Подумай над своим поведением

Мама говорит: подумай над своим поведением.
Бабушка говорит: подумай над своим поведением.
Все смотрят с укором. Всем от меня что-то надо. Надёжности, правильности выбора, подумать в конце концов.

Я только и делаю, что думаю. Мыслительный процесс занимает всё свободное время. Он уже материализовался во что-то осязаемое, что можно потрогать, но при этом трогать категорически запрещено. Как в музее, подошёл чуть ближе к картине и уже завыла сигнализация. Так и здесь, задумался чуть больше, представил себе небо, облака и самолёт, который сквозь эти облака, как сквозь игольное ушко вырисовывает белой нитью слово ***. А потрогать нельзя. Сиди и думай. Потом придёшь и доложишься. А мы (!) ещё решим, достаточно этого или нет.

В детском саду нет ничего детского. Там тебя сразу наказывают и говорят забыть о детстве, садись и сри в горшок или ешь манную кашу с комочками, или того хуже, спи. И, главное, будь как все, не выделяйся. Дожил до вечера, прекрасно. Тебя заберёт мама или бабушка, перед уходом обязательно спросив у воспитательницы хорошо ли я себя вёл. От этого зависит многое, да практически вся моя жизнь. Быть или не быть - здесь вопрос совсем не праздный.

По дороге из садика домой мама обычно идёт молча. Бабушка, наоборот, болтает без умолку, но это не диалог, а всегда монолог о том, как раньше было хорошо и всё по три копейки, а сейчас плохо и всё по пять. С бабушкой я не спорю, в надежде остаться в списке наследников. У неё есть огромный сундук, такие бывают только у пиратов и у бабушек в деревнях, на который у меня планы. Что в сундуке я не знаю даже примерно. Но почему бы не помечтать.

Подходя к дому, мама внезапно вспоминает и спрашивает у меня: подумал ли я над своим поведением. Я начинаю, как говорит наш сосед дядя Коля, лепить горбатого. Мама отмахивается и говорит, что из меня ничего путного не выйдет, как из моего отца, героически погибшего под собственным трактором.

Если из садика меня забирает бабушка, то разговор может и не случиться. Старческая память бывает благосклонна. Но потом, перед сном, бабушка всё-таки вспоминает. "А ты подумал над своим поведением?",- спрашивает она и одновременно взбивает пуховые подушки. "Подумал", - вру я. И этот ответ её вполне устраивает. Ей не нужен развернутый план на ближайшие шестидесят лет. Она знает цену времени, а я ещё нет. И я проваливаюсь в глубокий сон, где можно вообще ни о чём не думать.

А утром, с первыми лучами солнца, я обрету спокойствие. Встану с кровати, схожу в туалет, почищу зубы и умоюсь. Зайду на кухню и обнаружу, что никого нет. И на столе нет манной каши без комочков, и чая нет, и сушек. Подойдя к зеркалу увижу в нём ни маленького мальчика, а взрослого седого мужика неопределенного возраста, который ни сделал в своей жизни всего одной крошечной вещи: не подумал над своим поведением.