Сборник стихов Два сердца одного мира

Зачем, едва открыв глаза для света

Зачем, едва открыв глаза для света,
Мы гонимся за призрачным "успехом"?
Пришли из ничего, уйдем туда же, где-то,
С собой не унеся ни звонкого смеха,

Ни золота, ни власти, ни признанья.
Женщины красят лица, словно маски,
Мужчины дарят им цветы вниманья,
В надежде сорвать запретные завязки.

Зачем стремиться нравиться кому-то?
Зачем завидовать чужому счастью?
Зачем плести интриги, словно путы,
И сеять злобу, ненависть и ненастье?

Неужто так сложно просто жить, дышать,
Любить закаты, слушать птичьи трели?
Забыть про глупости, про жажду обладать,
И видеть мир в его простой акварели?

А цель? Быть может, в том, чтоб просто быть,
Вдыхать жизнь полной грудью, без остатка,
И каждый миг, как дар, благодарить,
Не требуя взамен ни злата, ни достатка.


Бывает, братцы, всякое в природе

Бывает, братцы, всякое в природе:
Уж если руки выросли не там,
То хоть работать можно в огороде,
Или чесать, допустим, барабан.
Но хуже, если, вопреки законам,
И здравому, замечу, смыслу враз,
Мозги растут ну, скажем, не в нейронах,
А там, где солнце светит в первый раз.

И вот тогда, держись, моя Россия!
Начнутся речи, планы, прожекты
Идея гениальная, мессия!
А в результате – только лишь кранты.

Ведь если мысли бродят в столь пикантном,
Простите, месте, где обычно – стыд,
То жди решений, мягко говоря, странных,
И инноваций, что народ смешит.

Так что, друзья, давайте будем бдительны,
И помнить, где у нас мозги должны расти.
А то ведь, знаете, последствия обидны,
Когда из жопы лезут креативности.


Она прошла, как свет сквозь мокрый сад

Она прошла, как свет сквозь мокрый сад,
В осеннем городе, где фонари дрожали.
И в сумраке, где лица так молчат,
Ее лицо мне что-то рассказало.

Не плачет – нет. Но в глубине зрачков,
За пеленой усталости и дыма,
Я видел боль, как отблеск облаков,
Над крышами, где жизнь неумолима.

В ней тишина, как в парке после гроз,
Когда листва, умытая дождями,
Хранит в себе и радость, и вопрос,
И память о несбывшемся свидании.

Не знаю я, что сердце ей томит,
Какие тени в нем нашли приют.
Но этот взгляд, как будто говорит:
"Я здесь, я есть. И я еще спою."
И город, серый, в сумерках погряз,
Вдруг стал светлей от этого виденья.
Как будто кто-то, в этот поздний час,
Включил внутри меня стихотворенье.


И когда в песчинке малой, бренной

И когда в песчинке малой, бренной,
Увидишь мир, что полон тайн и див,
И в полевом цветке, совсем смиренном,
Заметишь отблеск райских перспектив,

Тогда поймешь, что жизнь – игра большая,
Где каждый миг – бесценный, яркий клад.
И мелочь, что порой не замечаем,
Сокровищем окажется стократ.

Я долго жил, глазами мир ощупал,
Искал величье в золоте дворцов,
Но истину лишь в простоте нащупал,
В дыхании ветра, шепоте лесов.

Не в грозных битвах слава обретается,
Не в звоне кубков, полных до краев.
А в том, как сердце миру открывается,
Как видишь Бога в капле из ручьев.

Так пусть же каждый день, как дар небесный,
Наполнится любовью и добром.
И в каждом малом, самом неизвестном,
Узришь ты мир, что полон волшебством.


Как будто мир застыл в предчувствии беды

Как будто мир застыл в предчувствии беды,
И воздух сперт, и травы прилегли.
Вдали, над лесом, сумрачные гряды
Вздымают в небо черные столбы.

И тишина... такая, что звенит,
И каждый шорох кажется грозой.
В ней ожиданье мукою томит,
И сердце бьется трепетной лозой.

Но вот прорвалось! Первый, дерзкий луч
Разрезал тьму, как лезвием клинка.
И гром за ним, раскатистый и жгуч,
Встревожил спящие доселе облака.

И хлынул дождь! Смывая пыль и зной,
Он землю жадно напоил до дна.
И в этой буре, яростной, шальной,
Душа ликует, словно рождена.

И после – свежесть, чистота и свет,
И радуга над мокрою землей.
Как будто мир, очищенный от бед,
Вновь дышит жизнью, юной и живой.


В тени чужих успехов, словно моль

В тени чужих успехов, словно моль,
Сидят завистники, в душе тая злость.
Их яд шипит, как старая лишь соль,
На тех, кто смеет в небо строить мост.

Они шепчут: "Бездарь! Рифмы – просто хлам!
Куда тебе тягаться с мастерами?"
Но ты, поэт, не верь их злым словам!
Гори огнем, рожденным между нами!

Пусть их сердца сжимает едкий гнев,
Когда твой стих взлетает, словно птица.
Их зависть – лишь ничтожный, жалкий блеф,
Она не сможет творчеству разбиться.

Пиши! Твори! Не слушай этот вой!
Пусть каждая строка – как вызов смелый!
Их злоба – лишь бензин в костер живой,
Что разгорится песней менестреля!

Пусть знают все: поэзия – река,
В ней место есть для каждого теченья.
И зависть их – лишь жалкая строка,
В твоей великой книге вдохновенья!


Я развязываю узел

Я развязываю узел. Твой корабль,
Поймав рассветный ветер в паруса,
Растает вдали, как призрачный мой облик,
Что больше не коснется берега
Твоей души. Не буду больше тенью,
Лишь отголоском грусти, слабым сном,
Растворюсь в утреннем тумане, без следа.
Пусть ваша жизнь наполнится теплом,
Где солнце греет, не обжигая болью.
Любовь, что вам судьбой теперь дана,
Пусть будет чужда зависти и злобе,
И станет глубже, чем моя была.
Я отпускаю. Счастья вам... и сил.


Она ступает – и воздух словно мёд

Она ступает – и воздух словно мёд,
В нём платья шёлк, как вздох едва уловим.
В глазах не солнце – лучик золотой,
Что новый день рождает, неповторим.
На щеках – клюквы цветочь акварель,
В походке – дождь, танцующий по плитам.
Она не просто красота – секрет,
Что мир вокруг преображает дивным.

В её молчании – омута покой,
Где тайны спят, как жемчуг в глубине.
И если дарит радость – всей душой,
Как ветер травам, шепчущим в тишине.


Башкирский мой родной язык

Башкирский мой родной язык –
Как степь, что вольно вдаль бежит.
В нем ветра свист, коня лихой набег,
И гордый дух, что предков оберег.

Он – песня матери, что в колыбель лилась,
Он – сказка бабушки, что в сердце улеглась.
Он – первый луч, что мир мне озарил,
И радость жизни в нем я ощутил.

Он – эхо предков, что в веках звучит,
Он – сила духа, что в крови кипит.
Он – связь времен, что рваться не должна,
Моя Башкирия, ты им полна!

Язык отцов – моя святая нить,
Что с прошлым крепко суждено мне жить.
И пусть твердят, что мир глобален стал,
Я свой язык вовек я не предам!

В нем мудрость гор, и шепот трав степных,
В нем звон копыт коней лихих, шальных.
Башкортостан – земля моих отцов,
Язык твой – щит от всяческих оков!


Петербург – не взметенный ввысь кумир

Петербург – не взметенный ввысь кумир,
Скорее, сон, пробившийся сквозь мир.
Не явь, но отблеск в невской зыбкой мгле,
Где прошлое танцует на стекле.
Не вечность, нет, а миг, застывший в камне,
И шепот ветра в арке полусонной.

Здесь каждый камень помнит скрип сапог,
И каждый мост – не симфония, а вздох.
Дворцы – не грезы, а холодный блеск гранита,
Где гений зодчих с гордостью убитым.
В Эрмитаже, в зале дальней, тишина,
И "Даная" Рембрандта чуть видна.

Нева несет не серебро, а сталь,
И в ней – небес тревожная печаль.
Здесь воздух пахнет сыростью и сном,
И Пушкин – призрак – бродит под дождем.
Не дом – история, а трещина в стене,
И музыка – лишь эхо в тишине.

Не храм, а лабиринт, где бродит тень,
Над серой будничностью долгих дней.
Здесь дух свободы – ветер ледяной,
И сердце бьется с городом вразброд, порой.
Но верю я, сквозь сумрак и туман,
Тебя ждет не слава, а новый, дерзкий план.


Сергей Есенин – не просто имя, звук

Сергей Есенин – не просто имя, звук,
А эхо Родины, березовый мой друг.
Сто тридцать лет прошло, а голос все звучит,
В полях России, где душа его летит.

Он был не ангел, нет, он был земной,
С душой мятущейся, израненной тоской.
Любил он яростно, страдал он глубоко,
И в каждой строчке – сердца уголек.

Не повторю я про рязанские поля,
Про клен, что под окном грустит, скорбя.
Я вижу в нем не мужика в лаптях,
А нерв оголенный, боль в его глазах.

Он – бунтарь, он – лирик, он – поэт,
В ком Русь крестьянская нашла свой силуэт.
Он чувствовал природу, как никто другой,
И боль ее вплетал в свой стих живой.

Он пил, гулял, любил, страдал, писал,
И в этой жизни сам себя терзал.
Искал он истину, метался в темноте,
И свет нашел лишь в собственной беде.

Сегодня, в этот юбилейный год,
Его поэзия, как вечный хоровод,
Кружит над нами, будит наши души,
И шепчет тихо: "Слушай, слушай,
слушай..."

Он жив, пока мы помним наизусть
Про "отговорила роща золотая" грусть.
Он жив, пока в закатном алом свете
Мы видим Русь, как видел ее Есенин.

И пусть твердят, что век его прошел,
Его огонь в сердцах еще не остыл.
Он – вечный странник, вечный хулиган,
Поэт, что болью нашей был изранен.
Я б не спросил его про тайны бытия,
Я б просто молча посидел бы рядом я.
И слушал, как он шепчет про луну,
Про Русь, про жизнь, про вечную весну.


От Волги матушки до самых до окраин

От Волги матушки до самых до окраин,
Раскинулась земля, как скатерть самобранка.
И в каждом поле, в каждой роще тайной,
Живет душа, что помнит спозаранку.

Здесь ветер вольный, словно конь лихой,
Гуляет в гривах золотой пшеницы.
И солнце льет свой свет, такой родной,
На лица пахарей, на девичьи ресницы.

Здесь пахнет медом, травами и росой,
Здесь тишина звенит, как колокольчик.
И даже в городе, с его людской толпой,
Я слышу шепот этих русских полей клочок.

И пусть меняются устои и законы,
И пусть прогресс стучится в наши двери,
Но эти дали, эти перезвоны,
Останутся навек в моей душе, поверьте.
Грядет глобулярный плюмбус

Грядет глобулярный плюмбус,
Взъерошен и зюзящ как хряк!
Он вестник гидроджазовых бумсов,
И крумпетных сдвигов во мрак!

А в сумраке - шкрябы, флямбики,
И квантовые плюшки урчат!
Там зяблики-слюнявчики липкие
По крумплям козлодырым стучат!

Зачем? Почему? Не суть важно,
Когерентность - лишь дерзостный миф!
Там бздыхово чвякает блажно,
И плюмбус в экстазе затих.

Вдруг плюмбус проснулся, взревел,
И крикнул: "Уздрызгнись, народ!
Я смысл узрел! Я прозрел!
Вперед! За бубличный компот!"

Но что это? Снова уныние,
И крумпеты молчат, не звенят…
Прозрение - лишь галлюцинация, блин!
И плюмбус уснул, говорят.


Озеро дремлет в сумраке лесном

Озеро дремлет в сумраке лесном,
Как вечность, тишь его невозмутима.
И только месяц, бледным серебром,
Скользит по глади, призрачно-любима.

Здесь, кажется, застыло время бег,
И мир земной отступил в отдаленье.
Лишь сердца стук, как тихий, робкий снег,
Нарушит это чудное мгновенье.

Я помню взгляд, исполненный любви,
Здесь, у воды, под шепот звездной ночи.
И эхо слов, что в сердце сберегли,
Как драгоценный дар, что не просрочен.

Но где она, та, что со мной была?
Куда уплыла, словно дым тумана?
Лишь озеро, как прежде, зеркала
Свою печаль, безмолвно и упрямо.

И я стою, один на берегу,
Вдыхая запах влажной тишины.
И в сердце боль, что я уберегу,
Как память о любви, что не вернуть взаимно.

Пусть озеро хранит наш тайный след,
И шепчет ветр о днях, что миновали.
И пусть луна, свой льющий нежный свет,
Напомнит мне о том, что мы теряли.


Природы первый цвет – червонным золотом горит

Природы первый цвет – червонным золотом горит,
Но удержать его – задача не из легких.
Как миг один, он в зелень изумрудную бежит,
И блеск вчерашний тает в далях долгих.

Лист молодой, как слиток, солнцем напоен,
Но время – вор, и крадет этот дивный клад.
Он зреет, крепнет, зеленеет, закален,
И золотой оттенок – лишь воспоминаний взгляд.

Так в жизни все: и юность, и любовь, и страсть,
В начале ярки, словно золото в руке.
Но время неумолимо, властно, словно власть,
И все меняет, словно реку в далеке.

Не стоит плакать о былом, о золоте утрат,
Ведь зелень зрелости – награда и покой.
Пусть золото ушло, но сад наш зеленью, богат,
И в этой зелени – мудрости урок простой.


Осыпается золото с кленов

Осыпается золото с кленов,
Как монеты из старого ларца.
Ветер воет, как пьяный полонянин,
Заплутавший в осенних лесах.

И душа, словно поле скошенное,
В тишине и прохладе лежит.
Вдаль гляжу, на дорогу заброшенную,
Где лишь память шагами стучит.

Не печаль то, а тихая нежность,
К уходящему лету любовь.
Как последняя в церкви надежда,
Что вернется весна вновь и вновь.

И березы, как девки в платочках,
У пруда загрустили слегка.
В их глазах, словно в синих озерцах,
Отражается неба тоска.

Пусть увянет, что было так ярко,
Пусть уснет под покровом земли.
В этой грусти осенней, подарке,
Есть покой и надежды ростки.


В вагоне душном, как в теплице

В вагоне душном, как в теплице,
Встречались взгляды невзначай.
Одни – как небо, что искрится,
Другие – как осенний чай.

А третьи – сумраком глубоким,
В них тень сомнений и тревог.
И взгляд четвертый, одинокий,
Как будто вырван из дорог.

И каждый цвет – своя история,
Свой мир, свой путь, своя судьба.
В них боль, надежда, эйфория,
И вечная борьбы тропа.

Я видел в них себя, как в зеркале,
Свои метанья, свой тупик.
И понял вдруг, что в этой мерке
Я сам – лишь отблеск, слабый блик.

И в этой пестрой круговерти,
Где каждый взгляд – как новый стих,
Я ищу истину, как веру в смерти,
В сплетенье судеб, в лицах их.

И пусть молчат уста, и руки,
Но говорят глаза, горя.
В них – музыка, и боль разлуки,
И вечная любовь моя.


Осенний сумрак, тихий и густой

Осенний сумрак, тихий и густой,
Как бархат старый, выцветший слегка,
Лежит на роще, тронутой листвой,
И шепчет что-то издали река.

Не Уфимский сплин, не гнев и боль,
А тихая печаль, как дым костра,
Когда уходит лето, словно роль,
И замирает музыка утра.

Я вижу в этом золоте и мгле
Не тлен и гибель, но покой и сон,
Как будто мир устал на этой земле,
И ждет, когда придет весенний звон.

И в этой тишине, в осенней мгле,
Я чувствую любовь, как тихий свет,
К земле, к тебе, к ушедшей вдаль заре,
К тому, чего уже, возможно, нет.

И пусть увянет лист, и день угас,
Я знаю, что вернется вновь весна,
И этот сумрак, этот тихий час,
Напомнит мне, как жизнь прекрасна и полна.


В краях далеких, где песок да зной

В краях далеких, где песок да зной,
Стоят две ноги, из камня, предо мной
(Ну, то есть, не предо мной, а перед тем,
Кто сказкой этой поделился всем).

Огромные, без тела, в пустоте,
Намек на мощь, что канула в лете.
А рядом, в пыль почти обращена,
Лежит башка, надменно искажена.

И на лице, средь трещин и песка,
Застыла гримаса, презренья полоска.
Как будто царь, чья воля – смертный приговор,
И после смерти не смирился до сих пор.

На постаменте надпись, словно гром:
"Я – Озимандия, царь царей кругом!
Смотрите, смертные, на подвиги мои,
И трепещите, ибо все – ничто пред ними!"

Но что осталось? Лишь песок да зной,
И ветер воет над его землей.
Колонны рухнули, дворцы лежат в руинах,
И слава вся – лишь в надписи единой.

Мораль тут, братцы, ясна и проста:
Не строй из гордости себе ты пьедестала!
Ведь время – зверь, что все на свете сгложет,
И даже камень в прах оно низложит.

Так что живи по совести, твори добро,
И помни – тлен все, что ни есть серебро.
А слава громкая, что в вечность устремится,
Лишь в добрых делах, поверьте, сохранится!

Багрянец заката коснулся кремлёвских стен

Багрянец заката коснулся кремлёвских стен,
И купола златом горят в тишине вечерней.
Здесь, в сердце Москвы, где истории плен,
Стоит величаво музей, словно сон древний.

Не помню царя, что камень тот первый клал,
Но чувствую поступь веков под ногами своими.
Внутри этих стен, где каждый артефакт молчал,
Вдруг оживает Русь, с её радостями и былинами.

Я брожу по залам, как путник в лесу густом,
Где каждая вещь – словно лист пожелтевший.
И вижу я в лицах, что смотрят с холстов,
Любовь и печаль, что в веках уцелели.

Здесь меч и кольчуга, и древняя книга,
И золото скифов, что блещет в витрине.
И сердце моё замирает на миг,
Пред этой красотой, что так нежно и сильно.

А в палатах бояр, где Романовых тень,
Театр оживает, и быт домостроевский дышит.
И я, словно гость, что попал в прошлый день,
Вдыхаю тот воздух, что памятью пишет.

И выйдя на площадь, под звёздный покров,
Я чувствую в сердце восторг и смиренье.
Музей – это храм, где живёт наша кровь,
И вечная память, и вечное вдохновенье.


Как будто кистью дерзкою мазнули

Как будто кистью дерзкою мазнули
По бархату небес, что глубже тьмы,
И вихри света в танце закружили,
Разбив на искры сумрачные сны.

Внизу, как тень, притихшая деревня,
И шпиль церквушки в небо устремлен.
А там, вверху, небесная царевна
Рассыпала алмазы, словно сон.

Я чувствую, как сердце замирает,
Вбирая эту неземную мощь.
И тихая любовь меня объемлет,
Как будто с этой ночью я обручен.

В безумном этом свете, в этой силе,
Нашел покой, которого искал.
И понял я, что в мире нет красивей,
Чем этот хаос, что меня пленил.


Не спится мне. Луна, как гостья робкая

Не спится мне. Луна, как гостья робкая,
В окно глядит, сквозь кружево листвы.
И тишина, такая зыбко-тонкая,
Наполнена дыханьем синевы.

Не слышно слов, лишь шепот еле внятный,
Как вздох земли, уставшей от забот.
И аромат цветов, такой приятный,
В прохладе ночи сладостно плывет.

Я вижу сад, в серебряном сиянии,
Деревья спят, укрытые луной.
И чувствую, как нежное желание
Наполняет сердце тишиной одной.

Не знаю я, кто эту песнь придумал,
Кто ноты звёзд в созвучье сочетал.
Но этот мир, так светел и задуман,
Любовью вечной душу обвенчал.

И в этой тишине, в ночном молчании,
Я слышу сердца трепетный ответ.
Природе всей, в её очаровании,
Я шлю поклон, как преданный поэт.


В серебре ночном застыла тишь

В серебре ночном застыла тишь,
И лунный свет, как музыка, струится.
В нем каждый вздох, и каждый шепот слышь,
И сердце бьется, трепетно томится.

Небесный свод, бездонный и глубок,
В алмазах звезд мерцает величаво.
И каждый луч, как нежный, легкий вздох,
Касается земли так робко, плавно.

Вдали молчит уснувший старый сад,
Лишь ветер шепчет в кронах еле слышно.
И этот мир, таинственный и свят,
В душе моей рождает чувство жизни.

И кажется, что музыка сама,
Из лунного сияния рождается,
И наполняет душу до краев,
Любовью тихой, нежной, не кончается.


Затихла роща в полумгле вечерней

Затихла роща в полумгле вечерней,
И тень длинней, и воздух чуть прохладней.
Не слышно птиц, лишь шепот еле зримый
В листве дрожит, как вздох любви украдкой.

Здесь каждый ствол – свидетель тайн глубоких,
Здесь каждый лист – как исповедь немая.
Я чувствую, как в сердце одиноком
Волна тепла, нежданно набегая,

Смывает грусть, тревоги и сомненья.
Вдыхаю запах прелой хвои влажной,
И вижу в сумраке преображенье:
Мир полон нежности, любви отважной.

И кажется, что лес живой, дышащий,
Меня обнял, укрыл от бурь и боли.
В его молчанье – мудрость настоящая,
В его покое – исцеленье воли.

И я стою, как будто завороженный,
В плену у этой тихой, дивной силы.
И лес, любовью нежно напоённый,
Мне дарит мир, что так давно просил я.


Огромный, просветленный ноябрь

Огромный, просветленный ноябрь,
Как купол над уснувшим городом.
Сады молчат, воронье в небе грабит
Остатки солнца, выпитые холодом.

Здесь время замерло, как в старой фотографии,
Где лица стерты, а пейзаж знаком.
И кажется, что мы одни на паперти
Забытых чувств, под ледяным дождем.

И что-то зыбкое, растрепанное ветром,
Скрепляет мороз слюною, как гнездо.
И понимаешь вдруг, как важно это,
Дышать одним дыханием, заодно.

Зачем я жил? Зачем горело сердце?
Зачем давал страстям улечься в тень?
Теперь я знаю – нужно было греться
В лучах любви, пока не кончен день.


Едва коснулось небосклона

Едва коснулось небосклона
Дыханье утренней зари,
И мир, от сна освобожденный,
Встречает трепетно лучи.

Еще туман клубится в низине,
Как призрак тающих надежд,
Но золото уже струится
Сквозь кружево древесных вежд.

И слышу я, как робко, тихо,
Проснувшись, птицы запоют,
Их песнь – молитва, песнь – умиленье,
Природе гимн они поют.

Вдыхаю свежесть, умываясь
Прохладой утренней росы,
И сердце радостью наполнилось,
Вдали от горестей и тьмы.

Всё в этом миге – совершенство,
Всё – откровенье и покой.
И я, плененный этим чудом,
Слился с природой всей душой.


В поисках имени для силы незримой

В поисках имени для силы незримой,
Что мир соткала из хаоса и тьмы,
Мы спорим жарко, словно в битве зримой:
"Бог" или "Творец"? И кто же правы мы?

"Бог" – слово, эхом древних верований,
В себе несет и гнев, и благодать,
Связь личную, молитвы, покаяния,
И правила, чтоб души удержать.

"Творец" – понятие шире и бесстрастней,
Акцент на акте, на рождении всего,
Источник жизни, вечный и прекрасный,
Без догм, без рамок, без суда его.

В контексте веры – "Бог" звучит уместно,
В философских спорах – "Творец" мудрей.
Выбор за сердцем, искренним и честным,
Что чувствует, что ближе для очей.

Не важно имя, суть одна, быть может,
Попытка выразить то, что не постичь.
И "Бог", и "Творец" – лишь отраженье в коже
Того, что выше нас, и что хранит ключи.


Еще дрожит роса на лепестках

Еще дрожит роса на лепестках,
И сумрак ночи медленно отходит.
В предутренних, неясных облаках
Заря, как робкий путник, бродит.

Не знаю, что ждет день грядущий мне,
Какие бури, радости, печали…
Но в этом утреннем, святом огне
Вся боль моя как будто замолчала.

И сердце, словно птица, встрепенулось,
Увидев первый луч, пронзивший тьму.
В нем – обещание, что все вернется,
Что жизнь, как прежде, будет дорога ему.

Не властен я над прошлым, над судьбою,
Но в этот миг, когда восходит свет,
Я чувствую, как полон я тобою,
Любовь моя, мой утренний рассвет.

И пусть потом нахлынут снова тени,
И мир покажется жестоким и чужим,
Я буду помнить эти вдохновенья,
И этот свет, что делает нас живыми.


Осень, как старая шаль, на плечах у города

Осень, как старая шаль, на плечах у города,
В запахе мокрой коры, в озоне, в пыли штукатурки.
Зачем этот привкус, ненужный, как старая гордость,
В кармане хранить, уходя, в суматохе окурки?

Время – хирург, отсекает ненужные связи,
И если в душе – пустота, да и в сердце – не густо,
То глупо цепляться за тени, за призраки счастья,
Как будто бы это – последняя, вечная грусть.

Память – лишь эхо, далёкое, тихое эхо,
И даты – как листья, сорвавшись, летят в никуда.
Но что-то меняется, что-то становится вехой,
Когда этот голос внутри – вдруг прорвётся сюда.

Там, где слова – как осколки разбитого зеркала,
И смысла изнанка – как пропасть, как бездна немая,
Осень коснётся неслышно, обнимет устало.
Господи, что с этой нежностью делать, не знаю…


Живым – не значит быть заметным

Живым – не значит быть заметным,
Кричать о подвигах своих.
Живым – то искрой незаметной
В сердцах зажечь огонь любви.

Не слава – вот моя награда,
Не рукоплескания толпы.
А тихий шепот: "Он был рядом,
Когда сгорали все мосты."

Пусть имя в памяти не бьется,
Как колокол в ночной тиши.
Но след, что в душах остается,
Важнее золотой парчи.

Я не стремлюсь к бессмертной строчке,
К гранитным плитам и венкам.
Хочу лишь в жизненной цепочке
Звеном надежным быть для вас.

И в этой скромной, тихой роли
Найти свой истинный приют.
Ведь жизнь – не в лаврах, а в той боли,
Что близким сердцем отдают.


Так в хату впершийся индюк
Так в хату впершийся индюк,
Надутый важностью великой,
Получит веником под клюв,
И станет жалко и безлико.

Он перья распушит свои,
И забурчит про "ущемленье",
Про то, что "право" и "свои",
И про "свободу" и "движенье".

Но в глубине души дрожит,
От страха быть разоблаченным,
Что вся их "правда" – только жир,
На правде истинной взращенный.


В безмолвии ночном, когда луна

В безмолвии ночном, когда луна
Серебряной рукой коснулась спящих нив,
Я вышел в сад, где тишина полна
Дыханьем трав и шепотом мотивов.

Не слышно слов, лишь сердца разговор
С природой, что раскрылась предо мною.
И каждый лист, как будто дирижер,
Ведет оркестр под лунною игрою.

Я чувствую, как впитывает грудь
Прохладу ночи, запахи земли.
И кажется, что можно утонуть
В бездонной этой нежности, внемля.

Не нужно слов, чтоб выразить восторг,
Когда душа с природой воедино.
Лишь тихий вздох, как эха отголосок,
В ночи звучит, как песня соловьиная.

И в этот миг, когда все замерло вокруг,
Я понимаю, что любовь – не слово,
А тихий шепот, что рождает звук
В душе моей, для счастья все готово.
Ночной туман над садом стелется

Ночной туман над садом стелется,
Как будто призрак, невесом.
И в этой мгле душа трепещет,
В плену таинственных времен.

Здесь каждый звук – как эхо давнее,
Как будто сказка ожила.
И сердце бьется так отчаянно,
Чтоб эту ночь до дна испить сполна.

Вдали мерцают огоньки,
Как будто звезды на земле.
И в этой тихой, темной дымке
Я вижу образ твой во мгле.

И пусть молчит ночной мой сад,
Я слышу сердца твоего стук.
И в этом сумраке объятья
Нам дарит лунный поцелуй.


Звездное небо – синь без края

Звездное небо – синь без края,
Раскинулось над моей избой.
Там месяц, словно конь, гуляет,
И машет гривою златой.

Березы шепчутся несмело,
О чем-то вечном, о былом.
А в сердце грусть засела,
Как будто я навек в чужом.

Но гляну в эту даль бездонную,
И отпускает боль-тоска.
Как будто мать рукой прохладною,
Коснулась тихонько виска.

И чудится, что там, за звездами,
Есть край, где нет ни зла, ни бед.
Где я найду покой желанный,
И вечный, немеркнущий свет.


В этом бетоне, в этой каменной тиши

В этом бетоне, в этой каменной тиши,
Где фонари, как гнойники, светят тускло,
В Неве, затянутой асфальтовой кожей,
Заря ползет, как раненый зверь, искусно.

В этом мерцании, в этом стальном рассвете,
Не радость, а скрежет, не песня, а вой.
Проснусь, как робот, в рабочей жилетке,
И день потащу, как бурлак, за собой.

В этом городе-монстре, из стали и пыли,
Где каждый – винтик, где каждый – деталь,
Я ищу искру, я ищу силы,
Чтоб вырваться к свету, чтоб сбросить печаль


Звёзды – россыпь алмазных огней

Звёзды – россыпь алмазных огней,
На бархате ночи бездонной.
Их трепетный, призрачный свет ясней
Любой истины, мной познанной.

Как будто дыханье вселенной самой,
Прохладой коснулось лица.
И сердце, объятое тихой истомой,
Забыло про бремя конца.

В безмолвии этом, в сиянии звезд,
Растворены горе и страхи.
Лишь вечность, как тихий, невысказанный тост,
Звучит в полуночных оврагах.

И кажется, мир – это хрупкий кристалл,
В ладонях вселенской любви.
И я, лишь мгновение, что в нем засиял,
В надежде на вечные дни.


Вступиться за овечек – долг святой

Вступиться за овечек – долг святой!
Так молвил главный лесничий, кряжистый такой.
И созвал он сходку, чтоб решить вопрос,
Как от волчьей наглости овечий род уберечь всерьёз.

Совет собрался – волки да медведи,
Лисицы хитрые, да зайцы-соседи.
Овечек, правда, не позвали – чтоб не смущать,
Да и к чему им тут, когда закон вершат!

Решили так: коль волк овцу обидит,
То овца вправе жалобу подать.
И волка строго суд тогда увидит,
И справедливость в лес вернётся вспять!

Но вот беда – закон-то вроде есть,
Да только волки всё равно хитрее.
Овца в суд явится – а волка и не счесть,
И дело тихо заминают, еле грея.

Так и живём – закон для виду вроде,
А волки всё таскают, как и прежде.
И думаешь порой – а что в природе
По-честному, по-божески, по-братски?

А между тем, в лесу молва пошла,
Что, дескать, волки вовсе не виновны.
Мол, овцы сами волкам на хвост пришли,
И провоцируют, чтоб было что им вспомнить.
И будто бы, закон-то справедлив,
Да только овцы им злоупотребляют.
Чуть что не так – бегут в суд, словно в тир,
И волка честного напрасно обвиняют.

И вот уже, глядишь, и сам лесничий
На овец косится с подозрением.
Мол, слишком много жалоб, неприлично,
И волки, может, жертвы обольщения.

А овцы что? Молчат, да в кучу жмутся,
И шерсть от страха дыбом поднимается.
И знают, что закон – он как лоскут,
Который вмиг в руках волков меняется.

И думаешь порой, куда податься,
Когда закон – лишь ширма для обмана.
И как овце от волка защищаться,
Когда вся власть в руках у хулигана?

И понимаешь вдруг, что дело не в законе,
А в том, кто этот самый закон вершит.
И что пока волк в судейской тоге,
Овце надеяться на правду не стоит.

И остаётся лишь одно – сплотиться,
И вместе против волчьей стаи встать.
Иначе волки всех овец съедят,
И некому будет в лесу правду искать.


Лес и поле словно в забытьи

Лес и поле словно в забытьи,
Дыханье затаив, застыли в зное.
Лишь жаворонок в выси золотой
Поет о счастье, вечном и простом.

Вдали, где горизонт с землей сошелся,
Деревня дремлет, в зелени густой.
И аромат травы, что солнцем грелся,
Плывет над нивой, словно сон цветной.

Я чувствую, как в этой тишине,
Растворены тревоги и печали.
И сердце наполняется вполне
Любовью к этой дали бескрайней.

Здесь каждый колос, каждая травинка,
Мне шепчут о величии земли.
И в этой красоте, простой и дивной,
Я нахожу покой, что так искал вдали.


Город мой, ты каменная кладка

Город мой, ты каменная кладка,
Где каждый шрам – история любви.
В твоих дворах, как в старой лихорадке,
Мелькают тени, что давно ушли.

Я помню взгляд, исполненный печали,
В окне кафе, за дымкою дождя.
И губы те, что нежно обещали,
Любить меня, как будто навсегда.

Но город жил, и время не щадило,
Размыло краски, стерло имена.
И только ветер, что гуляет сиротливо,
Напоминает, как ты мне нужна.

Я знаю, ты сейчас с другим, возможно,
И счастье льется через край в глазах.
А я брожу один, неосторожно,
По улицам, где ты была в мечтах.

И пусть твердят, что время лечит раны,
Что все пройдет, и боль утихнет вмиг.
Но в сердце моем, словно в старом храме,
Твой образ вечен, как святой лик.

И даже если ты меня забудешь,
И имя мое вычеркнешь из дней,
Я буду жить, тобой одной лишь буду,
Дышать и грезить в памяти своей.

Ведь город мой, свидетель нашей встречи,
Хранит тепло твоих случайных фраз.
И в каждой тени, в каждом переулочке,
Я вижу отблеск твоих милых глаз.


Фонарный свет дрожит, как нервный пульс в ночи

Фонарный свет дрожит, как нервный пульс в ночи,
И лица в полумраке – палачи
И жертвы собственных несбывшихся надежд,
В лабиринте улиц, где каждый – лишь проезжий.

Трамвай звенит, как колокол судьбы,
Считая дни, часы, минуты, мы
Бежим, спешим, боимся опоздать,
В погоне за мечтой, что не поймать.

И в этой суете, в бетонном сне,
Вдруг вспыхнет искра – память о весне,
О тихом дворике, о запахе сирени,
И станет город чуть теплее, чуть смиренней.


Прочтешь ли ты, сквозь гулкий перезвон трамваев

Прочтешь ли ты, сквозь гулкий перезвон трамваев,
Сквозь копоть фабрик, что клубится над Москвой,
Мой шепот тихий, словно эхо дальней гавани,
Где волны бьются о причал, забытый мной?

Прочтешь ли ты в морщинах тротуаров серых,
В узорах трещин, что сплелись в хитросплетение,
Мою тоску, что в этих камнях затаилась,
И ждет, когда растает зимнее затмение?

Прочтешь ли ты в глазах прохожих равнодушных,
В их спешке вечной, в их заботах повседневных,
Мою надежду, что еще теплится где-то,
На миг один, на взгляд случайный, откровенный?

Прочтешь ли ты в афишах ярких и кричащих,
В рекламе броской, что заполнила витрины,
Мою любовь, что прячется за маской грубой,
За словом резким, за усмешкой половинной?

Прочтешь ли ты, сквозь этот город-лабиринт,
Сквозь шум и гам, сквозь суету и лицемерие,
Мою немую исповедь, мой крик души,
Что рвется к свету, словно дикое растение?


Я тут недавно слушал одного
Я тут недавно слушал одного…
Ну, бард, гитара, все как положено.
Поет про жизнь, про то, как тяжело,
Но так, чтоб стало сразу невозможно

Не улыбнуться. Вроде бы и грусть,
И правда жизни, горькая, как редька,
А все равно смеешься, ну и пусть!
Ведь смех – он, говорят, лекарство крепкое.

Он про начальников поет, про дураков,
Про тещу, про футбол и про политику.
Про то, как мир устроен кривобоко,
И как в нем выжить, чтоб не стать калекой.

И вроде бы, все это слышал сто раз,
И сам, бывает, думаю об этом,
Но как он скажет – сразу напоказ
Вся глупость мира, с юмором при этом!

И думаешь: "А может, все не так уж плохо?
Раз можно так про это все смеяться!"
И жизнь, как будто, делает вдруг вздох,
И хочется, чтоб это продолжалось.

Так что, спасибо, бард, за этот смех!
За то, что видишь мир таким, как есть он.
И пусть не ждет тебя большой успех,
Но ты для нас – как воздух, как эспрессо!