Фирму не подвёл!

Часть 3. Глава 2

Собирая в последние дни апреля две тысячи двадцать четвёртого года сумки для поездки в мой родной город, я радовался тому, что не сбылись двухмесячной давности предположения относительно того, что в случае, если мне не удастся быстро восстановиться после операции в ОКБ, то придётся воспользоваться поездом. Казалось бы я должен был выкинуть из головы все мысли о таком путешествии, но в сознании периодически оживал вид купе, в котором последний раз стук вагонных колёс убаюкивал меня, когда я сопровождал Ладу на библиотечный форум в Пермь. А до этого случая я не ездил на поезде лет пятнадцать, и воспоминания об этом периоде становились чем-то инородным по сравнению с путешествием вместе с Ладой и с поездками домой к родителям в период студенчества. Способ избавиться от этих мыслей – описать их ещё в одной главе романа, тем более, не имея гарантии, что они надолго сохранятся в сознании. 

Путешествие на поезде в девяностые годы отличалось от поездок в советское время тем, что появилось ощущение экстрима, захватывающего непредсказуемостью. На Ленинградский вокзал в Москве я приносил тяжёлое настроение, которое приобретал, пройдясь накануне по улице Горького и увидев ряды москвичей, которые на дощатых ящиках из-под фруктов, на клеёнках, используемых на кухнях вместо скатерти, и просто на газетах раскладывали нехитрые предметы быта, одежду, обувь и продукты, надеясь их продать. Что-то у них оставалось от прежней жизни и было ещё в цене, что-то они покупали за небольшие деньги в соседнем гастрономе и набрасывали процентов десять-пятнадцать в цене, а что-то было изготовлено их собственными руками или приготовлено на кухне. Первые уроки рынка познавались жителями мегаполиса, оказавшимися в безвыходном положении, когда стояла задача просто пережить тяжёлые времена. То, что эти времена затянутся, никто на знал: по телевизору Гайдар предрекал светлое будущее, общее для России и Запада, Чубайс строил из себя революционера, готовый вмиг сделать людей хозяевами предприятий, где они работали. Слушая новых лидеров страны, я поражался косности речи, коверканью русского языка, бессодержательным выступлениям и использованию терминов, которым они не давали чётких определений. Имея дело с руководителями академических институтов, прикладных НИИ, вузов и министерских главков, я прекрасно понимал, что, обладая низкой общей культурой, экономисты-выскочки, о которых в народе говорят «молодые, да ранние»,  не сумеют не то, что развить экономику страны, а хотя бы сохранить её.
И вот, с настроением, изгаженным неустроенностью, в которую погружалась страна, я появлялся вечером на угрюмом, насупившемся, недовольном собой вокзале, надеясь уехать в город, как это не банально звучит, на Неве. Здание вокзала было тускло освещено внутри, да и снаружи фонари горели еле-еле. Положение спасала Луна, когда она была полной и погода не подводила. Мусор валялся внутри вокзала и снаружи, сметённый к стенам здания. Неубранный снег на площади перед вокзалом и на тротуарах, ведущих к перрону, налипал на обувь, а шмотки мокрого снега, летящие из-под ног прохожих, попадали на одежду. У меня всегда было предощущение того, что я уже не смогу избавиться от ужасного настроения, даже сев в поезд.
Отсутствие билетов в кассах вокзала в советские времена я преодолевал, подойдя к коменданту вокзала, а с полученной от него запиской – к воинской кассе. Удостоверение, в котором были ссылки на решения министерств СССР, исх. МГА, МПС и директиву ЦУП ВОСО, предписывало начальникам и комендантам аэропортов, ж.д. станций, автостанций и директорам гостиниц обеспечивать его обладателя проездными билетами и местами в гостиницах. Сегодня же, узнав в кассе, что билетов до Санкт-Петербурга ни на один ночной поезд нет, я должен был обречённо брести в угол большого зала, где в маленьком тёмном закутке возле лестницы, ведущей на второй этаж, такие же, как и я, нуждающиеся в билетах диктовали какой-то тёмной личности свои паспортные данные, называли номера поездов, желаемое время отправления и передавали деньги. Собрав несколько заказов, тёмная личность исчезала минут на пятнадцать и появлялась с вожделенными билетами. Такая же система, как выяснилось, работала и на Московском вокзале в Санкт-Петербурге, обслуживаемая такими же непонятными людьми.
Если не ошибаюсь, то, оказавшись в Киеве в начале девяностых годов, я последний раз воспользовался этим удостоверением, которое до сих пор хранится у меня в коробке с другими реликвиями прошлого. Комендант вокзала сидел за столом не в кабинете, как обычно, а около стены небольшого зала, что несколько удивило меня. Выписывая направление в воинскую кассу на лоскутке бумаги, он сказал:
– А своё удостоверение спрячьте и больше никому не показывайте, оно не действует, так же, как и нет страны с гербом, что на вашем удостоверении. Я и так в виде исключения пошёл вам навстречу!
Штабеля ящиков с пивом разных сортов, были расставлены прямо на перроне Ленинградского вокзала поодаль друг от друга, так, чтобы проходя к поездам можно было выбрать пиво по вкусу. У меня сложилось такое ощущение, что вокзал выполнял минимальный приличествующий ему функционал, обеспечивая отправку пассажиров, заострив свою деятельность на сколачивании первичного теневого капитала. Этому способствовала экономия электричества на освещении. Возникала мысль, что и машинист электропоезда повезёт нас при бледном свете фар, подслеповато щурясь в попытке разглядеть путь.
Тем не менее, в тот раз, расположившись в купе, я расслабился благодаря выпитому стакану горячего чая и сбросил накопившееся за день напряжение. Лёжа на своём диване, накрывшись одеялом и приготовившись уснуть, я ответил из вежливости на пару дежурных фраз соседа по купе. Но, почувствовав, что мы с ним разговариваем на одном сленге, характерном для сотрудников НИИ, тут же забыл о только что накрывавшем меня сне, и мы с соседом разговорились. Так получилось, что делясь впечатлениями о сегодняшней столице, мы с попутчиком, работавшем, как оказалось, в телевизионном НИИ, уже через несколько минут сошлись во мнении, что, нарушив хорошо известный принцип «лучшее – враг хорошего», лидеры страны громят сложившуюся экономику, не собираясь строить на её руинах что-то кроме торговых и развлекательных центров. Точно крысы, они будут растаскивать с сооружённой ими экономической помойки куски того, чем ещё можно поживиться.
– Мы же не выбрасываем морально устаревшие телевизионные трубки на видиконах и суперортиконах, эксплуатируя их в наших экспериментах, хотя параллельно вовсю финансируем разработку видеорегистраторов на твердотельных сканисторах и ПЗС–линейках, – говорил я, затронув тематику, близкую моему попутчику.
– Да, – согласился он. – Я только что из ГИРЕДМЕТа, там остановились работы по новым цветным люминофорам, сверху команда пришла: поскольку руководством страны принято решение покупать импортные телевизоры, то незачем тратить деньги на отечественные люминофоры!
– Известная ситуация, – поддержал я разговор. – Сам месяц назад был в этой фирме; нам понадобились рентгеновские люминофоры, причём в большом количестве. Но никто не готов над этим работать. Все, кто на что-то способен, разбежались по коммерческим лавкам. Рассказываю тем, кто остался, о наших разработках, так они языком цокают, удивляясь тому, что делается в расейской глухомани, пока ещё не охваченной рыночным вирусом.
– Не пойму, почему нельзя поставить эксперимент с рынком в какой-нибудь области или республике, а потом уже распространять на страну, если капиталистическая чудо-экономика принесёт пользу? – вопрошал телевизионный учёный. – Похоже , что дело в политике, – заключил он.
– Ну, а политику кто делает? – продолжил я разговор, пытаясь перейти на конкретику. – Как сейчас помню, работал я летом после второго курса в стройотряде, назывался он «Русичи», строили бетонный забор вокруг животноводческого комплекса, длиннющий такой, километра три забор. Так вот, копаем под бетонные столбы ямы, а в это время подъезжает к нам УАЗ, и из него выходит кто-то из руководителей областной комсомолии, тут же давая советы как копать ямки для бетонных столбов, на которых затем мы устанавливали деревянные щиты ограждения. «Бери лопату и копай рядом!» – сказал ему кто-то из нашей бригады.
– Встречался и я с подобной ситуацией, – согласился мой попутчик.
– Странно, что я, не Бог весть как успевавший в студенчестве, ценю старые кадры, а молодым, рвущимся в начальство, всегда говорю: «Вместо того, чтобы критиковать работу существующей лаборатории, сделайте точно такую же по тематике, но на ваших принципах. Если будет конкурентоспособной, люди из старой лаборатории сами к вам перейдут. Тогда и закрыть можно безболезненно то, что, как говорится, не везёт и не тянет».
Молчание, наступившее после беседы на животрепещущую тему, перешло в обдумывание  поднятой нами темы. Вагон мягко шёл по бесстыковым рельсам, убаюкивая и погружая в сон.
Утром я проснулся от какого-то внутреннего волнения, вызванного многоголосьем и топотом ног в проходе.
– Проводник, проводник! – звали из какого-то открытого купе.
– Нет, это надо же, у меня вечером в кармане были деньги, а сейчас их нет! – услышали мы сердитый голос за стенкой в соседнем купе.
– И у меня нет, – пошарив в карманах и глядя пристально на меня, сказал учёный из телевизионного НИИ, словно это я лишил его наличности.
Что-то подсказало мне, что налицо системное явление, а не случайность, и я тоже пошарил в карманах своего пиджака, висевшего на плечиках: исчезли четыре тысячных банкноты, вложенные в паспорт.
– Похоже, что тонким металлическим предметом фиксатор защёлкнули, просунув его в щель между дверью и стенкой, – рассуждал сосед.
– Замок отверткой открутили! – охали в другом купе.
– Проводник, где вы были, когда ваших пассажиров грабили? – слышался возмущенный женский голос.
– Доллары... нет! – выходец из африканской страны рылся в бумажнике, когда я проходил мимо открытой двери его купе, идя на выход из вагона.
– Они наставили на проводницу пистолет и сказали, чтобы она из своего купе не выходила, а нам в это время через вентиляционное окошки внизу двери газ пустили, – говорил кто-то осведомленный, идущий впереди меня с товарищем.
– А я почувствовал резкое торможение, как будто дёрнули стоп-кран. Глянул в окно – трое выпрыгнули из нашего вагона и пошли в сторону шоссе, оно параллельно путям  метрах в двухстах виднелось Потом остановились на полпути, посмотрели что за ними погони нет, покурили и дальше к шоссе двинули, – отвечал хорошо осведомленному его товарищ.
– Я сто двадцать килограммов вешу и не почувствовал, как полку вместе со мной подняли и портфель,  который стоял под полкой, весь выпотрошили! – продолжал делиться впечатлениями «хорошо осведомленный».
– А газ совсем без запаха, иначе бы я почувствовал, у меня хорошее обоняние, – отвечал ему «товарищ», и, выйдя из ворот, оба смешались с идущими по тротуару прохожими.
В следующие поездки я брал с собой тросик, одним концом которого обматывал ручку двери, а вторым – вешалку. В проём под фиксатором вставлял коробок спичек, что было, как оказалось, советским лайфхаком. Проделывая как-то эту процедуру в купе перед тем, как лечь спать, я увидел, что мой сосед достаёт из дипломата велосипедную цепь.
– Тросик перекусят кусачками, цепь надежнее, – со знанием дела сказал он, наматывая своё приспособление поверх моего тросика.
– И вот, что интересно, грабители берут только крупные купюры и валюту, на документы, драгоценности и мелочь не покушаются, – пояснил он, судя по всему, как и я, не один раз встретившись с грабежом в ночном поезде.
Изюминкой на торте в ряду этих неурядиц был арест моего заместителя, Саши Зайцева, в Москве. При выходе из метро «Зоопарк» у него потребовали паспорт, которого не оказалось; а напротив входа в зоопарк в старом двухэтажном доме жил директор моего московского офиса, и Саша направлялся к нему. В эти же самые дни был обстрелян танками Белый дом, и вся территория вокруг была оцеплена милицией.
Привезли Сашу в участок и продержали три дня. Сначала Саша думал, что паспорт в поезде у него вытащили, а потом он вспомнил, что паспорт лежал в тумбочке в номере гостиницы. Милиция сделала запрос, и паспорт с оказией переправили в Москву.
– Таких, как я, шальных командированных, оказавшихся в ненужном месте в ненужное время, в камеру натолкали порядочно, – рассказывал Саша по приезду. – Были там и криминальные.
– Поди в карты с ними играл? – спросил я Сашу, зная его пристрастие.
– Играл, Глеб Борисович, – ответил он. – Скучно же!
– Подтвердил класс? – шутя спросил я.
– Фирму не подвел! – Саша расплылся в улыбке. – Кстати, на наш московский офис вышли люди и предлагают взять в аренду крыло здания ЦК КПСС на Старой площади. Им понравилось. что мы нашу российскую медтехнику от Урала и дальше на восток и на юг распространяем. С самолетом тоже обещали помочь. Нам какой больше подойдет: ЯК-40 или АН-24? – входя в роль крутого менеджера, решающего проблемы любой сложности, разговорился Саша.
– А что за люди, Александр Юрьевич, – поинтересовался я.
– Директор нашего офиса принял на работу бывшего шофёра из гаража Администрации Президента. Через него и пошла реклама о фирме на самый верх.