Вырваться из ада... гл. 13 Путь в никуда...

 
(по материалам архивов)

В дороге к Валентине, матери и Шурику приладилась молодая мать с двумя детьми и баулом за спиной. Девочка постарше прижимала к себе тряпичную куклу с оторванной рукой.

Запасливая Валентина часть харчей спрятала под плащом, да окутала своих одежками для обмена на еду. Мать несла в суме всякие пожитки. Они предчувствовали страшные испытания, война пирожка не даст.

В колонне в пункт сбора Гумрак бредут изгои с мешками через плечо, подростки с корзинами, матери везут на колясках скулящих младенцев, те сосут кулачки - есть хотят, дети постарше держатся за руки, подолы матерей.
Старушки шевелят сухими губами, просят Бога защитить детвору, «мы свое уже отжили». Однако Господь не спешит на помощь и безразличен к их сетованиям.

У Валентины щемило сердце от замурзанных детей спутницы и она совала им куски хлеба, те с жадностью глотали. «Как цуценята малые».

- Что-то не дюже они к тебе льнут, маманя, - произнесла ей.
- Теперь я им и мать и мачеха, - нахмурилась та. – Незамужняя я.
- Как?
- Соседку осколком ранило. В грудь, ниже лифчика. Дотащилась домой кое-как. Скончалась на глазах, а муж на фронте. Умоляла присмотреть за детворой. Сказала, мол знала, что муженёк шастал ко мне, да молчала… Я обещала малых девок сберечь. Будем вместе бедовать, расти и отца ждать…
Сверкнула черными глазами и усмехнулась:
- Выходит, теперь я не зазря живу…

Движется колонна и кого только в ней нет, и беременные и дряхлые старики в сапогах, одни хромают с костылями, подростки спотыкаются босыми ногами по рытвинам от танковых траков. И несут смурые матери укутанных сонных малышей на руках, кто на шее, на горбу своем.

А мимо по сторонам тоже люди всякие, только висят они. Неживые. Покачиваются в сумерках пожилые, бородатые и молодые, словно сопровождают идущих в ту проклятую тьму, в адский путь.

Возле вокзала – большой лагерь военнопленных.,огороженный колючей проволокой. А у железнодорожного моста под ним колышутся тела красноармейцев и гражданских.
Рядом табличка с надписью: «Кто из гражданского населения пройдет через мост, будет повешен так же».
Вот раскачивается мужчина в рваной гимнастерке. На одной ноге сапог, на другой — ботинок. В сапоге торчит ложка для еды. С правой стороны дощечка с надписью: "Кто сбежит из лагеря военнопленных, будет так же расстрелян".

Ведь немало пленных взяли гитлеровцы в первых боях за город, соорудив для них кучу лагерей-времянок.
В таких лагерях немцы, затем окружённые нашими войсками и сожрав всех лошадей, впрягали в подводы красноармейцев и возили на них боеприпасы к позициям. Обессиленных пристреливали.

Бредет из разбитого города скорбная колонна. Только из окраинного Дзержинского района немцы за три месяца угнали в рабство 15 тысяч человек. Оставили надобных для обслуживания воинских частей и оборонительных работ.

Оглядываются назад изгнанники, очумелые от страха, виденного и пережитого. Переговариваются в пол голоса.

- Фрицы талдычат, что висельница, это ихний «орднунг»-порядок и они быстро его наведут. Запугивают.
- Ага. Детвору не жалеют… При людях и матери повесили дочку Пахомову. Ей было тринадцать. Вроде хотела хлеб украсть.
- А на Дар-горе на деревьях вздёрнули двух хлопцев и девчушку. Один сын кочегара 17-летний Саша Филиппов. Набросили на шею петлю, а он кричит: «Гады, не победить вам Красной армии! Вас перебьют, как бешеных собак!» Рядом с ними доска с надписью, мол, такая смерть ждет всех, кто партизанит.

Теперь в осиротевшем городе кинулись за добычей шакалы всякие, уголовники, ждуны-предатели из местных, вернувшиеся обозленные эмигранты. Ведь поступившие на службу к оккупантам никаким притеснениям не подвергались, теперь-то они развернутся!

Пособники щеголяли специальными нарукавными повязками да удостоверениями комендатуры. У них на руках охранная бумага с печатью, хищным орлом, запрещающая солдатам производить у них какие-либо изъятия.
А возле их жилищ-логовищ, наполненных смачным добром, вывешивались дощечки с надписью «Не трогать».

О, ныне они могут безбоязно шастать, выведывать все по грязным делам и днями и темными ночами.

Так, по доносу предателей Быстрицких    в Тракторозаводском районе расстреляли   Ловягина П. К.  и его  друга, укрывавших военнопленных, бежавших от немцев.
Такая же нечисть  Григоренко П. Н., Василенко Т. Д. и Василенко А. И.    донесла немцам   на коммунистов Бабенко и Акулова –  и по  тем прошлась очередь из шмайсеров.
В поселке завода «Красный Октябрь» были расстреляны 6 человек местных жителей,  укрывавших от немцев одного коммуниста. 
Много сталинградцев полегло от доносов   таких  фашистских прихвостней!

Повальные грабежи начались сразу с вторжением немцев. Особую активность и жестокость проявляли прибывшие «украинские добровольческие полицейские отряды».

Трещали, выламывались в домах культуры, складах, музеях декоративные двери, ломалась ценная мебель, разбивались редкие скульптуры, летели в окна скифские вазы… Вытаскивались с матерщиной на улицу кучи предметов искусства, ценные картины, антиквариат, гобелены и ковры.

Лейтенант Аутергоф, бойкий переводчик при коменданте города, признавал, что в Сталинграде грабежи превзошли, чем в других городах.

Немцы с пособниками усиленно занялись выявлением и откопкой ям, в которых выгнанное население попрятало свое добро с надеждой на возвращение.

Бывший красноармеец Андрей Репях, родом из Краснодарского края, в самогонном хмелю хвалился, что по заданию Абвер-группы отрыл штук 20 больших ям-схоронок с продуктами и одеждой. Он еще больше откопает, в Бога мать! А повешенных он разглядывал лично!

В дороге мимо изгнанников ехали машины немцев. Обессиленные матери с детьми умоляли их взять, но полицаи отгоняли палками по спинам, плечам: «Дети любят Сталина, его и клянчите, а сейчас пешедралом вперед!»

Валентина встрепенулась – впереди крики и вопли. Люди вокруг скучковались. У женщины в фуфайке истерика, упала на землю, бьется в конвульсиях, кричит, пена на губах. А к ней лезут двое малых пацанят: «Мама-мама…».

Полицаи тут как тут. Разгоняют всех, вовсю лупят палками налево и направо – должен быть «орднунг», порядок.
-Всем идти!

Трепещут, темнеют лицом люди.
- Что случилось?
- Почудилась ей в конвойном румыне с усами морда ее насильника.
- Щас и рыдала, ужасы вспоминала…

- Не приведи ты Мать Господня, как ей пришлось, - обронила женщина, отпаивая водой бедняжку.

- Жалилась она, как в хибаре два румына тащили ее спать с ними. Она просила, плакала, двое малых тоже плакали. Тогда румыны бросили ее и пошли в сени, где она укрыла дочку, той 18 лет, она еще и приболела.
Мужики стали ее насиловать, всякие просьбы и слезы их не трогали. После двух румын пришел еще один, усатый и такое же издевательство начал творить. Дочь ее сильно была измучена, заболела и через полмесяца умерла.

- Вот мать теперь и мучится, терзается…

Полицаи разогнали толпящихся баб, скорбный путь продолжался.

Добавлю к тому года свидетельство Серебрянской Марии Тихоновны:
«4 августа 1942 года немецко-румынские войска заняли наше село и сразу стали грабить все поголовно население. Забирали молоко, яйца, одежду, кур, овец, а также румыны проявляли над женщинами зверства. Насиловали их. Я лично знаю, что они изнасиловали нашу гражданку Л. в возрасте 23 года. Сейчас ее уже нет в живых.

Дней через 3-4 немцы и румыны начали собирать еврейское население, которые проживали в селе, из числа эвакуированных было 22 человека, над ними истязались, их насиловали, и в течение этих же дней их всех собрали и угнали в село Каменку (Октябрьский район Волгоградской области - автор), а через несколько дней мы узнали, что их всех там расстреляли».

Румынским солдатам головы задурили крепко. Офицеры вдалбливали им, как только немцы завоюют Россию, то их всех распустят по домам, а желающие получат богатые русские поля с плодородным черноземом!

Когда Валентине становилось невмоготу от людского отчаяния и своей боли, она разворачивала припрятанную фотографию Николая. От нее пахло «Шипром», его любимым одеколоном… И цвела сирень в городском саду, наигрывал духовой оркестр, они весело танцевали под модную «Рио-Риту»… Теперь там отплясывает, кружится смерть.

И видется ей лицо его при отправлении на фронт,   она  готова разрыдаться, а он шутит, улыбается ей, чтобы отвлечь... А Шурик вцепился в шинель отца и не отпускал до заунывного гудка паровоза на отправление воинского состава. Они так ждут его!

"А немчура проклятый прет, сильно прет, - страдала она.- Господи, дай силы нашим устоять на берегу Волги, не отдать гадам Сталинград..."

Могла ли она знать, что ее Николаша  так близко от них, почти рядом. В нескольких десятках километров, сквозь туман мрачнел обмотанный колючей проволокой лагерь смерти на хуторе Вертячий.

Так что же там с ним, военнопленным Николаем?..

На фото. Колонна жителей одного из населенных пунктов в районе Сталинграда перед отправкой в Германию. 1942 г. РГАКФД