НОЖ

НОЖ

Первая жена ничего лучше не могла придумать, как подарить ему складной кривой нож. Он был преострейший, с тугой пружиной. Когда ножик у Максима в руках случайно сложился сам, лезвие оттяпало ему полфаланги пальца. Дело было в пешем походе, они шли на Северный Басег. С больным пальцем ни дров толком напилить, наколоть, ни палатку прилично поставить. Спасла избушка лесника с запасом на два костра. Поход свернули.
- Мы все удивились, - рассказывал однокурсник Шура Никитин. – Ты рафинированный интеллигент, а она деревенская дура…
- Как тебе сказать. Один знакомый психиатр меня просветил: «Вы ж, интеллигенты, окромя морковки ничего слаще не видали…»
Вскоре они с дарительницей ножа разошлись. Для ускорения процесса Максим уехал в аспирантуру в Москву, в каникулы заехал в Пермь, написал заявление в ЗАГС и вскоре стал свободным человеком.

Но ненадолго. Пришла пора жить у другой. Просто деться было некуда.
Скандал с хозяйкой шел за скандалом, кто-то ей сказал, что после перепалки с сожителем половой акт становится просто фантастическим. Она орала благим матом, билась головой о газовую плиту, ранила себе руки, потом подползала к Максиму и требовала: «Давай, ну, давай…» На всякий случай кухонные ножи он прятал.
Потом заболела мама, надолго, страшной болезнью, врачи сказали, чтобы ждал. Он беззвучно кричал: «Нет! Нет!»
Как раз в это время настал день, и вторая сожительница выгнала Максима из дома.
Перед этим его навестил приставленный к нему человек в штатском.
- Ну, хочешь, они не уедут в Израиль?
- Да иди ты к чертовой матери…
И съехала она к черту на кулички, в город Рамат Ган. С детьми.

И в это же самое время пришло Максиму прощальное письмо из Славянска.
Смешно, он жил на две семьи. И обе знали друг о друге. Такое время было. Они ведь все могли в любой момент загреметь в психушку.
- Таким, как ты, семейная жизнь противопоказана, - сказал всё тот же человек в штатском. – Ну, хочешь, она переедет в Пермь?
- Благодарю. Вы и так слишком много сделали для меня.
- Хороший юмор. В твоем положении ты ведешь себя на твердую четверку. Но работать мы тебе все равно не позволим.

***

А перед этим она приехала к Максиму на Новый год, и он одел ее в свою праздничную белую сорочку.
Он уважал ее, она была неглупая и работящая, что ее выгодно отличало от предыдущих пассий Максима. Любить не любил – но тянуло к ней. Однажды она прислала ему магнитофонную запись своего голоса, под эту запись легче засыпалось.
В 12-ти ночи они сидели за столом с шампанским при свечах.
- Не хочу лгать. Ты должна знать – я скоро женюсь.
(И ведь действительно: он собирался стать мужем одной свердловской мегеры. Бывает же такое.)
Она долго сидела молча, потом схватилась за нож.
- Если ты что-то сделаешь с собой, - предупредил ее Максим, - я вскрою себе вены. Даже не пробуй, ты меня знаешь.
Когда она уезжала, на дворе стояли двадцатиградусные морозы. Он закутал ее в шерстяной свитер и натянул ей на голову заячью шапку-ушанку. Потом, когда там, в Славянске, появилась дочь, она связала ей из этого свитера платьишко.

Еще до появления детей она училась в университете, ее направили на практику в станицу Бакинскую, преподавать в школе. Вскоре Максим получил от нее письмо: какой-то хам грубо к ней приставал. Смотался в Свердловск, взял у одного своего соратника по борьбе, депутата горсовета, дамский пистолет и полетел в Бакинскую.
Поезд опоздал, близилась ночь. Автобусы не ходили. Взял такси. Таксист по глупости отвез его в сторону другой станицы. И выгрузил в степи. Сказал, что в такую темень он никуда дальше не поедет.
На счастье в том же месте в степи попался мужик с мотоциклом, плакался: машина сломалась, ехать не хочет. Максим ее починил!
- Ты ж автоподготовку на военке на троечку сдал, в машинах ни черта не смыслишь?
- Сам не понимаю. Что-то присоединил, где-то подкрутил, куда-то пнул – и завёлся мотоцикл… Ежели есть желание – можно горы свернуть.
Мужик был пьян. Она потом ему пеняла: «У нас многие так ездят. Приезжают без ушей, без пальцев…»
День он рыскал в поисках хама, но тот, видно, заслышав, бежал из станицы. На второй день она посоветовала плюнуть на это дело: «Если что, отобьюсь сама». Видимо, хам больше не рисковал, она больше не жаловалась.

Когда женщина перестает любить, это чувствуется через тысячу километров, будто квантовая запутанность какая-то. Почуял и Максим, уже когда вышел из поезда в Краснодаре. Его больше не тянуло в Славянск. По приезде он и увидел – пустота. Равнодушие. Еще что-то циничное, дерганое: «Беги, коли, тяни…»

Познакомились они в Москве на какой-то конференции, где отплясывали анархо-синдикалисты. Она сказала, что занята экологией. Он помог нести ей сумку, на конференции они сидели рядом, и… всё.
Один КГБ-шный стукач из Красноярска, мерзкий тип, который мотался по своем неформальным тусовкам, как-то, с целью войти в доверие, прислал Максиму список адресов неформальных активистов.
И в списке – ее адрес. Оправил ей послание, какие-то политические декларации. Она же прислала фотографию. С этой фотографии на Максима глядела ОНА, он даже испугался. Потом сообразил, что просто очень похожа на ту, что в третьем классе.
И подарил он ей сдуру книжку Ницше «Так говорил Заратустра». И приписал, дурень, эпиграф, из Гумилева: 
Я больно, а так сладко знаю,
С искусством ноков знаком,
Что лик жены подобен раю,
Обетованному творцом».
И еще настрочид ей, студентке филфака, прорву стихов, которые любил: Тарковского, Цветаевой, Кальпиди, Жданова, Долматова, Ахматовой, Мандельштама, Абанькина, Верлена, Анненского, Элюара…
И завертелось.
Разглядел он ее толком только во второй приезд к нему в Пермь. Оказалось, она прислала чужую фотографию, своей знакомой девчонки.

Битов в «Пушкинском доме» размышляет над бессчастьем интеллигенции с женщинами.

***

Как-то она недодумала-недоглядела, малыши выпили молоко повышенной жирности, у них сорвало желудок. Они постоянно кричали, требовали есть, плакали, не могли спать. Максим бегал с ними по больницам, пока одна грамотная врач не определила, что, почему и отчего. Максим тогда впервые рявкнул – за косяк. «Не смей на меня поднимать голос», - сказала она.
Какие обиды, если трое на руках, тут оба родителя – как запряженные волы в повозке, волам нельзя ссориться.
Однако ж не в ссоре дело было. Просто разлюбила. Перегорело. Теперь его для нее не существует.

Она написала ему грубое письмо, потребовала переехать в Славянск. Куда – с больной мамой на руках?
«Если ты будешь так разговаривать, писем моих больше не будет».
И пришло от нее прощальное письмо: «Дорога в Славянск тебе заказана». Больше он в этом городишке не появлялся. Она вернула ему все его фотографии, а ее фотографии он выбросил.

- Вы должны оставаться честной нищей оппозицией, - сказал подполковник в штатском.
- Скажи, - спросил Максим, - тебе за нашу подпольную группу звездочку накинули?
- Хам, - сказал подполковник и с левой ударил Максима по печени.

***

Телефон Максима прослушивали.  Постоянные обыски, изымали книги, рукописи, документы. Запрет на профессии. Запрещали работать не только физиком, а вообще на всех должностях, где есть трудовой коллектив, даже оператором на заводе не брали.  Чтобы не агитировал.
Пытался бежать в Ярославль, но не успел сойти с поезда, как встретил родной КГБ.
Работал дворником, сторожем, вахтером, расклеивал объявления, разносил газеты и т.п.
Натравливали на меня всяких сволочей из политической или уголовной среды, поливали грязью в газетах и на ТВ.
Иногда врывались в квартиру и били.
Менты душили по-своему: мой тогдашний верхний сосед - мент, все ночи – грохот по полу, спать невозможно. человеческий язык сосед не понимал, жаловаться было некому. Так два года.
Следующие два года - менты в квартире рядом. Клубная музыка, днем, грохот такой, что пол дрожал. Соседи говорили, что ничего не слышали. Жаловаться опять же некому. Еще два года. Ни работы, ни здоровья.
Прижимала и наркомафия, но это были все те же менты. Украли у компьютер, где 7 лет работы. За то, что Максим опубликовал статью - с доказательствами - как МВД и ФСБ крышуют наркомафию.
Бежал в другой дом, поменял квартиру. Это был 2008 год. Но достали и там.

- А были у тебя счастливые дни?
- Конечно, были. И много. Мне вообще везло.
В пять лет сестра привела на телестудию. Был легкий конкурс, а потом учились театру, ставили детские спектакли, напр., "Незнайка в Солнечном городе". Максим играл Знайку. Все детские спектакли показывали по пермскому телевидению. Еще Максима похищал Бармалей, еще Максим был маленьким наставником еще более маленьких... Участвовали и во взрослых спектаклях, напр., про войну, еще про японскую девочку, которая умирала от лейкемии и хотела собрать 12 тысяч бумажных журавликов, чтобы выздороветь (был такой миф). Там были взрослые: умные, честные, добрые люди. Было интересно. Потом был фильм, уже настоящая работа. Наградили путевками в Артек, но Максим там тосковал.
И каждый успех - после Джомолунгмы тяжкого труда.
Было интересно учиться в университете. Распределили в тот же университет, была работа. Еще раз повезло - поступил в аспирантуру в МГУ.
Что бы ни получалось - освобождение незаконно осужденного, восстановление незаконно уволенного, устранение угрозы массовых увольнений, проведение успешной забастовки, перекрытие магистралей и пр. - и мы были счастливы.
А еще было счастье: в третьем классе влюбился. На долгие годы. Она вышла замуж за другого, но не корю, наоборот, благодарен ей.
Ну, а жизнь свою страшную, с репрессиями и потерями, мы выбрали сами. Потому нет претензий ни к властям, ни к заводчанам, ни к судьбе. Вот только бы тем, кто прессовал – брюхо вспороть.

***

Накрапывало, летели на землю осенние листья. Кому-то по году не платили зарплату, кого-то увольняли, кого-то убивали. «Пермский моторостроительный» сократился с 42 тыс. человек трудового коллектива до 15 тыс., «Мотовилихинские заводы» – с 50 тыс. до 10 тыс.
Квартира Максима напоминала проходной двор, приезжали московские, питерские профсоюзники, самарские, магнитогорские, свердловские, рязанские, ярославские рабочие, даже из Саяногорска и Байкальска, пермские заводчане, депутаты Верховного Совета, иностранные левые, а также коммерсанты всех мастей – безработному Максиму пришлось заняться торговлей. Один коммерсант-полковник пытался продать ему ракетные отражатели, недорого, по 15 долл. за тонну.
И вся эта армада ночевала у Максима. Спасала только глухая дверь в его спальню.
Однажды приехали в гости ученики физ-мат. школы при МГУ, у которых он принимал экзамены - пятеро девчонок. Угнездил их кого на диванах, кого на раскладушках. Когда они выходили из подъезда, сосед Лёва Лёвкин, рабочий-металлург с «Мотовилихинских заводов», увидев многочисленную дамскую компанию и Максима с ней, сардонически расхохотался. Сука.

Пишущая машинка не остывала: он печатал листовки, иски в суд, забастовочные требования, статейки рабочих, письма к депутатам и прочее.
Мотался по заводам и по судам.
Через пару месяцев понял - снова один.
Но что ж тут такого? Да он и был один, как всегда и как везде. Всю жизнь. Душа бездомная. И... какого черта?
Произошло вот что: он остался без детей.  Приснился сон, будто старшая просит: «Папа, купи мне чупа чупс!» Потом она отдаляется, растворяется в воздухе и исчезает. Он понял: дочь его забыла. Максим взвыл.
«Узнать не узнают, - планировал недалекое будущее Максим, - и вообще кому до меня дело?»
Пришел вечер, он открыл дверь, чтобы похоронной команде было удобно, напился в дымину для храбрости и вооружился столовым ножом. Максим не знал, что такие вещи делают бритвой. Он долго полоскал ножом по руке, остались ссадины и ни единого пореза. Забежал Витька Наймушин, местный актер и режиссер, с целью раздавить бутылочку водочки. Витька закричал матерно и вырвал из рук Максима нож. Максим качнулся, рухнул на диван и уснул.

Я буду метаться по табору улицы темной
За веткой черемухи в черной рессорной карете…

Было еще… Если горелки отвернуть чуть-чуть – страшно ведь – то ничего не будет. Максиму осточертело валяться живым на полу в кухне, и он открыл горелки на полную катушку. Закрыл дверь и заткнул одеялом промежуток между полом и дверью. Он не знал, что газ слишком чистый, чтобы убить.
Спасли его под утро - случайно зашел по делам Сашка Сидоров, рабочий с электроприборного, услышал запах газа, вскрыл ножом дверь, распахнул окна и вызвал скорую помощь. Как узнал Вовка Зеркин из Магнитогорска – леший знает. Может, позвонил кто.
Когда врачи вернули Максима в квартиру, его опять навестил человек в штатском.
- Ты, Максим, дурак, - сказал человек в штатском. - Если соберешься в следующий раз, помни, что мы бы обрадовались.

Борис Ихлов, 1.12.2010