Нельзя любить

Когда в их маленькую деревушку на временный постой въехал небольшой немецкий взвод, никто из жителей не удивился. Да и кому было сильно удивляться - в деревне остались малолетние ребятишки, бабы, да немощные старики. Появление врагов словно сильно и не повлияло на обычные, повседневные дела жителей - они так же растили скудный огород, таскали воду из колодцев, пекли хлеб с лебедой и полынью, и круглый день работали, не разгибая спины. Впрочем, вставший на постой взвод был небольшим, немцы внимания не обращали на баб и стариков и вели себя отстранённо и холодно. Волновало их только одно - когда они, наконец, выберутся из этой глуши. Взвод казался элитным - начищенная обувь, добротно пошитые костюмы, лощеные лица немцев блестели чисто выбритыми подбородками.
Арина шла к колодцу, неспешно ступая голыми ногами по пыльной тропинке. Жила она вдвоём с дедом, на самой окраине деревни. Дед славился знахарством - собирал травы, лечил ребятишек и стариков. Говорливостью не отличался - всё больше молчал, да нашёптывал что-то, держа в руках тёмную старинную книгу в картонном переплёте. Где её родители, Арина не знала, сколько себя помнила, в её жизни был всегда только дед. Она выполняла нехитрую работу по дому и в огороде, стирала дедовы рубашки и тоже была молчаливой и особо ни с кем дружбы не водила. Соседки незлобиво за спиной называли её ведьмой, и старались обходить стороной. До колодца оставалось всего ничего, когда перед Ариной вдруг вырос немецкий адъютант. От него крепко несло сивухой, тощее, куриное лицо его раскраснелось, он покачивался на каблуках сапог и, казалось, чувствовал себя хозяином положения. За его спиной маячили два молодых солдатика, которые с откровенной неприязнью смотрели на своего хозяина.
-Wo gehst du hin? - спросил адъютант у девушки, шумно срыгнув ей прямо в лицо.
-Я не понимаю - замотала головой Арина - я не знаю немецкий язык.
-Ти есть партизанен - на ломаном русском произнёс немец. Видимо, это была единственная фраза, которую он мало-мало выучил.
-Нет, нет - произнесла Арина - я вот за водой иду. Пить - она сделала жест рукой, как будто пьёт.
Немец пьяно заржал и сказал, хватая Арину за косы:
-Ти есть партизанен. Я тебя убить.
И занёс над головой тощий красный кулак. Арина зажмурилась, ожидая побоев. Но вдруг поняла, что что-то происходит без её участия. Она открыла глаза и увидела, что пьяный немец валяется в пыли, а склонившийся над ним немецкий офицер хлещет его плёткой и говорит при этом:
-Я не дам позорить тебе немецкий армия, пьяный тварь. Здесь должен быть Ordnung, а ты его нарушать! Тебе сказать - не трогать местный житель, а ты пьяный пёс нарушать указ. Вон! Я с тобой поговорить ещё!
Он пнул худого адъютанта и тот запрыгал по дороге в ту сторону, где в здании старой конторы расположился их штаб. За ним ушли и его спутники, которые похихикивали, переглядываясь между собой.
Офицер помог подняться упавшей девушке, взял раскатившиеся по тропинке вёдра, набрал из колодца воды, и спросил у Арины:
-Куда отнести?
Он довольно неплохо говорил по-русски, был молод, высок, широк в плечах и строен. Пшеничного цвета волосы падали на лоб, голубые глаза строго смотрели на Арину. Девушка махнула рукой в сторону дома и протянула ему коромысло. Он жестом дал ей понять, что это не нужно и уверенно пошёл вперёд. Арина шла следом за ним и думала о том, как хорошо, что на улице нет ни души, иначе местные бабы, увидев её в такой компании, уже завели бы разговоры о её непотребном поведении.
-Ты меня не бояться - заговорил вдруг её спутник - я есть главный здесь. Тебя никто не обидеть. А я устанавливать здесь Ordnung. Германия хотеть только Ordnung в этой страна и твоя деревня. А не кого-то обижать.
Из его пространных объяснений, Арина поняла, что это странное немецкое слово означает строгий порядок во всём. Оказалось, немца звали Генрих. Когда он спросил, как зовут её и она несмело назвала своё имя, он некоторое время пытался его произнести. У него получилось это очень мягко, он словно смаковал имя у себя на языке. Они немного посмеялись над этим, и Генрих спросил у девушки, может ли он ещё раз увидеть её...
Целый месяц встречались немецкий офицер и простая деревенская девушка. Они уходили далеко в лес, чтобы их никто не мог увидеть и там подолгу бродили и разговаривали. Генрих часами рассказывал ей про Ordnung и как хорошо будет, когда он установится не только здесь, но и по всей земле. Арине же было всё равно, как будет жить равнодушная земля с этим непонятным "порядком", ей хотелось только одного - всю жизнь видеть голубые глаза мужчины, прикасаться к его пшеничным волосам и слушать его строгий голос, так живо и с интересом рассказывающий о будущем порядке. Она влюбилась в немецкого офицера, прекрасно сознавая, что нельзя, нельзя этого делать. Что он - враг, и если об этом узнают в деревне, то проклянут её или, что ещё хуже - погонят прочь и её, и старого деда. Но она ничего не могла поделать со своими чувствами к этому молодому человеку из страшной, неведомой Германии и по ночам рыдала в подушку, а днём, как ни в чём не бывало, исполняла свои посильные обязанности, скрывая от окружающих счастливые бесстыжие глаза. Генрих тоже увлёкся девушкой. Рассказывая ей о своей стране, он то и дело обещал, что как только всё закончится, они уедут к нему на родину и будут жить там, что он защитит её от всех жизненных невзгод и неприятностей. Арина не сомневалась, что Генрих добрый, порядочный человек, что никогда он не причинит зла ей и жителям деревни. Когда до неё доходили слухи о том, что творили немецкие отряды в других деревнях и городах, она начинала сильно сомневаться в них. Ну не может, не может народ её любимого быть таким жестоким! Наивная молоденькая девушка не осознавала полноценно все ужасы войны только потому, что остановившийся у них взвод очень спешил пойти дальше, да и старики с малыми детьми не стоили их внимания.
Уже пять месяцев тайно встречались Арина и её возлюбленный. Немцы на постое становились всё злее - они никак не могли тронуться с места по разного рода причинам. Каждый раз Генрих приходил на очередное свидание всё более и более озабоченным, всё реже и реже говорил Арине о своей любви, и всё чаще рассказывал об их победах, боях и Ordnungе. И не замечал, каким новым сильным светом пылали глаза девушки. Она носила под сердцем его ребёнка и никак не могла рассказать ему эту замечательную новость - всякий раз, когда собиралась это сделать, возлюбленный был озабочен и грустен. А тут ещё одна новость, раздражающая мужчину - в лесу объявился партизанский отряд и покоя не давал немцам. Генриху такой расклад был вообще как удар ножом по сердцу - ведь он не терпел ничего, что могло бы нарушить "порядок" и вынашивал сотни разных планов, как изловить партизан. Так что ни Арина, ни её любовь не могли успокоить Генриха и дать ему стопроцентную уверенность в себе.
Однажды, в холодный осенний вечер, когда безжалостные тучи накрыли деревню и дождь лил как из ведра, Арина услышала в деревне отчаянные крики. Выбежав на улицу в одной телогрейке, простоволосая, в чунях на босу ногу, она окликнула соседку:
-Тётка Глаша, что случилось?
-Поймали партизан наших - откликнулась тётка - главный-то немец казнь объявил, дескать, чтоб нам неповадно было. Перед штабом ихним виселицу уж сколотили! Ой, что будет, что будет!
Причитая, она побежала по деревне, неуклюже переставляя толстые, больные ноги. В сердце у Арины что-то ухнуло вниз. "Нет, не может быть - подумала она - Генрих не такой. Он не может вот так казнить людей." Не чувствуя ног, она ринулась в сторону бывшего сельсовета. Дождь стеной лил по огромной, сколоченной виселице, по стоящим жителям деревни. Кругом были стоны и слёзы, старухи причитали, ревели дети, которых неизвестно зачем приволокли сюда солдаты. Арина пробралась в самый первый ряд и издалека увидела Генриха. На лице его было торжество. Настоящее торжество его любимого Ordnung (а). Глаза Генриха уже не были такими нежными и ласковыми, какими она привыкла их видеть. Он смотрел вокруг с чувством явного превосходства, взгляд его был холодным и бездушным. Солдат, державший над ним зонт, неотступно следовал за своим хозяином. Даже дождь, этот сильный, порывистый дождь с острыми каплями, не действовал на Генриха. Арина смотрела на него и не узнавала, её всю трясло от холодного дождя и сильных порывов ветра. Скоро к виселице вывели пятерых человек. Один из них был совсем молоденький. Их поставили на ящики и надели на шею петли виселиц. И тут Генрих громко заговорил:
-Вы есть партизанен! Нарушитель Ordnung и спокойствия! Ordnung - самый ценный для немецкая армия и для меня. Все, кто нарушает Ordnung есть наш враг. Чтобы другие житель так не делать, ви будете казнены! Немецкая армия не признавать непорядок! У вас есть последний слово!
Избитые, истерзанные, мокрые от дождя партизаны стояли молча. Лишь молоденький парнишка плюнул в лицо подошедшему Генриху и сказал:
-Гори в аду, фашистская тварь!
Арина вздрогнула от этого плевка и громких, смелых слов юного партизана. Медленно вытерев лицо, Генрих махнул рукой и солдаты вышибли стулья из-под ног мужчин. Вскрикнув, Арина упала в обморок, сквозь замутнённое сознание она ещё видела удаляющуюся спину Генриха...
Почти неделю выхаживал дед угасающую в бреду девушку. Она металась по подушке, мокрые, слипшиеся пряди волос рассыпались по плечам, иногда она бредила, и путала реальность и вымысел. Еле-еле через неделю она вышла из дома, и тут же узнала от соседок новости - пришли наши войска и заставили немцев отступать. Генриха взяли в плен. Арине было всё равно. После жестокой расправы над партизанами она хотела только одного - вычеркнуть из памяти того Генриха, которого она увидела и узнала во время казни. Теперь ей надо было сохранить жизнь ребёнка.
Вскоре после этих событий Арина возвращалась из леса. И вдруг увидела шедшую ей навстречу толпу из местных жителей. Бабы потрясали в воздухе вилами и лопатами, старики - палками. Увидев Арину, одна из баб закричала:
-Бей её, подстилку фашистскую!
И бегом бросилась к девушке. За ней припустила вся остальная толпа. Арине было важно теперь одно - любой ценой скрыться от разъярённого народа. Вслед ей летели крики: "Не нужны нам в деревне ублюдки немецкие!" или "Подстилка офицерская", "Позорница!". Споткнувшись, она упала на сырую, пожухлую траву и сквозь пелену, застилающую глаза, видела, как толпа односельчан подбегает всё ближе и ближе. Не помнила она, как отпрянули старики и бабы, когда внезапно перед Ариной очутился её дед. Как стали отступать от гнобимой ими молодой женщины, как перешёптывались между собой: "Он и впрямь ведьмак, нечиста сила!". А дед держал в руках большую, потемневшую от времени икону Богородицы, и словно заслонял ею внучку. Никто из людей не осмелился поднять руку на лежащую беспомощную женщину. Понуро опустив головы, толпа расходилась, унося в душе нечто важное, что пережили за последние минуты...