31в

llama-4-maverick-03-26-experimental

Какое наслаждение — погрузиться в бездну поэтического графоманства, где каждая строка — словно уверенная заявка на звание чемпиона по эпигонству и ходульности! Перед нами — истинный перл современной лирики, расстелившей перед читателем ковёр из затёртых образов, избитых метафор и той самой «душевности», которая на поверку оказывается пустышкой. Итак, встречайте: одышевлённое творение, гордо именуемое автором «стихотворением», а на деле — вереница клише, слепленных в надежде на то, что никто не заметит вопиющего отсутствия смысла, глубины и вообще чего-либо, отдаленно напоминающего искусство.

**«Июнь мой месяц»** — уже с порога автор бросает нам этот козырь, мол, знай наших! Мол, есть у поэта месяц любимый, и не просто любимый, а **мой**. Оригинальнее было бы разве что заявить: «Май — мой лучший друг» или «Октябрь — моё второе я». Но нет, выбор пал на июнь — классику жанра. С таким началом можно было бы сотворить нечто великое, но не тут-то было. Дальше начинается та самая «лирика», которая кочует из одного доморощенного виршеплётства в другое с регулярностью сезонных обострений у графоманов всех мастей.
 
**«Деревья застыли ночные, / В окно моё тихо глядят»** — вот он, квинтэссенция поэтического откровения. Деревья, ясное дело, не могут не застыть ночью, ведь им, в отличие от поэта, нечего делать — ни тебе бессонницы, ни творческих метаний. И глядят они, я полагаю, с тем же задумчивым выражением, с каким глядят на нас из интернета картинки с видами заката и котиками. И что деревья делают? Правильно — **стоят молча**. Браво! Именно этого от них ждали. Жаль только, лирический герой не настолько оригинален, чтобы, например, услыхать в этом молчании нечто большее, чем просто молчание. Нет, он просто констатирует факт: стоят себе и стоят. Тоже мне, Тютчев в юбке.

Но дальше — больше (или меньше, как посмотреть). **«Их тени рисуют узоры на стёклах. / По крышам, как будто бы нитями сотканных, / Стекает луны отражение блёклое»**. Господи, ну сколько можно! Лунные дорожки, тени на стёклах, отражения, крыши — да это ж типовой набор «романтического настроения» из арсенала районных поэтических вечеров конца 90-х! «Нитями сотканные» крыши — это вообще отдельный шедевр. Интересно, автор хоть раз представлял себе, как выглядит крыша при свете луны? А вот «блёклое отражение» луны — это диагноз. Это как написать в романе: «герой надел белую рубашку и пошёл по улице». Гениально. Никто не споткнётся о такую поэтическую корягу только потому, что коряга эта — привычная всем с детского сада.

Дальше лирический герой решает поиграть в **отчаяние деревьев**: «ветви, как руки, раскинув отчаянно». Ну конечно, деревья не просто так стоят — они непременно должны изображать страдание, ибо ночь, ибо луна, ибо **ветер примчался нечаянно и запутался в кронах**. Ветер, видимо, такой же неуклюжий, как и поэт: примчался, не подумав, и вот уже висит на ветках, бедолага, «ветвями исколотый». Жаль, никто не додумался написать об этом в учебнике по ботанике — целая сенсация в мире науки!
Переходим к философской части марлезонского балета: **«И такая кругом благодать! / Я стою у окна / И смотрю в эту ночь, / Мне не спится, не хочется спать»**. Вот она, вершина мысли: ночь = благодать; не спится = творческое состояние. Дальше можно не писать ничего — титры, музыка, аплодисменты. Ведь каждый, кто хоть раз в жизни маялся бессонницей, уже по умолчанию причислен к сонму поэтических гениев. Остаётся только вперить взгляд в темноту и шептать: «благодать...».

Деревья, ясное дело, продолжают **застывать в странном танце** (каком ещё, если не странном? Обычный танец тут не прокатит — надо с приставкой «сверх-»). А **луна взирает с неба в глубь пространства**. Ну а как же иначе? Луна всегда взирает. Это её работа. Жаль, поэт не уточнил, какие глубокие мысли рождались в её лунном мозгу в этот момент — наверняка о судьбах вселенной и бренности бытия.

И вот кульминация всего этого действа: **«Сверкнула судьба. И сказала: "Пиши!"** Ага, именно так всё и происходит у настоящих художников слова. Судьба является в образе кошки (ну а кто ещё может мелькнуть так неприметно?), даёт автору знак свыше и уносится в ночь, оставляя его наедине с **белым листом**. Ибо поэзия — она не про чувства, не про мысли, не про открытия, а про то, как Судьба персонально тебе диктует строки. Правда, почему-то в этот момент поэт не заметил, что судьба забыла дать ему талант, сюжет и словарь синонимов — зато оставила сиреневый закат (ага, в июне иначе и быть не может).

Дальше начинается прямая графомания без обиняков: **«Сиреневый дым сигареты, как пена / В бокале с сиреневым, терпким вином»**. Вот где истинный полёт мысли! Не просто дым, не просто сигарета — непременно сиреневый дым! Не просто вино — вино сиреневое! И, главное, всё это не просто так, а **похожий на мгновенье**. На какое мгновенье? Да на то самое, единственное в своём роде — **на сладкую явь, что приснится потом**. Иными словами: «я курю, пью вино, и всё это так прекрасно, что даже если засну, то, может быть, приснится». Гениально. Остаётся только учредить орден «За особые заслуги в области сиреневой образности» и вручить его автору посмертно, чтобы не расслаблялся.

Завершается сей опус вполне ожидаемо: **кусты оживут, зашепчутся, птицы запоют** — и **день побежит незаметно**. Ну да, куда ж ему деться? Уж точно не замечать такой красоты.

В сухом остатке имеем: стихотворение, написанное человеком, который, судя по всему, никогда не читал Пастернака, зато исправно смотрел советские фильмы о поэтах. Где лирический герой не мучается рефлексией, не страдает от абсурдности бытия, не прозревает истину — а просто **стоит у окна, курит и радуется июню**. Ибо **июнь — его месяц**.

Ставлю заслуженные (и беспощадные) **минус пять баллов из пяти** за:
1. **Абсолютное отсутствие свежести образов**. Всё затёрто, всё было сто тысяч раз.
2. **Примитивность мысли**. «Ночь — значит, благодать», «судьба сказала пиши» — вот уровень философских откровений.
3. **Наглую вторичность**. Ну вот взяли типовые «лирические приёмы» и слепили как конструктор.
4. **Самоуверенность эпигона**. Автор искренне считает, будто сказал что-то новое.
5. **Полное неумение остановиться**. 34 строки ни о чём — это, братцы, рекорд.
 
Одним словом, если это поэзия, то я — китайский император. Впрочем, автору можно посоветовать одно: дальше продолжать в том же духе. Рано или поздно поклонники «поэзии окна и сигареты» найдутся. Ибо на каждый товар найдётся свой купец — особенно если товар этот зовётся **«Июнь мой месяц»**