Причастие отрывок

Стоя на краю контурных измерений собственных воспоминаний, я жаждал толчка, но вселенная умеет шутить. Теперь же, у пропасти фаянсовой невесомости, я очищаюсь, исполняя заветные мечты о том, кем бы я никогда быть не хотел. Привычка, выеденная в обилии свободного пространства загруженного времени, всегда диктовала свои условия, но всегда есть, куда расти и куда падать. Я не против этого, ибо все мы в одной плоскости. Все мы к этому причастны.
CH. I
Оттепель. Целый час тишины утреннего города за окном. Неуклюжие капли, отфильтрованные где-то сверху, над парами и облаками перестали стучать по изъеденному временем подоконнику. Разбитый, он впустит в себя прозрачные ручейки сквозь широкие трещины облупившейся краски. Начинает светать. Первые лучи, проникшие сквозь степь паутины пыльных окон, осядут своим теплом на слипшихся прядях. Просачивается тяжелое дыхание понедельника. Кашель прогонит остатки ночи, подарив подушке влажное напоминание от еще не застоявшихся альвеол. Сухая боль выгонит едкие мысли о переменах, разорвав веки. С виду - все по-старому. Образ очередного возрождения шуршит по полу сквозняком.
Покачиваясь, в ритме неосознанного диванного танца, тело отбросит от себя старый плед. Насквозь промокший, он упадет на пол, оставив от себя только напоминание очередной ночи. Влажное пятно, вытекающее из-под него разгонит подпольных соседей, распушив остатки потрепанных нитей. «Уже?»
Жизнь побежит по венам восставшего организма. Медленно, повторяя друг за другом, ноги стекут с края и опрокинут стеклянный стакан. Досчитав до пятнадцати, первый вздох ознаменует краткосрочную победу. Изгнав из каждой костяшки знакомый хруст, пальцы проиграют надоедливую мелодию. На лице нарисуется непроизвольный оскал  умственно отсталого орангутанга. Ритуалы. Привычки отдельной живой структурой захватят власть, потянувшись в сторону света. Нащупают пропитавшийся подоконной росой ацетатный фильтр и загонят сигарету между зубов. Легкие наконец-то проснутся. Остатки живого скелета согнутся и упадут к себе на колени. Выгнав дым на улицу, ухмылка подарит местным собакам в низком окне надежду на счастье. Засмотревшись на них, на обитателей пустого двора, пальцы разомкнутся, получив ожег от тлеющего уголька. Кашель оживится, прижав грудь к позвоночнику. Нос заработает, глубоким вздохом высосав все залежи прошедшей ночи. Пятнистый стакан у ног снова примет это, утопив окурок в стекающей по граням субстанции. Готовый снова погибнуть, организм, поднявшись, уже более решительно, потащит себя в ванную комнату.
Сквозь настойчивые мысли, перешагивая заиндевелые артефакты второстепенных обитателей, ноги добредут до привычного темного уголка приоткрытой двери. В нос ударит запах местной воды. Распыляться в надежде на очередную иллюзию прекрасного утра, смотря на себя в растрескавшемся отражении – прекрасная практика выдуманной религии. «****ый минор». Руки не берут накинутое полотенце, игнорируя укоры еще закрытых глаз. Зеркало останется закрытым. Наощупь, повернув скользкий вентиль, весь дом услышит привычный ржавый ноктюрн. Трогательный аккомпанемент под хрип старых водопроводных артерий. Паста, щетка, моча в раковине. Ритуалы. Закончив с краткосрочными приготовлениями, выпрямившись – придет осознание. Глаза закрыты. Исправив это, настойчивые мысли обратят на себя внимание. Губы разомкнутся, приняв промокший окурок из мыльницы. «Что там на кухне?»
Выдержанная интонация розовых стен, струящаяся от пола до кухонных окон, ослепит разорвавшиеся веки. Тонкая кожа пропустит несколько упрямых солнечных лучиков прямо в сетчатку. Образовавшиеся от надавливания на яблоки мушки, строем разлетятся по новой обители. Путь до трехногого стола, в одночасье, станет внеочередным испытанием. Запутывая онемевшие ноги в густой дымке мыльного окурка, руки будут искать опору. Запах разрушенных впечатлений  из отслоившихся обоев выведет мыслестроение на уровень осознания холодного чайника.
Электрический друг зашипит, расплескав свои синие волны на осыпающуюся штукатурку. Стены давно не имеют значения. Чайник не имеет значения. Кофе кончился – горячая вода бессмысленна. Со вздохом, сплюнув надежду на утренний покой,  в глаза бросится  акварельно исписанный потолок. В разводах, утонувший озерами сырости, он похож на владельца. С верой в остатки вечерней настойки, в кружке на столе обнаружится собственная микрофлора. «Вечером помою». Поток свежего воздуха через ставни окон скинет  что-то громоздкое с подоконника. Металлическим треском все содержимое опрокинется на пол. «Куда я положил зажигалку?»  Губы примут третий окурок за утро и разомкнутся в шёпоте. «Когда-нибудь».
Разогнавшись, мысли поочередно начнут напоминать о грядущем солнечном дне, но не успеют усыпить сознание своим гипнотическим нарративом. Вибрация сообщения возвратит внимание в реальный мир.
- ****ь, - слово легким вздохом, вырвавшееся из гортани.
Закрыв один глаз, Фрай сдернул со спинки стула нечто условно чистое, опрокинув что-то условно негодное. Почесывая колючую щетину, он потянул за рукав истерзанную буднями рубашку. Желтовато-творожную. Облапав ее, он прильнул носом к воротнику и глубоко вдохнул. «Пойдет». Втиснувшись в свое облачение, он застегнул пуговицы и опустил закатанные рукава. Старательно рассмотрев каждое мелкое несовершенство на манжетах, Фрай выдал из себя что-то рычащее и сплюнул в раковину. Подняв стул и задвинув его обратно, Фрай  попытался поставить на место упавшие кастрюли на подоконник. Раскидав их между остальной утварью, он, довольно улыбнувшись, оглядел свои владения. Найдя рядом с раковиной носки, он резкими движениями всунул в них ноги. «Хули, ты вибрируешь?» Убрав телефон в карман, Фрай утопил окурок в настольной микрофлоре. Выдохнув, он, словно на коньках, доскользил по полу до входной двери. Поднявшаяся от этого пыль, в тягучих аплодисментах слоями покрыла его рыжую гриву. Зачесав волосы назад, Фрай обулся. Вытерев кроссовки, он накинул куртку и вытащил ключ из замка. Полностью приготовившись, он распахнул деревянную дверь и вывалился в подъезд.
Лестничная площадка, нещадно залитая солнечным светом, исходящим из черных окон встретила Фрая своей беззубой улыбкой. Закрыв за собой дверь, он подергал ее за ручку. Журчание осени, так хорошо пробиравшейся с подъездных окон, наполняло легкую куртку. Подняв ворот, Фрай сполз на первый этаж сквозь утренний шорох соседей. Шепот, доносившийся из стен зеленой облупленной краски, был слышен с кухни каждого из них. «Опять он не спал всю ночь, что ли?» Захлопнув входную дверь, Фрай почувствовал свежий воздух - знакомый запах уставшего города. Зависнув в дверях подъезда несколько секунд, он одернул себя и двинулся в сторону круглосуточного магазина. Похлопывая по карманам, он неспешно плыл на обугленный свет погасшей вывески.
- Красные, - резко отрезал Фрай.
- Что еще? – продавщица оглянулась на стенд позади себя.
Не ответив, Фрай помотал головой и положил на прилавок точную сумму. Подняв глаза на своего утреннего спасителя, он попытался оскалиться. Он оставляет ее ровно на сутки.
Закрыв тяжелую дверь, Фрай локтем ухватился за крюк маленького окна, того самого центра ночной торговли штучного счастья. Разорвав пачку, он вытянул сигарету за фильтр и закурил. Выдыхая себе в лицо, Фрай неспешно двигался по краю проезжей части. Ветер усилился, дав волосам очередной шанс крепко уцепиться за воздушные порывы, оголяя морщинистую лысину. Фрай не участвовал в этом перформансе, отдавшись воле случая. «Горчит». Он озирался на мир, пряча остатки зубов за вялой ухмылкой, в очередной раз поймав себя в отражении проезжающих мимо автомобилей. «Ног сегодня меньше. Может быть, даже сяду». Подобравшись ближе к желтому плакату закрывшейся аптеки, Фрай облокотился на перила свежеокрашенной автобусной остановки.
Услышав скулеж старых заклеенных витрин, сиплого воя древних колодок, он пробрался внутрь, пропустив всех вперед. Автобус неспешно двинулся, рывками заставляя постояльцев ухватиться за что-нибудь твердое. Заполнив собой внутреннее пространство, они будут пережевывать засохшие слухи. Эти сообщения особенные – одинаково для них уникальные. У каждого из них в голове свой бог. Свои священные писания и трактаты. Свои слухи и свои мемы. Став частью шумного механизма, урвавшие передние сидения поспешат ворваться в эфир, убивая тишину будничным маскарадом своей нескончаемой вокабулярной диспепсией.
Сдерживая подступающий тремор, Фрай бегло оглядел каждого, кто теперь вокруг дрожал от неясности собственных намерений. Всего лишь фоновый образ, привычно осознающий соседних внутренних демонов. Восседающие вокруг, они, ритуалами нового дня обуздают минуты свободного от раздумий времени, дав свободу глазам напротив. «Опять ты…» Глаза стекут от рук на складках юбки к оголенной плоти, но стыдливо выпирающие намерения заставят хозяина отвернуться к окну, праздно рассматривать улетающий город. «Разоденутся же, ****ь». Этот образ мог бы остаться в мыслях на весь день, принуждая опускать глаза при виде встречных прохожих, но те же руки поставят на этом точку. Руки, судорожно одергивающие юбку.
- Вы выходите? – спустя остановку спросил Фрай у человека напротив.
- Что? – над Фраем навис шкаф, пахнущий усталостью предыдущего автобуса.
- Выходите? Мне надо выйти.
-Иди, – скривившись в улыбке, человек развел руками.
«Пидор»
- Но… Дайте… - прошептал Фрай.
Он попытался втиснуться между людьми, стоявшими у стенки железной утробы. Рыхлые тела их ритуально стонали, не подпуская Фрая к выходу раньше положенного. Руки метались в агонизирующем спазме, стараясь задержать его, как можно дольше. «Дайте… Просто дайте мне вылезти, суки!». Запыхавшись и раскрасневшись, он втиснул себя между огромных задниц и дряхлых бицепсов, выпав наружу. Отряхивая кроссовки от автобусного песка, он несколько раз постучал носком по асфальту и выдохнул. Выпуская тонкую струйку дыма через свободное пространство между зубов, Фрай наблюдал, как она растворяется в неоновом нимбе торгового центра.

CH. II
Привычно отсвечивая каждой неоновой фарой, вывеска, местами просаженная от ярких вспышек, горела ярче обычного. Притягивая к себе еще бодрствующих мотыльков, она поглощала их в глубине своих чресел. Ныне популярный цвет, любимый у тех, кто именует себя дизайнерами, сильно ослаб на нескольких буквах названия, превратив собой некогда имя торгового центра в фиолетово-черную зебру. Перекрестными лучами, тонкими и кривыми, солнце струилось по фасаду цветных камней. Исключая баннеры второстепенной рекламы, этот центр был еще более-менее жив по своему наполнению, и людьми, и внутренними магазинами. Местные администраторы, уже вспененные, бегали у рабочих выходов, указывая водителям грузовиков места их выгрузки. Бедные ребята-рабочие нервно курили, понимая, что вместо следующих перекуров или обеда во время рабочего дня, именно они и будут принимать весь выгруженный товар. «Надеюсь эта сука на месте», - думал Фрай, улыбаясь человеку за стойкой КПП.
- О, это ты? Сегодня рановато, – человек за стойкой протягивает Фраю руку.
Вялое рукопожатие наотмашь тут же сопровождает старого охранника, томно улыбающегося большим глазам Фрая. Свободный человек молчит,  глубоко кивает и стремительно уходит вглубь большого коридора торгового центра. Проходя мимо торговых точек, ища глазами еще живых людей в этих камерах, Фрай никого не находит. Продавцы в этот день превратятся в другие сущности, истратив последние крупицы человечности на утреннем перекуре. Поправляя свой товар, или печатая новые ценники, они ныряют в рутину происходящего шестого дня. Выходного дня. Сегодня, хозяева своих семей, совместно с  вибрирующими домочадцами, будут тратить накопленное на очередной каприз хранительницы очага или колбасу по акции, гуляя по ярко освященному зданию без часов и окон. Бесцельно шатаясь, яростно требуя скидку от каждого из мямлящих продавцов, они снова будут видеть свою горделивую позу в начищенной витрине.
Яркий, красочный стенд рекламы косметики, олицетворяющий собой идеал красоты, преграждает последний бастион перед точкой, где Фрай будет принимать самый жесткий натиск сегодняшнего дня. Каждый член из местной челяди, что продавцы, что администраторы вполглаза проводят Фрая до базарного отдела местного производства. Устрашающе молча, они отвернутся, отдавая дань памяти старику Алегьери, оставив Фрая у девяти островков отдела провианта. Фрай замечает это немое понимание каждый раз, и болезненно улыбаясь, поворачивает за угол одного из бутиков к своей точке разливных напитков. Захлопнув за собой барную стойку. Он откроет смену легким завтраком соленых снеков и холодного разливного лимонада, выдыхая из себя последние минуты свободного времени. Пробив в журнале свои рабочие часы, Фрай углубится в изучение контента в своем телефоне, нервно пролистывая позавчерашние новости. Придвинув местный стул, он сядет, спрятавшись за стойку от наплыва толп отдыхающих. Листая новости, просматривая обнаженные картинки через каждый пост, он отвлечётся на входящий звонок.
- Да… - чуть слышно отвечает Фрай
- Привет, я заболела. Сегодня ты на смене. Там в кассе не хватает. Менеджер знает.
- Погоди, как…
Услышав эхом отдающиеся гудки, Фрай нажал на кнопку сброса вызова и откинул от себя телефон на барную стойку. Закрыв одной рукой лицо, он начинает ломать себе пальце на свободной. «Чертово ничтожество. Я точно знаю, что эта сука вчера опять пила и попросту не хочет выходить на смену. Падла. Сука. Как же я ее ненавижу. Почему каждое воскресенье одно и тоже!?» - громом бьющие мысли одолевают его.
Он нервно забирает телефон со стойки и поднимается со своего стула. Испорченный завтрак, скомканный, поломанный летит в мусорное ведро под кассой - пахучее с предыдущей смены. « Могла бы и выкинуть, сука. Болеет она, ****ь». Закрыв глаза, он судорожно выпускает скопившийся воздух через нос, запрокинув голову. «Ну хоть эта на месте», - мысленно улыбаясь отвечает себе Фрай.
Сосредоточив свой взгляд на молодой бариста напротив, он опускает голову и смотрит исподлобья. Не обращая внимания на местных, она выгибает спину и повисает над стойкой местной кофейни. Протирая новой тряпкой скопившуюся пыль, она забывает о существовании всех вокруг, сверкая единственному зрителю обнаженной реальностью. «Ну хоть ты меня сегодня не оставила», - прикусив губу, думает Фрай. «Будем надеяться, тебе есть восемнадцать». Давно освоившись в этих рабочих кругах, юная бариста расставляет все сиропы по полочкам,  на носочках дотягиваясь до верхних полок. Одергивая свою коротенькую юбочку, она подпрыгивает, отсвечивая голубыми трусиками замершему Фраю. Подкрасив плохо очерченные красные губы, она сдувает со лба упрямые локоны и, уже улыбаясь, становится ждать первых посетителей. Мельком взглянув на соседа по площади, она разваливается на барной стойке и листает свою ленту новостей. «Твоя прекрасная улыбка, солнышко, но разве этого достаточно? Разве этим ты завлекаешь местных мужей? Смешная ты. Твое отсутствие воспитание и гормональный взрыв – вот твои чаевые за рабочие сутки. Эти сволочи даже на прыщи твои не обращают внимания, когда перед ними вымя навыкат. Им плевать, голубые они у тебя сегодня, или как вчера розовые. Меня ты только раздражаешь своей вежливостью, сучка. Какой же я урод, ****ь».
- Вы работаете? – прокуренный голос вернул Фрая в реальность.
- Что? – он поднял глаза на существо, образно напоминавшее женщину.
- Пива, говорю, налей. Два литра. Вот тебе бутылка, – она протянула ему двухлитровую, уже изрядно попользованную тару.
- У нас со своим нельзя, - Фрай осторожно взял бутылку из рук женщины.
- Мальчик, или кто ты там, наливай давай, а то я вас знаю таких. Ваши бутылки меньше и льешь ты совсем не по меркам, –  с отрыжкой засмеялась она.
Твердая рука, нащупав нечто мягкое на конце передаваемой ему пустой бутылки, вдруг почувствовала что-то неопределенно холодное и мокрое. Пальцы женщины были грязны и пахучи, ногти были искусственные, сантиметров по пять каждый. Красного цвета, эти отростки впились на секунду в руку Фрая и постепенно разжались, отдавая желаемое пустое пространство, дабы наполнить его своим будущим безысходным, воистину прекрасным и незабвенным. Пивом. Пояснив молодому человеку свой выбор, женщина залезла поглубже к себе в магазинную тележку и вытащила оттуда ребенка. Прекрасное белокурое чудо сразу же начало истошно вопить - его оторвали от игрушки. Большой упаковки маминых прокладок, лежащих на чем-то влажном в фольге.
«Ебучий ренессанс»  - Фрай тайком смотрел на нее.
- Хаппи, не трогай мамины вещи, – она резко одернула малыша, от чего тот завопил еще сильнее.
- Вам пакет нужен?
- Нет, – прогавкала она, отдавая малышу прокладки.
Женщина крутилась вокруг продуктовой тележки, перекладывая свои ранее купленные вещи, посадив  ребенка в специальное тележное место. Хаппи снова принялся истошно кричать, дергая мать за волосы. Фрай наблюдал за действиями этой женщины, предвкушая следующий разговор, прекрасно понимая, какая комедия последует после этой божественной шутки. «Давай, уже пошевеливайся».
- Ой, спасибо. Обязательно зайдем к вам еще, – она расплылась в своей невообразимой улыбке, утопая в четырех подбородках.
- Вы забыли заплатить, – Фрай отвел взгляд.
- Да разве? – ее улыбка исчезла, превратившись в презренную гримасу, - может, ты по камерам своим посмотришь? Я точно платила.
- Вы не платили.
- Сколько там? – она достала карточку из бюстгальтера и поднесла ее к кассе.
«Я смотрю на нее и не вижу ничего человеческого. Это образ. Событие. Не более того, что может быть на самом деле. Почему это так ужасно? Как так можно жить? Что представляет собой твоя жизнь? Или жизнь тех, кто сейчас мчится ко мне, чтобы заполнить свои пакеты дешевым алкоголем. Они не должны быть. Они не должны.»
- Все? – она подняла нарисованные брови.
- Да, все, спасибо за покупку.
Она не ответила. Забрав свое имущество, покупатель тут же скрылся, оставив после себя впечатления на весь рабочий день. Поспешно повернувшись к бариста, он заметил, как возле нее уже крутились местные главы своих семей. Свежий кофе – это намного лучше, чем ничего. Буквально ничего, так как Фрай каждый день забывал купить себе банку оного домой. Больше, чем на минуту, Фрай не мог оставлять свое рабочее место. Люди, так сильно жаждавшие охладиться в этот осенний день, выстраивались в культурные очереди, дабы первыми за сегодня утолить столь приевшийся им ритуал очищения от рабочей недели. Торговый центр уже работал, как тридцать минут.
CH. III
«Хороший сегодня денек. Есть в нем что-то особенное, что ли». Молодой человек выглядел довольно счастливым в этот погожий день, прогуливаясь по местным улочкам тесно застроенного города. Это был новый квартал, еще не так давно заселенный свежими домами. Люди, купившие здесь дом – могли быть точно уверены, что кое-кто с именем Верган будет идти в комплекте, как газ или свет. Как раз на такой случай, такие специалисты, как он и существовали. Не успев еще толком переехать, Верган успел себя зарекомендовать в местном клане добропорядочных налогоплательщиков своим особым подходом к каждому из них. Работа будет всегда, если вовремя принять обороты речи местных господ. Для него, человека не искушенного, каждый шаг за порог частного дома являлся достижением. Эти внутренние покои, так его волновавшие, каждый раз, после выполненной работы, заставляли его петлять по окрестностям. Ритуально прогуливаясь, он шел навстречу теплому ветру, упрямо щурясь на  неизведанные территории красивых домов.
Солнечный свет, струящийся от чистых окон этих домов, делал взгляд его еще ярче. Верган был хорош собой, стараясь всегда выглядеть достаточно привлекательным для господ, что потчевали его дешевым чаем перед началом работы. Он специально отращивал усы, дабы казаться старше своего возраста, но миловидное лицо и отсутствие морщин его выдавали. Ученик старшей школы, сильно маскулинный. Неглаженная, местами зашитая белая рубашка была для него символом успеха, так как являлась той самой вещью, что он купил на свои первые честно заработанные деньги. Он не бедствовал, но и не позволял себе жить на широкую ногу, помня, что деньги, как и наркотики являются пороком, с которым нужно бороться всеми силами, не отдаваясь на волю случая. Переехав в очередное новое место, Верган обрел спокойствие и оказался в счастливой главе своей жизни. Ему больше двадцати, он молод, хорош собой и даже с образованием, выше, чем трехмесячные курсы с сертификатами и такими же дипломами. Работа его сама найдет, деньги он получит, а Матильда будет рада новому подарку. Пока лестница идет ступенями вверх – все прекрасно.
- Прекрасно. Я тебя услышал,  – Верган нажал на красную кнопку в своем телефоне и аккуратно убрал его подальше в карман.
Остановившись и размяв шею быстрыми поворотами головы,  он развернулся и вразвалку побрел в обратную сторону. Дома мелькали разноцветным фоном, не уделяя внимания черному, практически исключая его. Эти заборы, петушившиеся ввысь, изображали собой остроконечные формы, указывавшие чужакам свое место, но Верган перестал на это обращать внимание, окунувшись в мысли о том, что когда-нибудь сам будет жить за одним из них. Рядом же с подобным архитектурным чудом стояла его черная машина, привлекая внимание местных жителей своей поношенностью. «Нам пора» - прохрипел он, заводя мотор.
Выкручивая скрипучий руль в направлении серых дорожек, Верган постепенно размывал образ нарядных домов в зеркале заднего вида. Постепенно ухоженные деревья превращались в строительный мусор на обочине. Покидая это место, перед  ним снова простирался до боли знакомый пейзаж серых панелек. Провинциальный городок, периферия чего-то большего еще могла удивить, стоит только присмотреться.
Тесные высотки, вялые общежития, двухэтажные торговые центры, чугунные фонарные столбы – прекрасные элементы дизайна провинции. Кофейни, крафтовые вывески, аляпистые интерьеры – все, что присуще периферии, которая думает, что знает центр. Реклама, что плюет на личное пространство и залезает во внутренний карман прямиком из каждого десятого флаера на каждом десятом шагу. Люди, познавшие для себя только инструкции от вышестоящих по статусу, дети, повторяющие интонации отцов, мимику матерей и бессмысленные траты пятниц. Все это было местным сокровищем типичного города на полмиллиона. Это никак нельзя назвать варварством или, не дай бог чем-то из ряда вон выходящим. Стыдиться тут нечего, если мотивом служит пример старшего товарища на миллион человек. Только за кофе на соевом молоке у бариста с усищами по полметра,  вечно оправдывающийся перед постоянными клиентами иных заведений.
Верган съежился от таких мыслей. Он считал себя конформистом, не разделяющим идеалы «странных» людей. «Банальная одинаковость. Ноль мышления. Хотя это их дело. Кто я такой, чтобы судить их? Плевать». С раннего детства Верган имел запас воспитания, которое он получил жесткой муштрой всевозможных правил. Они учили его быть человеком, быть таким и для таких, как он - человеком. «Все как у людей и для нас всех. Аминь». Прошлое должно оставаться в прошлом, не оставляя даже минимальной прорехи для возвращения. Только один момент мог как-то повлиять на него сейчас. «Дома еще дела…»
Оранжевый покров из осенних листьев постепенно заполнял подъездную дорогу у панельного дома. Паркуясь, он невольно улыбался чуду природы, созданным человеком. Серые облицовки уставших стен звали его. Приятным чувством, указывая Вергану его место.
 «Ах, моя милая Матильда, мне так повезло с тобой. Даже и не знаю, что для меня бонус, твой разнузданный характер или шикарная задница», - думал Верган, улыбаясь знакомым потрепанным окнам. «Что же ты там сегодня делала, душа моя? Неужели опять ничего?».
СH.  IV
Спустя несколько минут парковки между тремя невысокими деревьями, Верган покинул свой автомобиль и направился к знакомому подъезду. Трёхэтажное здание, когда-то представлявшее собой вершину инженерной мысли, теперь являвшее собой кирпичное строение, служило ему временным пристанищем. Деревянные входные двери, без признаков сохранения временем, давно утратили возможность хоть что-то обезопасить своим присутствием. Три ступеньки перед входом, бетонный козырек, исходящий смрад от затхлости содержимого внутреннего пространства – терпимая реальность того, с чем можно смириться. По привычке глубоко вздохнув с улицы, Верган сделал первый шаг на пути к третьему этажу.
- Матильда! – открыв двери квартиры, кричал Верган, - Ты дома?
Не удивившись тишине, он наспех разулся, скинул куртку на стоящий в коридоре комод и прошел внутрь своей однокомнатной квартиры. В этом районе, где находился Верган, все убранство было равным образом схоже между собой. Те, кто проектировал и заселял эти помещения подобием ремонта не особо хотели напрягаться. Яркие стены, белые потолки, окна – примерно все было одинаковым. Его квартира, даже сказать, того человека, у кого он эту квартиру снимал, была еще по-божески в приличном состоянии. Обои были на месте, на полу все доски одного цвета, а окна открывались. Жить можно. Можно, конечно, не задумываясь о том, что проведешь здесь всю жизнь, мечтая о собственном заборе.
«До сих пор не могу вспомнить на кой черт пригласил ее пожить у меня. Хотя с другой стороны, у меня всегда есть вульва под рукой, что уже хорошо.» Верган улыбался, оглядывая разбросанные повсюду вещи. «Я точно знаю, почему она мне не отвечает и почему на полу валяются ее трусы. Господи, неужели эта девка снова легла спать в два часа дня? Никаких печалей жизни, ни тревог и ни радостей. Беззаветный спокойный сон посреди дня. Просто прелестно. Это настолько скверно и ужасно, осознавать, что от большого безделья и неумения себя чем-то занять нужно обязательно выбрать сон, как единственный источник дофамина. С одной стороны, почему бы и нет – этой девице ничего большего и не надо, природа ей все уже отдала. Шикарную задницу, легкомыслие и отвратительно писклявый голос. Всегда нужно чем - то жертвовать, если есть подходящая жертва.» Подняв трусы с пола, Верган прошел в единственную комнату, где и обнаружил владелицу разбросанных вещей.
Она так мило и крепко спит, не замечая, как красные локоны падают ей на лицо, закрывая широкий нос, заканчиваясь у уголков пухлых губ, свернутых в трубочку. Даже во сне она жмурится и насупливает брови, если сама касается своего лица. Ее ладошка всегда лежит под щекой, если спит она на боку. Сила привычки. Эту девушку можно назвать привлекательной, но не красавицей. У каждого есть свои недостатки, но только в том случае, если ты приверженец определенных штампов. Матильда храпит и это раздражает. Верган, не спеша, буквально на цыпочках подошел к кровати и сел рядом с ней. Она лежала спиной к нему, не подозревая, что могут существовать внешние опасности в этой жизни. Она была довольно доверчива, по-доброму наивна. Верган аккуратно и нежно поворачивает ее к себе, оставляя руку на бедре. Мягкая кожа на упругой плоти, белая, чистая, с запахом гвоздики и апельсина. Прекрасный момент, чтобы отбросить все идеологии и попросту обратить внимание на стереотипную красоту юного тела. Она дрожит во сне, но не от плохо сна или страшной болезни. Матильда спит обнаженной, оправдывая это здоровым отношением к своему телу. Что уж говорить, но в этом она права, так как тело у нее действительно отменное. Обнаженная и такая горячая. Затаив дыхание, Верган опускает свою руку ниже, скользя по идеальным пропорциям. Ее мурашки заставляют сердце биться чаще, от чего весь жаркий пыл, обуявший его, только усиливается. Она перестает храпеть, сменяя звуки сна на что-то более определенное и возбуждающее. Дойдя до места страсти, Верган ловит ее взгляд на себе.
- Ты уже приехал. – сонно заметила она.
- Да, как видишь, я уже здесь. – он убрал с нее руку.
- Я скучала. – Матильда легла на спину.
- Я вижу, как ты скучала. – Верган указал на трусы.
- Дневной сон еще никому не вредил.
- Кроме сна, ты еще чем-нибудь занималась?
- Да. Я сегодня рисовала. Вон там, посмотри.
- Отлично, но я есть хочу. Есть что-то?
- Что-то есть. – Матильда поднялась с кровати и потянулась.
Есть в этом что-то невообразимое. Она уже не раз рассказывала эту историю. Спать без одежды приучил ее родственник, который точно так же заботился о чистоте и крепости организма. Матильда никогда не сомневалась в намерениях этого человека, рассказывая, что еще совсем в юном возрасте она познала всю прелесть дыхания обнаженного тела. Верган же был приверженцем совершенно иной идеологии. Настолько, что иной раз заваливался в кровать, не снимая штанов. Сейчас же, Матильда забрала свое нижнее белье и сделав Вергану одолжение, нехотя, заключила свою плоть в оковы одежды.
- Что-нибудь кроме рисования? Может что-то полезное?
- Что, например?
- Например научиться не отвечать вопросом на вопрос.
- Угу, - ответила Матильда, что-то жуя.
- Может и я что-то поем?
- Поешь, в чем проблема?
- Матильда.
- Верган.
- ****уй на кухню, женщина.
Пробубнив нечто непонятное, милая девушка встала с кровати и неспешным шагом побрела на кухню, всем свои видом показывая, что трусы ее явно стесняют в движении. Верган смотрел ей вслед с аппетитом, но на этот раз явно исходящим из глубины его крепкого торса.
- Посмотри под собой мои рисунки! – кричала она с кухни.
- Я не вижу, где они?
- Прямо под кроватью!
- Прекрасно. А что это? Дом? – улыбаясь кричал Врган в ответ.
- Ну, ты темнота. Это усадьба семьи… э… Там еще две девочки…
- Да и не важно. – Верган пристально рассматривал рисунок.
«Не важно все это. Усадьбы, рисунки, голая задница этой девки. Когда я уже с ней расстанусь… Моя ужасная жалость к людям меня погубит, но пока что мне весело. Что эта придурошная опять делает с куском мяса? Еще одна подошва на обед. Здорово. А ведь я должен ей улыбаться только для того, чтобы ей вдруг не показалось, что я ее разлюбил или не дай боже, не хочу ее как женщину. ****ь. Это просто очаровательно.» Пропадая в забвении своих мыслей, он переставал уделять внимание внешнему миру, отказываясь подчиняться его законам, что часто играло с ним злую шутку.
- Ты опять пропадаешь у себя в мыслях. Очнись. – Матильда нежно поцеловала его в лоб, передавая тарелку.
- Я думаю об опавших листочках, все-таки уже осень, лето прощается с нами, Матильда.
- Ешь, давай, без лишних своих слов. – она снова потянулась, сладко зевнула и сняв с себя нижнее белье легла на кровать.