Бродяга

                По диким степям Забайкалья,
               
                Где золото роют в горах,
               
                Бродяга, судьбу проклиная,
               
                Тащился с сумой на плечах...



Бродяга совершенно и не знал, что он Бродяга, пока случайно не попал в Степи Дикие.
     Заходит он по привычке в какую-то Избу, а его там встречают с хлебом-солью и рушниками расшитыми, и говорят нараспев:
– А тут тебя Сума давно уже дожидается, аж всем надоела до невозможности, всё спрашивает: когда же придёт этот Бродяга, совсем нет мочи никакой, как хочется поскорее встретиться!
– Да-да, очень я даже соскучилась до невозможности, просто мочи нет моей, как я рада, вот, думаю, пришёл и на мою улицу праздничек долгожданный!
И ещё тихонько пожаловалась:
– А пока вас, батюшка, не было, то совсем я измаялась с этими местными несносными – затаскали меня, совсем замучили, будто я потаскушка какая-то совсем конченая. У-у-у-у....
Тут Бродяга очень расчувствовался – стоит, утирает глаза рушником и хлебушко щиплет потихоньку, чтобы не так было видно, как у него на душе тоскливо и печально от таких слов укоризненных.
А тут ещё с печки болезный Кот лукоморский свой мявкающий голос подаёт просительный:
– Слышь, мужичок, если вдруг встретишь, где мою Цепь ходячую – прошу, принеси мне её, пожалуйста.
– Хорошо, если встречу – обязательно принесу, что бы мне это ни стоило.
     Взял хлеб-соль, как положено, закинул Суму за плечи и пошёл сразу же тащиться-бродяжничать.
Ну, как водится, свою песнь грустную тут же завёл, чтобы поскорее добраться до какой-нибудь Рыбацкой Лодки.
И потихоньку, между делом, стал Судьбу проклинать очень осторожным голосом, потому что с Судьбой лучше не шутить, а уж неосторожно проклинать и вовсе будет неосмотрительно – враз обернётся Судьба и сразу же врежет в хлебало как следует.
      А вокруг жизнь идёт своим чередом – кто куда разбегается, разлетается и расплывается и конца края этому совершенно нет, потому что всё это по череду идёт, а он, Черёд, как везде написано – не имеет ни начала, ни окончания.
Даже если кто-нибудь, уж совсем бесшабашный, начнёт упираться и золото в Горах намыливать, всё равное когда-нибудь придёт и его Черёд неминучий. Так-то, товарищи, золотодобытчики.
     Бредёт Бродяга, тащится, а по пути читает какие записи ветхие, что из Сумы выудил.
В этих записях постоянно про какое-то озеро упоминается, а вот про Лодку совершенно нет никаких сведений, в одном только месте написано, что Лодка должна быть обязательно Рыбацкая.
Не шлюпка, не катамаран, не байдарка, не шитик, не паузок и уж тем более не "тараи-бунэ" японская.
А именно Рыбацкая, потому что именно в Рыбацкой вся дальнейшая соль и заключается.
И потому что никакая другая не сможет по нужному, по хорошему переплыть через это Озеро  – обязательно на что-нибудь наткнётся и наделает глупостей.
А нам потом всё это безобразие расхлёбывай!
     Конечно, Бродяге самому в первую очередь придётся отдуваться и расхлёбывать – ну что тут поделать, не мы всю эту историю заварили с Лодкой и всяким скитаниями степными.
Но, всё-таки, придётся и нам помочь скитальцу в этом расхлёбывании, если что.
А то поди, узнай потом, как он там далее управился со своими тасканиями-скитаниями...
     Вот зашёл по пути Бродяга в какой-то перелесок, а там на фанерке написано "Привал сугубых охотников. Штраф 2 руб.".
– Ну чё, будем заходить или как?
Поёжилась Сума и отвечает тусклым голосом:
– Как-то совсем не хочется, но, раз надо, значит надо – и снова как-то странно поёжилась.
     Зашли они осторожно в "Привал сугубый", а там уже сидят Охотники и что-то с жаром друг другу рассказывают про былое, про думы свои и делятся советами, как ловчей дуплет сделать, чтобы никто не обратил на это своего внимания.
И постоянно при этом опята на костре жарят – насобирали где-то на осиновых пеньках и жарят вместо уток подстреленных.
Да изредка напевы поют вполголоса про "Летят утки" называется.
– Скажи, товарищ, а где тут можно найти Лодку Рыбацкую? – спрашивает Бродяга у Старшего Охотника, который всё время почему-то почёсывается.
– Ну, вот что – ты, товарищ, по первое, присядь, покалякай, исполни напевы, а потом уж и спрашивай свои вопросы затейливые.
     Стал Бродяга раздумывать и тоже начал чесаться, а Сума его в бок торкает – давай-давай, присаживайся, раз такое у сугубых охотников к тебе необходимое требование.
Присел Бродяга на корточки и немножко покалякал, перевёл дух, а потом решил ещё немного калякнуть и так до самого вечера калякал безостановочно про свои горести-скитания, про тщетные тащения и грусть-печаль беспричинную.
И тут же, вдобавок, завёл свою песню грустную про Родину что-то хорошее.
     Охотники, конечно, очень этому заслушались, даже всплакнули немножко и стали наперебой утешать Бродягу и дорогу к Рыбацкой Лодке объяснять, чтобы добраться поскорее им довелось до Рыбацкого поселения без излишней опасности.
И после этого потянулись они к Бродяге с просьбой сделать с ним совместный брудершафт на память, и чтобы было всё до капельки, как положено.
     Конечно же Бродяга всем Охотникам сделал брудершафт уважительный, как следует, до последней капельки и надумал после этого тут же прикорнуть кое-как.
Да вот тут, думает – около кучки пёрышек и прилягу, чтоб никому не мешать.
     Только собрался Суму под голову приладить, а она сугубо негативно воспротивилась:
– Ну, что такое, – говорит занудливо, – чуть что – сразу же под голову норовят, я вам что? Подушка, что ли, какая-то?
– Хочу, - говорит, – не валяться же тут, в самом деле, как что-то неприкаянное, а я погулять хочу, подумать, поразмышлять о чём-нибудь в одиночестве.
– Ну ладно, только далеко не уходи и чтоб в 12.00 была на месте, как штык, что называется.
– Ну, вы скажете тоже – как штык, хи-хи, счас со смеху лопну.
– И смотри там мне, не ввязывайся ни в какие истории, тем более, в споры политические.
– Да, ладно, не буду!
Так что пришлось Бродяге попросту сложить ладошки свои и сунуть их под голову, как в детском садике делают.
А ровно в 12.00 Сума воротилась после своих размышлений прогулочных и пристроилась ему под бочок рядышком.
     И проспали они этак 2 дня совершенно без просыпу.
Потому что устали от постоянного тащения степного. Или лучше скитания?
Очень-очень устали, поэтому и спали так долго, даже у Сумы от этого спанья появились в боках пролежни.
А через 2 дня на третий потянулись они с Сумой как следует, чтобы прогнать Дрёму-тоску спросончатую и двинулись в дальнейшие свои тащения.
     Дошли кое-как до Рыбацкого поселения, где сети на ветру полощутся, а там ни души - видать, уплыли все рыбаки на лов Омуля и лодки все с собой утащили, ни одной не оставили, даже самой маленькой.
– Во, гляньте-ка – там что-то тоже по воде таскается – вдруг говорит Сума радостно.
Бродяга глянул настороженно, а по водам безбрежным действительно, что-то таскается, но совершенно без руля и ветрил.
Какая-то одинокая Лодочка носится.
     Тогда стал её кликать Бродяга по-всякому – по-удмуртски кликает, по бурятскому, по эвенкийскому даже по ханты-мансийскому пробовал ...
 А она – ни в какую, не плывёт и не плывёт, как зачарованная – просто слегка колышется на солнцепёке и бока греет.
– А вы спойте что-нибудь этакое лодочное – Сума советует как-то сумрачно.
     Запел тогда Бродяга свою песнь печальную про Родину что-то – она снова – ноль внимания.
Нда-а-с, тогда спел ещё про шаланды полные" – снова никакой реакции-отклика.
А вот когда запел весёлую раз "дощечка, два дощечка" – встрепенулась Лодочка и очень заинтересовалась продолжением, подплыла поближе к берегу и все спрашивает:
– А что там дальше-то будет, в этой песенке, дяденька? Дошагали они или как?
– А вот если подойдешь к нам поближе – тогда и узнаешь.
– Да-а-а-а, все так говорят прохожие граждане, а как подойдёшь к ним с добрыми намерениями – сразу же скокнут молниеносно и за весло хватаются, а потом доплывут и бросят на волю волн и этих... бурунов пенных.
Так что и не просите даже – не подойду к вам ближе и песенка ваша ни к чему, тем более, спетая с неприятной хрипотцой и кашляньями.
     И уплыла-затерялась среди водной глади заветного Озера...
– Да ну вас к чертям собачьим с вашим Озером – понапридумывали всякого, а мне тут тащиться приходится, да ещё и выслушивать всякие поношения от... всякого. Лучше обойду вокруг – всё равно оно когда-нибудь закончится.
     И Сума с Бродягой вновь стали тащиться далее по буеракам и колдобинам непролазным – всякая живность от них по полям разбегается, а они всё бредут и бредут себе, потому что неприкаянные.
Солнышко припекает, звенят мошки-комарики, Суму совсем разморило – лежит на спине бродяжьей и похрапывает всеми своими фибрами.
Добрёл Бродяга до Перепутья Окаянного, где обычно все Гулёны и Сластёны кучкуются, а там за кустиком бузины блестит какая-то бестия.
     Смотрит – ходячая Цепь стоит и смотрит на проходящих умоляющими глазами, а о чём просить и не знает, позабыла давным-давно по истечению седых времён.
Бродяга её тронул за колечко осторожно и в кулачок кашлянул для деликатности:
– Вы, гражданочка, кем будете? А то меня от очень просил один болезный избяной Коток, с Дуба сброшенный: найдите, пожалуйста, мою Цепь дорогую, а то не знаю, как я без неё выживу.
Сума его со злостью в бок торкает – ты что, сбрендил совсем? Эта Цепь вон какая тяжёлая, наверное, фунтов восемь, а то и десять с гаком получится, а нам тащи её, надрывайся...
– Это кооогда было-то, ох... ещё когда дедушка, как его? Ну да, это ещё когда А.С. Пушкин посулил нам тогда жизнь вечную на том Дубе лукоморском, ещё и Покрова не начались тогда… А Котка жалко, хороший такой Коток – весь Учёный и говорливый, сказки поёт и всё время Окает.
– Вот ты подумай сама, "Дубина стоеросовая" - башка дубовая, вот что будет, если Кот опечалится и захиреет окончательно?
Это же какая обида получится для А.С. Пушкина?
     А Цепь и сама очень обиделась, особенно на это выражение "Дубина стоеросовая"- "башка дубовая", потому что у неё как раз башка вовсе и не дубовая, а самая, что ни на есть, железная, даже местами немножко поржавелая.
И тогда рассердился Бродяга не на шутку:
– Ишь, какие недотроги – Сума эта заплечная очень своенравная: чуть что сразу обижается по любому поводу, да ещё и жалуется утробным голосом.
И Цепь туда же – вот вдруг обиделась за "дубину стоеросовую".
Да что вы все постоянно обижаетесь? Слова вам поперёк не скажи – прынцессы гороховые,
что одна, что другая – только и слышу – бу-бу-бу и тот плохой, и эта не так сделала.
Стоит Цепь, на это вся потупилась и колечечки свои осторожно перебирает, чтобы лишний раз не ослабить их звеньканье, а потом вздохнула тяжело и согласилась:
– Ладно уж, тащите меня, куда задумали –ваша взяла, я теперь на всё согласная.
     Скинул тут Бродяга эту Цепь в Суму заплечную и поплёлся медленно, потому что тащиться уже сил никаких не было.
А когда они, наконец, притащились в Избу хлебосольную – Учёный Кот сразу же скокнул с печи с распростёртыми объятиями, потому что чрезмерно обрадовался, и говорит очень ласково:
– Ну, что хочешь, мужичок? Заказывай – или песнь весёлую или сказку какую на ночь тебе порассказывать?


Рецензии