Путешествие из Петербурга... 13

Господи! Ну, зачем я помню всё, да ещё в таких подробностях? Я помню, как хоронили маму. В тёплый весенний день 13 мая.С неба моросил мелкий дождик. Кто-то сказал:
- Закройте гроб. Дождь идёт.
Так мы и ехали медленно, по недлинной дороге до кладбища, а тёплый дождик пятнал редкими каплями дешёвенькую обивку маминого гроба. У меня было состояние какой-то молчаливой истерики, оттого, что никто меня не жалел и не утешал. Оттого, что никто вокруг - ни чужие, ни свои не понимали, что у меня вот сейчас, что-то так больно натянулось внутри и вот-вот порвётся. Слёз не было. И соседские старухи с осуждением смотрели на моё бледное лицо с закушенными губами. Они, наверное, ждали, что вот сейчас я упаду на гроб и завою, запричитаю во весь голос. Это было бы, наверное, правильно.

Но заплакала я только через две недели, когда никого не было дома. Слёзы текли рекой. Наверное, тот ледяной комок, который сидел у меня внутри, наконец оттаял. Я проревела весь вечер, до поздней ночи. Папа к тому времени уже открыто не ночевал дома, забегал утром, давал какие-то копейки на школьный буфет и уходил на работу. Мне он врал, что бывает на дежурстве на полигоне. Но мне тогда было всё равно.

Так что, слёз моих никто не видел, и я так и осталась в глазах соседей жестокой девочкой, которая на похоронах матери не проронила ни слезинки. А я вспоминала только медленное движение машины под дождиком и следы капель на крышке последнего маминого домика. Потом нелепая, как всегда, суета на кладбище, как будто все спешили поскорее покончить с этим. Какие-то скомканные поминки. Всем не терпелось разбежаться по домам, словно во всём этом было что-то заразное, что и на их жизнь могло отложить нехороший отпечаток. Поэтому, впопыхах помянув мою маму, соседи скоренько ушли.

И мы остались одни, какой-то урезанной без мамы семьёй. Сестра собиралась замуж через две недели. И мама, ещё при жизни одобрила этот брак. Брат, по-моему, тоже не собирался задерживаться в этом городе, у него были свои, далеко идущие планы. Папа уже вовсю встречался со своей следующей женой. А я потихоньку готовилась к экзаменам.
Добрые преподаватели просто хотели выставить мне оценки по годовым. Но я не согласилась и сдавала со всеми.

Несколько девочек из нашего класса подали документы в медучилище. Я тоже хотела это сделать, но тут вмешался папа. Он, чуть ли не со слезами уговаривал меня остаться в школе. Ведь с такими темпами мне светила золотая медаль… А потом, естественно я вернусь в Питер, не стоит забывать, что одна из комнат в дядиной квартире, по уговору моя. Тогда ведь нельзя было продавать квартиры, вот мы и сделали родственный обмен - дядину двухкомнатную маломерку, на пятом этаже на нашу отличную трёхкомнатную квартиру. С условием, что когда я приеду после школы учиться, мне будет, где жить… Свою квартиру дядя просто сдал.

Вот на это я и клюнула! Три года! Три года - и я поеду домой! Но приманочка оказалась фальшивая.
Как только он зажил вовсю со своей новой женой, а произошло это третьего августа, аккурат к моему дню рождения, два дня не дотерпели, так всё и стало ясно.

Я поняла, что ничего хорошего не будет, а будет вот эта злая и хитрая тётка, которую он сразу велел называть «мама». Сколько же он тогда с меня шкур спустил! С меня, никогда не битой, и даже просто не наказываемой - просто вспомнить страшно. По первой её указке он лупил меня чем попало и куда попало. Я и сейчас с ужасом вспоминаю, какие у меня были чудовищные синяки по всему телу. И шишки по всей голове. Это было больно, обидно и очень стыдно. Если синяки было видно из-под одежды, я не ходила в школу.

Учиться я, естественно, стала хуже, много пропускала. Первое время мне как-то, видимо, по инерции, прощали, а потом… А потом я ушла из десятого класса, не доучившись полтора года. Как раз одиннадцатилетку ввели. Ушла работать. К тому времени папа с женой переехали жить в её дом, у нас одну половину сдали квартирантам, а во второй осталась я. Практически ни с чем. Мачеха обобрала меня до нитки. Даже занавески с окон сняла. В доме стояла кровать, маленький шкафчик, стол, стул. Из посуды мне оставили одну кастрюлю, одну сковородку, пару тарелок и две или три ложки. Да! Большую эмалированную кружку, с облупленной эмалью.
Вот когда я чаепития у тёти Кати вспомнила и чашечки фарфоровые, и варенье из розеточек… Много чего.
То есть, из наших вещей в доме практически ничего не осталось, все они плавно перекочевали к новой хозяйке.

Где же только я не работала! Часто болея и простужаясь, я вспоминала, как мы болели в детстве. Мама тоже болела, Ну, то есть, она никогда не лежала в постели и не пила никаких таблеток, кроме кодеина от кашля. Не было никаких разговоров о том, что мама болеет. Говорили о наших болезнях, этих вечных питерских ангинах и бронхитах. А мама болела молча. Это нас она немедленно укладывала в постели, варила вкуснейшие грибные супы, делала морсы и покупала мандарины. Не считая, конечно, микстур и таблеток...

...Почему-то все мои болезни запомнились мне именно запахом мандаринов и тем, что все звуки в доме - шаги, разговоры - всё подстраивалось под громкое тиканье больших напольных, старинных часов Это было интересно, но и страшно. Я никак не могла вырваться из этого монотонного ритма, он преследовал меня днём и ночью.

А мамочка никогда не лечилась. Ну, кашляет и кашляет. В Питере все кашляют. Так всё и шло. Зимы сменяли лето, мы подрастали в атмосфере постоянных папиных запоев. Иногда нам звонили и говорили, где он лежит в сугробе пьяный и спит. И надо бы забрать, а то замёрзнет. Время от времени у меня появлялись нехорошие мысли - что не надо никуда ехать с этими огромными самодельными санями. Не надо выковыривать папу из сугроба. Пусть он уснёт там и навсегда. И тогда у нас дома не будет вонять перегаром, а будет запах пирогов из кухни, или запах ладана, от пришедшей из церкви бабушки… Не будет пьяных скандалов, густо украшенных матом. И он не будет так страшно бить маму…
Но мама выносила из сарая сани и мы тащили их по сугробам в поисках папиного спящего тела.....

Я часто вспоминала эти прогулки, сидя избитая на чердаке. Я научилась там прятаться. И лестницу из лёгких жердинок за собой втаскивала. Всё время мне приходила в голову странная мысль - а если бы, допустим, меня зачали не в такой-то день, а в другой? И по-другому бы сложилась таинственная комбинация клеток. И родилась бы не я, а сынок для папы. Похожий на него, как две капли воды. Как бы они жили, интересно? А меня тогда совсем бы просто не случилось. И я бы об этом никогда не узнала. Чудовищная какая-то лотерея. Слепая и жестокая - она выдёргивает нас из небытия, и далеко не всех для прекрасной и счастливой жизни.

Вот не было бы меня. И это было бы не больно и не обидно. Просто не случилось. Не выпал номер. Но он выпал. Что же делать? Как жить?
Папа со своей женой часто ссорился и тогда приходил на два-три дня домой, чтобы «проучить» её. Но зло, естественно, срывал на мне. Потому что бить ту тётку, было себе дороже. Она давала сдачи, чем попало и однажды чуть не убила его здоровенной кочергой.
Так что, доставалось мне крепко. Конечно, дома, когда никто не видел. Но однажды он пришёл особенно злой. Стояла ранняя осень. И я в этот день пошла в парк на встречу с одноклассниками, которые в этом году благополучно закончили 11 класс. Поскольку мы поддерживали связь, меня тоже пригласили.

Не застав меня дома, папа окончательно взбесился. Разузнав у соседской девчонки, где я, он немедленно отправился на поиски. Мы стояли в центре самого нашего красивого парка. Играла музыка, был выходной день и народа вокруг было много. Увидев нашу развесёлую компанию, папа выломал хорошую палку из колючей акации и, подойдя сзади, хлёстко ударил меня по ногам. Боль обожгла, как огонь. Дешёвенькие капроновые чулочки лопнули и расползлись в разные стороны. Кровь от глубоких царапин причудливыми узорами растекалась по обрывкам чулок. А я всё ещё не могла понять, что это случилось со мной. Со мной! Вот здесь, в центре парка.

Мои одноклассники с вытаращенными от страха и удивления глазами, потихоньку отодвигались от меня всё дальше, как будто боялись, что папа начнёт бить и их тоже. В этот день я впервые услыхала, как мой папа, с побелевшими от злости глазами, и закипающей в уголках рта бешеной слюной, обзывает принародно свою, когда-то любимую доченьку:
- Проститутка!!! Шлюха!!! А ну, марш домой, немедленно! Стоишь тут, как сука продажная, ножки свои выставила!!!