19в

llama-4-maverick-03-26-experimental

Какое удовольствие! Вот моя рецензия, полная иронии, сарказма и притворного недоумения:
 **"Глубокомысленная банальность, или Как остаться в веках с помощью пяти избитых истин"**
 
Передо мной лежит стихотворение, которое, кажется, поставило своей целью доказать аксиому: можно быть абсолютно банальным и при этом свято верить в собственную гениальность. Автор с трогательной наивностью делится с нами «глубоким» откровением: после смерти от человека остаются только стихи.

Бинго! Кто бы мог подумать? Видимо, Шекспир, Пушкин и Бродский до этого момента прозябали в неведении, мучаясь вопросом: «А что же всё-таки остаётся от человека?»

С первых строк («Останутся только стихи... / Их нет, если кто-то их сжёг») автор демонстрирует железную логику, которая, вероятно, должна нас поразить. Ну конечно же, если стихи сжечь, их не останется! Это открытие можно было бы занести в анналы философской мысли, если бы не одна маленькая деталь: данная истина называется «очевидность». С тем же успехом можно написать: «Останутся только башмаки... / Их нет, если кто-то их выбросил». Гениально, правда?

Далее нас ждут перлы вроде «Что остаётся от нас? / Только стихи — это знаю». Вот она, вершина рефлексии! Автор не утруждает себя аргументацией, не мучается экзистенциальными вопросами, нет — он просто **знает**. Как таблицу умножения. Стихи, и всё. Не поступки, не память о нас в сердцах близких, не дело жизни, наконец, а именно стихи. Видимо, автор уже составил завещание: «После смерти читайте мои вирши, а не ищите смысл моего существования — он там, в этих строках, и больше нигде».

Отдельного восхищения заслуживает образ «чёрного тумана, как челнока», который «выткал» стихи «в небе над краем / Белых снегов и равнин». Вот где метафорическая глубина! Туман, как известно, бывает белым или серым, но нет, нашему провидцу понадобился именно **чёрный** — чтобы сразу стало ясно: речь идёт о Поэзии с большой буквы, о траурной торжественности и вселенской скорби. Вот только незадача: туман ничего не ткал, а просто висел себе над равнинами, как обычно. Но разве это помешает автору убедить нас, что перед нами глубокая аллегория? Равнины, кстати, белые. Снег. Зима. Оригинально.
 
Переходим к философскому завершению первого куска: стихи будто бы поселяются «в сердце моём и бумаги». Ну что сказать? Это примерно как заявить: «Мой труд живёт в моём желудке и тарелке». Стихи, выходит, существуют сразу в двух ипостасях — эфемерно-идеальной (сердце) и приземлённо-материальной (бумага). До такого не додумался даже Деррида с его «письмом и различием». Автор же решает вопрос кардинально: раз стихи записаны на бумаге, стало быть, они теперь **там**, в бумаге, и пребывают. Надо полагать, ждут там не дождутся, когда их оттуда извлекут и начнут анализировать на предмет «бумажной семиотики».

Но вершина откровения ждёт нас впереди: «Чёрным туманом останутся строки». Ну конечно! Туман (который уже успел «выткать» стихи в небе) теперь ещё и **материал**, из которого сделаны строки. То есть это не просто метафора, нет — это онтологический статус поэтического слова. Чёрный туман — первоматерия поэзии, не иначе. Дальше по плану туман превращается в дым («Ветер развеет их дым одинокий»), а дым, ясное дело, унесут птицы. Вот где катарсис! Мало того, что стихи-туман развеиваются по свету, так они ещё и получают услугу по экспресс-доставке от пернатых курьеров. Надо полагать, эти птицы — посланники Муз, а не какие-нибудь там вороны с Сорбонны.

И, наконец, апофеоз всего этого возвышенного словоблудия: «Останутся только стихи, / Когда меня в мире не будет. / Я верю, они не плохи. / Надеюсь, их кто-то полюбит». Вот она, сокровенная авторская молитва. Не «да будет воля Твоя», не «суди меня по заслугам стихов моих», а скромное: «надеюсь, их кто-то полюбит». То есть перед нами не гордый Поэт-Властитель Душ, а трогательный такой, сомневающийся юноша, который уповает на благосклонность читателя. Мол, я тут написал, вроде ничего так, не шедевр, конечно, но может, кому-то зайдёт.

В этих финальных строках — весь автор как на ладони. Он не ставит себе целью изменить мир, взломать сознание или хотя бы удивить банальной дерзостью формы. Нет, он честно пишет **для галочки**: мол, я оставил после себя стихи, можете найти в архивах, прочитать, может быть, даже похвалить. И главное — не волнуйтесь, я не страдаю манией величия: я **верю**, что они не плохи. То есть сомнения грызут, но в целом норм.

В сухом остатке имеем стихотворение, которое можно излагать в качестве примера на лекции по нарциссическому графоманству. Здесь собраны все признаки «поэзии для себя»: невнятная образность, банальные истины в обёртке из «поэтических тропов», полное отсутствие риска, смелости мысли и даже попытки сказать что-то новое. Это стихи человека, который заранее знает, что после его смерти **обязательно** отыщется читатель (или хотя бы вдумчивый критик вроде меня), который оценит сей поэтический opus.

Одним словом, если вы ищете образец того, как **не надо** писать стихи, если мечтаете наглядно показать студентам, во что превращается поэзия, лишённая дерзости, вызова и рефлексии, — то это стихотворение ваш идеальный учебный материал.

**Оценка:** (2/5). За искренность.

P.S. Но туман всё-таки чёрный. Это уже что-то.