Портреты словами. Шехерезада

Я видела ее.

В этой жизни ее  зовут Лейла.
Она родилась в   год рождения какой-то из иранских принцесс  и всех девочек  в тот год называли так. Она  рассказывала, что не любит свое имя: если кто-то воскликнет «Лейла» - на звук повернутся двести голов в округе.

Но это точно была она. Даже с другим именем. Даже  с коротко  остриженными  волосами.

Я узнала ее.
По стати,   по  цепкому взгляду,  по неге, разлитой внутри.

Я наблюдала за ней несколько дней подряд.
Сначала была компания. И она в этой компании была заметной, не перетягивая одеяло на себя.

Улыбалась  и шутила. Обращалась ко всем  одинаково, без заигрывания. Доброжелательность и   горделивость переплетались в ней   в равных количествах. Не выплескивались,  играли, как огонь в   старинной лампе. Опасные, но знающие свое место.

А потом зазвучала музыка.
Восточная, витиеватая.
Она защелкала пальцами в ритм. Народ стал оглядываться — таким  звонким, таким громким были эти щелчки.
«Это национальная традиция» — улыбаясь, рассказывала потом она. Иранец иранца всегда узнает по этому звуку.

А пока музыка  нарастала,   подкатывала к нам, как морские волны все ближе и ближе. Трогала нежно. Звала за собой.
Из нас откликнулась только она. Ее плечи  дрогнули, руки поднялись наверх.

Я уверена — Шехерезада танцевала так же.   Она словно стала музыкой, той плавной, переливающейся, мерцающей мелодией,    опирающейся на четкий ритм.   
Плечи, руки, нежные,  сдержанные волны,   кисти, пальцы.  Ее движения завораживали. В них не было  ни  эпатажа , ни стремления удивить, ей это было не нужно. Точно так же   ни одна пантера не планирует вас удивить своей походкой, но от нее невозможно оторвать глаз.

Кто -то подошел к ней, протянул руку, вывел на танцпол. Она, не стесняясь, встала,  вышла   на середину ресторана. Народ перестал есть. Все смотрели на нее,  забыв о  меню.

Так танцевала бы Шехерезада, я уверена. Смело, но сдержанно.  В обычной летней одежде. Яркой,    современной. Топе с голой спиной. Юбке с разрезом. Без пошлых  расшитых бисером лифчиков и    танцевальных трусов  с панталонами сомнительного  покроя. Нежно, плавно,   гибко, с легкой, дразнящей улыбкой.

Просто девушка случайно сидящая за столиком в ресторане, зашедшая покушать -  лучше всяких танцовщиц, ярче тех, кто репетирует годами. Вы верите в это?
Не  агрессивно, не   избыточно.
Завораживающе, как змея и   не отпуская от себя,  она была похожа на пламя. То самое пламя, которое   в старинной лампе.

Я ее потом рассматривала  несколько дней.
У нее была шелковая  кожа,  покрытая загаром, нежная,   пахнущая  райским садом. 
Ей шли самые безумные цвета и оттенки. Смуглая, черноволосая, черноглазая , она легко выносила  любой, самый яркий стиль.
Высокая,  гибкая,   с того момента, когда она там, в ресторане щелкала пальцами, она привлекала к себе мое внимание всегда. Ничего для этого не делая.
Просто оказываясь в поле зрения.

Я понимаю Шахрияра. Ему было суждено не устоять. Устоять перед  такой  невозможно.
Даже в современном мире, когда на нас ни   шелковых цветастых одежд, ни украшений, ни благовоний.

Впрочем —  велика ли там роль одежды, когда внутри этого сосуда   прекрасная душа,  яркая,   пылкая, сдержанная  до времени,  гибкая и  порывистая.

Совсем, как огонь в той старинной лампе,    побеждающий любую ночь.