Альтруистка Часть 3 Глава 8

- Ну и что же пишет наша «блудная дочь»?

Алексей Петрович поудобнее устроился в кресле, хотел было закинуть ногу на ногу, но тут же, слегка сконфузившись, отказался от этой идеи, так как растущий на столичных харчах животик не позволял ему принять эту нехитрую позу. Между тем, он хотел превратить чтение письма Олимпиады в приятный ритуал, который тщательно и красиво обставил чашечкой ароматного кофе и папиросой Маренго.

- Почему ты называешь её блудной, мне это не нравится? - возмутилась Ирина Фёдоровна.

- Ириночка, это просто метафора!

- Ты же знаешь, она выполняет важное задание твоего, между прочим, руководителя.

- Да, забавно: у нас складывается почти семейный трест, - рассмеялся Алексей Петрович, - и всё это под управлением Ольденбургского! Но что там, читай же скорее!

Ирина Фёдоровна не выпускала письмо дочери из рук, не доверяя его никому, даже любимому супругу. Родители превращали чтение писем их девочки в настоящее торжество: запирались в кабинете, он - с напитками, она - с сахарными фруктами, в мягких домашних туфлях и с пледом, - и Ирина Фёдоровна, набрав в лёгкие воздуха, начинала читать негромким, иногда подрагивающим голосом. С возрастом и Алексей Петрович стал весьма сентиментальным насчёт Олимпиады, хотя и старался не подавать виду. Его девочка взрослела, у неё было важное, государственное задание от принца, а в подчинении - целый гвардеец, она не забывала, как и обещала, ответственно и регулярно писать им, - а это значило, что она замечательно справлялась с заданием и поводов для беспокойства не было. Его родительское тщеславие раздувалось, как зоб лягушки, и он искренне не понимал, зачем супруга относится к некоторым новостям дочери настороженно. К чему читать между строк там, где чёрным по белому написано, что всё хорошо?

«Здравствуйте, дорогие маман и папа! - начала Ирина Фёдоровна. - У меня всё хорошо, даже превосходно. Остановилась в городе Ханой у одной милой семьи: хозяйка и две дочери. Есть ещё сын, но он живёт и всё время проводит в местном госпитале, где служит помощником врача, - поэтому, возможно, хозяйка и обрадовалась, узнав, что я тоже интересуюсь медициной. Хозяйку зовут Хыонг Лан, что в переводе на наш язык означает «аромат орхидеи». Дом у них простой, традиционной для этих мест постройки, и орхидеями там не пахнет, но я рада тому, как силами девочек и самой хозяйки поддерживается чистота. Я им не помогаю, потому что они своеобразно ведут хозяйство. Потом расскажу, при встрече.

Как вы, наверное, уже поняли, я быстро запоминаю слова местного языка, - ваш полиглот растёт и ширится! С местными я объясняюсь без проблем, потому что почти всё население, за исключением, может быть, каких-то туземцев, спрятавшихся вдали от цивилизации, говорит на китайском, который я достаточно быстро освежила в памяти. Теперь, после того, как я пересекала Китай и остановилась здесь передохнуть на несколько дней, я изъясняюсь на китайском так же бегло, как тогда, когда мы жили в Кантоне…  Куда я направлюсь дальше, я, к сожалению, не могу вам сказать, - это секрет…

Я, мамочка, прячусь от солнца, боюсь загореть и потерять свою благородную белокожесть. Гуляю по вечерам, дни в основном провожу в доме и читаю, делая щель между рамой окна и циновкой, которая создаёт в моем маленьком уголке живительную тень. А из дырки брызжет мне на страницы слепящий, молочный свет…

По поводу моих прогулок также не беспокойтесь, - мой верный гвардеец, Рыжов Патрикей Семёнович, неизменно меня сопровождает, отгоняя своим воинствующим видом всех недоброжелателей, которых тут на самом деле и нет. Патрикей Семёнович обитает в пристройке к основному дому, там сухо и вполне уютно для солдата.

Мамочка, на деньги, которыми снабдил меня в дорогу Александр Петрович, я приобрела совершенно великолепные книги, раритеты по истории медицины, на которые я боюсь дышать. Честно сказать, я даже глазами боюсь пробегать по этим строчкам, как будто от движения моего взгляда буквы могут рассыпаться в прах! Это энциклопедия Дидро и Д’Аламбера, том, в котором приведена статья по хирургии с иллюстрациями Шарля-Франсуа Феликса, а также «Трактат о зубах» Пьера Фошара. Я далеко не всё понимаю из написанного древним шрифтом, надеюсь, что ты, папа, согласишься помочь мне расшифровать некоторые места, когда я вернусь в Петербург.

Надеюсь, что у вас всё так же превосходно, как и у меня! Возможно, вы будете читать это письмо, когда я уже отправлюсь в обратный путь, - как почта сработает. По дороге сюда заезжали в Кяхту, останавливались у Лушниковых, я вела себя намного лучше, чем в прошлый раз! Вам от них привет! Они уже ждут, когда будем возвращаться, чтобы накормить нас какими-то особыми пирогами. А вы берегите себя, одевайтесь теплее, пожалуйста, хотя весна уже не за горами. В Петербурге она почти всегда обманчива! Остаюсь всегда ваша любящая дочь Олимпиада Шишкина».

Алексей Петрович даже причмокнул от удовольствия, как будто ставя в последней фразе смачную точку.

- У неё открывается прямо талант к эпистолярному жанру!

- Вот это меня и беспокоит, Алёша…

- Что такое! Что на этот раз кажется тебе подозрительным?

- Понимаешь, Алёша, мне трудно это объяснить… Но такой стиль совершенно ей не свойственен: все эти маман, папа, берегите себя, остаюсь всегда ваша любящая дочь… Вспомни, какая она всегда была: немногословная, иногда даже резкая, и уж точно безо всяких комплиментов и сюсюканий.

- Ну послушай, человек растёт, меняется, - меняется и его отношение к жизни, к окружающим. Родители наконец-то начинают что-то значить! - он улыбнулся. - Серьёзность её миссии также, конечно, наложила на Олю отпечаток. У меня, например, не возникает вообще никаких опасений на этот счёт!

- Возможно, я сгущаю краски, - согласилась Ирина Фёдоровна и в великом раздумье кончиком указательного пальца стёрла испарину со своей чашки. - Это - пресловутое материнское чутьё… Всё как-то слишком хорошо, выбелено в этом послании, понимаешь? Как будто она старается за что-то перед нами оправдаться…