ЧП батальонного масштаба

- Боец, стой ! Ко мне бегом !

           Громкая эта команда резанула по ушам невзрачного, кривоногого солдатика, бежавшего сквозь утреннюю тишь мимо штаба полка. Споткнулся юный воин, едва услышав непреклонный командный голос. Тембр его и громкость, хорошо поставленные повелительные интонации не оставляли сомнений в том, что не задался денёк для несчастного бойца. Такой грозный окрик всегда был лишь прелюдией к будущим не очень интересным событиям в незавидной солдатской доле. Которая и без того измызгана разными неприятностями да несуразностями. Судьба – злодейка уготовила солдату нерадостную встречу с самим командиром полка.

           Несчастный воин резко остановился, и, внутренне сопротивляясь, будто ползущая в пасть змеи лягушка, засеменил в направлении окрикнувшего его товарища полковника. На ходу бедолага пытался подтянуть упокоившийся на нижней оконечности паха ремень. Делал он это рефлексивно, судорожно, пытаясь одновременно еще и застегнуть грязный подворотничок, да успеть поправить сваливающийся головной убор. Причем делать все это солдат старался одной только левой рукой. Правая его конечность вцепилась мертвой хваткой в лямки огромного и туго набитого вещевого мешка, который висел на плече, сильно перекашивая бойца в боковой крен.

           Командир полка медленно наливался яркой краской цвета девичьей стыдливости, насыщался праведным гневом. Красивый товарищ полковник стоял возле дверей штаба в модных отутюженных сапогах, в фуражке с тульей а – ля Пиночет, блестящих, выточенных по спецзаказу звездах на нарядных погонах со стальными вставками.  Готовился взорвать незлобивый окружающий мир громкой изысканностью выуженных их себя ёмких тирад армейского слога.

          Перед полковым командиром воочию предстал обычный боец Советской Армии. Каракалпак, рядовой Жолдаспаев. Случилось тому воину избрать свой воровской путь прямо около штаба полка. Ранним воскресным утром ноября 1990 года.  Это солдат не подумавши сделал, потому что он от рождения балбесом был. Как будто ему иных тайных тропинок до расположения роты не было.  Да и выглядел тот рядовой вообще нелепо. Чиграшонок, меньше года в сапогах,  от горшка два вершка, весь кургузый и перекрученный, как пустынный саксаул. Такая вот азиатская версия лика  «советской военной угрозы». На испуг всему вражескому блоку НАТО.

         - Товарищ солдат, приведите себя в порядок и доложите, - грозно произнёс  товарищ полковник, брезгливо оглядывая рядового Жолдаспаева с ног до головы.
         - Э-эсть, - испуганно пробормотал юный кочевник. Потом судорожно скинул с плеч котомку, окончательно подтянул ремень, застегнулся, поправил пилотку, вытянулся по стойке «смирно», отдал командиру полка честь, и, подобострастно выпучив глаза, невнятно произнес:
         - Та-арщ плковник, рядвой Жолдаспаев !
         - Куда, зачем, по чьему приказанию следуете ? Почему в таком виде ? Что в вещевом мешке ?

         Разумеется, словарный запас несчастного вояки был совершенно бессилен перед мощью заданных ему вопросов. Боец впал в ступор, замкнулся, что – то проблеял, а потом и вовсе предпочел стоять и преданно поедать командира полка глазами. Так проще. Кар земных всё едино не избежать, так что чего просто так воздух сотрясать, почти не зная русского языка ? Только новую беду можно накликать.

         - Вещмешок к осмотру ! - грозно рявкнул командир полка.

         Боец послушно, но с нескрываемой грустью вывернул содержимое своей армейской авоськи. Там лежало злостно похищенное из столовой солдатское котловое довольствие – хлеб, сахар, масло, консервы. Земляк Жолдаспаева в это время в наряде по столовой трудился, другой земляк был штатным полковым хлеборезом. Грех при таких раскладах удачных не подкормиться, не воспользоваться счастливым случаем, а тут на тебе – такая напасть, нежданная встреча. По своей же глупости, укоротить себе путь решил боец... Узкие глаза сына пустынь выражали неизбывную тоску. Обидно ему было за упущенный дополнительный паек, да и понимал хлопец, что  предстоит теперь суток десять отоспаться на нарах гауптвахты. Зато - без забот, хлопот, подъёмов, тревог, марш – бросков, нарядов, караулов. Солдат спит – служба идет, дембель все ближе.

        Расход продуктов на сторону  командир полка, истинный сибарит и любитель плотских утех, переносил тяжело, воспринимал как святотатство. Он, будучи немалых размеров сам по себе, ещё больше раздулся внешне от накатившего праведного гнева. Налился багрянцем до самых дальних окраин ранних залысин. После чего немедленно принял все необходимые меры. Боец был арестован на десять суток, украденное продовольствие конфисковано, дежурный по полку выслушал свою долю командирского неодобрения. Всё бы ничего, дело житейское, да только рядовой Жолдаспаев числился в нашей роте. Случилось это безобразие в воскресенье, аккурат в тот день, когда я был дежурным офицером, отвечающим за внутренний порядок и дисциплину. Так что не пофартило. Посыльный из штаба полка прибежал ко мне быстрее северного оленя и зайца, скачущего прочь от грозной тени орла.

      - Товарищ лейтенант, вас командир полка, срочно, в штаб. Там ваш боец залетел, - выпалил посыльный на одном дыхании. Последнюю фразу он произнес уже как – то доверительно, приглушённо с плохо скрываемым сочувствием. Так и читалось в тоне его голоса: давай, летёха, подрывайся и бегом беги ! Ужо там тебя сейчас примут, оприходуют, насадят на каркалыку и уж не сомневайся - порвут твою задницу в порке на британский флаг, замучаешься потом назад раны зашивать.

     - Кто залетел? - спросил я, чувствуя какое – то нехорошее холодное брожение внутри грудной клетки, какие – то спазмы в ожидании близкой экзекуции.
    - Узбек какой – то, он хавчик из столовой стырил, а его командир полка у штаба прямо с поличным пожопил. Вот меня дежурный по полку за Вами и послал.

        Подорвался я, как на мине. Вот штаб полка, «вот парадный подъезд». Пустота выходного дня окружало небольшое, уютное здание старой прусской постройки. Добротно сделанного, из красного кирпича. Белое снежное безмолвие вокруг, только ветерок ветки елей колышет.  Заглянул к дежурному по полку. На удачу службу нес мой хороший товарищ, наставник даже, старый капитан Петров.

        - Филиппыч, здравия желаю ! - выпалил ему, - где командир ? У себя ? Вызывал меня ?
        - Привет, Стёпа. Повезло тебе ! Командир тут бойца твоего выдрал, по фамилии вот, - Филиппыч краем глаза глянул в записи на своем столе, - Жолдаспаева, чукчу. Как худую свинью его поимел, потом арестовал на десять суток. Так что я бойчишку этого уже на губу отправил. Командир ушёл, тяжёлый он больно после вчерашнего, аж глаза наружу. В гаштет, наверное, двинул на исцеление. Меня отодрал ни за что, ни про что, под руку не в добрый час подвернулся. Ты чего так за бабаями своими следишь, что я за тебя ласку начальственную принимаю ?
      -  Прости, Филиппыч, разберёмся. Мне теперь, куда ?
      - К замполиту полка. Командир его вызвал и вместо тебя тут же вот, в дежурке натянул. При мне прямо, не постеснялся ! Не обеспечил, мол, ответственность по полку вместе со своей партийно – политической шоблой. Разбирайся, говорит, теперь сам, мне потом доложишь. Так что прибежал бы ты пять минут назад, уже бы может тоже свое огрёб, а так, глядишь, и обойдётся. Счастливчик ты, однако !
     - Может обойтись ? - с великой надеждой в глазах я посмотрел на Филиппыча, старого, тёртого службой артиллериста.
     - Обойдётся. Вы, замполиты, как те вороны - своим не членовредители. А командир сейчас зальёт утреннюю печаль, а завтра понедельник, в штабе дивизии совещание, ему там однозначно пару фитилей вставят  куда надо, так уж и забудет как его родную маму зовут, не то что про узбека твоего.
         - Каракалпак он.
        -  Да один хрен, всё равно чурка нерусская. Я об своих уже все руки обстучал, устал ! Куда все идёт, как служить с таким сбродом ? Или воевать, не дай Бог… Хотя воевать легче было бы… Они как тараканы сразу по Европе разбегутся, дадут бюргерам жару, весь блок НАТО нам на третий день в плен сдастся, чтоб только мы этих зверят сами повылавливали.  Короче, Стёпа, дуй в кабинет замполита полка, там тебя угощения вкусные ждут.
      - Филиппыч, а за что командира в дивизии драть будут ? Случилось разве чего в полку ? – с искренним интересом спросил я мудрого капитана. Совсем по – детски, наивно звучал мой вопрос.
      - Вот это, Степаха, не наша уже печаль. А ты, мой юный друг, запомни: любого, а тем более командира полка, всегда есть за что поиметь. Так уж жизнь устроена. Всё будет нормально. Главное, что ты ему сразу под горячую руку и на стоячий елдан не подвернулся. Остальное – мелочи.
          - Повезло мне.
          - Это точно. Ты давай, уже иди на расправу, а я почапаю наряд по столовой рвать. Теперь весь день буду там сучить копытом, научу их, сволочей поганых, Родину любить и котловое довольствие беречь.
         - Ладно Филиппыч, спасибо тебе, с меня фунфырь, - облегченно сказал я и бегом вылетел из помещения дежурного прямиком на второй этаж, к замполиту полка подполковнику Пивцакину.

         Этот товарищ звёзд с неба не хватал. Ему и так всего хватало. Свою жизненную программу – максимум он уже перевыполнил. Благополучно подошёл к своим неполным сорока годам в нормальной по всем меркам должности, при неплохом окладе.  Выслуга лет – соответствующая, на пенсию – хоть завтра, с  местом службы в Германии удачно сложилось – живи не горюй. Ну, казусы вроде сегодняшнего случаются иногда, не без  этого. Тем более, что в отличие от командира полка его заместитель по политической части не делал культа из еды да и к небрежно чищенным солдатским сапогам относился с какой – то интеллигентской сдержанностью в оценках. Чего же переживать из – за залета очередного злодея ? Сколько их было, сколько ещё будет. Мало они что ли на ту столовую набегов совершают, за каждым солдатом в полку не уследишь, никакая индивидуально - воспитательная работа не исправит генетическую память потомков степных кочевников, их врождённую, природную страсть к грабежам. Однако товарищ Пивцакин хорошо понимал также, что и совсем уж поверхностно к проблемам бытия относиться нельзя. Чревато, да и вышестоящие инстанции могут не понять. Поэтому встретил он меня наигранно хмурым взором из – под насупленных бровей. Явно пытался скрыть хитрую искринку веселья в глазах и с места в карьер приступил к моральной экзекуции.

          - Ну что лейтенант, доигрался ? Заместитель по политической, проводник линии партии в армии ! Где контроль за личным составом в выходной день, где твоя индивидуально – воспитательная работа ?
          - Виноват, товарищ подполковник.
          - Ты мне дурака не валяй, ты не ванька - взводный какой - нибудь, чтобы так отвечать. Виноватых пороли и будут пороть !

            Любил он эту высокопарность и высокий слог общения. Никогда я не мог понять - сознательно ли человек глумился, либо действительно верил своим собственным словам. Искренен был со мной или кривизной души отрабатывал свой хлеб ?
         - Товарищ подполковник, я меры принял. За час до происшествия провёл проверку личного состава, все были на месте. Потом по распорядку дня – личное время, потом по плану – спортивные мероприятия. Рядовой Жолдаспаев воспользовался личным временем не по назначению.
         - Лейтенант, ты не пой тут мне военных песен ! Когда воспитательная работа не поставлена, то всегда получается что – то подобное. Воскресенье – святой для нас с тобой день. В этот день даже самый последний потенциальный преступник в погонах рядового должен забыть, что такое нарушить воинскую дисциплину. Тебе что, служба на передовых рубежах Родины уже в тягость стала? По Забайкалью скучаешь ?
         - Никак нет, товарищ подполковник !
         - Опять по – солдафонски отвечаешь. Ты пойми, что  если где-то прапорщика какого-нибудь взгреют за недосмотр или там взводного – мне печаль от того небольшая. Пожурят меня, конечно, в порядке плановой работы. Но вот если политработник где недоглядел - это уже лично на мне пятно. Да, и без преувеличения – на всей нашей коммунистической партии пятнышко. А ты знаешь, время сейчас какое ? Сложное очень время для нашей партии. Перестройка полная на дворе ! Мы с тобой – её, партии нашей, представители, а ты своей безответственностью способствуешь разным разрушителям страны. Тебе, молодой человек, это понятно ?
       - Так точно, понятно, товарищ подполковник. Исправлюсь !
       - Недоработал ты, конечно, по полной, незачёт тебе. Подумаю, как тебя наказать, чтобы другим неповадно было ротозействовать. В назидание ! Ты же сейчас немедленно отправляй посыльного к командиру роты с докладом. Разбирайтесь у себя в роте и принимайте меры.  Да, вот ещё доходят до меня слухи, что ты руки стал распускать, так ?
    - В виде исключения, товарищ подполковник. Для воспитания и приобщения несознательного личного состава к труду.
    - Где же тебя этому учили, на каких занятиях ? Может, ты на курсы повышения квалификации по военной педагогике съездил ? Без моего ведома, - мгновенно радостная хитрость исчезла из глаз моего начальника, сменившись ледяным отливом и внезапным безжизненным остекленением во взгляде.
   - Так вот, лейтенант, - голос его тоже изменился, причем явно не потеплел, -  теперь я говорю уже на полном серьёзе. Ещё раз когда – нибудь от кого - нибудь услышу о чем – нибудь подобном, я тебе устрою такую варфоломеевскую ночь с карьерными последствиями, что ты реку слез прольёшь о четырех загубленных в училище годах.  То, что у тебя узбеки по полку болтаются без присмотра и продукты таскают – это дела текущие, мы разберёмся. Но мордобития с пытками не позволю. Если такое дело всплывёт, тут уже не политотдел дивизии разбираться будет, серьёзная карусель завертится. Ты еще зелёный, как член  лягушки, опыта кот наплакал, а я – то в этой жизни многое повидал, помню, как судьбы таких как ты дураков ломались через хребет. Ни на чем ломались, понимаешь ?  Сам встрянешь, да еще людей безвинных потянешь за собой.  Всё понимаешь ?

      Чего уж тут не понять – то ? Донесли, значит, о том случае, долетела солдатская молва до большого начальника. Мысленно отдал подполковнику должное – хорошо его служба информирования поставлена, работают стукачки. Вот только куда мне деваться, если в роте из восьмидесяти двух человек шестьдесят азиаты из дальних кишлаков ? Почти не разговаривающих по-русски, рассказывающих про «шариат» и его нормы, а потому отказывающихся выполнять «женскую работу». Полы мыть, картошку чистить в наряде по столовой. Самим что ли тряпки в руки брать или заставлять работать за этих бабаев немногих оставшихся славян? На этот вопрос нам никто ответить не мог, но за выполнение задач службы спрашивали. Так что приходилось нам, офицерам, крепко метелить иной раз тех узбеков с киргизами, приводить их к нормальному бою…
          Подавленным возвращался я из штаба полка в свою роту. Что же, думаю, за проклятье такое ? Теперь делать нечего, надо идти докладывать о том гаде Жолдаспаеве замполиту батальона, раз в полку уже все обо всём знают.

         - Разрешите, Анатоль Борисыч ? - бодро рявкнул я, входя в кабинет своего начальника.
         - Проходи, Степан, садись.
         - Разрешите доложить ?

         Старый, майор Тепляков, все повидавший служака, любую беду предчувствовал кончиками всех своих нервных клеток. Он сразу же почуял, что опять какая-то недобрая весть ему прилетела. По мере доклада замполит батальона свирипел и, чтобы как – то справиться с собой, начал рвать на мелкие кусочки первую попавшуюся на столе бумажку. Сопел он при этих своих действиях очень громко. Как доисторический паровоз Черепанова.

         - Кто ответственный офицер сегодня ? – грозным голосом спросил Борисыч, когда я закончил информировать его о делах скорбных. Ноздри Борисыча при этом весьма зримо надулись.
         - Я, товарищ майор.
         - Где твоя работа, чего у тебя бойцы как тараканы шляются по всем углам ?
         - Виноват, товарищ майор, - опять ответил я вековечной дежурной незамысловатостью.  Что еще мог сказать ?
         Тепляков ничего не ответил, задумался. Вернул непомерно расширившиеся ноздри свои в исходное состояние. После чего заявил вдруг:
        - Так, Степан, надо срочно провести в роте твоей комсомольское собрание, чтобы товарищи осудили поступок негодяя. Прямо сегодня давай организуем работу по нашей линии.
          - Кто кого осудит, Анатоль Борисыч ?, - взвился я, - какое осуждение ? Сами же знаете, что в роте моей зверек на зверьке сидит и зверьком погоняет. Их гуртом в кишлаках в комсомол загнали для отчетности ! Чего они понимают вообще ? Да и за что они его осуждать будут – за то что он им, кунакам своим дополнительную пайку на прокорм добывал? Смешно же !
          - Обязаны мы провести это собрание ! Так положено, общественную работу никто не отменял. Отчитаться нужно о проведенной работе, доложить в полк о принятых мерах, копию протокола предоставить. Ну чего мне тебя, азам учить что ли ?
          - Не получится, сегодня, товарищ майор, - с радостным выражением на лице возразил я, - бабай уже на гауптвахте кемарит в своё полное удовольствие.
          - Понятно. Все равно сейчас же позвоню и доложу Пивцакину о мерах, которые будут приняты в дальнейшем. На опережение сработаем, не помешает. Ты собрание в любом случае готовь, работа наша такая. Выйдет злодей с губы – так сразу же и проводи. Лично буду контролировать !

          После этого Майор Тепляков, довольный тем, как он выполнил свою часть работы, выдохнул с облегчением и отправил меня восвояси. Успокоился и я, потому как был почему-то уверен в том, что через десять дней Борисыча одолеют иные заботы. Не век же ему держать в памяти заботу о персональном дела негодяя Жолдаспаева. Мало ли чего еще за это время случится, авось всё и заиграется. Но не вышло по загаданному мною.
          Прав оказался старый и мудрый ротный Филиппыч в том, что командир полка по поводу случившегося не особо лютовал.  Комбат наш за жулика каракалпака отделался лишь легкой порцией словесной критики на совещании. Зато майор Тепляков в последовательности своих решений и действий чем - то напоминал мне ледокол «Ленин». Борисыч помнил всё и в урочный час сделал и мне начальственное напоминание:

          - Как там у тебя с комсомольским собранием ? – поинтересовался Борисыч аккурат за день до выхода Жолдаспаева с гауптвахты.
          - Готовлю, товарищ майор, - бодрым дурачком привычно ответил ему, едва скрывая досаду. Командир роты к тому времени уехал в отпуск, я остался за него. Забот и без комсомола хватало по кончики ушей, а тут еще это вот, общественное порицание. Какое может быть комсомольское собрание с таким контингентом ? До этого я всю «комсомольскую работу» вел только на бумаге. Все протоколы мнимых «собраний» регулярно и аккуратно рисовал ротный писарь. Он же за комсомольские взносы в ведомости расписывался разными стилями. Борисычу же я всегда бодро докладывал о том, что общественная жизнь в роте бьет могучим фонтаном.
          - Собирай всех в воскресенье. Буду сам присутствовать, - отрезал майор, не поверив моим жалобам на тяготы службы.
          Куда было деваться от начальственной воли ? Объявил бойцам, что в воскресенье, вместо очередного спортивного праздника, будем проводить собрание. Солдаты обрадовались. Всё - таки позевать лишний час в ленинской комнате это лучше, чем «умирать» на беговой дистанции.

          В назначенное время все чинно расселись по местам. Азиатская часть роты привычно сгрудилась на левой стороне ленинской комнаты, кавказско – славянская – на правой. Левая часть значительно преобладала численно. Нехороший блеск в глазах азиатов ничего хорошего не предвещал. Выражение их лиц прямо говорило о том, что не к добру была инициатива с этим общественным порицанием близкого им по крови Жолдаспаева. Не тот случай, зря Борисыч все это затеял. Прошло уже больше десяти дней, по всем понятиям вроде бы «заиграли» тот случай с кражей продовольствия да и виновник свой срок отмотал уже, помял своим телом нары на губе. Чего ещё надо, зачем чесать там, где не чешется ?  Всяк в меру грешен. Все офицеры, да и сам я тоже, грешили при случае. Бывало, что оголодав или при нужде обеспечить себя закуской,  отправляли мы посыльных в солдатскую столовую. Добыть нам в общагу какой – нибудь харч. Картошку, к примеру, лучка, мясо, масло. Меня теперь тоже что – ли на дивизионную парткомиссию за это тащить?

         Большой стол по центру комнаты был накрыт куском красного ситца.  За столом сидели мы с Борисычем и комсорг, для которого было первое «живое» общественное мероприятие. Он,  тщедушный таджик Бобоев, только на бумаге числился комсоргом, а вот как настоящее собрание вести – о том этот парень знать не знал и ведать не ведал. До того ему приходилось только протоколы подписывать, которые писарь заранее проворил. Пришлось бедолагу предварительно крепко проинструктировать, хоть поверхностно обучить процедуре. Бобоев кое - как справился, промямлил повестку дня. Волнуясь и запинаясь, он даже сумел выдавить из себя неведомое ему слово «прения». По наущению Борисыча, который тоже решил поучить активиста нужным словам прямо перед собранием, комсорг нелестно отозвался о проступке комсомольца Жолдаспаева. Это явно не встретило сочувствия у азиатов, судя по их смешливым, хитрым лицам, язвительным репликам и жестикуляциям. Тем более что комсорг был из их стаи, а теперь вот вещал что-то явно не то. В общем, одобрения у своих собратьев Бобоев не встретил.

           Затем слово взял Борисыч. Как старший товарищ он прочитал пространную лекцию на тему «береги честь смолоду». Мало кого вдохновило назидание товарища майора. Оно показалось всем каким-то потусторонним, мало относящимся к делу. Потом опять в процедуру вступил комсорг.

          - Какие будут предложения, товарищи, кто хочет выступить ?

            Жолдаспаев, вытащенный в центр трагикомедии, стоял возле стола и напоминал затравленного, но отчаянного волка, готового к схватке. Скулы его гуляли, взор сверкал. Взглядами и короткими репликами на родном языке искал поддержки у земляков. Те ему что – то крякали в ответ.

            Левая сторона ленинской комнаты заметно волновалась по поводу происходящего, а малочисленная правая равнодушно позевывала. Оживление в дремоту славяно – кавказской части внес грузин Гела Сохадзе, «черпак» по сроку службы. Он внезапно вспомнил о своем личном счете к Жолдаспаеву и вскочил, игнорируя процедурные элементы собрания. После чего начал свою эмоциональную речь. Помогая себе пылкой жестикуляцией рук:

     - Я хочу выступить ! Эй, Жолдаспаев, ты когда в наряд по столовой на прошлой неделе ходил, чего работать отказался, говорил, что женский работа не делаешь ? Просочковал втихаря сутки, чмо ты поганое !  Я что ли за тебя должен картошку чистить, полы мыть, посуду ?
     - Нельзя мне женский работа делать. Вера у нас такой и обычай, - зло отрезал каракалпак.
     - Ты кто такой вообще ? – буквально взревел в ответ Гела, - мне на твой вера и обычаи просто сверху свой толстый прибор положить ! Ты в армии служишь, ишак бухарский, тут у нас слуг нет, гарема нет. Пидарас ты !

     Больную тему затронул Гела, очень больную. Повестка дня собрания внезапно и резко ушла в другую сторону, бойцы оживились, в ленинской комнате начался гвалт. Борисыч побледнел и напрягся, но всё происходило настолько быстро, что шансов как - то отреагировать и что – либо успеть предпринять не было никаких. Говорил же я ему, старому мудозвону, что не стоит умножать сущность без необходимости.

     -  Я твой рот топтал, - рыкнул обиженный и оглушенный Жолдаспаев, - иди ты сам знаешь куда.
     -  Урод ты и  чурка, - в сердцах выпалил Сохадзе, наливаясь кровью от прилива злобы.
     - Э, да я твой мама имел, - азиат недолго рылся в карманах в поисках ответа.
     - Ты чей мама имел ? – побледнел глубоко оскорбленный грузин.
     - Я твой мама имел, а мой ишак твой бабушка тоже имел, а я тебя….

        На том собрание быстро и закончилось. Жолдаспаев не успел завершить свою пламенную речь. У него не было шансов добавить еще большей словесной витиеватости в ответ грузинскому «Чемберлену». Потому что взбодренный негодованием Гела будто горный орел воспарил на столами и стульями, над моей вытянутой в отчаянии ногой. Как мог, попытался я остановить это начавшееся нехорошее течение событий. Тщетно.

           Приземлился взлетевший в воздух грузин аккурат напротив так разозлившего его каракалпака. Резко выхватил у Жолдаспаева из под ремня пилотку и, полностью её вывернув, буквально за секунду натянул головной убор на глаза и уши виновнику «мероприятия». Очевидно, в гуманных целях. Так напяливают мешок висельнику перед повешением, так завязывают глаза приговоренному  у расстрельной стены. Затем также резко Гела нанес Жолжаспаеву два боковых удара с обеих рук по ушам, и сразу же от души приложился прямым, аккурат в нос. Бил он в круглую, обтянутую пилоткой голову своей воющей, дезориентированной жертвы как в боксёрскую грушу, не очень заботясь о том, в какое именно место головы этот удар придется. Разбушевавшийся грузин делал  всё это молниеносно.

           Жолдаспаев быстро свалился на пол. Начал кататься с диким ревом, срывая с головы пилотку, мотая головой, разбрызгивая вокруг себя густые ошметки красной субстанции вперемешку со слюной.

           Оцепеневшие было от неожиданности и скорости происходящего, азиаты вскочили на ноги. Но и славяне с кавказцами не сговариваясь избавились от зевоты, взбодрились, похватали стулья.

          - Стоять ! Всем стоять, - дико заревел я, врываясь в проход между готовыми кинуться стенка на стенку бойцами. Замполит батальона, что – то причитая, начал крутить Гелу.  Далось же Борисычу это проклятущее собрание !
            Сечи, к счастью, не случилось. Воскресный день не располагал к ней, наверное. Опустили бойцы стулья, продолжая исторгать из себя фразы на разных языках и наречиях. Надо было прекращать этот цирк немедленно, а потому  я тут же скомандовал:
          - Рота ! Собрание окончено. Выходи строиться в расположение.
          Немного подостыли солдаты, хотя выходили они из ленинской комнаты все ещё возбужденными, отвешивая друг другу ругательства на непонятных противнику диалектах. Таких емких, выразительных, усиливаемых свирепостью лиц, блеском глаз и уничтожающими взглядами. Построились, но сохраняющееся пока ещё напряжение наэлектризовывало строй, вызывало шевеление, перетаптывание.

        Без лишних слов я довел личному составу дальнейший распорядок дня:
       - Так, бойцы, все, мероприятий пока больше нет. Сейчас до обеда у вас свободное время. Приводите себя в порядок, стирайтесь, подшивайтесь, пишите письма на Родину. После обеда мастичим полы. Вопросы ?

      Вопросов не было, всё привычно, по годами устоявшемуся распорядку дня.
      Затем опять и непонятно для чего взял слово надувшийся и покрасневший от избытка переполнявших его эмоций Борисыч.  Какое – то время он дефилировал вдоль строя, толкая невнятную речь на тему дружбы народов и интернационального братства. Бойцы, пока еще не остывшие от недавней стычки, переминались с ноги на ногу и громко сопели. Слова замполита батальона улетали в пустоту. Обстуканный по голове Жолдаспаев негромко поскуливал на левом краю строя.

     Закончив речь и посчитав свое дело исполненным, майор Тепляков вернул мне вожжи управления:

   - Товарищ лейтенант, занимайтесь дальше по распорядку дня.
   - Есть товарищ майор, - наигранно бодро произнес я перед строем роты, - разойдись.
 
     Бойцы разбрелись по казарме. Успокаивались мало – помалу, занялись своими нехитрыми надобностями.
            
     - Анатоль Борисыч, ну говорил же Вам, - высказался я наконец в сердцах, - какое тут комсомольское собрание может быть ? Другие заботы у людей, чем какого – то мудака ни за что обсуждать. Да и ему то осуждение куда упрётся ? Он же больше половины слов не понимает, а мы ему тут о высоких материях да под протокол.
     - Дела-а, - задумчиво протянул старый майор, - сколько служу такого еще не видел. Куда страна наша катится вообще ? У нас еще пока все держится кое - как, слава Богу, а мне товарищ старый рассказывал, что возле Берлина в одном пехотном полку вообще великое побоище было – узбеки против азербайджанцев. Из автоматов стрелять поверх голов пришлось, чтобы их разогнать, а потом чуть ли не половину полка по внутренним гарнизонам раскидывали.
     - Хрен его знает, - в сердцах ответил я, - плохо все как – то. Одно словоблудие от этого говоруна Горбачёва, муть какая – то по стране разлилась от той перестройки, всё вокруг рушится, нас отсюда, из Германии выкидывают пинком под зад непонятно куда. Чего вообще происходит – то, Анатоль Борисыч ?
     -  Сам не понимаю, Степан. Как будто изнутри мы свою страну изгрызаем. Сами же, везде, повсюду. Ты правильно сказал, что поганой метлой гонят нас из Европы. Которую же мы и освободили в войну, кровью своей залили… Так ведь свято место пустым не будет. Помяни мое слово, сюда, на наше место сразу же придет НАТО, а может и подальше еще на Восток двинется. За что воевали, чего ради столько жизней положили ? Ладно, долгий это разговор, потом как – нибудь,  не то настроение сейчас.
     - Зачем тогда всё это было, товарищ майор, вот это собрание комсомольское, эта вся шелуха ? Давайте уже просто держаться и держать народ в узде хотя бы своими звёздами на погонах, без всего ненужного. Хоть бы в строю армейском устоять.
     - Не береди душу, Степа. Сам уже ночами не сплю, думаю обо всём вот этом. Годами нас вроде учили, воспитывали, хорошее прививали, а сейчас такая вся гниль изнутри полезла, эх, - горестно вздохнул Тепляков, - все враскорячку теперь, все наоборот.
     - Вы, Анатоль Борисыч, все равно доложите в полк, что собрание мы вместе провели, осудили негодяя, как положено, а я все протоколы сам потом оформлю. За это не переживайте. Бойцов уж как -  нибудь удержим в походном порядке хотя бы, не дадим разбушлатиться.
     - Степан, ты со своим ротным с рукоприкладством давайте как – то поаккуртанее что ли. Не сильно отсвечивая. Ладно, что ещё только один случай до полка дошёл, а я – то куда больше грешков за вами знаю. Молчу пока,  понимаю всё, но не перегибайте палку. Случись чего, вылези наружу, так запустят дело – мало никому не покажется.
     - Да сами же всё сегодня видели, как нам с этим стадом – то справляться, товарищ майор !? – со вздохом возразил я.
     -  Ладно иди, паси своих баранов, потом, отдельно, при случае на все темы поговорим под рюмашку. Смотри только, чтобы бойни не было, следи строго !  У меня, кроме тебя, ещё с десяток подразделений в батальоне, все догляда требуют, - обреченно махнул рукой Борисыч и с заметной глазу усталостью в движениях пошагал к себе на третий этаж. Не вдохновило его затеянное комсомольское собрание, совсем не порадовало.

      Через месяц, когда вернулся из отпуска командир роты, все офицеры роты скинулись помаленьку, проставили полковому кадровику пять бутылок водки «Smirnoff» разлива из польского гаража. Тем успешно сплавили Жолдаспаева на Дальний Восток. В составе ближайшей ротации. Не спасло это, конечно, много чего еще потом было интересного...
 
       События в стране нарастали подобно снежному кому, и это все не могло не отразиться, как в капле воды, на происходящем в нашем маленьком ротном коллективе, сшитым из бойцов разных народов погибающей великой империи. До полного крушения СССР оставалось меньше года.
      
       Что же касается пророчества замполита батальона про неизбежное движение супостатского блока НАТО к нашим границам… так старый майор Тепляков как в воду тогда глядел…