Глава I

Привет из Салалы.
Тропическая сага.
Danise Lapkin 2025

Все герои вымышлены, а совпадения случайны.


Глава I
Открытка из Туманa

Конверт пришел промокшим насквозь, будто проплыл океан, а не пролежал в почтовом ящике. Розовый Пёс вытер его о розовый бок, оставив размазанный след на пыльной шерсти. Внутри – открытка. Яркая, кричащая: бирюзовое море, белоснежный пляж, пальмы. Идиллия, которой не было. Но запах... Запах был настоящим. Морская соль, въевшаяся в картон, и сладковато-терпкий дух спелой папайи. Салала. Он перевернул открытку. Почерк убористый, старательный:

Привет из Салалы! Осталось еще 15 ней. Мы теперь жёлтые человечки из конструктора на площадке, писал Рио. Рита тоже передаёт привет. Были в Afoul Cave и Cave Marneef. Это просто пуушка! Как твои дела?

Ниже, другим почерком – угловатым, стремительным:
Рита тут. Пуушка – это мягко сказано. В Мэрнифе волна чуть не смыла Карамельку! Она теперь спит с фонариком. Ржевский сказал, что храбрость Карамельки достойна Георгиевского креста... размером с пуговицу. Скучаем по твоему розовому унынию на закате. Не робей!

К открытке было приколото письмо, исписанное тем же  почерком Рио, но с ожесточением человека, борющегося с ручкой и воспоминаниями одновременно:

Привет, Пёс!
Сижу на балконе "Хафф Хауса". Внизу Рита пытается построить замок из мокрого песка, а волны его методично сносят. Как твоя тоска? Наша – желтая и пластмассовая, как эти дурацкие человечки на площадке. Выцвели на солнце в хлам!

Пишу, потому что вспомнил одну историю. Когда мы с куклами (Карамелькой, Алисой-Барабанщицей и гномом Бруно, которого Рита подобрала у сувенирщика) поехали к пещерам – Афулю и Мэрнифу. Дорога – серпантин, пыль и верблюды, которые плевались точнее Ржевского шпагой. Алиса всю дорогу барабанила по сиденью, Бруно ворчал, а Карамелька спрашивала, есть ли в пещерах Wi-Fi.

У Афуля – мрак, сырость, капает вода. Только вошли – из глубины, как призрак из оперы, выходит... он. Ржевский. Весь в пыли, но мундир – хоть сейчас на смотр к генералу! В руке – странный камень, похожий на спящего дракона.

– А, юные спелеологи! – гаркнул он, и эхо подхватило. – Не иначе, ищете вход в Шамбалу? Или сбежавшего верблюда полковника Бендер-Бей? Он, мерзавец, удрал, едва заслышал, что я собираюсь рассказать анекдот про поручика, гусара и русалку в купельнице!

Мы остолбенели. Рита выдавила: "Вы здесь один, господин поручик?"
– Один? – Он приложил камень-дракона к сердцу. – Со мной Верность Долгу, Тоска по Родине и кавалерийская сабля, заложенная в Бейруте за бутылку коньяку "Наполеон", который оказался подкрашенным чаем! А еще – вот! – он протянул Карамельке камень. – Бесстрашный страж пещер. Держи, герой! Теперь твоя очередь пугать летучих мышей.
Карамелька просияла. А Ржевский добавил, глядя на нас: "Пещеры, дети мои, как женское сердце. Кажется темной и глубокой, а внутри – гроты красоты неописуемой и сталактиты коварства. Один неверный шаг – и пропал!"

Потом он пошел с нами в Мэрниф. Ох, и напугал же! Шептал: "Слышите? Это не море... Это вздохи поручика Синицына, которого сюда замуровали за карточный долг в 1873 году. Я, кстати, выиграл его саблю... и проиграл в тот же вечер!" Алиса вцепилась в меня. А у грота, где волны бьются о скалы с ревом безумца, он вдруг замолчал. Стоял, как статуя, лицо – каменное. Потом сказал тихо: "Красота, как хороший коньяк, господа. Оглушает. Но послевкусие... горькое". И ушел, не попрощавшись. Мы потом нашли его на парковке – он чистил пыль с мундира и что-то напевал. Что-то очень грустное.

Вот так, Пёс. Пещеры – огонь. Ржевский – костер. Иногда греет, иногда обжигает. Скоро домой. Соскучились по дождю, который не пахнет верблюдом. Держись!
Твой Рио.

P.S. Ржевский просил передать: "Скажи тому розовому меланхолику, что вспоминать Салалу – все равно что целовать призрак. Ощущения – никакого, а слюней – хоть отбавляй. Пусть лучше вспомнит, как мы с ним в Кит-Кат в два ночи... но это уже другая история. Для бутылки коньяку".

Розовый Пёс опустил письмо. Перед глазами вставали скалы, омываемые индийской волной, темный зев пещеры, и из него – как воплощение самой иронии судьбы – поручик Ржевский с его камнем-драконом и вечной готовностью проткнуть шпагой любую серьезность. И грот Мэрниф... Как ревела там вода, выплескивая холодную ярость в лицо солнцу! Как смеялась Алиса, забыв страх! И Ржевский, внезапно замкнувшийся в себе у этого природного алтаря... Да, он умел быть разным. Как сама Салала.