Настоящее искусство. Глава 2 Звёздная ночь

   18+   В соответствии с ФЗ от 29.12.2010 №436-ФЗ

   Данная книга является художественным произведением, не пропагандирует и не призывает к употреблению наркотиков, алкоголя и сигарет. Книга содержит изобразительные описания противоправных действий, но такие описания являются художественным, образным, и творческим замыслом, не являются призывом к совершению запрещенных действий.
   Автор осуждает употребление наркотиков, алкоголя и сигарет.

Глава 2. Звёздная ночь

   Ровная полоска розоватого вечернего света отливает на усыпанной созвездиями родинок спине Саши мягким матовым золотом. Он заперся в своей комнате и, сбив в комок дырявые кое-где простыни в мелкий цветочек, уселся на кровать для тщательного изучения допотопной камеры, которая, согласно уверенным словам отца, сулит ему миллионы долларов и миллиарды корреспондентов, жаждущих узнать о самом удачном в его головокружительной карьере снимке.
   Конечно, он с трудом представляет подобный результат событий, которым совершенно безбашенно дает ход прямо сейчас, тем не менее небольшой капитал для будущей жизни на фотосъемках сколотить и в самом деле можно. Он давно принял мысль о том, что нечто великое, к чему так внезапно начал готовить его отец, скорее всего обойдет его стороной. Саша предпочитал жить по безрассудному принципу «здесь и сейчас», получая оплеухи и подзатыльники судьбы, но мгновенно фильтруя и впитывая то, что она рисковала ему подкидывать. Его философией было утверждение, что жизнь становится проще, когда понимаешь, что она рано или поздно оборвется. Значимость многих проблем катастрофически преувеличена, потому что они способны лишь в какой-то степени менять течение судьбы, но уж точно не предотвращать ее неизбежный конец.
   Сегодня, в новом-старом дне, наступившем после встречи отца и сына, Наталья, женщина в самом расцвете лет с постоянно кардинально меняющимся имиджем и неизменными очаровательными ямочками на щеках, которые повезло унаследовать и Саше, отваживается примерить на себя роль примерной жены, счастливой матери и хранительницы домашнего очага. Она получается у нее, откровенно говоря, не слишком искренне, и Александр, морщась, но послушно глотая патоку фальши ее приветствия, по приходе домой небрежно чмокает мать в напудренную розоватую щеку и спешит в свою личную обитель, стараясь как можно быстрее скрыться от назойливых проявлений актерской заботы и театральной нежности.
   — Даже платье надела, — неожиданно раздраженно проговаривает он в душную тень под окном, до побеления костяшек сжимая в руках новый-старый фотоаппарат, — розовосопляцкое. В белый горошек, когда вчера нацепила куртку с шипами, а потом готовила омлет под «Короля и Шута».
   Безумная какофония материнских типажей успела наскучить и разозлить быстрее, чем он мог бы предположить. Неужели придется снова волочить ноги к отцовской перманентности, пялиться на выжженный ревнивым краснодарским солнцем сад и ныть о причудах семьи, в которой ему довелось вырасти, но не родиться? Он стискивает зубы и зажмуривается. Под веками, густо увитыми плющом голубоватых вен, пляшут острые искорки.
   Да, типичные подростковые проблемы типичного старшеклассника типичной школы, расположенной в типичном крошечном городке на Юге России. Но кто сказал, что от этого легче? Когда вообще умаление проблемы решало саму проблему?
   — Сынок, пойдем ужинать, — разливается мёд голоса матери за дверью. — Мы с твоим папой очень хотели бы отметить твое успешное поступление в лучший медицинский университет Санкт-Петербурга!
   «Твоим папой». Сашу передергивает.
   — Скорее с твоим мужчиной, чем с моим папой, — с бессильной злостью шепчет он в пыльную темноту. Затем глубоко вздыхает и пробно вытягивает полные губы в искусственно дружелюбную улыбку: еще немного потерпеть, еще каплю вытянуть, и этот театр на вечных гастролях закончится…
   Но что, если вся жизнь — один большой театр и, сбежав от матери, отца и Константина, он не сумеет скрыться от масок, которые ему приходится надевать?..

Что, если смысл жизни — это безупречно отыгранные роли, вроде тысяч различных копий нас самих в мыслях знающих не нас людей?

   На обеденном столе, криво накрытом праздничной скатертью, красуются залитая остывшим маслом жареная картошка, несколько коробок с пиццей в жирных каплях и курица в непропорционально большой тарелке.
   — Твоя любимая запеченная в травах курица, — ласково говорит мать, глядя на Сашу глянцевитым кукольным взглядом. — Все как ты любишь, солнышко. Садись, пожалуйста.
   Сердце в груди Александра колотится. Он начинает постепенно терять контроль над собой и прекрасно осознает это, но перспектива испортить семейный ужин осчастливленным ожиданием родителям все еще не слишком прельщает его.
   Он кивком приветствует отчима — самого простого в своем образе семьянина мужчину в очках и с небольшими залысинами — и подчеркнуто аккуратно садится на предложенный ему стул. Ситуация похожа на паршивую пародию чаепития у английской королевы, и он, не решившись сымпровизировать в действе этого спектакля, тихо и нервно смеется в бумажную салфетку, едва успев поднести ее ко рту.
   — Сын, ты чихнул? — интересуется Константин с уже набитым ртом. — Может, аллергия?
   — О да, аллергия, — подхватывает подобострастным тоном Саша. — Наверное, из-за солнечной пыли, сами знаете.
   Он смотрит на идиллию между матерью и будто совсем чужим ему мужчиной, изо всех сил подавляя бушующее внутри негодование и неясное смущение за ее поведение. Мириады вопросов роятся в его голове, отказывая ему в праве дышать полной грудью.
   «Интересно, а была ли она так счастлива с моим отцом?»
   Супруг щекочет Наталью щетиной, целуя ее в белую, недавно потерявшую былую упругость кожу шеи.
   «Интересно, они правда любят друг друга или просто играют на этих паршивых театральных подмостках?»
   Он гладит ее еще не выделяющийся живот сквозь батистовые складки платья, а она прижимает к нему ладонь мужа.
   «Интересно, обязан ли я быть прикрепленным на ниточки к кресту и качественно отыгрывать свою роль на сцене, на которой сейчас стоят мои ноги?»

   Раз.
   Два.
   Три.

   — Я уезжаю в Питер. Сегодня. Сейчас.
   За столом мгновенно повисает тишина. Смех супругов тает в воздухе.
   — По сравнению с другими людьми жизненные сложности в твоей судьбе решительно отсутствуют, поэтому ты останешься в удобной для тебя атмосфере и в Питер поедешь тогда, когда мы с мамой решим тебя туда отправить.
   Любимой присказкой Константина было «по сравнению с другими людьми жизненные сложности в твоей судьбе решительно отсутствуют». Саша успел выучить эту фразу наизусть и возненавидеть сильнее, чем любую театральную реплику матери.
   Во-первых, раздражал тот факт, что именно так отчим и говорил. Слово в слово, словно шепотом произнося автоматическую молитву на воскресной службе в небольшой болезненно-желтой церквушке.
   Во-вторых, выводил из себя учительский тон, каким он торжественно произносил её. Да, в недалеком прошлом Константин преподавал в Сашиной школе математику, но, по мнению последнего, это не давало ему никакого права так пафосно выражаться в его с матерью семье.
   Наконец, в-третьих, ему были ненавистны чувства, толчком к которым она служила. Она возводила непреодолимую стену между его комфортной действительностью и не слишком удобной фантазией. Заставляла покорно стоять на месте и не сметь даже помышлять о чем-то более перспективном, потому что, как ни крути, эффективнее всего на что-то большее всегда мотивирует недовольство: собой, окружающими, окружающим. Эта фраза, усиленная стыдом, вспыхивающим у Адамова спазмом где-то в горле, несправедливо отнимала у него всякое разрешение на хоть какой-нибудь протест, а значит — и на развитие.

   Он отобрал у него мать, отобрал любовь к настоящему отцу, а сейчас осмеливается отбирать у Александра его самого?!

   — С меня хватит! — Саша и сам не замечает, как, вскакивая с места, переходит на крик. — Я не буду больше плясать под ваши дудки! Как-нибудь свидимся, — презрительно добавляет он, глядя на Наталью, — с моей настоящей матерью, а не с тем болванчиком, который сейчас открывает рот по своим репликам.
   Губы его дрожат, вена на виске учащенно пульсирует, а в карих глазах пламенеет ярость.
   — Как ты смеешь так говорить со своей матерью?!
   — А тебе советую сбрить свою уродливую щетину. До свидания, актеры погорелого театра!
   От стучащей в ушах крови или от гнева, полностью овладевшего им в этот момент, он не слышит криков отчима и стенаний матери за дверью своей комнаты. Саша машинально выгребает из ящиков комода пестрый ворох вещей и швыряет их в чемодан. Забавно, как быстро предмет, о существовании которого вспоминаешь нечасто, становится одним из средств к осуществлению цели. Остекленевшим взглядом он осматривается по сторонам и, ненадолго задумавшись, кидает в бывший школьный рюкзак отцовскую камеру и первый сделанный ею снимок. Кто знает, может, они больше и не встретятся.
   Он перекидывает из окна сумки, а затем выпрыгивает сам, стараясь двигаться как можно бесшумнее, в мутный мрак летней ночи. Ватные ноги приносят его к поддержанной белой «семерке», подарку Алексея на семнадцатилетие сына. Все еще не признавая, что прямо сейчас он ставит жирную точку в своей прошлой театральной жизни, Саша подходит к ней, мысленно прощаясь не то с ней, не то с тем, кто ему ее подарил. Его взгляд цепляется за блестящее от капель недавнего дождя объявление на заднем стекле:

   Продается отличная поддержанная машина. Будем рады сделать её вашей! Звонить по номеру +7 861 66 73 42, позвать Костю.

   Они продают его машину ради их ребенка… В голове застучало, словно молотком. Не помня себя, Саша с обессиленным криком пинает дверь «семерки». Предательство! Сначала отца, теперь матери… Нет, он больше не сможет здесь жить. Никогда!
   Наталья и Константин выбегают в уже пустой двор. Ленивый ветер шевелит сочную зелень деревьев и сорванное объявление. Природе нет дела до необъятной пропасти, разверзшейся между сыном и его родителями.
   — Наташенька, он просто побродит, переночует у одноклассников и вернется. И все будет как раньше: мы с тобой, Саша и малыш…

   Над космической бездной одной из урн вокзала медленно догорает фотография. Ревнивый огонь уродует фальшиво безупречную красоту семьи из трех человек на снимке, сделанном во время празднования дня рождения подставного отца семейства: Саша между родителями, Наташа с очередным букетом, Костя с глупой улыбкой.
   Пепел фотографии развеян вместе с мечтательным туманом прошлой жизни.