19а

Prompt: Напиши отрицательную ироничную литературную критическую рецензию на следующее стихотворение:
«Останутся только стихи...

Останутся только стихи...
Их нет, если кто-то их сжёг.
Останется только огонь,
Который согреет других.

Что остаётся от нас?
Только стихи - это знаю.
Чёрный туман, как челнок,
Выткал их в небе над краем
Белых снегов и равнин,
В сердце моём и бумаги.

Чёрным туманом останутся строки.
Пусть люди их видят и пусть их прочтут.
Ветер развеет их дым одинокий.
Птицы на крыльях с собой унесут.

Останутся только стихи,
Когда меня в мире не будет.
Я верю, они не плохи.
Надеюсь, их кто-то полюбит.»

gemini-2.5-pro

Конечно, вот ироничная критическая рецензия в отрицательном ключе.
*** ### Манифест эфемерности, или Практическое пособие по самосожжению

На литературном небосклоне, испещрённом титанами, что воздвигали себе памятники «нерукотворные», время от времени вспыхивают новые, скромные светила. Одно из таких явлений — перед нами. Автор с места в карьер бросается в вечный экзистенциальный бой за бессмертие поэтического слова, заявляя с монументальностью римского оратора: «Останутся только стихи...»

 Сердце критика трепещет в ожидании нового «Exegi monumentum». Но автор, словно устыдившись собственной дерзости, уже следующей строкой наносит своему вековечному монументу превентивный удар: «Их нет, если кто-то их сжёг».
 
Гениально. Это не просто поэзия, это — квинтэссенция фаталистического прагматизма. Поэт не только создаёт нетленное, но и тут же, изящным движением мысли, вручает читателю спички и канистру с бензином. Зачем ждать веков, пока бумага истлеет? Зачем полагаться на забвение потомков? Действовать нужно решительно. Если сжечь — то их и не было. Проблема бессмертия решена с подкупающей простотой.
 
Но что же останется? «Останется только огонь, который согреет других». В этой строке — весь гуманизм автора. Поэзия, оказывается, имеет и утилитарное применение. Не поняли высоких материй? Не оценили метафор? Что ж, тогда просто погрейтесь у костра из моих амбиций. Ваше сиюминутное телесное тепло для меня важнее посмертной славы. Какое трогательное самопожертвование!

Далее автор погружает нас в пучины космического текстильного производства. Оказывается, стихи были вытканы в небе «чёрным туманом, как челнок». Картина величественная и, чего уж там, крайне непрактичная. Представьте себе этот туманный челнок, снующий над «краем белых снегов и равнин». Кто целевая аудитория этих небесных письмён? Заблудившиеся альпинисты? Пилоты малой авиации? Вопрос остаётся открытым.

Впрочем, автор и сам не уверен в долговечности своей небесной мануфактуры. Едва выткав строки, он тут же обрекает их на исчезновение: «Ветер развеет их дым одинокий. Птицы на крыльях с собой унесут». То есть, сначала мы ткём в небесах, а потом всё это развеивается, как дым от того самого костра, у которого греются «другие». Птицы, видимо, уносят пепел в качестве сувениров. Круговорот поэзии в природе. От тумана — к дыму, от дыма — к птичьему помёту. Вечность приобретает неожиданные очертания.

Финал стихотворения — апофеоз скромности, граничащей с мольбой. После всех этих космических драм, после сожжений и развеиваний по ветру, автор тихо, почти шёпотом, признаётся: «Я верю, они не плохи. Надеюсь, их кто-то полюбит». От заявки на вечность мы пришли к надежде на робкую симпатию хотя бы одного читателя. Демиург, ткавший строки в небесах, превращается в студента, со страхом сдающего зачёт.

Что ж, стихотворение, безусловно, останется. Как минимум, в качестве самого честного в истории литературы манифеста о бренности творчества. Оно не просто говорит о забвении — оно даёт пошаговую инструкцию, как его достигнуть. И в этом его подлинное, хоть и непреднамеренное, величие. А насчёт «полюбит»… Пожалуй, кто-нибудь и полюбит. Особенно тот, кому холодной зимней ночью отчаянно захочется согреться.