Звёзды поющие рыжие песни

Никогда не держи в соседях людей из психбольницы. Особенно, если у тебя с характером проблемы. Такой сосед прицепится к твоим проблемам и сблизится. До пределов палаты с мягкими стенами. Даже не сомневайся. Например я – милейший, по уверениям мамы, человек, осторожный до паранойи, – и то не избежал этой участи. Хотя мне-то жаловаться не на что, ибо благодаря козням Ивана Сергеевича - моего соседа и старшего санитара городской психбольницы, я вскоре стану лауреатом Нобелевской премии. Нобелиантом в области… э… да какая разница, в какой области! Пусть в Нобелевском комитете разбираются, куда меня пропихнуть. А я прямо сейчас готов поделиться историей моих гигантских открытий. Бесценных и для науки, и для всего постапокалиптического человечества. С разумной долей откровенности, разумеется.

***

Томным весенним вечером я, как обычно, сидел на балконе и любовался красочным закатом. На балконе слева мой новый сосед Иван Сергеевич занимался тем же. Только он ещё курил и что-то пил. Мне вспомнились подходящие стихи, и для более тесного знакомства я важно их продекламировал:
– «Тяжелый день... Ты уходил так вяло...»

Иван Сергеевич одобрительно крякнул и с той же целью затянул рифмовку про какие-то звёзды, поющие рыжие песни. Один и тот же куплет он по лёгкой нетрезвости прогнал раз пять.

Как музыкант-самоучка в первом поколении я уловил перспективу в незатейливом мурлыканье и включил смартфон на запись. Мне вдруг захотелось создать супер шлягер. И тем закрепить своё имя в списке великих музыкантов.

Ужиком я шмыгнул в звуконепроницаемую кладовку, оборудованную в студию. Это был мамин подарок за мой предыдущий шедевр о квадроберах (мама назвала его «Он был воспитан дятлами»). Прослушав пару раз запись, я развернул на полке гибкое, почти бесшумное пианинко – тоже мамин подарок, – и начал творить.

Пытаясь позаимствовать у Бетховена побольше нот, я восторженно взревел в дуэте с записью:
«Готовясь другие миры покорять,
Попробуй покрепче сперва осознать:
Кругом ни души, пустота, хоть ты тресни,
И звёзды, поющие рыжие песни»

Минут через десять суперхит был готов, и я вернулся на балкон за вторым куплетом. Как честный человек, я поделился с Иваном Сергеевичем достигнутым и, в обмен на второй куплет, обещал подумать о соавторстве. От такого щедрого предложения сосед оторопел. Видимо благодарность была столь велика, что он едва мог её выразить. Однако минуту спустя в глазах его загорелся нехороший задор.

Загасив о перила балкона сигарету, он начал выкобениваться:
– Видишь ли, мой юный сосед, это не мои стихи.
– А чьи? – настороженно спросил я.

Глядя на сползающее за горизонт зловеще-кровавое солнце, он тихо признался, что работает старшим санитаром в психбольнице. Я многословно выразил ему глубочайшую уважуху, и он разоткровенничался:
– Недавно к нам поступил пациент с оригинальным взглядом на всё человечество, которое он называет выкидышем апокалипсиса.
– Мутный и скрытный? – испугался я.

Иван Сергеевич криво усмехнулся:
– Если бы… Как раз наоборот – незамутнённый как младенец. Вешает свои бредни на любого – только уши подставляй. А когда устаёт, начинает хрипеть жуткие песни про разноцветные взбесившиеся звёзды, про густые углеродные туманы, про светопреставления... Даже не знаю, что у него хуже – проза или поэзия.

Я надолго задумался. Только в глубоких сумерках, когда сосед, судя по всему, хорошо нарезался, я спросил:
– Как звать этого чудика?

Иван Сергеевич отозвался не сразу – то ли из-за врачебной тайны, то ли поторговаться вздумал. Я даже начал прикидывать в уме, почем нынче инфа и в какой валюте. Но оказалось, что старший санитар просто не врубился о ком речь.

– Ну этого, с рыжими песнями, как звать? – уточнил я.

Иван Сергеевич громко рыгнул.
– Па-а-ардон, – насмешливо извинился он и задумался.
– Имя-фамилие, – взбодрил я сомлевшего соседа.

Тот посмотрел на меня удивлённо, почесал голову и махнул рукой:
– Не парься. Мы зовём его Жишиком. И ты его так зови.

От предложения пообщаться с психом я слегка оторопел:
– Зачем?

Сосед понял меня по-своему и предался воспоминаниям:
– …ну доставили его как-то ночером в приёмный покой, стали спрашивать о том, о сём. А у него на всё один ответ.
– Какой? – заинтересовался я.
– Известно какой, – грустно вздохнул Иван Сергеевич: – «Жи-Ши пиши с буквой И». Вот и записали его Жишиком.
– Ловко он кликуху словил, – кивнул я и спросил: – И какую болячку ему в карту нарисовали?
– Что-то типа СЗХ, но по-научному.
– СЗХ? – не понял я.
– Синдром заклинившей хлеборезки, – пьяно хихикнул сосед.

Громко зевнув, Иван Сергеевич пожелал мне сладкой баиньки и скрылся в своей квартире.

***

Следующим вечером я показал Ивану Сергеевичу новую версию «Рыжих песен». На этот раз я чутка надыбал аккордиков у Баха. Это добавило моему супер шлягеру космического масштаба. Я даже скупую мужскую слезу пустил от восторга, когда показывал шедевр соседу.

Не отрываясь от сигареты и закатного светила, Иван Сергеевич равнодушно кивнул. Я, конечно, был разочарован его музыкальной вялостью и эстетической недоразвитостью, но виду не подал. Даже что-то пышное в его адрес отвалил. А когда он чуть расслабился от моих комментов, снова спросил о Жишике и втором куплете «Рыжих песен».

Но Иван Сергеевич сходу пресёк мой напор:
– Нет, мне Жишик второй куплет не сдаст.
– Почему? – удивился я, – У вас же на крайний случай таблетки всякие есть.

Сосед иронично хмыкнул:
– Есть, да не про твою честь.

С трудом, но я сумел не обидеться и продолжил клянчить второй куплет. Наконец Иван Сергеевич сдался и, между короткими всасываниями из яркой банки чего-то бодрящего, вывалил о Жишике грустную историю:

– После того, как шизик вволю натешился своими «жи-ши», он во всю глотку затянул незнакомую нам песню «Перестройка вмазала с разбега прямо по натруженным ушам». Не сразу, конечно, затянул. Сначала мы с ним слово за слово, штангой по столу… Но он ведь и до этого был плотно ударенным. Так что его легко переклинило. Вот он и затянул без разбега.
– Так-так, – мои пальцы забегали по смартфону в поисках режима «Запись».
– Вот, – Иван Сергеевич вскрыл новую яркую банку и продегустировал содержимое. – Вот. Затянул, значит, придурошный песню. Да так жалостливо, так душераздирающе, что мы уже на третьем круге подхватили простецкую рифмовку всем отделением.
– И? – нетерпеливо прервал я его очередную баночную пробу.

Иван Сергеевич осуждающе вздохнул, но продолжил:
– На другой день доктор попросил повторить песню. Вот прям как ты начал клянчить. Типа в истории зафиксировать. В истории болезни, конечно. Но Жишоныш уперся и ни в какую. Мол, дедушкину любимку и за сто баксов не сдаст.

Я тут же в уме пересчитал свои заначки и перевёл сумму по текущему курсу.
– А за сто один? – с надеждой спросил я.

Иван Сергеевич посмотрел на меня как на дебила. Я даже обиделся и в сердцах пробормотал:
– Жмоты. Я бы отслюнявил.

Сосед покачал головой:
– Не-а. Бабло у нас под запретом. Наша психбольница – территория свободы от коррупции.
– Что творится-то, – притворно посочувствовал я и вспомнил чей-то стих, ещё не увековеченный в моём шлягере: – «Постыдно гибнет наше время!»

Иван Сергеевич грустно закинул куда-то пустую банку и тяжко вздохнул:
– Эх, вилы новгородские, верёвки костромские…

Бухой в зюзю, он поднялся, чтобы скрыться в своей квартире. Полный отчаяния от бесполезно проведённого вечера, я громко всхлипнул. Сосед обернулся на меня с удивлением и его вдруг осенило:
– Мне-то Жишик ничего не скажет, а вот с тобой может и споётся.

Во мне вновь затеплилась надежда. Я воспрял духом, но осторожно спросил:
– Это почему?

Громко икнув, Иван Сергеевич пояснил:
– Ну, со своими-то психи очень даже разговорчивые.
– Какими своими? – не понял я, но тут же догадался: – Ну, да, мы же оба музыканты…

Иван Сергеевич кивнул:
– Музыканты, ага… – и нервно поморщился. – Своими «рыжими песнями» Жишик пару дней над всеми измывался.
– И вы терпели? – с восхищением спросил я.

Иван Сергеевич замялся, потом снова кивнул:
– Сначала терпели. А когда доктор отмашку дал – знатно подлеца отшмыгали.

И уже за балконной дверью проворчал:
– Так ему же без звездюлей – как без пряников.

***

Неделю спустя моим соседом стал Жишик. Иван Сергеевич сдержал слово и без особого труда заселил меня в свою психбольницу. На дармовой постой, харч и фарму. Так что я ему ещё и должен остался за то, что он вывез меня из квартиры в дурку. Жаль, мама не смогла заценить этакие труды и отшлёпала старшего санитара лопатой.

Ах это долгое, переходящее в рыдания прощание с мамой... Я плакал как младенец, но не открыл ей своих планов о будущих рыжих супер шлягерах. Потом всю жизнь будет радоваться на своё бесподобное дитятко.

***

Про первый месяц в дурке я как-нибудь надиктую трёхтомный бестселлер. Он с первой же страницы ввергнет всех в ужасный трепет и трепетный ужас. Главной героиней первого тома будет моя врачиха по кличке Кровавая Пеппа. Второй том я посвящу нашему побегу из этого курятника. А в третьем опишу бедолагу Жишика, его подругу верную Бусильду – в девичестве Веру Бусикову, – и всю нашу оголтелую компашку.

Но здесь я спойлерить не буду. Интриги Кровавой Пеппы и героический побег из дурки пусть ждут своего продюсера. Да и бедолагу Жишика, и его верную подругу Бусильду опишу в двух словах: везде их сопровождала «романтика», «любовная любовь» да бесконечные беседы с домашними насекомыми и мебелью.

Впрочем, про Жишика придётся добавить ещё пару предложений. Обитая в дурке, он либо проповедовал странные, но крайне убедительные постапокалиптические теории, либо дурным голосом орал дурные песни. После ежедневных «отшмыгательных» процедур Жишик аккуратно складировал свои мысли в стопку и прятал их за сливной бачок. «Испражнялся мыслями», как позже назвала этот процесс мама.

По ночам я долго их читал, надеясь отыскать в них второй куплет «рыжих песен». Но обнаружил только замысловатые мечты и планы побега из дурки. Пришлось вписаться и упростить его бредни о свободе. Спасибо маме и Ивану Сергеевичу – кое-где нам помогли.

***

Через дежурившего той ночью Ивана Сергеевича мама передала нам топографическую карту района и большую бутыль спиртного. Мы честно поделили с Сергеичем передачку. Ночью, когда бутыль опустела, Жишик с Бусильдой собрали команду и строем повели нас мимо сомлевшего Ивана Сергеевича.

Глядя на старшего санитара, сердобольная Бусильда едва не заплакала:
– Бухает как не в себя…
– Всё от недостатка депрессии в организме, – вздохнул Жишик, приобнял верную подругу и двинул с нами на волю. Прямо вглубь соседнего леса.

***

К рассвету мы оказались на берегу почти высохшего ручья и без сил упали на мокрый от росы песок. Только у Жишика оставалось ещё немного сил, чтобы обследовать место привала. Пройдя шагов по пять в каждую сторону, он вернулся к нам и трагически заявил:
– Сей ручей и его гибельная пучина не привлекает…

Но Бусильда догадалась заткнуть ему рот усталым поцелуем. В то же мгновенье мы отрубились и спали на берегу обмелевшей речушки почти до полудня. Неистовое ночное бдение творит чудеса даже со склонными к бессоннице пациентами.

***

Разбудил нас Жишик. Очередная постапокалиптическая проповедь раздирала его изнутри. Дабы избежать внутренних увечий, он выплеснул её на своих беглецов:
– …нынешние земляне – выкидыши предыдущего апокалипсиса. Вместо того, чтобы принять меры, они которое десятилетие откачивают из недр газ. А этот газ, между прочим, консервирует и защищает под землёй остатки предыдущей цивилизации. Так бедолаги спаслись от светопреставления на поверхности планеты. Там, где газ уже откачали, люди прошлой цивилизации начали просыпаться и вылезать на поверхность…

Жишик вопросительно посмотрел на Колупая, своего серого кардинала. Тот одобрительно кивнул и скромно принялся собирать хворост для костра, валявшийся вокруг в избытке.

Мы сотни раз слышали их теории о гибели людей предыдущей цивилизации. О том, как они плотно загадили Землю «углеродным следом». Как повсеместно развели гигантских размеров флору и фауну. Как потом эти недоумки спохватились и стали закачивать отфильтрованный из воздуха метан под землю. Как научились из мусора делать нефть и запихивать её в глубокие скважины, а потом спасались от своего рукотворного апокалипсиса, погрузившись в подземные хранилища с газом…

А потому мы скрутили уши в трубочки и молча под руководством Бусильды принялись разводить костёр.
– Чай да каша – пища наша, – едва слышно шептала Бусильда, доставая из грязной наволочки оба котелка и кулёк с крупой.

Мы нацедили в обмелевшей речушке водички. Заправили котелки заваркой и крупой. Подвесили их над костром. Потом подхватили свои шмотки и расселись на них вкруг огня, ни звуком не прерывая проповедь нашего лидера:
– …ждали они, ждали конца света, а его всё не было и не было, – горько вздохнул Жишик и пошебуршил веткой в догорающем костре.

Искры лениво разлетелись в разные стороны, словно извиняясь за неявившееся миру светопреставление. Дюжина бывших постояльцев психбольницы, от юных девушек до стариков, неторопливо подбросили в догорающий костёр валежник. Пламя – это, конечно, ещё не светопреставление, но чем-то его напоминает. Да и перекуса все заждались.

***

Разумеется, наш Жишик до психбольницы был почти нормальным пацаном. Но сверх меры бесшабашным. С подвижной крышей в придачу. Легко клинился на любой ерунде. Тут его Колупай, псих с большим стажем, и подсёк. Сначала завербовал в местный «Орден судного дня». Потом продвинул до магистра Ордена. И за его спиной управлял чуть ли не всей психбольницей.

К концу лета Колупаю приспичило на волю. И он выкарабкался на неё с помощью Жишика, меня и моей мамы с Иваном Сергеевичем. Да, Колупай – манипулятор непосредственно от Бога. Хитровыстраданный гад. А с виду и не скажешь. Косит под вялого человечка с одинокой извилиной в башке. Помнится, когда я его впервые увидел, мне вспомнился стих:
«Типичная пошлость царила
В его голове небольшой»

Вскоре он и ко мне начал подкатывать с апокалиптической темой. Сначала всё было почти травоядно. Исключительно намеками на что-то большое и секретное. Окольными тропами и топями в обход таможенных терминалов. Но мне было не до этого. Звёзды с рыжими песнями манили меня своим бессмертием. Да и Иван Сергеевич как-то шепнул:
– Колупай – человек с мерцающей идентичностью. Ему палец в рот не клади – откусит по самую щиколотку.

В итоге Колупай притворился, что отстал от меня. Хотя напоследок зло прошипел:
– Откуда ты такой волшебный на всю голову?
– Из тех же ворот, что и весь народ, – огрызнулся я.

***

Прежде чем Жишик с Колупаем дозволили нам сунуть свои ложки в котёл с кашей, они посвятили нас в рыцари «Ордена судного дня». С голодухи мы бы и не на такое согласились. Для приличия нам задали по вопросу о последнем апокалипсисе и с помощью магистра и его серого кардинала мы умудрились что-то правильное промямлить.

Наконец милая Бусильда кивнула в сторону котла, и влюблённый в неё Жишик разрешил нам позавтракать. Пока мы жадно ели, Жишик с Колупаем о чём-то шептались в сторонке. Но среди нас, новоявленных рыцарей Ордена, имелся чтец по губам – Креслопопик. В психи его забрали за «смыслотворчество и выражопие». Так он сам называл свой диагноз. Когда Креслопопик в очередной раз на планёрке в своём рабочем коллективе заорал:
– Остановите Землю, я сойду!

Начальник приказал охране:
– Да-да, остановите. И спихните его, наконец. Хотя бы в дурдом.

Так нам и достался этот прекрасный чтец по губам.

С трудом оторвавшись от опустевшего котла, Креслопопик равнодушно перевёл шёпот Колупая: «Лет тридцать назад, когда мамонты ели у нас из рук...» Но тут серый кардинал заметил, что все на него уставились, и отвернулся.

Бусильда горько вздохнула и озвучила общую на всех догадку:
– Так он из тех, кто проснулся. Из прежней цивилизации…

Но удариться в панику мы не успели – наши лидеры подошли костру и Жишик гаркнул:
– Рыцари Ордена судного дня, будьте готовы!
– К чему готовы? – завопили мы.

Жишик чуть не по слогам медленно объяснил нам, что мы теперь свободные рыцари. И как благородные особы просто обязаны разбежаться по разным психбольницам и там возглавить новые отделения «Ордена судного дня». Без иронии и других искажений пространства он важно добавил:
– Вот в этом и заключается потаенная мудрость Земли.

Колупай начал молча раздавать всем карточки с адресами ближайших психбольниц. Каждому свой адрес. Только теперь я понял, почему этот псих рвался на волю – чтобы раскидать нас по районным дуркам. Вот же гад! Я застыл в ступоре. Остальные «рыцари» тоже словно окаменели. Только верная Бусильда сверила адреса в своей и Жишиковой карточках и отказалась возглавить отделение ордена в назначенной ей психбольнице:
– Недостойна быть достойной! – сказала она и повисла на Жишике, как бы намекая на свою верность.

Следом за ней в своей недостойности начали признаваться и другие беглецы. Но у Колупая был свой подход к каждому. Ко всем, кроме меня – спасибо Ивану Сергеевичу за сигнал. Я-то быстро смекнул, что к чему и сбежал от лютой эвтаназии.

– Бывайте, зомби-андроиды, – прошептал я и ужиком нырнул в ближайшие кусты.

***

До дома я добрался через пару недель. М-да... Прилетело мне кирпичом по карме. Повозило мордахой по неструганому столу… Но вернулся же!

Мама неделю рыдала от радости. Даже Иван Сергеевич на подарочек расщедрился – принёс справку о моей полной реабилитации.

Томным осенним вечером я рассказал Ивану Сергеевичу и маме и про побег, и про «Орден судного дня», и про его магистра Жишика.
– Вот же плесень рыжая! – сплюнул старший санитар.

Я встрепенулся:
– Кстати, второго куплета «звёзд, поющих рыжие песни» я тоже не добыл.

Мама всхлипнула, погладила меня по голове и сказала:
– Ты сам звезда, поющий рыжие песни.

***

А теперь к Нобелевке – нынешнее человечество с моей помощью может избежать грядущего апокалипсиса из-за углеродного пресыщения. Нет, я не знаю, как закачивать газ в опустевшие газовые мешки дабы предотвратить пробуждение предыдущей цивилизации. Я не знаю, как из мусора делать нефть. Но я знаю одного психа, который сможет ответить на эти вопросы. И я готов обменять его адресок на Нобелевскую премию в области… э… да какая разница в какой области! Пусть в Нобелевском комитете разбираются, куда меня пропихнуть.