Воланд сто лет спустя... о вдохновении

Самое опасное состояние для писателя- когда вдохновение исчезает, но разум ещё жив.  Уже не горит, но ещё болит.

Писательница который вечер смотрит в ноутбук, в котором луна может отражаться...Или это луна бледная, как пустая страница? Метафора не радовала. Тишина, как в финале симфонии.
И вдруг — голос:
- Опять пусто?
Мара не вздрагивает. Уже знает, кто это: её Анатас, но всё тот же  Воланд — в чёрном, классика. То ли о нём пишут, то ли он водит пером автора...Какая разница!..

— Ушла история, — говорит она. — Я начинаю — и понимаю, что лгу.
— Значит, вдохновение ушло.
— Навсегда?
— А вы хотите честный ответ? Или утешение?
Мара молчит и слышит то, что начитано в биографиях именитых писателей.

- Вдохновение не уходит. Оно смотрит, как вы без него справляетесь.

- Так это наказание!
— А может, испытание. Настоящие пишут, когда всё не так. Когда нет ясности, нет темпа, нет смысла, а всё равно сидишь, как глупая свечка на ветру и догораешь.
— А если я не напишу больше никогда?
— Тогда это суд. Но не над вами, а над вашими прежними словами. Будут ли они жить, если вы замолчите?
Не в первый раз Мара пыталась ответить себе,а имеет ли смысл изводить себя, если никто не заметит- а была ли она...

Анатас кивает почти ласково:

- Самое страшное — не молчание. Вообрази, ты записала всё — а тебя уже некому слышать.
— Есть же спасение?
Он смотрит прямо в глаза сочинительницы:
— Спасение — не в словах, над которыми ты бьёшься.Спасение — в тех, кто ждёт, что ты заговоришь.Хоть через год. Хоть шёпотом. Хоть по памяти.

Писательница закрывает ноутбук.
На экране остаётся только мигающий курсор — пульс живого текста, ещё не начатого.