Федосеевщина 2

Устроение Феодосием в Польше обителей. – Первое путешествие Феодосия на Выг. – Свидание Феодосия с Андреем Денисовым в старорусских пределах. – Обмен Феодосия и Андрея посланиями. – Столкновение в Новгороде учеников Феодосия с поморцами. – Вторичная поездка Феодосия на Выг. – Свидание Феодосия с Андреем Денисовым в Новгороде.

В Польше Феодосий и его согласники поселились в Невельском уезде, в Крапивинской волости, на лесных угодьях, принадлежавших пану Куницкому53, близь деревни Русановой, и стали платить своему хозяину ежегодный оброк54. Неизвестно, конечно, сколько народа перебралось за рубеж в компании с самим Феодосием, но «вслед ему» должен был, несомненно, вскоре же устремиться туда целый поток желавших «древле-церковное святое православие немятежно соблюдати и под руководством его пребывати»55. И действительно, вскоре же мы здесь видим большое число насельников и «из великой России разных стран»56, – людей различных званий и состояний, простых и «учительных». Главный контингент составляли, конечно, выходцы из пределов новгородско-старорусских, кроме них, были беглецы и из псковских краев57, встречались и далекие северяне58 и много «христиан» от других «градов, весей и сел»59. Большинство были простецы крестьяне, но далеко не все. Приходили к отцу Феодосию и люди купеческого звания60, и духовные61, и даже «мнози от благородных боляр оставляху домы, высокие чести, поместия, крестьян своих, и прочие стяжания вся во уметы вменяюще, наставника же и учителя его имети себе желающе, прихождаху во общее житие к нему»62. Одним из главных помощников Феодосия в деле устроения жизни зарубежной общины был именно дворянин – псковский выходец – Захар Илларионов Бедринский63, а в «Житии» Феодосиевом перечислено целых 14 дворянских фамилий, имевших своих представителей в числе насельников зарубежной общины.

Все приходившие в общежительство к Феодосию, «свою во всем волю отлагающе, любезно повиновахуся ему»64. Трудно пришлось в первое время пришельцам на новом месте. У них не было, прежде всего, жилищ и приходилось начинать устройство жизни с рубки и расчистки леса. «Мужественный» Феодосий и сам не впал в уныние, и других ободрял. Он быстро составил план жизни и решил устроить две отдельные обители – мужскую и женскую, – дабы его ученикам было удобнее осуществлять основной принцип жизни – безбрачие и строгую чистоту телесную. Закипела работа. Наставник сам трудился больше всех: «лес секий», он «келии здаше, суки сечаше и пряташе, и прочие дела своими руками творяше. Мужествен убо бе в трудех, прежде всех на дело исходя, собою всем образ показуя»65. Общими усилиями дело подвигалось успешно, так что скоро обе обители начали уже широко отворять свои двери для ищущих спасения. «Собрася убо к нему во общее житие мужеска полу до шести сот», а «девиц и жен до семи сот» – говорит «Житие». И хорошо были оборудованы обители. Даже «больницы» были «устроены ко упокоению», и нечто вроде особых богоделен для престарелех и немощных66.

Соградив стены и покров обителей, Феодосий начал устраивать в них также и «веру», и «житие». В основу жизни было положено строгое целомудрие. Его Феодосий требовал от всех насельников неукоснительно, не стесняясь налагать и жестокие телесные наказания на провинившихся. Женская обитель была совершенно изолирована от мужской, мужчины не только не могли беседовать с женщинами, но даже и «от видения самого» были «опасно соблюдаемы»67.

Устав в обителях был положен «Василия Великого», общежительный. «Хлеб и другие потребы общи бяху. Трапеза едина всем бяше». Исключение в этом отношении делалось только для больных и дряхлых, которым пища разносилась в их помещения. «Одежды и обущи и прочие вещи всем из казны общие подавахуся». У себя в келлии никто не имел права иметь ничего. «Нищета» вменялась в общую обязанность. Между другими подвигами видное место занимала молитва, и ей посвящалось много времени. В обеих обителях ежедневно отправлялся полный круг богослужений, кроме литургии: вечерня, повечерня, полунощница, утреня, часы. Все службы совершались строго по уставу. «Начало» службе полагал сам Феодосий, а в его отсутствие «в службе начинаше» Стефан Валонский68. Пение было «сладкогласное». В нужных случаях служились и молебны, и «понахиды», и совершались прочие требы церковные. Словом, по выражению составителя «Жития», все богослужение было «чинно и красно вельми».

Но молитва вообще и неопустительное присутствие за богослужением не были, конечно, единственными подвигами братии обителей. «Праздность – училище злых» строго запрещалась. Сам отец Феодосий ее «премного ошаявашеся69 и всегда в делех пребываше. Иногда убо трудяся с братиею, иногда же книги чтяше или писаше». Пост положен был всегдашний. Словом, вся жизнь и каждая минута должна была проводиться в различных подвигах добродетели. «Вера, любовь, надежда, правда, мужество, мудрость, целомудрие, молитва, воздержание, кротость, смиренномудрие, безгневие, непамятозлобие, долготерпение, милосердие, странноприятие, пост, бдение, нищета, малословие, и прочая вся ко спасению ведущая» – вот какой огромный цикл добродетелей представлен был для упражнения в них ученикам Феодосия, по разглагольству о сем его сына Евстрата. А сам Феодосий, добавляет Евстрат, был «всем вся по Апостолу, да вся Христу приобрящет»70.

Устройство жизни в зарубежных общинах, как видим, в общем, было сходно с жизнью поморской Выговской пустыни, в это время тоже формировавшейся и укреплявшейся. Но сходство это не было результатом какого-либо влияния Выга. Весь зарубежный режим был самостоятельным приложением к жизни идеи о воцарении антихриста, и отсюда сходство его с режимом поморским объяснялось лишь общностью этой основной идеи. Частности же были произведением Феодосия. Он здесь явился для своей общины единственным законодавцем, ибо его авторитет достиг высшей степени, его слово и действие было законом и образцом для всех. И если он еще в новгородских краях, когда был к Выгу гораздо ближе, действовал самостоятельно, то теперь эта самостоятельность стала полной. А работы ему здесь было много, так как завершение вероучения продолжалось и теперь. Новые условия жизни за рубежом тоже иногда выдвигали новые вопросы, или заставляли перерешать некоторые старые. Вследствие всего этого, а равно и вследствие отсутствия общения с Поморьем, различия в учении зарубежных христиан от выгорецких могли возникнуть довольно легко, – и действительно скоро возникли. Пунктами, в которых, прежде всего, возникли эти разности, были: во-первых, учение о приеме в церковь староженов, и во-вторых, учение о надписании на кресте Христове. Старожены за рубежом принимались без развода, а надписанием на кресте Христове – единственно правильным – признавалась Пилатова титла I. Н. Ц. I.; кроме того, в Феодосиевых обителях существовало строгое запрещение покупать на торгах брашна «от неверных», – какового запрещения на Выге не было. Расходившаяся далеко во все стороны молва о благочестивой жизни в Феодосиевых обителях разносила и слухи o его «вере». Дошла эта молва и до «возблиставшей тогда»71 Выговской пустыни. Все отличия учения Феодосиева были здесь сочтены, конечно, новшествами и обеспокоили выговцев. Начались сношения и полемика.

Как и следовало ожидать, первою особенностью, возбудившею возражение со стороны поморцев, было оправдание Феодосием «староженов». Получивши от «пришедших» из различных мест сведения о жизни и вере зарубежных христиан, выговцы усмотрели в указанном учении Феодосия «подкопыванье церковной правды»72, собрали «собор» и на нем решили поставить на вид феодосианам их заблуждения особым посланием. Приблизительно около половины 1702 года послание и было отправлено. «Краткая история о соблазнах феодосиева согласия» говорит, что Феодосий и его братия, «принявше» это послание, «не уцеломудрившеся оттого, но, напротив сего послания, свое послание к ним, отцем, написавше, в коем браки оные явственнейше паки оправдаша изветом апостола Павла и толкования на оно святого Златоуста, еже верного лица с неверным попущения и прочее»73. Завязавшияся сношения прекратиться, таким образом, уже не могли.

Несогласие побудило Феодосия посетить Выг и самолично. «Сказание о начале раздора» сообщает по этому случаю, что «в первых летех (1703 г.), еще до Лексинского основания», он, «понужден быв» своими сожителями, «ово же и сам возжела, посети тогда» Выгорецкую обитель «с некими себе последователями»74. К предполагавшейся на Выге беседе Феодосий готовился и взял с собою туда и книги75. Приехал он и начались разглагольствия о вере и о несогласиях.

В каком порядке поднимались вопросы на этой беседе – мы не знаем. Можно лишь на основании посланий последующего времени приблизительно определить общее ее содержание. Впрочем, вполне естественно будет то предположение, что речь началась с вопроса, о котором была «пря» уже и раньше, т. е. с вопроса о действительности браков, заключенных еще в никонианстве до перекрещивания. Та и другая сторона «прилежно смотрели во Апостольском и отеческом предании», отыскивая каждая основания в пользу своего мнения: Феодосий – что «то их (перекрещивающихся) первое брачное совокупление законный брак нарицается и без второго венчания в церкви имеется», а Андрей Денисов – что таковых должно разводить. Андрей впоследствии писал Феодосию, что его собеседник «не обрел» на этой беседе «ясного писания» о том, «что без второго венчания крещшимся вышереченным в церкви законный брак имеется»76. Но, так как Феодосий не сдавался, то тактика Андрея Денисова свела вопрос несколько в сторону. Не желая церковного раздора и воспользовавшись тем, что Феодосий при утверждении законности брака староженов говорил, что он, однако, таковым «по крещении крепце запрещает, чтобы чадородием вместе не жили и одрами б муж с женою особлялися», Андрей Денисов на этот пункт речь и свел, и успокоил Феодосия своим полным с ним принципиальным согласием. На этом вопрос и был покончен.

Неожиданным, вероятно, явилось для поморцев то, что Феодосий выдвинул на беседе еще новое против них обличение, назвав ересью надписание на кресте Христове «Ц. С. Ис. Хс. ни-ка» и утверждая, как единственно православное, – Пилатово «I. Н. Ц. I.». Но Андрей Денисов и тут достиг примирения. Не отступаясь от своей практики, но и не имея пока достаточного количества ни письменных, ни иконографических данных для ее крепкого обоснования, он согласился временно поклоняться крестам и с титлою «I. Н. Ц. I.» до отыскания яснейших и определенных свидетельств за то или другое надписание. Феодосий опять был удовлетворен77.

Когда зашла речь на беседе о ядении с неверными, то опять поднялось «любопрение». Отстаивая свою строгую зарубежную практику в этом вопросе, Феодосий требовал принятия ее и поморцами. В доказательство справедливости этой практики он тут же «прочитал» «неведомо из какого Эпитимейника» такое правило: «аще кто вкусит что снедно жидовско или болгарско, или срацинско, а не ведая, – поста 8 дней, а поклонов как ему отец укажет, аще ли ведая, то 2 лета»78. Андрей Денисов на беседе ограничился лишь тем, что справедливо заподозрил авторитетность этого Эпитимейника и раскрыл внутреннюю нелепость некоторых содержащихся в нем правил, а затем, искусно оставив в стороне излишне ригористические требования Феодосия, усыпил его ревность публичным исповеданием полного согласия с ним в том общем, относительно чего не могло быть никогда у беспоповцев всех толков разногласия, именно, что по апостольскому и отеческому преданию не подобает христианам с ними (с неверными) вкупе ясти и пити из их сосудов»79.

Неизвестно, как именно было достигнуто на беседе примирение по вопросу об иночестве. Феодосий зазирал поморское положение, по которому на Выге принятые в веру «постриженные от еретик старцы,.. по проклятии своих ересей... паки по-прежнему в том же старческом образе пребывают без христианских священников пострижения», и предлагал принимать их как бельцов – с отложением иноческого образа80. Но не это ли зазрение вызвало со стороны поморцев обличение Феодосия в том, что он при крещении и совершении духовных треб надевал священнические поручи? Такая практика Феодосия, при отрицании всякого возвышения кого бы то ни было над простым белечеством, была большею непоследовательностью, чем сохранение у поморцев института иночества. Уж если простой инок не имеет права надевать священнические поручи, то тем более это является восхищением недарованного для мирянина. Во всяком случае, после высказанного Феодосием отрицательного взгляда на иночество это поморское обличение попало метко: Феодосий не мог защитить себя. Ему оставалось одно, что он и сделал: «исправити обещася»81.

Вот все, что мы можем сказать о содержании беседы 1703 года.

Мудрая, по-видимому, тактика Андрея Денисова во время беседы 1703 года, однако, не была дальновидной и существенных результатов не могла достигнуть. «Примирение» по существу своему было лишь фиктивным, так как на практике каждая сторона осталась при своих прежних мнениях. Так же, как и Андрей Денисов, Феодосии Васильев мог с одинаковым правом считать себя победителем на беседе. Возвратившись восвояси, он предложил результаты беседы на соборное рассмотрение своих единомышленников и представил, конечно, себя победителем, упомянув лишь о единственной уступке в вопросе о поручах82. Собратия Феодосия так и поняла «уступки» А. Денисова, как присоединение его к федосеевской практике. Однако «Сказание о начале раздора»... сообщает, что когда Феодосий, «собрав свою братию, предложи зазрение Выгорецких пустынножителей о сем не полезном обычае, еже в поручнях крестити и прочие оных пустынножителей доводы, – слышащии же мнозии, нетерпеливи быша и начаша смущатися от него крещении и о прочих, чего ради мнози, отлучившеся его общества, отыдоша в ины страны»83. Дальнейших подробностей и фактов в известии «Сказания» нет84. По этому свидетельству оказывается, что в обители Феодосия произошли великие раздоры, и даже окончательное отделение от его партии не довольных его уступкой. Несомненно, в «Сказании» краски сгущены. Мы должны помнить, что автор его поморец85, и в его сочинении ясно везде проглядывает тенденция выставить выговцев строго православными и везде правыми, а федосеевцев представить «раздорниками» и «заблуждающимися». Но самый факт недовольства психологически естественен. Несомненно, были среди федосеевцев такие, которые не хотели ни иоты уступить поморцам. Поэтому они и были недовольны уступкой Феодосия в вопросе о поручах, так как правый по существу должен быть правым и во всех частностях и ни в чем не может уступать. Может быть, для них и самый факт примирения был уж компромиссом, или, может быть, они поняли действительную суть «уступок» Андрея Денисова. – Словом, нет невозможности в том, что фанатичные ревнители и совсем отделились от Феодосия и ушли из общества. Но как бы то ни было, а все-таки общее мнение Феодосиевой общины о своем православии возвысилось и укрепилось после беседы еще больше, и, в конце концов, результат от нее получился такой, какого Андрей Денисов совсем, конечно, не ожидал и не желал.

В конце того же 1703 года, или в начале 1704-го, случилось Феодосию быть среди своих собратий в Старорусских пределах. Тут же в это время был и Андрей Денисов. Опять свиделись учители. Опять начались речи о едином на потребу. Под влиянием ли Андрея Денисова, или, может быть, у самого Феодосия еще не выработалось окончательного убеждения в необходимости отвержения института иночества, или это было исключение, – только он здесь по просьбе некоего Гаврила Евтихиева «обещался его отца в братство прияти и, отложа от еретик постриженный образ, самому ему на себе положив иноческий образ, жити по Бозе иночески»86. Андрей Денисов, вероятно, указал ему на этот факт, и они опять примирились. Между прочим, они здесь занялись и выработкой единства богослужебной практики. У Феодосия в обителях всенощное бдение не совершалось. Теперь оба учителя «утвердили согласие, еже быти всенощному бдению» и тут же «в деревни негде» совместно отпели и самую эту службу87.

Но влияние и этого примирения не могло действительно уничтожить разности в вере и богослужении поморцев и федосеевцев. Если дипломат Андрей мог успешно улаживать разногласия в личных беседах с самим Феодосием, то для успешного влияния и на остальную братию Феодосиевой обители он должен был бы и ей поднести свои витийства усты ко устом. Переданные ей даже Феодосием, эти речи и доказательства теряли свою силу. Соглашение оставалось номинальным, и практика за рубежом продолжала существовать прежняя. Не могли не знать зарубежные, что и Поморье по-старому продолжает практиковать свои заблуждения, обличенные на беседе Феодосием и отвергнутые самими ими. И Феодосий видел, что его искренние надежды на «примирение» не осуществляются. И вот, в конце 1704 года он пишет послание в Поморье к Андрею Денисову, указывая в самом обращении на тот факт, что «пря и смущение о церковных догматах» между поморцами и федосеевцами, не смотря на примирение, все еще существует «и ныне»88. В этом послании он повторяет свои все зазрения, которые высказывал раньше на беседе в 1703 году и в Старой Руссе. В первом пункте он зазирает о титле, во втором о браках, в третьем о ядении с неверными, в 4 и 5-м предлагает хождение бельцами для еретических постриженников, отвергает «в православной вере» вообще институт иночества и совершение духовных дел иноками; наконец, в шестом пункте укоряет поморцев за совершение у них в общине всенощного бдения: «совершаются у вас всенощные бдения, – пишет Феодосий Васильев, – чрез устав святых отец: понеже без священников и без пяти всенощных хлебов и без пшеницы и вина и масла, яже имети устав повелевает. Простым же иноком и со христианы иноков устав в старчествах и ин указ изложен еже како пети всенощные бдения, и то да поются, якоже в старчествах пишет»89. Что побудительною причиною к отправлению послания было неисполнение поморцами на деле тех обещаний и уступок, которые они сделали на словах в беседах, это ясно видно из первого же пункта послания – о титле. Феодосий здесь прямо напоминает Андрею, что на беседе 1703 года он – Андрей – дал ему обещание «впредь о той титле... такова мудрования и сомнения... не имети и инем не вносити и поклонение кресту Христову с таковою титлою творити, а которые люди тое титлу потерти и дерзнули», то это происходило не по его де Андрееву «приказу»90. А теперь оказывалось, что ни в часовне у себя креста с титлою до сих пор поморцы не поставили, ни стирать с крестов своим христианам эту титлу не запретили. Поэтому Феодосий и просит: «ищем, да покажете нам сие на деле ради церковного примирения»91. К этому же он призывает и в следующих четырех пунктах. А в вопросе о всенощном бдении уже даже более настойчиво «хощет», чтобы поморцы смирились и приняли федосеевскую практику, отложив свое неправое мудрование. Вот какого «примирения» желал Феодосий в своем послании.

Содержание этого послания ясно показывает, что в результате прежних попыток к примирению осталось меньше, чем через год после них, уже одно печальное воспоминание. Феодосий своих мнений держится твердо, – уже самый факт отправки послания характеризует это. Действительно, примирение, чем дальше, тем более становилось трудным, так как ясно поставленные пункты требовали существенных и чувствительных для самолюбия поморцев уступок. А таких уступок Андрей Денисов, разумеется, сделать не мог. Поэтому, «прочетше» Феодосиево приглашение к уступкам, он пишет ему ответное послание тоже в шести соответствующих пунктах, в котором «советует», наоборот, самому Феодосию «примирительное» к ним – поморцам, и прочим христианам имети любовное о Христе совокупление»92. Андрей ставит, конечно, дело так, что не поморцы, а Феодосий творит раздор, во всех пунктах нарушая достигнутое на беседе и в Руссе соглашение. Предложение Феодосия принять титлу I. Н. Ц. I., говорит Андрей, свидетельствует лишь о высокомудрии Феодосия93. Затем, в вопросе о староженах указывает Феодосию, что он и на беседе не мог ясно доказать «по Писанию» своего положения, «что без второго венчания крещимся... в церкви законный брак имеется»94. Кстати, теперь Андрей обличает Феодосия и в том, что, не поставляя в грех староженам чадородия, он еще и молитвы родильницам дает, от чего слабость велика в христианы входит и смущение»95. В вопросе о брашнах Андрей Денисов тоже укоряет неразумную строгость Феодосия, основанную на сомнительного происхождения Эпитимейнике и противную 133 правилу печатного Номоканона, – основывающееся на 7 правиле Анкирского собора, это 133 правило запрещает вкушать лишь брашна «жремая за душу» на еретических или варварских празднествах и полагает за это два лета эпитимии. «А у вас, – обличает Андрей, – и простые их брашна подобны жремым поставлены суть. Молим вас отложити то вышемерное мудрование, да не досада будет и Апостольскому еже на торжищах купити повелению, разньствовати же от идоложертвенных повелевшу»; и затем еще метко прибавляетъ: «... и у самех вас и у прочих христиан по нужде брашна, у неверных покупая ядутся».

Касаясь затем отвержения Феодосием действительности пострижения без священнических молитв с одним лишь «обещанием Богу», Андрей указывает ему на известный уже ему случай в Руссе с отцом Гаврила Евтихиева, «А ныне, – обличает он Феодосия, – аки забыв то свое слово, у нас тем образом во христианех облекшуся ему обещаяся Богу во иноческий образ, повелеваете бельцами ходить, яко бы тем образом еретическое пострижение приемлется, кое от вас отлагается». «Правильной книгой» Матфея Властаря, «от состава 40, от главы 15-й, доказывает затем Денисов законность своей поморской практики и невозможность отложения иноческого образа и для положивших его на себе «кроме молитв». Далее он переходит к «повелению» («ныне же повелеваете») Феодосия «иноков от духовных дел отставити» и «присуждению бельцам при их службу молитвенную начинати» и прямо называет это «новоустановлением», так как «обрести на сие в Писании запрещение» невозможно. А поэтому он и советует прямо «отложити» такое «мудрование» и возвратиться к раньше установленному примирению. О себе же, бельце, и других своих бельцах он говоритъ: «дерзати пред иноки и понуждати облеченных в православии и хотящих иночествовати и иночеству поругатися и снимати боимся и трепещем сея дерзости творити, чтоб не подпасти под святых Отец клятвы, яже Святая Церковь проклинает всех иконоборцев, – косвенно, таким образом, Андрей Денисов этими словами обрекает на таковую анафему и своих противников.

И запрещение Феодосия совершать всенощное бдение без священников и пяти хлебов Андрей Денисов называет голословным и не обоснованным на Священном Писании, а в защиту своей практики приводит практику Соловецкого монастыря, где, как свидетельствует имеющийся у него, Андрея, Типик, совершалось всенощное бдение в храме великомученика Димитрия на праздник его и без пяти хлебов. Да и Устава 7-я глава предписывает совершать в год целых 68 всенощных бдений, «еже не подобает никакоже оставляти». При этом Андрей Денисов язвительно замечает Феодосию, что у самого его в обители зарубежной все службы совершаются, хотя и без священников, однако, все же по уставу, а некоторые – напр., погребение – даже с молитвами иерейскими и разрешительными, – лишь «точию едино всенощное славословие тебе ныне, замечает Андрей, не полюбилося, кое кроме иерейского действа, у нас точию вкупе вечерня со утренею поется вместе»96.

Не довольствуясь этими шестью ответами, которые носят заметный обличительный оттенок, Андрей Денисов в конце своего послания и прямо обличает Феодосия и его согласников в различных отступлениях. Самого Феодосия, простеца, он обличает в восхищении им себе недарованной власти архиерейской. «Будучи ныне в Старой Руссе, Стефан Рушанин показал писание тобою, Феодосием, посланное твоим детям духовным, Ивану и Андрею, яко они чрез твой отказ крестят и исповедают, и на конце ты им написал: понеже по святым правилам крещеннии от вас некрещеннии, и исповедании ниже вяжутся ниже разрешаются, – и то в том твоем написании запрещаеши свыше архиерейския власти великою дерзостию»97. Это зазрение самому Феодосию. Но вслед за этим Андрей зазирает в 13 пунктах и «иные не в чин» зарубежными «простого чина творимая» действия, приличные лишь лицам священным, «о чем и прежде, – говорит он, – тихостно советовахом вам отложити сия»98. И опять повторяет свой совет смириться и все неправильности отложить.

Ясное дело, что такое послание не могло достигнуть цели, и призыв Андрея Денисова к примирению должен был остаться гласом вопиющего в пустыне. Хотя он и на каждый пункт присоединяет призыв к примирению, но, однако, сам ни йоты не уступает. Обращаясь к «любви» Феодосия, сам проявляет ее здесь довольно слабо. Не сердце, а холодный рассудок водил рукою дипломата Андрея при написании этого послания. Естественно поэтому, что и не дошло оно до сердца Феодосия и его присных по убеждениям. Теперь положение обеих сторон выяснилось. В посланиях Феодосия и Андрея дело было поставлено так, что лишь существенные уступки одной какой-либо стороны, или взаимные, только и могли дать действительный, а не призрачный, мир. Но уступать в существенном не могла и не хотела ни та, ни другая, ибо обе считали себя каждая глубоко правою, а противную – изменившею своим прежним примирительным речам. Дело, таким образом, наклонялось к решительному разрыву. Но послание Андрея Денисова, приглашая Феодосия к примирению, тем самым все-таки как бы побуждало и вызывало Феодосия и еще на письменный ответ. Что же мог он ответить?.. Тон послания Андрея, унижавший и его, и его веру, должен был и оскорбить его, и показать, что дальнейшие разъяснения будут излишними. С другой стороны и оставить без ответа это послание Андрея Денисова он не мог. Молчание могло бы равняться в представлении противников сознанию его в собственной немощи и духовной бедности и, таким образом, дать им повод и основание считать федосеевцев побежденными. Оставалось полностью высказать поморцам все то, в чем они заблуждаются, и тем вполне ясно и в последний раз предложить им или мир, или меч. Феодосий так и сделал. В 1705 году он отправил на Выг второе послание, или «Предложение о догматех и титле», с подробным в 13 пунктах перечислением заблуждений выговцев. Это не был ответ на послание Андрея в собственном смысле, а полное исповедание своей веры полемического характера. В пунктах 1–6-м здесь повторены указания тех же заблуждений, что были указаны и в первом послании. С 7-го по 13-й пункт Феодосий обличает следующие отступления поморцев от устава святых отцов в богослужении; в 7-м пункте он зазирает неправильное количество «приходных и отходных» поклонов, которых поморцы полагали не 7, как было у Феодосия, а 8 – «не по уставу святых отец лишний поклон»99; 8-й пункт называет несогласным с уставами св. отцов начинание каждой службы «стихом: за молитвы Пречистые Твоея Матери и всех Святых Г. I. X. С. Б. помилуй нас»; 9 пункт: «вначале полунощницы в седмичные дни», зазирает Феодосий, «поклоны полагаете в пояс не по святых отец уставу и то на «Слава Тебе, Боже наш», а не на молитве: Боже очисти мя грешного на нем, же Святии повелеша и три поклоны земные полагати»; 10-й пункт: «да у вас же положено пред часами не по уставу Святых Отец на молебнах и панихидах, начало псаломщикам: Аминь. Царю Небесный, а не Трисвятое, якоже святии уставиша; такоже и на часех глаголют псаломщики ваши не по уставу Св. Отец в начале: Аминь трисвятое, а не Царю Небесный, якоже святии уставиша»; «первоенадесять: у вас же после полунощницы егда не бывает утрени уложено глаголати не по уставу Св. Отец начало первому часу «Аминь. Царю Небесный», а не «Приидите поклонимся» трижды, якоже святии уставиша». А третий час тогда начинают по стисе от настоятеля глаголати не по уставу Св. Отец: «Аминь. Приидите поклонимся», а не «Царю Небесный», якоже Святии уставиша»100; 12-й пункт: «страшнее же всего, – почто вы не веруете печатным святых царственным книгам Московского государства иже суть печатаны до Никонова пременения, сами глаголете и прочих обучили Евангелия и Апостолы и Прологи чести такожде и во Охтаех и в Минеях говорити и в Святцах имена святых воспоминати идеже напечатано имя Иоанна Предтечи или Иоанна Богослова, или Иоанна Златоуста и прочих святых, ему же имя Иоанн, у вас везде глаголется Иванн. Аще случится глаголати Иоанна, и вы глаголете Иванна, или «Иванне, моли Бога о нас», или от соборного послания Иваннова, или «от Иванна Святого Евангелия чтение». И сия ваша сопротивность святым царственным печатным книгам зело нас ужасает, чесо вы имя Иоанна нарицати не смеете и иных в сомнение вводите»; 13-е: «да у вас же по уставу иже в Сыне Церковнем рук не распростирают на принятие фимиана, но крест его же человецы на себе носят, и с пазухи вынимают и в руках держа кадити его предлагают, а не сами той фимиан, по Сыну Церковному, яко дух жизни, приемлют»101. Вот содержание послания Феодосия. Андрея Денисова оно, очевидно не застало на Выге, иначе он не преминул бы, как и в первый раз, – «прочетше», точтас ответить Феодосию.

Около описываемого времени произошел случай, который ускорил развязку всех этих сношений федосеевцев с поморцами и послужил одним из поводов к роковой поездке Феодосия на Выг в 1706 году. В Новгороде произошло открытое враждебное столкновение и бурные беседы между поморским учителем Леонтием Федосеевым и зарубежными наставниками. «Из Выгорецкого жительства выеха в Новгород, для проповеди благочестия и иных ради нужд, многоразумный и премудрый муж Леонтий Феодосиевич»102. Это был человек решительный и горячий103. Беседы в Новгороде скоро приняли характер острых споров, в которых в первый раз та и другая сторона на деле открыто проявила начавшуюся вражду, в посланиях Феодосия и Андрея скрывавшуюся под покровом призывов к миру. Вероятно, Леонтий превосходил зарубежных учителей опытностью в уставах церковных и начитанностью в книгах священных, и благодаря этому одерживал в спорах верх над ними. Споры шли о различных предметах веры и главным образом о титле. В конце концов, зарубежные учители прекратили с Леонтием всякие разговоры, уехали восвояси и сообщили там о его дерзком восстании на истинную веру и открытом упорстве в тех заблуждениях, которые учитель Феодосий раньше уже не раз обличал. Не получая сам никакого ответа на свое «предложение о догматех и титле» и имея теперь, сверх послания Андрея Денисова, неопровержимое фактическое и столь резкое подтверждение раздорнического направления Выговской общины, Феодосий решил сам ехать вторично на Выг104, лично там выяснить окончательно все спорные вопросы и добиться, наконец, каких-нибудь определенных результатов. Поехал Феодосий «с прочими учители христианскими»105, «поем с собою шесть старейшин»106: Спиридона Максимова, Семена Григорьева, Прохора Матвеева, Ивана Кондратьева, Ивана Семенова107 и своего брата Леонтия108. Весьма вероятно, что в числе этих спутников Феодосия и были некоторые из тех учителей (если не все), которые препирались с Леонтием Толвуйским в Новгороде, и которые теперь были взяты Феодосием, как живые свидетели раздорных деяний поморцев. Пред отправлением было составлено еще особое «письмо» от имени всего сословия зарубежных христиан, резко обличающее поморцев в их заблуждениях, которое, отправляясь, Феодосий и его спутники взяли с собою109.

Выговцы приняли приехавших с подобающею честью. Ни Андрей, ни Семен Денисовы в это время еще не возвратились из своей поездки «неких ради братских потреб во внутренние пределы»110. Даниил Викулович был дома, но в прениях участия не принимал111. Тот же Леонтий Попов Толвуйский, с которым приходилось недавно федосиянам иметь столь бурные прения в Новгороде, и теперь явился главным оппонентом их112. Феодосий поставил дело прямо. Он объявил о своем несогласии с учением поморцев и изложил мнение своей общины по различным пунктам, указывая заблуждения поморцев и «принуждая оных согласных быти». Долго шли беседы и тем не менее спорившие «тако много беседовавше и со обеих сторон довольствующе, согласия в словесех отнюдь возымети не возмогоша»113. Главным образом, прения шли по вопросам о браке, о ядении с неверными... но чрезвычайно, до оскорбительности, резкий тон приняло состязание в вопросе о титле. Оба главные борцы были люди решительные, твердые; может быть, Леонтий был более горяч, но и Феодосий был речист и упрям. Та и другая сторона твердо стояли на своем. Феодосий требовал принятия крестов с титлою и поставления таковых в часовне поморцев. Леонтий отказывался. Как во время первой беседы, так и теперь, Феодосий, между прочим, основывался на книгах белорусского происхождения, в которых в заставицах были кресты с титлою114. И опять ему, как на первой беседе, указывали на то, что эти изображения – «без верхней доски и со обвешением» – не православны. Однако он упорно настаивал на необходимости почитать кресты с титлою и покланяться им. Начавшись спокойно, взаимными увещаниями, беседы становились постепенно все шумнее и шумнее, тон споривших возвышался. Возбуждаясь все более и более, Леонтий, в конце концов, совсем разозлился и дошел до того, что «в стол руками ударяя», от лица всех присутствующих своих единоверцев закричал: «нам ваш Исус Назарянин не надобен!», и, не давая слова сказать Феодосию, «сия трижды изрече»115. Не оставался в долгу и Феодосий, – и он тоже «характеры оказоваше не кроткого духа»116. И вот, вместо доводов от Божественных Писаний, которые взаимно предлагались при начале беседы, теперь посыпались с обеих сторон различные «нелепые укоры и поносы, не яко от мудрых, но яко от поселян невежествующих». Сообщающее об этой ругани «Житие Феодосия» прибавляет, что некоторые из этих укоров и «писати непотребно». Вероятно, все-таки на долю Феодосия с компанией попало больше всяких «поносов», хотя бы уже по одному тому, что его противники значительно превосходили числом седмерицу зарубежную. Потом – поморцы все-таки были дома и поэтому более могли чувствовать здесь себя хозяевами положения. Да и пример горячего Леонтия в конце беседы, когда страсти уже разожглись, должен был действовать сильно заражающим образом. Люди более тихие и спокойные и более мирно настроенные уже не рисковали при таком обороте беседы подавать своего голоса, «зане их не слушаху». Сам Данила Викулич со скорбию лишь созерцал «таковую их не чинную буесть», а равно и старец некий Прокопий, «у него же крест древний с титлою бяше»117.

Результаты всей поездки и беседы теперь определились для Феодосия. Ему стало ясно, что ни о каких уступках и исправлении поморцев он не может и думать, и что надежда на примирение окончательно уже рухнула. Исход был один – уходить домой, порвав всякое религиозное общение со злыми отступниками. И вот Феодосий, посоветовавшись со своими товарищами, «сотвори с ними (с поморцами) в молении, ядении и питии разделение». Выговцы все-таки снадбили его с товарищами потребными на дорогу брашнами. «И тако... со своими (спутниками) пойде во своя, не получив своего желания»118. Но не все те, что пришли с Феодосием на Выг, пошли и обратно. К его великому огорчению, родной брат его Леонтий изменил федосеевщине. Речи Леонтия выговского смутили и прельстили его, и он остался в Выгореции (впоследствии и пострижен был здесь с наречением имени Леонида)119.

Помня слова Христа Апостолам при отправлении их на проповедь, чтобы они отрясали прах от ног своих, выходя из того города, в котором их не приняли (Мф.10:14; Мк.6:11; Лк.9:5), – и наш зарубежный «апостол», когда вышел из Выговского монастыря и дошел «до монастырских служителей, пасущих скоты, ту остановися со своими, изъемши из влагалищ отеческая брашна, повергше трудником, приглашающе, яко не хощут прияти снеди от не послушающих их проповеди, и потом начаша иззуватися своих обувей и оными трясти, стоя прямо к обители, глаголюще сице: «Прах, прилипший к ногам нашим, отрясаем во свидетельство ваше!» и еще страшнейше сего прирекши ее: «Небуди нам с вами имети общения ни в сем, ни в будущем веце» и тако с тем намерением в раздорном духе поидоша в путь свой». Стоявшие в воротах монастырских отцы Выговцы видели эти действия Феодосия и, не понимая их смысла, сначала только дивились; «послежде же егда от трудников известившеся, зело оных дерзости и неразумию скорбяху»120.

Как уже и было сказано, Андрея Денисова во время этого разделения не было в общежитии. Но в том же 1706 году он возвратился домой121. Тут он увидел и «Предложение о догматех и титле», присланное в его отсутствие, услышал и о «немирном приезде» Феодосия, и обо всем происшедшем. На такие важные события он, естественно, не отозваться не мог. И вот он пишет обширную записку, имеющую характер окружного послания, с опровержением в ней всех федосеевских «зазрений» и возражений, и с перечислением всех их заблуждений122. Всем истинным поморцам это послание должно было служить средством к охранению от подобных федосеевских «заблуждений», и в то же время, конечно, предназначалось и для умов и сердец самих отторгшихся, как последний плач об их отторжении, и как конечное их отлучение. Если при этом Андрей Денисов и имел, может быть, тайную мысль, что, прочитав и обсудив его послание, федосеевцы образумятся, то эта мысль теперь была уже запоздалою совсем. Разделение было окончательным.

Прибывши домой в свою зарубежн;ю обитель, Феодосий сообщил «случившееся с поморскими пустынножители»123. Шаг его был одобрен, и с этих пор оба толка зажили каждый своею отдельною жизнью, считая друг друга еретиками и раздорниками. Федосеевы обители росли и умножались в числе своих членов. Сам Феодосий теперь переносит свою деятельность на устроение своей Церкви. Но немало у него было и помощников, которые тоже деятельно работали на ниве раскольнической в различных местах. «Присный помощник отцу Феодосию124 Захар Илларионов Бедринский в 1706 году переселился с сыном Илларионом из польской обители в дворцовую Вязовскую, Великолуцкого уезда, волость125 и здесь насаждал «древлее благочестие». Со своею проповедью он доезжал даже до новоприсоединенных пределов Ливонских и успешно здесь действовал, напр., в уезде Юрья. Он «устрашал православных, приводя им в своих проповедях от святых книг, будто ныне царствует антихрист по всей России, и вера вся антихристова». В числе совращенных этим учителем федосеевщины было немало, между другими, и солдат, квартировавших в этих пределах полков, которым он, по совращении их, давал возможность укрываться и бежать в обитель к Феодосию Васильеву126. В краях псковских распространял учение Феодосия и перекрещивал торговый человек Ульян Григорьев – его ученик127. В старорусских пределах делал то же некий Семен Корела128. Да много, вероятно, было и других пособников у Феодосия, дружными усилиями которых его учение приобретало себе новых и новых последователей.

Но тихое и безмятежное житие польской обители Феодосия скоро было нарушено. Известная и на Руси, и по Польше своим благосостоянием, она возбудила хищнические аппетиты польских жолнеров и стала подвергаться их нападениям. «Чающе здесь богатство велие быти», они «многия обиды и пакости творяху» ее насельникам, производили даже вооруженные набеги, пускали в дело огнестрелыюе оружие, ранили, убивали. Нападения все учащались, и обители подвергались опасности конечного разорения129.

Трудно стало федосеевцам «содевать свое спасение» в таких обстоятельствах, когда больше приходилось дрожать за свою кожу. Стали они думу думать, где бы безопаснее свои животы пристроить. Приятнее всего было, конечно, возвращение в Великороссию. Кстати, в это время там ревнители древлего благочестия пользовались по указу 1702 года значительным спокойствием и свободой. Уже много их жило в Копорских и Ямбургских пределах по землям царевых вельмож, вслед за самим царем, тоже благоволившим к старообрядцам. Решено было переселиться на Русь. Феодосий взял хлопоты на себя, и сам поехал отыскивать подходящее место. В 1708 году мы его встречаем по этому делу в Новгороде. Здесь, как в административном центре, хлопоты вести было, конечно, удобнее всего. Среди многих расположенных к нему здешних дворян Феодосий мог тут найти и некоторую протекцию. Сам новгородский воевода Иаков Корсаков знал его, как учительного человека130. Купцы могли помочь деньгами... Здесь Феодосий встретился с Андреем Денисовым.

После окончательного разделения и издания своего окружного послания Андрей Денисов, однако, не оставлял еще надежды как-нибудь примириться с Феодосием. Имея за собой успех первой личной беседы 1703 года и беседы в Старой Руссе, он и теперь искал случая опять поговорить со своим оппонентом. Будучи в 1708 году в Новгороде131 и узнав, что и Феодосий здесь, Андрей воспользовался представившеюся возможностью личной беседы и разыскал его. Источник, сообщающий об этом свидании132, не говорит ничего о содержании самых бесед, упоминая лишь, что здесь Андрей «с Феодосием всякое согласие имел». Весьма, действительно, возможно, что дипломатический талант Андрея и его искреннее желание133 примирения подействовали на прямодушного Феодосия, – тем более, что личными врагами оба «учителя» не были. Беседы шли мирно. Много видевший и знавший, Андрей Денисов имел на некоторые пункты, несомненно, очень сильные доказательства, и тем мог убедить Феодосия кое в чем и сдаться, а в других и сам не оказывался слишком ригористом. В конце концов, мирное настроение завершилось тем, что оба они здесь «и вкупе службу Богу приносили»134... Ho и этот мир учителей не отозвался соответствующими благоприятными следствиями в жизни и взаимных отношениях управляемых ими обществ. Да и то нужно сказать, что внимание самого Феодосия в это время занимали, главным образом, заботы об уготовлении нового места жительства для бедствовавших в Польше его духовных детей135.

П. Иустинов

* * *