одну ночь, может две; не хотела ее покидать… Потом я ее поцеловала. Повернулась и ушла, не оглядываясь.

Серена удивилась самой себе: рассказ тронул ее до глубины души. Но не следует обманываться: Бьянка Стерли — явно искусная манипуляторша.

Та огляделась. В завесе тени еле различались другие безмолвные зрители.

— Знаю, вы все думаете, что ее убила я… — в ярости сказала Бьянка и снова уставилась на Серену. — Было шестнадцатое ноября, Лее недавно исполнилось четыре года. Это произошло в воскресенье, около десяти утра. Я вышла из хижины на задний двор, где у нас постирочная. Леа была еще в постели — по выходным я разрешала ей спать допоздна. Я постирала и сложила чистые вещи в корзину. Погода стояла прекрасная, теплая для осени. Поэтому я пошла развешивать одежду на улице… До сих пор помню тишину. Легкий ветерок скользил мимо меня, развевая простыни, затем уносился прочь, а вскоре возвращался. Казалось, ветер хотел со мной поиграть. В такой день с тобой ничего не может случиться, верно? — Она горько рассмеялась. Затем помрачнела. — В то время у нас была немецкая овчарка. Я услышала, как пес лает: лай доносился из дома. Я сразу поняла: что-то случилось. Не знаю как, но поняла. Уже в отчаянии, я бросилась бежать. Войдя, я увидела ее на полу у подножия лестницы. Она лежала в странной позе: руки и ноги вывихнуты, как у марионетки, которой перерезали ниточки. А голова… Голова неестественно наклонена. И глаза устремлены прямо на меня. Но Леа не моргала… Тут я и поняла: в ее легких уже не было воздуха, кровь перестала течь по венам, внутри у нее не осталось ни мыслей, ни боли, ни радости. Все закончилось в один миг… Я подняла глаза, гадая, на какой ступеньке она споткнулась… Не бегай по лестнице… Сколько раз я ей повторяла… Мой руки, тщательно пережевывай пищу и не разговаривай с набитым ртом, не лазай, смотри под ноги: сколько наставлений мы, матери, даем, толком не понимая зачем… В глубине души мы повторяем эти увещевания, думая, что тогда какие-то вещи не произойдут. Эдакое защитное заклинание. На самом деле мы в это не верим, мы убеждаем себя, что с нами ничего подобного никогда не случится… Но мы ошибаемся.

Серена понимала, что женщина говорит правду. Такую историю невозможно придумать. Но главным сюрпризом стало другое.

Бьянка Стерли оказалась глюком.

— Почему ты никому не сообщила? Чего ты боялась? Это же несчастный случай, — сказала Серена.

— Мне было стыдно, — не раздумывая, ответила Бьянка. — Мне следовало быть бдительной, но я не смогла ее уберечь.

Серена понимала. После пожара она и сама чувствовала то же самое. Пусть она и была в сотне километров от шале, пусть не она устроила этот проклятый поджог. То, что она его не предотвратила, было равносильно провалу. Нет ни оправданий, ни смягчающих обстоятельств — это было так, и точка.

Затем, стараясь не слишком отвлекаться, Серена поймала себя на одном соображении. Леа погибла в четыре года, а Авроре было шесть, когда Бьянка похитила ее, чтобы выдать за свою дочь.

— Как тебе удалось так долго скрывать смерть Леи? — спросила она.

— Не знаю, — ответила Бьянка. — Каждый раз, когда меня спрашивали, где Леа, я отвечала, что она приболела. Когда прихожане церкви пятидесятников устраивали пикник или праздник, я туда не ходила. Или ходила и делала вид, что Леа со мной и где-то играет с другими детьми… Возможно, отчасти мне хотелось, чтобы меня разоблачили. Но никто так ни о чем и не догадался.

Серена заметила, что последнюю фразу Бьянка произнесла с недоумением.

— Изображать, что она жива, оказалось довольно легко. Но что потом? Разумеется, притворство не могло длиться вечно. Я спрашивала себя, что произойдет, например, когда мне придется записывать Лею в школу. С каждым днем это давило все невыносимее, но признаваться было уже поздно. Каждый день и каждую ночь я надеялась, что кто-нибудь появится и освободит меня от груза этой лжи, что меня арестуют, заберут, запрут навсегда.

— Тогда-то ты и встретила Аврору, верно? — перебила Серена.

Женщина замерла.

— В те дни я была на грани срыва. У меня не осталось надежды, я больше ни во что не верила… А потом увидела ее… Я до сих пор это помню. Она вышла из красивой машины с водителем. Если не считать кудрявых волос, это была вылитая Леа. Первый порыв был подбежать и обнять ее. Но я сдержалась. Если бы я встретила ее спустя много лет, то подумала бы о реинкарнации. Но она была ровесницей моей дочки. И она была идеальной… Я сразу подумала, что такое чудо неслучайно, что, видимо, Господь услышал мои молитвы и сжалился. Но я также понимала, что другой возможности не представится. Я должна была ею воспользоваться.

В душе у Серены нарастал гнев, но приходилось держать себя в руках.

— Как тебе удалось ее завлечь?

По губам Бьянки скользнула легкая улыбка.

— Довольно просто, — ответила она. — Я наблюдала за ней и почти сразу поняла, что среди других девочек она чувствует себя не в своей тарелке. Как будто ее отправили в лагерь против воли.
Задетая за живое, Серена предпочла промолчать.

— После первого дня ей не удалось ни с кем подружиться, — продолжала женщина. — Я помогла ей завоевать всеобщее расположение. — Это Бьянка произнесла таким тоном, будто совершила доброе дело. — Но я никогда не показывалась ей на глаза.

— Однако ты должна была как-то с ней поговорить, — возразила Серена.

— За меня это сделал Хасли, — ответила Бьянка Стерли. — Он обо всем позаботился.

Зачем снова приплетать этого проклятого гнома?

— Что это значит? — раздраженно спросила Серена.

— Тебе не понять, — почти с презрением ответила женщина.

— Я не верю, что Аврора последовала за тобой, ни разу не видев твоего лица.

— Это она открыла дверь шале в ночь пожара, — заявила Бьянка. — Она последовала за Хасли добровольно, а Малассер вошел и устроил поджог: он изобрел бомбу, которая выделяет много дыма и пахнет печеньем.

Серене вспомнился голубой «форд», припаркованный среди машин экстренных служб возле пансиона, — единственный автомобиль, не засыпанный снегом во вьюжную ночь. Перед глазами снова предстал закрытый багажник: скорее всего, Аврора лежала там, ее накачали наркотиками. Почему Бьянка упорствует в своем лицемерии? Несомненно, она пытается симулировать сумасшествие перед присутствующими и камерой, чтобы получить меньший срок в суде.

— Прежде чем дом загорелся, Хасли позвонил, вызвал помощь и таким образом девочки спаслись, — невозмутимо продолжала Бьянка.

Вы не могли бы представиться?

Меня зовут Хасли.

— Хасли привез твою дочь ко мне, чтобы я за ней присматривала. И, уверяю тебя, я хорошо о ней заботилась. Поначалу мне не хватало смелости показать лицо, и я всегда носила черную балаклаву.

— И ты никогда не чувствовала жалости, держа ее в плену? — разъярилась Серена. — Ты ни разу не задумывалась, что, вообще-то, она всего лишь маленькая девочка?

Женщина отвела глаза, вероятно не выдержав муки в ее взгляде:

— Я была уверена, что в конце концов она привыкнет. — Затем добавила: — Это как с ее волосами: чем больше я их расчесывала, тем прямее они становились. Все дело в воспитании.

Серена похолодела, потому что именно так все и вышло: Аврора вытеснила из памяти свое прошлое, чтобы освободить место для новой, полностью вымышленной реальности. А также для личности, которая принадлежала другой девочке.

— Ты когда-нибудь задумывалась о том, чтобы ее вернуть? — спросила она, все еще не в силах уложить это в голове.

Бьянка Стерли снова посмотрела на нее:

— С какой стати? Раньше она не была счастлива. Иначе не забыла бы тебя так легко.

Серене захотелось вскочить с кресла-каталки и наброситься на эту самозванку. Она сжала кулаки и попыталась сдержаться.

— Но однажды ты показала ей свое истинное лицо, — произнесла она.

Ей было любопытно узнать, как отреагировала Аврора.

— Она меня попросила, и я сразу согласилась… Видела бы ты ее глаза. — Бьянка просияла улыбкой. — Она была рада обнаружить, что под маской скрывалось не чудовище, а человек и вдобавок женщина.

Серена ей не поверила. Аврору это, вероятно, напугало до полусмерти.

— Она тебя не любит, ты просто промыла ей мозги, — отрезала она, вспомнив слова доктора Новак о пребывании в неволе. — Через год я вернулась сюда, чтобы ее разыскать, потому что в глубине души чувствовала, что она еще жива, — сказала она, вспоминая дни, когда попалась в сети банды мошенников. — А ты бросила Лею в гроте, чтобы не разбираться в себе самой.

Обвинение, похоже, на Бьянку не подействовало. Она склонила голову набок, как бы изучая Серену с нового ракурса.

— Когда ты вернулась в Вион, я наблюдала за тобой издалека. Я видела, до чего ты докатилась и как сражалась за то, чтобы вернуть дочь. Я тебя даже пожалела. Мне хотелось, чтобы ты смирилась и обрела покой.

— И поэтому ты подстроила, чтобы зуб Авроры нашли среди развалин шале, — сказала Серена.

— По-моему, я заслуживаю немного благодарности за то, как воспитывала ее все это время, — заявила Бьянка, будто сделала Серене одолжение, вырастив девочку вместо нее.

И Бьянка не иронизировала. Кроме того, Серена поняла, что Бьянка не сумасшедшая. В ней сосуществовали две личности, постоянно борющиеся друг с другом. Как и в ее брате, пиромане и переплетчике, добром и одновременно разрушительном.

— Адоне мне помог, — сказала Серена. — Но вряд ли шесть лет назад он до конца мне поверил. Вероятно, потом что-то случилось и он передумал. Вот почему, прежде чем покончить с собой, он оставил мне подсказки.

— Все началось с того, что он попросил у меня эту чертову фотографию, — подтвердила Бьянка, имея в виду снимок, который Серена нашла в шкатулке с закладками. — Мне не хотелось ему отказывать, хотя и следовало бы. Все-таки он был моим братом, я любила его… Сначала собиралась дать ему недавний снимок, ведь Адоне никогда не встречался с племянницей и даже не знал, как она выглядит. Но потом сказала себе, что это слишком опасно — недавняя фотография запросто могла попасть не в те руки. Наши дочери поразительно похожи, но внимательный взгляд мог бы узнать на снимке твою.

— Тогда ты дала ему старую фотографию Леи, на которой ей года три… Но этого оказалось недостаточно, и Адоне все равно понял.

— Он, видимо, не довольствовался фотографией и стал тайно за нами шпионить, — сказала Бьянка. — Может, хотел увидеть племянницу вблизи, — например, проверить, насколько она выросла по сравнению с фотографией. Вероятно, так он и сообразил, что что-то не сходится…

«Племянница напомнила ему меня», — подумала Серена.

— Я восхищалась твоим упорством, — сказала Бьянка.

— Но ты убедила Аврору отказаться от анализа ДНК.

Женщина покачала головой:

— Нет, так она решила сама. Если бы она захотела, я бы не стала ей запрещать. Отказ стал лучшим доказательством любви, которое могла дать мне моя дочь: это подтверждает, что я была ей хорошей матерью.

Серене было больно, но она не показала своих чувств.

— Ты просила, чтобы я встретилась с тобой до родов… Почему?

— Потому что с рождением нового ребенка все изменится.

— Что должно измениться? Не понимаю…

— Ты наконец-то сможешь начать новую жизнь со своей новой семьей и забыть о прошлом.

Что предлагает ей эта женщина? Что бы это ни было, Серена испугалась.

— Теперь Аврора — это Леа, — продолжала Бьянка. — Этого уже никто не изменит.

— Неправда.

— Только что ты упрекнула меня в том, что я промыла ей мозги. А теперь хочешь сделать с ней то же самое? — спросила Бьянка. — Позволь ей жить так, как она привыкла.
В ее словах чувствовалась материнская забота. Но в устах этой женщины слова любви звучали извращенно.

—Ты до сих пор не поняла? — настаивала Бьянка. — Она больше не твоя дочь.

Серена заволновалась.

— Не говори так, — возразила она, но ее голос выдавал слабость.

— Поверь мне, ребенок, который вот-вот родится, — это воздаяние за боль, которую ты перенесла. Тебе следует радоваться этому дару и посвящать ему все свое внимание. Ты правда хочешь, чтобы твой сын рос рядом с чужой девочкой?

— Аврора — его сестра, — возразила Серена. — И ты мне надоела.

Она взялась за колеса кресла-каталки и попыталась откатиться от стола. Но колеса заблокировали, и Серене удалось лишь отодвинуться в сторону. Она поискала взглядом помощи, но из тени никто не вышел.

— Прошу тебя, выслушай, — взмолилась Бьянка Стерли. Но ее умоляющий тон не вызывал доверия. Он был холодным и неестественным, как у инопланетянина, который пытается сойти за человека. — Ни у одной матери нельзя отнимать детей, — повторила она. — Ни одна мать не должна испытывать то, что я заставила тебя испытать.

Серена теряла самообладание и не желала доставлять ей удовольствие увидеть это.

— Оставь ее мне, — потребовала Бьянка.

Наконец Серене удалось разблокировать кресло-каталку. В эту секунду появился Гассер.

— Все хорошо, — сказал полицейский. — Мы закончили, я вас отсюда увезу.

По щекам Серены текли слезы гнева. Она попыталась спрятать лицо. Ей хотелось только одного — сбежать. Но когда командир покатил Серену к выходу, она снова услышала позади себя голос Бьянки Стерли:

— Даже если ты вернешь ей память, с чего ты взяла, что она выберет тебя?


 
ДОНАТО КАРРИЗИ