Воланд сто лет спустя... о вдохновении

Самое опасное состояние для писателя- когда вдохновение исчезает, но разум ещё жив.  Уже не горит, но ещё болит.

Тишина, как в финале симфонии. Луна бледная, как пустая страница.
Писательница сидит на скамейке. С ноутбуком, в котором — ничего.

И вдруг — голос:

— Опять пусто?
Она не вздрагивает. Уже знает, кто это: её Анатас, но всё тот же  Воланд — в чёрном, классика. То ли о нём пишут, то ли он водит пером автора...Какая разница!..

— Ушла история, — говорит она. — Я начинаю — и понимаю, что лгу.
— Значит, вдохновение ушло.
— Навсегда?..
— А вы хотите честный ответ? Или утешение?
Она молчит.

— Хорошо. Вот честный ответ. Вдохновение не уходит. Оно смотрит, как вы без него справляетесь.

- Так это наказание!
— А может, испытание. Потому что настоящие пишут, когда всё не так.
Когда нет ясности, нет темпа, нет смысла,
а всё равно сидишь, как глупая свечка на ветру и и догораешь.
— А если я не напишу больше никогда?
— Тогда это суд. Но не над вами. А над вашими прежними словами.
Будут ли они жить, если вы — замолчите?

Писательнице стало страшно.

Анатас кивает почти ласково.

- Самое страшное — не молчание.
 Вообрази,  ты записала всё — а тебя уже некому слышать.
— Есть же спасение?
Он смотрит прямо в глаза:
— Спасение — не в словах,над которыми ты бьёшься.
Спасение — в тех, кто ждёт, что ты заговоришь.
Хоть через год. Хоть шёпотом. Хоть по памяти.

Писательница закрывает ноутбук.
На экране остаётся только мигающий курсор — пульс живого текста, ещё не начатого.