Сборник стихов Гармония в хаосе

Я, знаете, влюбился тут намедни

Я, знаете, влюбился тут намедни.
В такую... сложную конструкцию души.
Она, как будто, вся из Википедии,
И цитатами дышит, чуть дыша.
В ней Бродский с Пастернаком вперемешку,
И Фрейд, конечно, – как же без него?
Она читает Кафку на тележке,
И знает наизусть "Божественную комедь".
Я, честно говоря, немного тушевался.
Мой мир – он проще, как-то, и ясней.
Я думал, с ней, наверное, не справлюсь,
И буду выглядеть, как полный плебей.

Но оказалось, что за маской этой,
За интеллектуальным этим всем,
Скрывается девчонка с сигаретой,
Которая мечтает о дожде.

И ей плевать на все мои сомненья,
На мой провинциальный этот взгляд.
Она смеется, как стихотворенье,
И говорит: "Да брось ты, ерунда!"

И вот теперь сидим мы на балконе,
И курим, глядя в сумрачную даль.
Она мне шепчет что-то про Платона,
А я ей – про вчерашний свой провал.

И, знаете, мне кажется, что это
И есть та самая, черт побери, любовь.
Когда ты видишь в ней не только поэта,
Но и девчонку, что боится комаров.


Рояль. И комната в полумгле

Рояль. И комната в полумгле.
Свеча оплывшая, как память тает.
И пальцы белые, как снег в апреле,
По клавишам скользят, едва касаясь.

Звук льется трепетный, как вздох случайный,
Как шепот ветра в зарослях сирени.
И в этом звуке – грусть непониманья,
И отблеск счастья, ускользающий гений.

Я слушаю, завороженный чудом,
Как музыка рождается из тишины.
И кажется, что мир вокруг – лишь выдумка,
А правда – только эти звуки и они.
И в этом танце пальцев и рояля,
В мерцанье свеч и в полумраке стен,
Я вижу жизнь – и радость, и печали,
И вечный поиск истины взамен.


Затихло все. Луна скользит несмело

Затихло все. Луна скользит несмело
По бархату небес, как легкий вздох.
И тьма, что днем казалась черной стрелой,
Сейчас – покров, где дремлет вечный Бог.

Не слышно птиц, лишь шепот трав ночами,
И звездный рой, как россыпь серебра.
В объятьях ночи, полными мечтами,
Душа моя, как будто, родилась вчера.

Я вижу свет в мерцающем сиянье,
В сплетенье теней, в каждом шорохе листвы.
И чувствую, как нежное дыханье
Природы будит трепеты любви.

Не страшен мрак, он полон откровений,
И тайных сил, что дремлют до зари.
В ночи бездонной, полной вдохновений,
Я растворяюсь, словно в забытьи.

И в этой тишине, в лучах луны,
Я понимаю – жизнь прекрасна, как мечта.
И ночь, как мать, хранит мои все сны,
И дарит сердцу вечную красоту.


Туман... крадется мягко по земле

Туман... крадется мягко по земле,
Как кот, неслышно лапой задевая
Уснувшие деревья в полумгле,
И тишину ночную обнимая.

Он лижет крыши, словно молоко,
И в окна смотрит призрачным сияньем,
Вдыхая в сердце трепетно легко
Забытое, родное покаянье.

В нем тонут очертания домов,
И фонари, как светлячки, мерцают,
И шепот ветра, словно зов богов,
В душе моей надежду пробуждает.

Я вижу в этой дымке пелене
Воспоминаний бледные картины,
И чувствую, как будто бы во сне,
Прикосновение нежной, милой дивы.

И пусть растает этот серый плен,
Когда рассвет прогонит тьму ночную,
В душе моей останется взамен
Любовь к тебе, безмерная, святая.


Не ищу я рая за облачной далью

Не ищу я рая за облачной далью,
И ада не жду в геенне огня.
Они здесь, во мне, с печалью, с печалью,
Смешались, как день и ночь у меня.

Вот утро – надежда, как луч золотой,
Пробилась сквозь сумрак вчерашних обид.
И кажется, мир – он совсем не пустой,
И сердце еще для любви не закрыто.

А вечер – тоска, как туман над рекой,
Ползет, застилая все светлые мысли.
И кажется, жизнь – это вечный покой,
Где нет ни желаний, ни радости искры.

Не жди приговора, не бойся суда,
Он в каждом мгновенье, в каждом решенье.
И рай, и геенна – они навсегда
Со мной, в этом странном земном воплощенье.
И я выбираю, сквозь боль и сквозь страх,
Жить здесь, на границе света и тени.
Ведь в каждом паденье, и в грехах,
Есть шанс на прощенье, на новое зренье.


Свинцово небо низко нависает

Свинцово небо низко нависает,
И мокрый сад молчит, росой умыт.
Вчерашний дождь, как горькое прощанье,
По листьям, словно слезы, моросит.

Не слышно птиц, лишь капля одиноко
С березы на пожухлую траву.
И в этой тишине, такой глубокой,
Я красоту осеннюю ловлю.

Как будто мир застыл в преддверье чуда,
В предчувствии зимы, холодных дней.
И в этой грусти, тихой и безлюдной,
Любовь к земле становится сильней.

Вдали, сквозь дымку, проблеск солнца робкий,
Надежда, что рассеет эту грусть.
И я стою, один, в душе глубокой,
Храня тепло, что осень подала, пусть.


Мороз крепчает. Вечер тих и строг

Мороз крепчает. Вечер тих и строг.
В окне напротив – свет, как уголёк.
Там, говорят, творится волшебство,
Где сказка бродит, словно божество.

Я помню в детстве – ёлка, серпантин,
И ожиданье чуда – господин
Над всеми мыслями. И верил я тогда,
Что справедливость – вечная звезда.

А нынче что? За окнами метель,
И в сердце – грусть, как старая шрапнель.
Но где-то там, за тонкою стеной,
Смех детский льется, чистый и родной.

И думаю я: может быть, и мне
Поверить снова в этой тишине,
Что есть добро, что есть надежда, свет,
И сказка, что спасает нас от бед.

Пусть вьюга воет, пусть темно вокруг,
Но в каждом доме – свой заветный круг.
И в этот вечер, зимний и святой,
Пусть чудо постучится в дом любой.


Башкирских степей колыбель золотая

Башкирских степей колыбель золотая,
Юность моя, ты – рассветная рань.
В сердце храню, как мелодию мая,
Шепот листвы и курая печаль.

Солнце играло в березовых рощах,
Ветер носил аромат полевой.
В глазах отражались озера, как звёзды,
И небо, бездонное, над головой.

Помню я реки, что лентами вились,
И песни, что пели друзья у костра.
В те годы мечты, словно птицы, стремились
Ввысь, где сияет надежды звезда.

Здесь научился я видеть прекрасное
В каждом мгновенье, в дыханье земли.
Юность моя, ты – сокровище ясное,
Что в сердце храню, как святыню, внутри.

Пусть годы летят, как листва по осенней дороге,
Но память о крае родном не угаснет вовек.
Башкортостан, ты – любовь и тревога,
Ты – юности свет, что согреет навек.


Уж если ты разлюбишь, так теперь

Уж если ты разлюбишь, так теперь,
Пока еще не выцвел этот свет,
Пока еще не затворилась дверь
В мой мир, где ты – единственный ответ.

Не дай мне медленно, как лед весной,
Растаять в ожидании тепла,
Не дай мне жить с обманутой душой,
Что верила, что ты – моя скала.

Пусть лучше гром раздастся в тишине,
И молния пронзит насквозь мой мир,
Чем тень сомненья ляжет на стене,
И сердце превратится в жалкий тир.

Уж если ты разлюбишь, так сейчас,
Чтоб не влачить мне этот тяжкий час.


Легчайший вздох, коснувшийся лица

Легчайший вздох, коснувшийся лица,
Как шепот тайны, что хранит река.
Вдали, где небо с рожью обвенчалось,
Дрожит от зноя зыбкая строка.

И в этом трепете, в невидимой волне,
Я чувствую дыхание земли.
Она жива, она поет во мне,
И в этой песне – все мои мечты.

Как будто руки нежные коснулись,
Прохладой летней, ласковой такой.
И все тревоги разом отвернулись,
Оставив сердце наедине с тобой.

С тобой, природа, в тишине безбрежной,
Где каждый лист – признание в любви.
И этот миг, такой простой и нежный,
Я сохраню в душе своей, храни.


Вчера – пыль под ногами толпы

Вчера – пыль под ногами толпы,
Сегодня – шелка и вино.
Судьба – как игрок, что не спит,
Меняет все карты давно.

Я помню лохмотья и голод,
И взгляд, полный зависти, вниз.
Теперь же – мой голос как молот,
И каждый мой жест – это приз.

Но что это – счастье и слава?
Лишь эхо в пустых залах дней.
Душа, что так долго страдала,
Не может забыть о былом.

И в каждом глотке терпкого вина,
Я вижу отблеск той грязи,
Где жизнь моя началась однажды,
И где, может быть, кончу я дни.

И пусть говорят, что я – князь,
Что мир у моих ног лежит,
Я знаю, что истина – в грязи,
В том прошлом, что в сердце болит.


Едва коснулось солнце робко нивы

Едва коснулось солнце робко нивы,
И жемчуг рос рассыпался в траве,
В долине дымкой призрачной, ленивой,
Туман клубился в утренней синеве.

Он словно призрак девы белоснежной,
Скользит над спящей, сонной тишиной,
И шепчет сказки нежные, безбрежной,
О мире грез, далёком и родном.

В его объятьях тает очертанье
Деревьев, гор, и дальних деревень,
И сердце замирает в ожиданье,
Когда рассеется волшебный плен.

И я стою, любуясь этой тайной,
Вдыхая свежесть утренней зари,
И чувствую, как нежностью бескрайней,
Наполнен мир, и все мои мечты.


Жил-был Ячмень, да парень хоть куда

Жил-был Ячмень, да парень хоть куда!
Не то чтоб царь, но крепкий, господа.
Три короля, как водится, с востока,
Задумали Ячменю сделать плохо.

Сперва велели в землю закопать,
Чтоб не росло, чтоб больше не гулять!
Мол, хватит с нас, нахального растенья,
Пора ему познать земли забвенье!

Но Ячмень наш – кремень, не унывал,
Сквозь землю-матушку ростки пробивал!
И вырос он, на зависть всем соседям,
Зеленым, крепким, словно перед обедом!

Тогда цари, злобою снедаемы,
Велели серпом Ячмень скосить, проклятые!
Лежал он, бедный, под палящим солнцем,
И ждал, когда же муки его кончатся.

Но Ячмень наш – живучий, не сдался!
Под солнцем высох, силой набрался!
И вот, цари, решив, что он пропащий,
Велели молотить его, как пастью!

Били, мяли, словно тесто в кадке,
А Ячмень лишь крепчал, в каждой складке!
И наконец, в котел его бросают,
Кипятком зловонным поливают!

Но и тут Ячмень не растерялся,
В напиток крепкий, славный превращался!
И вот, цари, забыв про все обиды,
Пьют этот напиток, словно им так надо!

И чем больше пьют, тем веселей им стало,
Забыли злобу, что их обуяла!
И поняли они, в конце концов,
Что Ячмень – он сила, он всему венец!

Мораль тут проста, как дважды два:
Не стоит злиться, господа!
И даже если жизнь вас бьет, как надо,
В Ячмень превратитесь, и будет вам награда!


Заштопана душа, как старый пиджак

Заштопана душа, как старый пиджак,
Висит в шкафу, забытая почти.
Но помнит швы, и каждый жизни знак,
И боль, что в нить вплелась на полпути.

Не гладкий шелк, не бархат королей,
А грубый лен, пропитанный дождем.
Но в нем тепло, и в сумраке ночей
Он греет сердце, позабытое сном.

Кто падал ниц, кто знал вкус горьких слез,
Кто поднимался, зубы сжав в кулак,
Тот видит мир сквозь призму новых звезд,
И знает цену каждому пустяку.

Не страшен шторм, не пугает гроза,
Когда в душе залатана прореха.
Ведь жизнь – не гладь, а бурная река,
И только шрам – гарантия успеха.
И пусть твердят, что прошлое – лишь тлен,
Что нужно жить, не оглянувшись вспять,
Я знаю – шрам, как верный талисман,
Поможет мне дорогу отыскать.


Осенний лист, сорвавшись с ветки голой

Осенний лист, сорвавшись с ветки голой,
Кружит в тоске, как будто бы один.
И ветер злой, с повадкою разбойной,
Срывает с сердца летний, нежный мир.

Он треплет кроны, гонит тучи низко,
И серый сумрак заполняет даль.
В полях пустых, где колосилась нива,
Теперь лишь грусть, да призрачная сталь.

Но даже в этой хмурой, поздней краске,
Есть красота, что трогает до слёз.
В прощальном блеске солнца, в тихой ласке,
Что дарит лес, укутанный в мороз.

Я вижу в этом буйстве увяданья,
Не гибель, нет, а мудрость и покой.
И принимаю осени дыханье,
Как дар судьбы, ниспосланный рукой.


Забавно быть столетием, ей-богу

Забавно быть столетием, ей-богу!
Не то, что тридцать с хвостиком, прости.
Когда ты век, то все тебе немного,
И даже смерть – лишь повод погрустить.

Забавно знать, что видел ты такое,
Что в телевизор точно не покажут.
Как царь-батюшка правил всей страною,
И как потом ее же дружно рушат.

Забавно помнить лица и фамилии,
Которые давно уж стерты в прах.
И наблюдать, как новые кумиры
Взлетают ввысь, чтоб рухнуть впопыхах.

Забавно быть свидетелем прогресса,
Когда телега – вдруг – летит в зенит.
И видеть, как от вечного стресса
У человечества совсем башка болит.

Забавно быть столетием, признаться,
Но, честно говоря, немного лень.
Хотел бы я хоть раз перезагружаться,
И снова видеть этот мир, как в первый день.


Над бездной зыбкой, серебристой

Над бездной зыбкой, серебристой,
Где солнца луч дрожит едва,
Кричат, парят, легки и чисты,
Морские птицы – синева

Их крылья режут воздух влажный,
Их крик – то радость, то тоска.
Вдали, как призрак многоважный,
В тумане дремлет полоса

Земли. И сердце замирает,
Внимая вечному морю.
Оно поет, оно играет,
И я, как путник, говорю

С ним, с этой ширью необъятной,
Свободной, дикой и живой.
И в этой красоте закатной
Находит сердце свой покой.


Вздымаются громады в синей дымке

Вздымаются громады в синей дымке,
Вершины в облаках, как в забытьи.
И сердце замирает в тихой снимке,
Где вечность смотрит прямо из земли.

Не тронуты рукой людской долины,
Где эхо шепчет сказки древних лет.
И солнце, сквозь прорехи горделиво,
Рисует на камнях янтарный свет.

Я здесь стою, один, душой открытый,
Внимая горной песне тишины.
И чувствую, как с нежностью сокрытой,
В меня вливаются небесные дары.

И нет нужды в словах, в пустых признаньях,
Когда природа говорит сама собой.
В ее величье, в этих расстояньях,
Нашел я мир, покой и свой родной.


Зарплата где? Вопрос ребром!

Зарплата где? Вопрос ребром!
А то, вишь, море за окном
Лежит спокойно, как паркет,
И полная луна, как блин, висит, хоть нет
В ней ни копейки, ни гроша!
А мне, скажите, чем дышать?

Волна плеснула, тишь да гладь…
Легко, конечно, рассуждать,
Когда в кармане – медный звон,
А я сижу, как тот барон,
Что обнищал, да все понты
Кидает, мол, не ел манты!

Прилив, отлив… Красиво, спору нет!
Но где же, спрашиваю, мой бюджет?
Луна сияет, благодать…
А мне бы хлеба где достать?
И чтоб не в долг, а за рубли,
Что честно вкалывал, пойми!

Арнольд, конечно, молодец,
Писал про море, про конец
Всех идеалов, про печаль…
А мне бы, братцы, хоть чуть-чуть начать
Жить по-людски, без этих мук,
И чтоб не жрал меня паук
Долгов и вечной нищеты!
Так где же деньги, господа, а ты
Мне про приливы тут поешь?
Да я тебе сейчас как врежешь
По этой самой красоте,
Чтоб знал, как жить в моей нужде!


В лесной тиши, где сумрак влажный дышит

В лесной тиши, где сумрак влажный дышит,
И мхи, как бархат, стелются у ног,
Душа моя, забыв про мир, услышит
Лишь шепот звезд и ветра тихий вздох.

Здесь, в полумгле, деревья величаво
Смыкают кроны в призрачный шатер,
И лунный луч, скользнув меж ветвей плавно,
Рисует тени на траве ковер.

Не страшно мне в объятьях этой ночи,
В ее безмолвной, ласковой красе.
Здесь сердце бьется тише и охоче
Внимает тайнам, скрытым в небесе.

И кажется, что мир, такой далекий,
С его заботами и суетой,
Здесь отступает, робкий и убогий,
Пред вечной красотой и простотой.

Вдыхая запах хвои и земли сырой,
Я чувствую, как будто оживаю вновь,
И в этой тишине, в ночи лесной,
Наполнен я нежнейшей к миру любовью.


Эх, видал я, братцы, как-то раз картину

Эх, видал я, братцы, как-то раз картину:
Стоит посудина, вся в дырах, словно сито.
"Снести!" - кричат, - "Давно уж ей могила
По праву положена! Чего тут хоронить-то?"

А я смотрю, и сердце что-то ноет.
Не просто ж так железо тут ржавеет!
Ведь сколько штормов эта "Железяка" прошла,
Сколь битв видала, сколь врагов смела!

Она ж, как дед мой, старый и больной,
В морщинах-досках вся, да с болью в каждой клепке.
Но в каждой трещинке – история живая,
Про подвиги, про славу, про победы крепкие!

Кричат: "Зачем нам этот хлам старинный?
Построим новый, блестящий, современный!"
Да, может, он и лучше, и быстрее,
Но дух-то где? Где память поколений?

Ведь если прошлое мы с корнем вырвем,
То что останется? Пустыня, да и только!
Забудем предков, их труды и пот,
И сами станем, как перекати-поле.

Так что, друзья, давайте помнить корни,
Ценить историю, что в камне, в дереве, в железе.
Иначе, как сказал один мудрец,
"Кто прошлое забудет, тот будущего не увидит!"


Я врос корнями в этот город-гул
Я врос корнями в этот город-гул,
В его бетон, в его стальную грудь.
Здесь каждый камень – мой, здесь каждый угол
Пропитан потом, что не обмануть.

Не майский сад, не нежность лепестков,
Здесь нервы улиц – сталь и провода.
Здесь ритм машин – симфония веков,
И в каждом доме – новая звезда.

Не парфюм, не бальзам – бензина смрад,
И дым заводов, что взлетает ввысь.
Но этот запах – мой, я этому рад,
В нем пульс Москвы, в нем бьется моя жизнь.

За миллионы, за моря и свет,
Не променяю этот адский рай.
Москва – не храм, нет, это мой скелет,
Моя опора, мой последний край.

Здесь бьется сердце, рвется в небеса,
Здесь каждый день – борьба, рывок, прорыв.
Москва – не сказка, это полоса,
Где выживает тот, кто не забыв,

Что он – лишь винтик в этом механизме,
Но винтик важный, нужный, дорогой.
И в этом хаосе, в этом катаклизме,
Я нахожу свой путь, я нахожу покой.


Шуршит листва под сапогом устало

Шуршит листва под сапогом устало,
Как будто шепчет сказки прошлых дней.
Октябрьский ветер, вольный и удалый,
Срывает золото с пожухлых крон аллей.

Иду один, вдыхая запах прелый,
Грибов и мокрой, остывающей земли.
В душе моей покой, чуть-чуть несмелый,
И память о тебе, что греет изнутри.

Не плачут небеса, лишь моросит тихонько,
Смывая пыль с поблекших лепестков.
И кажется, что эта грусть не горька,
А полна тихой мудрости веков.

Как эти листья, что кружатся в танце,
Мы тоже проживем свой краткий век.
Но в сердце сохраню я навсегда, красавица,
Твой нежный взгляд и ласковый напев.

И пусть зима накроет белым саваном,
Уснувшую природу до весны,
Я буду помнить этот день багряный,
И наши чувства, чистые, как сны.


Пойдём, дружок, чего сидеть в углу

Пойдём, дружок, чего сидеть в углу?
Вечерний смог на город лёг, как мгла.
Пойдём, я тайну старую шепну,
Что душу мне давно уже сожгла.

Ты видишь эти улицы в огнях?
И лица, что мелькают в полумраке?
В них нет ни правды, ни любви, ни дня,
Лишь суета, да вечные бараки.

Я мерил жизнь кофейными ложками,
Боясь сказать, боялся быть смешным.
Влюблялся в тени, грезил лишь немножко,
И жил, как будто в фильме немом.

А помнишь, как мечтали мы тогда?
О подвигах, о славе, о любви!
Но жизнь – не сказка, брат, а ерунда,
И наши песни – только соловьи,

Что в клетке бьются, крылья поломав.
И что теперь? Лишь пепел да зола.
Я прожил жизнь, как будто не бывав,
И роль свою до смерти не сыграл.

Пойдём, дружок, нальём себе вина.
Пусть горький вкус напомнит о былом.
Ведь жизнь, она, как старая луна,
Светит тускло, над мёртвым городком.

И пусть твердят, что всё ещё впереди,
Что можно всё исправить, изменить
Я знаю точно – мне уже не уйти
От этой боли, что в душе сидит.

Так выпьем же за тех, кто смел любить,
Кто не боялся правду говорить!
А нам осталось только тихо жить,
И в тишине по капле догорать.


Едва коснулся луч верхушек сосен

Едва коснулся луч верхушек сосен,
И паутинка в жемчугах росы,
Как мир проснулся, сбросив бремя ночи,
И шепчут травы утренние сны.

Здесь тишина – не мертвая, а полная
Дыханьем жизни, скрытой в каждом дне.
Вдали кукушка, голосом негромким,
Считает годы, ведомые мне.

И аромат смолы, и влажность мха,
И солнца зайчик, пляшущий в листве
Всё это – жизнь, простая и святая,
Что дарит лес уставшей голове.

Я здесь один, и в этом одиночестве
Нашел покой, которого искал.
Природа – храм, и в этом храме вечном
Я – лишь песчинка, что себя познал.

И сердце бьется в унисон с природой,
Вбирая в душу свежесть и покой.
Здесь нет тревог, здесь нет пустой погони,
Здесь только лес, и я, и мир иной.


Умолкли птицы. В воздухе – хрусталь

Умолкли птицы. В воздухе – хрусталь.
И золото листвы, как откровенье.
Вчерашний дождь, укрывший землю шалью,
Сегодня – россыпь светлых отражений.

Деревья, словно в тихом забытьи,
Склонились, полные смиренной грусти.
И в этой красоте, что скоро отлетит,
Я вижу вечность, что не отпустит.

Не отпустит память этих дней,
Когда душа, как лист, дрожала нежно.
И в сумраке алеющих теней,
Любовь моя – безбрежна и безгрешна.

Как этот лес, что дышит тишиной,
Как этот свет, что гаснет постепенно,
Я полон ею, ею лишь одной,
И в этом – счастье, полное, нетленное.


В тиши аллей, где сумрак льет прохладу

В тиши аллей, где сумрак льет прохладу,
И солнца луч, пробившись сквозь листву,
Рисует блики на траве, как клады,
Я сердцем здесь, в блаженном забытьи живу.

Не нужно мне ни славы, ни признанья,
Лишь шепот ветра в кронах вековых,
И аромат цветущего дыханья,
И трепет крыл у пчел в садах густых.

Здесь каждый лист – живая акварель,
Здесь каждый звук – симфония покоя.
И в этой тишине, как в колыбели,
Душа моя находит мир с собою.

Я растворяюсь в зелени безбрежной,
Вдыхаю жизнь, что бьется в каждой клетке.
И кажется, что нет любви нежнейшей,
Чем эта – к саду, солнцу и рассвету.

Здесь время замирает, словно птица,
Забыты все тревоги и печали.
И только сад, как вечная страница,
Мне тайны мирозданья открывает.


Не выплесни души своей на мостовую

Не выплесни души своей на мостовую,
Не расплескай по ветру сокровенное.
Молчи, когда вокруг ликуют вхолостую,
И прячь под сердцем зернышко нетленное.

Пусть думают, что ты пустой и праздный,
Что жизнь твоя – лишь пена на волне.
Но ты-то знаешь, в глубине алмазной
Таится боль, что ведома лишь мне.

Я видел, как слова, сорвавшись с губ,
Вдруг обращались в камень и в железо.
И как любовь, что так казалась люб,
Вдруг становилась горькою обузой.

Поэтому молчи. Пусть шепчут спины,
Пусть судят, не пытаясь разглядеть.
В твоей душе – нехоженые нивы,
И тайну эту лучше уберечь.

Ведь мир жесток, и зависть – словно ржа,
Съедает все, что светом озарено.
Храни молчанье, словно жемчуг стража,
И пусть твое останется твоим.


Ветвей смолистых тихий перезвон

Ветвей смолистых тихий перезвон,
Как шепот вечности, сквозь сумрак льется.
Закатным золотом чуть тронут небосклон,
И в сердце радость робкая забьется.

Стоят, как стражи, в сумрачной тиши,
Одеты в хвою, словно в изумруды.
Их корни крепко в землю проросли,
Храня молчанье прожитых минуток.

Я вижу в них незыблемый покой,
И мудрость веков, что в кронах дремлет.
И чувствую, как будто бы со мной
Природа тайною своей одаряет.

И пусть бушуют ветры вдалеке,
И мир тревожный полон суеты,
Здесь, у сосен, на тихом берегу,
Находит сердце мир и простоту.


Багрянец волнами, до края земли

Багрянец волнами, до края земли
В закатном сиянии – маков колыбель.
Два силуэта вдали, так робки и милы,
Их ветер ласкает, как нежную трель.

Не знаю имен их, не ведаю дум,
Но вижу в закате их счастья печать.
И сердце заполнил неведомый шум,
Желанье навеки здесь рядом стоять.

Вдыхаю я терпкий, дурманящий зной,
И в каждой травинке – дыханье весны.
Как будто бы мир стал навеки иной,
И в этой картине – все лучшие сны.

Пусть время летит, пусть меняются дни,
Но этот багрянец останется в сердце.
И маков безбрежных живые огни
Напомнят о счастье, что здесь удалось мне узреть.

И кажется, время здесь вовсе не властно,
Застыло мгновенье в багряном огне.
И шепчет мне ветер о чем-то прекрасном,
О вечной любви, что дарована мне.

Не знаю, вернусь ли когда-нибудь снова
В этот маковый рай, где душа обрела
Покой и надежду, и веру святую,
Что жизнь – это чудо, что светом полна.

Но даже вдали, средь забот и тревоги,
Я буду хранить этот образ в груди.
И маков багряных живые всполохи
Мне будут дорогу в грядущее вести.

И пусть говорят, что все это лишь грезы,
Что мир наш жесток и суров, и угрюм,
Я знаю, что есть в нем и нежные розы,
И маков безбрежных пленительный шум.

И если однажды, в час грусти и мрака,
Забуду я вдруг, как прекрасен наш мир,
То вспомню я поле, и солнце, и маки,
И сердце наполнится радостью вмиг.


Березка белая, как дева молодая

Березка белая, как дева молодая,
Стоит у моего окна, светла, тиха.
И в сердце грусть, как будто бы чужая,
И память шепчет что-то издалека.

В ее ветвях, дрожащих на ветру,
Я вижу отблеск прожитых мной лет.
И чувствую, как медленно умру,
Когда ее на свете больше нет.

Она, как верная подруга, молчалива,
Все видит, все хранит в своей коре.
И в тишине, как будто бы игриво,
Листвой зеленой шепчет о заре.

Я помню, как мальчишкой, босоногим,
Бежал к ней, прячась от дневной жары.
И как делился с ней своим убогим,
Но самым сокровенным, до поры.

Теперь стою, седой и одинокий,
Ищу в ее стволе знакомые черты.
И понимаю, что мой путь жестокий
Уже почти достиг своей черты.

Но пусть живет березка, белым светом
Наполнив мир, и радуя глаза.
Она – мой символ, мой завет поэта,
И вечная, как утренняя роса.


Не крась фасады, город мой усталый

Не крась фасады, город мой усталый,
Не прячь за глянцем трещины судьбы.
Я полюбил тебя таким, как встал ты,
Из пепла буден, из людской борьбы.
Не надо новых вывесок кричащих,
И неоновых огней, что режут глаз.
Мне дороги дворы твои молчащие,
И шепот ветра в переулках в час,

Когда фонарь, качаясь еле зримо,
Рисует тени на сырой стене.
Не изменяйся, город мой любимый,
Останься верен сам себе вполне.

Пусть говорят, что ты угрюм и сер,
Но в сердце ты – надежды тихий свет.


В безмолвии белом застыла земля

В безмолвии белом застыла земля,
И воздух прозрачен, как горный хрусталь.
Не слышно ни звука, лишь снега поля
В объятьях покоя укрыли печаль.

Как будто художник невидимой кистью
На холст мирозданья набросил эскиз.
И каждая ветка, под снежною ризой,
В безмолвной молитве склонилась вниз.

И сердце затихло, внимая безбрежность,
И чувствует нежность в холодной красе.
В ней тайна, и вечность, и чистая свежесть,
И что-то родное, что близко мне все.

И хочется верить, что в этой тиши,
В сиянии снега, в морозной дали,
Найдется ответ для измученной души,
И светлое завтра развеет печали.


В осеннем парке, где листва кружит

В осеннем парке, где листва кружит,
И солнце сквозь деревья чуть блестит,
Я встретил взгляд, что душу бередит,
И сердце вдруг о чем-то защемит.

Не девушка то вовсе предо мной,
А белочка, с пушистеньким хвостом,
Глазенки – бусинки, с искринкой озорной,
И прыгает по веткам, как в родном.

В ней что-то есть от вольности полей,
От тихой грусти деревенских зим,
И от любви, что в юности моей,
Казалась мне навеки нерушим.

Она орешек маленький грызет,
Не ведая ни горя, ни забот.
А я стою, и сердце тихо ждет,
Когда же снова взгляд ее найдет.

И кажется, что в этой тишине,
Понятен мне язык звериных душ,
И белочка, как будто шепчет мне:
"Не уходи, останься, не разрушь"

Но вечер близок, тени все длинней,
И мне пора, мой путь зовет меня.
А белочка, в листве густой ветвей,
Исчезла, словно отблеск дня.

Иду один, и в сердце тихий звон,
О встрече той, что так нежданно вдруг,
Напомнила, что мир еще не сон,
И есть в нем место чуду, милый друг.


В майский день, как хрупкий сон

В майский день, как хрупкий сон,
Родился ландыш, нежный стон.
Не в поле диком, не в глуши,
А в сердце трепетной души.

Как будто капля серебра,
В траве зеленой, чуть дыша,
Он вырос, тонкий и простой,
Своей невинною красой.

И колокольчики звенят,
Как будто ангелы летят,
И шепчут тайны о любви,
О том, что в сердце ты храни.

Он – хрупкий дар, весны привет,
В нем солнца ласковый рассвет,
В нем нежность, трепет и покой,
И мир, укрытый тишиной.

Я вижу в нем твою красу,
И в сердце ландыш я несу.
Любовь моя, как этот цвет,
Прекрасна, чиста, и дарит свет.

И пусть года летят, как дым,
Мы будем ландышем храним.
В его дыхании – весна,
И наша вечная страна.


Оборванные строки, кровь на страницах

Оборванные строки, кровь на страницах,
Умолкший голос, прерванный полет.
Журналисты, павшие в боях, бойницах,
Войны, где правда корчится и врет.

С пером в руке, а не с мечом в ладони,
Они сражались за правдивый свет.
Под градом пуль, в смертельной агонии,
Их долг был – рассказать, как мира нет.

Их имена – на скорбной скрижали,
Невинно павшие за честный слог.
Пусть мир узнает, как они страдали,
Чтоб правду донести до всех дорог.

Пусть память вечная им будет данью,
За храбрость, жертвенность и чистый взгляд.
На Украине, в огненном страдании,
Уснули вечным сном, не требуя наград.


Память – рваный кадр, хроника боли

Память – рваный кадр, хроника боли,
пять тысяч имен, шепот на ветру.
Журналисты России, павшие в поле,
где словом сражались, правду несли в эфир.

Каждый абзац – осколок судьбы,
репортаж из ада, крик в пустоте.
С микрофоном в руках, не сломлены, горды,
они шли на смерть, веря в истину, в свет.

Их голоса – эхо в эфире времен,
фотографии – лица, глядящие в нас.
Они выбрали путь, им был предрешен,
служить народу, не требуя наград.

Пусть память о них будет вечной звездой,
освещая дорогу новым поколениям.
Журналисты России, мы помним вас,
ваша правда живет, ваша жертва – бессмертна.


Россия

Россия,
забытая сказка на устах у ветра,
разорванная карта надежд,
сшитая нитками терпения.

Пшеничное поле,
где рожь шепчет молитвы о дожде,
где солнце целует землю,
даря ей тепло и силу.

Города,
сердца, бьющиеся в унисон,
пробуждающиеся ото сна,
отряхнувшие пыль сомнений.

Реки,
артерии, несущие жизнь,
омывающие берега прошлого,
впадающие в океан будущего.

Россия,
восставшая из пепла,
преображенная любовью,
устремленная к свету.
Дети,
глаза, полные надежды,
голоса, звенящие свободой,
творцы нового мира.

Будущее,
сотканное из мечтаний и труда,
освещенное солнцем правды,
где каждый найдет свое место.