Гибель Карфагена. Часть 4, последняя

Мы научим тебя держать меч,
Сражаться за народ, за землю, защищать город,
А ты - твоя кровь, кровь сердца и души –
Дай нам услышать песнь,
Песнь сладко-горькую!
Ицхак Кацнельсон, «Ганнибал». 1943 (перевод очень приблизительный)

Получив отсрочку благодаря римскому шапкозакидательству, карфагеняне не теряли времени даром. «Умиротворители» отдали всё оружие? – значит, надо сделать новое. Всё население работало на изготовлении нового вооружения - днём и ночью посменно. В мастерские превратили все удобные помещения, включая храмовые участки; ломали общественные здания, чтобы добыть деревянные балки. Переплавляли металлические статуи и другие изделия, чтобы восполнить недостаток материалов; канаты для катапульт делали из женских волос за неимением другого волоса. Женщины также сдали в казну свои украшения на возможную покупку оружия и продовольствия. Кормёжка работающих тоже была организована. Вообще самоорганизация была на высоте; «это ещё одна из удивительных черт этого удивительного народного движения, вызванного поистине гениальной, даже, можно сказать, демонической народной ненавистью» (Моммзен). Хотя почему ненавистью? Может, они просто любили свой город – так, что были готовы погибнуть вместе с ним? Ведь на победу надеяться всё равно не приходилось.

Когда римляне наконец снялись с места, то пошли на штурм с двух сторон: один из консулов двигался по перешейку, соединявшему Карфаген с материком (с этой стороны Карфаген защищала тройная стена), другой со стороны залива, где была слабо укреплённая одинарная стена; её угол был самым уязвимым местом. Оба римских войска уже подгоняли лестницы, как получили неожиданный отпор, который консулов очень сильно удивил. «Оба презирали карфагенян... но, натолкнувшись на новое оружие и на неожиданную решимость воинов, они были поражены и отступили» (Аппиан). С тыла подошла карфагенская полевая армия, и римляне стали укреплять собственные лагеря. Кто-то вспомнил, что Массинисса их предупреждал… Но всё равно, видимо, трудно было поверить в то, что Карфаген так легко не взять, и до конца года было ещё несколько безуспешных попыток штурма.

То, что планировалось как лёгкая военная прогулка, с богатой добычей, пафосным триумфом и избавлением от паранойи (напомню, что паранойя и пренебрежение шли у Рима рука об руку), затянулось на 3 года. Можно было бы объяснить это бездарностью командования - римскую армию на этот раз возглавляла сплошная серость. Но и у Карфагена была та же беда. Талантливых военных вождей больше не нашлось – все остались в прошлом. Теперешний лидер, Гасдрубал, был заурядным полководцем, да и в целом человеком не выдающимся. Обычный демагог, сумевший оседлать патриотическую волну и тем самым получить власть. Карфагеняне держались так долго благодаря самоорганизации и мужеству обречённых. Последнее порой поражало самих римлян – прежде они не встречались с такой отчаянной яростью.

Римляне сумели, не без потерь, добыть лес для осадных машин. Два тарана подкатили к более уязвимой стене и пробили в ней брешь. Тогда карфагеняне бросились к пролому и отбросили врага, а ночью взялись спешно заделывать стену; некоторые же, выбежав за стену с одними факелами в руках, сожгли тараны. На следующий день у пролома снова был бой; вооружённые карфагеняне уже ждали врага, выстроившись шеренгами. За ними стояла толпа с кольями - вооружить всех в городе всё-таки не вышло, и в ход шли все подручные средства. Некоторые горожане, вооружившись камнями, заняли позицию на крышах. Ворвавшиеся было в город римляне оказались в ловушке и едва не были разгромлены - военный трибун Сципион Эмилиан спас их тем, что увёл назад. Так попытка штурма снова провалилась. Летом в лагере консула Цензорина начались болезни, и он отошёл от стены.

Воспользовавшись затишьем, пунийцы взялись уничтожать римский флот. Небольшие парусники нагружали паклей и хворостом, подтягивали туда, откуда ветер гнал бы их к римским кораблям, добавляли серу и смолу, поджигали и отпускали. Эти "брандеры" нанесли римскому флоту большой ущерб, едва не уничтожив полностью. Осенью карфагеняне сделали вылазку к лагерю консула Манилия, взявшись под покровом ночи разрушать его оборонительный вал; им удалось помешать, но вокруг лагеря пришлось строить стену. Тогда римляне передумали штурмовать город и переключились на полевые отряды пунийцев, чьи постоянные налёты приводили в расстройство снабжение римских войск. Манилий ввязался в сражение с войском Гасдрубала у города Нефериса, был разбит и отступил с большими потерями.

Так 149 г. до н. э. закончился ничем. Римский сенат даже счёл нужным послать комиссию выяснить, в чём дело – ждали лёгкой и быстрой победы, а тут время идёт, и всё ни горы ни воза…

Это какой-то… позор?

Поняв, что Карфаген шапками не закидать, римляне вспомнили о нумидийских союзниках. Массинисса как раз умер, а его власть оказалась «общим достоянием» трёх сыновей. Массинисса якобы доверил раздел наследства между ними Сципиону Эмилиану – хотя, при своей очень долгой жизни, вроде бы в маразм не впадал.

Сципион Эмилиан (Эмилий по рождению, Сципион по усыновлению) имел дело с Массиниссой незадолго до войны, находясь в его лагере и играя роль наблюдателя во время битвы нумидийцев и карфагенян. Наблюдателя в прямом смысле: он смотрел на битву с высокого холма и позже рассказывал о захватывающем удовольствии, которое доставляет зрелище битвы стороннему зрителю, и без ложной скромности сравнивал себя с Зевсом, смотрящим с вершины Иды на бой троянцев и ахейцев, и Посейдоном, глядящим на них же с Самофракии. Эмилиан был «филэллином», т. е. поклонником греческой культуры, так что мог ввернуть в свою речь что-нибудь из Гомера и вообразить себя в мифологическом стиле.

Эмилиан разделил власть между сыновьями Массиниссы, в результате чего ни один не обладал ей полностью – старший оказался царём формально, среднему досталось войско, младшему – гражданское управление. Так Нумидия получила почву для будущих раздоров, Рим же приобрёл нужного ему помощника. Гулусса – тот, кто получил армию – со своей конницей присоединился к римлянам.

Вдобавок Сципион Эмилиан смог переманить на свою сторону командира одного из пунийских «партизанских отрядов», Фамею, с частью его воинов. Перебежчика так щедро осыпали почестями и дорогими подарками (хоть и говорили, что Рим-де предателям не платит), что тот согласился воевать дальше на их стороне. Но на этом римские успехи заканчивались. Новые консулы, прибывшие с подкреплением, решились действовать в обход – атаковать не сам Карфаген, а другие города, но и там ничего не получилось. Главным событием 148 года до н. э. оказалась осада города Гиппон, длившаяся целое лето. В итоге римляне вынуждены были уйти, вдобавок потеряв все осадные орудия. От Гулуссы к карфагенянам ушёл нумидиец Бития с отрядом всадников, а старший и младший сыновья Массиниссы вообще оставались в стороне.

Карфагеняне в это время пытались найти союзников – их послы смогли побывать в восставшей Македонии. Чуть позже поднялся и Ахейский союз. Но все эти противники Рима уже были слишком слабы сами по себе, чтобы ещё иметь возможность помогать другим. Коалиция не сложилась – всем пришлось биться в одиночку.
В Карфагене при этом не обошлось без внутренней разборки. Гасдрубал обвинил командующего городским гарнизоном, Гасдрубала внука Массиниссы, в том, что он работает на своего родственника Гулуссу. Тот не нашёлся что ответить и был убит потерявшими самообладание членами совета. Гасдрубал был теперь единственным командующим. Если бы он только годился на такую роль…

В Риме же военные неудачи вызывали всё большее возмущение: шёл уже третий год войны, а победа всё не просматривалась. В 147 г. консулом был избран Сципион Эмилиан. По возрасту он не мог претендовать на должность консула, и то, что в Риме решились нарушить букву закона, говорило о серьёзности положения. Даже старый хрыч Катон, который терпеть не мог эллинистов и Сципионов, одобрил это, процитировав, страшно сказать, грека Гомера ("он лишь с умом, остальные безумными тенями реют"). Для избрания Сципион Эмилиан приезжал в Рим, а вернулся в Африку, уже в новой должности, с солидным подкреплением.

Римская пехота тем временем продолжала безуспешно осаждать некоторые города, а флот пытался атаковать Карфаген, тоже ничего не добившись (ещё и спасать пришлось, послав дополнительные корабли). Если верить источникам, сама римская армия в отсутствие каких-либо успехов превратилась в примитивную банду, занятую, главным образом, мелкими грабежами, так что новому консулу пришлось в первую очередь наводить дисциплину.

«Последняя сила, последняя надежда»

Сципион Эмилиан решил ударить по карфагенскому предместью Мегаре. Она была обнесена стеной, и взять её штурмом не получилось. Гасдрубал в ответ согнал туда всю полевую армию. Тогда Эмилиан послал несколько человек на заброшенную башню недалеко от карфагенских укреплений, чтобы они оттуда перебрались внутрь и открыли ворота римской армии. Так римляне смогли ворваться в предместье. В лагере Гасдрубала возникла паника, и пунийцы бросились в Старый город. Римляне уничтожили их лагерь и разбили свой по длине всего перешейка, отрезав город от материка. Для Карфагена это значило начало проблем с продовольствием.

Прохлопавший врага Гасдрубал не нашёл ничего лучшего, как устроить публичные пытки пленных, вероятно, надеясь тем самым поднять дух сограждан. Добился обратного – карфагеняне были возмущены. Дальше Гасдрубал, амбициозный, но дюжинный человек, пошёл вразнос: казнил тех сенаторов, что отказались признать его власть, разъезжал по городу с охраной, устраивал для приближённых пиры (так и хочется сказать – во время чумы) и в то же время попытался через Гулуссу выйти на переговоры со Сципионом Эмилианом. Он соглашался на любые уступки, кроме разрушения города. Эмилиан в ответ выразил готовность дать гарантии только самому Гасдрубалу.

Чтобы блокировать город со стороны моря, римляне соорудили насыпь; тогда карфагеняне умудрились вырыть новый канал. Этим занималось невоюющее население, в основном женщины и подростки. В один прекрасный день по этому каналу в море вышло 50 крупных и множество мелких судов. Римляне были в шоке: ведь никакого военного флота у Карфагена не было! Схваченные «языки» что-то говорили о постоянном стуке в порту, но не могли объяснить, что это такое. Оказалось, что карфагеняне втайне строили флот. Римский историк Флор и то не удержался от пафоса: «Как пламя из пепла потушенного пожара, днем и ночью пробивалась последняя сила, последняя надежда, последний отряд отчаявшихся людей».

Но это прямо-таки героическое деяние оказалось бесполезным. Неизвестно, кто там теперь исполнял обязанности адмирала, но воспользоваться эффектом неожиданности он не догадался и увёл корабли назад. Когда флот был выведен вновь, римляне уже были готовы и двинулись навстречу. Морской бой окончился «вничью»; с карфагенской стороны особенно эффективны оказались мелкие суда, которые быстро подплывали к крупным римским и пробивали корму или повреждали руль. Исход боя не был решён, но пунийцы отошли, когда наступила ночь, и это оказалось ошибкой – римские суда заблокировали их в гавани.

Днём Эмилиан атаковал карфагенские укрепления на насыпи, разбивая их таранами, что могло открыть путь на город. Тогда пунийцы, "хотя и страдали от голода и различных бедствий", сделали отчаянную вылазку: ночью, безоружные, они обошли насыпь по воде, погрузившись по шею, и подожгли римские осадные машины. Их тут же заметили, но "они не отступали, бросаясь, как дикие звери, под удары, пока не зажгли машин и не обратили в бегство приведённых в смятение римлян" (Аппиан). Римские воины чуть не разбежались в панике, и большинство было загнано Сципионом и его всадниками назад в лагерь силой. Карфагеняне восстановили свои укрепления, но позже римляне смогли их оттеснить, завладеть насыпью и построить свою стену на небольшом расстоянии от карфагенской; оттуда метали копья и дротики.

Агония

Песнь от края до края земли – вопль,
Напоминающий о беззаконии его, народа убийц,
До последнего поколения…
Ицхак Кацнельсон, «Ганнибал»

Зимой в боевых действиях обычно наступало затишье. На этот раз римляне решили потратить её на завоевание территорий вне города. Главную роль здесь играл нумидиец Гулусса, с огромной армией как смерч прошедшийся по карфагенским владениям; население сопротивлявшихся городов уничтожалось почти полностью, и некоторые предпочитали сдаться. Решающим оказалось взятие города-крепости Неферис, после ожесточённых боёв большей частью вырезанного Гулуссой; это не только навело ужас на тех, кто ещё не оставался покорён, но и закрыло блокаду Карфагена. Всё ещё сопротивляющаяся часть города (Старый город) лишилась малейшей возможности подвоза продовольствия, и римляне могли не торопиться, ожидая, когда ряды защитников Карфагена достаточно поредеют.

Весной 146 г. до н. э. римляне пошли на штурм. Захватив гавани, они овладели стеной, чьи ослабевшие защитники уже не смогли их остановить, и оттуда ворвались на рыночную площадь. Победоносный путь несколько задержал храм Решефа, бога огня, внутри покрытый золотыми пластинами. Римские воины бросились на золото, и никакими приказами нельзя было заставить их двинуться дальше, пока они всё не ободрали.

От площади к цитадели Бирса шли три улицы, застроенные шестиэтажными домами; к Бирсе бежали жители города, надеющиеся спастись. Путь к цитадели растянулся для римлян на шесть дней, поскольку и здесь завоеватели встретились с отчаянным сопротивлением. Рукопашные бои шли как на улицах, так и на крышах – там римляне перебегали от дома к дому по доскам. Сципион распорядился поджечь улицы; сидевшее в домах небоеспособное население погибло от огня или при обрушении домов. Чтобы расчистить проходы для войск, специальная команда («сборщики камней») растаскивала обломки и трупы в заготовленные рвы: «одни из них топорами и секирами, другие остриями крючьев перебрасывали и мёртвых, и ещё живых в ямы, таща их, как бревна и камни; человеческое тело было мусором, наполнившим рвы. Из перетаскиваемых одни падали вниз головой и их члены, высовывавшиеся из земли, ещё долго корчились в судорогах; другие падали ногами вниз, и головы их торчали над землёю, так что лошади, пробегая, разбивали им лица и черепа.» (Аппиан, в данном случае пересказывающий Полибия).

На седьмой день римляне добрались до Бирсы; здесь к Сципиону пришли жрецы с просьбой сохранить жизнь тем, кто скрылся в крепости. Он согласился, сдавшихся вывели и взяли под стражу для будущей продажи в рабство. Хотя во 2 в. до н. э. свободных жителей побеждённых городов уже не было принято порабощать, римляне это практиковали, что должно было иметь дополнительный устрашающий эффект на эллинистическую «мировую общественность». Эти люди и были, собственно, всеми выжившими карфагенянами – менее 10-й части от довоенного населения города.

Очагом сопротивления оставался храм Эшмуна, древнейший из карфагенских храмов, представляющий из себя настоящую крепость; там скрылись самые упорные, включая большое число римских перебежчиков (были и такие). Там сидел и Гасдрубал с семьёй, но тут у него окончательно сдали нервы. Тайком, даже не взяв жену и детей, он бежал к Эмилиану, чтобы вымолить себе пощаду. Римлянин пощадил его, но велел сидеть у своих ног на виду у защитников храма. Тогда осаждённые сами сожгли храм - вместе с собой; жена Гасдрубала демонстративно зарезала сыновей и бросилась в огонь.

Город горел 17 дней. Сципион Эмилиан, глядя на это зрелище, пустил крокодилову слезу и процитировал стих Гомера о падении Трои. Эстет же был, любил прекрасное. Затем он послал солдат грабить город и отправил в Рим корабль, гружённый богатой добычей. В Риме было невероятное ликование, будто теперь у них гора с плеч свалилась и все их нарастающие проблемы теперь исчезнут (ага, они только начинались).
 
Сенат отослал распоряжение разрушить оставшееся от Карфагена, а также разрушить города, которые оказывали Риму сопротивление. Прибыли римские жрецы, чтобы проклясть место, на котором стоял город. Это было не выражение эмоций, а религиозный ритуал, который в описываемое время выглядел первобытной архаикой. Пепелище было символически распахано и предано проклятию; здесь больше не должны были селиться люди.
Сципион Эмилиан проводил свои ритуалы – уничтожение осадных машин и части кораблей в честь бога Марса, жертвы другим богам, после чего устроил «игры» и скормил зверям пойманных дезертиров и перебежчиков (это было пока что не традицией, а ноу-хау его отца Эмилия Павла). Часть завоёванной территории была отдана нумидийцам, остальная стала римской провинцией Африка с центром в Утике.

Вместо заключения

Катон не дожил до гибели Карфагена.
В том же году, что и Карфаген, был разрушен Коринф, и его жители проданы в рабство, хотя Коринф, "штаб" восстания Ахейского союза, не сопротивлялся подошедшей римской армии. Это должно было стать своего рода предупреждением всему остальному эллинистическому миру. «Разрушением Карфагена и Коринфа Рим создал кровавый прецедент наказания другого государства за непослушание и силового утверждения мирового господства.» (Ричард Майлз)

Гасдрубалу предложили на выбор жить либо в новой «Африке», либо в Италии; он предпочёл последнее. Примечательно, что этому персонажу всё оказалось как с гуся вода. Рядовые граждане – в рабство, а «диктатор», пытавший римских пленных, спокойно дул вино где-то на вилле в Италии.

Сципион Эмилиан позже ещё воевал в Испании и уничтожил крепость Нуманция. Умер не своей смертью – был кем-то задушен в постели. Подозревали его политических противников – сторонников реформатора Гая Гракха, рабы же под пыткой говорили о проникших в дом подозрительных иностранцах. Расследования никто не потребовал, хотя пафосных слов на похоронах наговорили достаточно. Так и осталось неясным - или политическая вражда в Риме действительно зашла так далеко, или у карфагенян всё же был свой Моссад.

Римская колония Карфаген, основанная в следующем столетии, находилась несколько в стороне от пунийского города, чтобы не затрагивать проклятую территорию, однако последующая застройка частью покрыла и его, доразрушив то, что ещё оставалось. То, что показывают туристам - руины римского города.

Хотя народ не полностью исчез, карфагенская цивилизация погибла. Утика и другие сдавшиеся Риму города романизировались. Сельское население провинции Африка ишачило на империю, выращивая для неё хлеб, сохраняло свой язык, самоназвание «ханаанеи» и позже легко обращалось в монотеистические религии, но если бы блаженный Августин не упомянул этих «ханаанеев», мы могли бы и не знать, что они там вообще ещё были.

В последний век существования Империи римский Карфаген стал центром королевства вандалов, которые оттуда приплывали в Рим совершать вандализм. Хотя их вандализм, на фоне вышеописанного – это мелкое хулиганство.