Сомнамбулизм

                Сомнамбулизм




     А началось все с проклятого сна.  Приснился Горюшкину какой-то странный сон. Как бы, стоит он в очереди за билетом на поезд, но почему-то не на вокзале, а в парке, в Сокольниках. Люди вокруг него все молодые, нарядные, на пассажиров совсем не похожие и без чемоданов. Стоит он долго, переживает, вдруг билетов не будет и постоянно курит, одну за другой. Сунулся в пачку, а она пустая. Все выкурил. Смял он эту пачку в кулаке крепко-крепко и хотел было уже выбросить, но постеснялся, народу вокруг оказалось слишком много, как-то неудобно стало, поэтому положил ее в карман. А когда подошла его очередь, кассирша в образе молоденькой блондинки, красивой, свежей, похожей на стюардессу, в пилотке, объявила ему:
     – Билетов больше нет...
     – Погодите-погодите, – возмутился Горюшкин, – вы же даже не спросили меня, куда мне нужно ехать?!
     – А билетов вообще больше нет! – вроде с сочувствием ответила кассирша, но потом почему-то улыбнулась с издевкой и уже без всякого сожаления, с уверенностью добавила:
     –  Никуда билетов нет!
        Да еще тут же неожиданно встала, сняла пилотку, и с этим ее резким движением руки, совершенно непонятно, каким образом, вся небесная красота стюардессы пропала. Мало того, она еще протянула свою костлявую руку в окошко, точно хотела взять кого-то за грудки, но как казалось, вовремя передумала, только дверцей окошка шарахнула, да так громко, что Горюшкин  вздрогнул и проснулся.
     «Вот ведь приснится чертовщина всякая... – подумал»   
     Сон этот у Горюшкина из головы, конечно, тут же вылетел, а удивился он совсем другому: лежит на диване в пиджаке, при галстуке и в обуви. Не раздеваясь, положим,  с ним бывало ни раз, но чтобы в ботинках.
     Натура у Горюшкина была впечатлительная, но на редкость замкнутая, что называется, весь в себе. Может быть, эта самая натура и стала причиной всех его странных сновидений. К тому же, перед тем, как заснуть, он всегда представлял себя каким-то, как нынче модно выражаться, «нереальным героем» в «реальном времени». То депутатом  себя вообразит, то мужем какой-нибудь звезды попсовой, а то и совсем, из ряда вон – писателем-классиком. Он даже президентом пробовал себя представлять, но в этой роли фантазия его, признаться, была не богата, за рамки беседы с прессой или прямого телеэфира с населением не выходила. Вот с такими нелепыми мыслями он, как правило, засыпал, а что потом во сне часами гулял по городу, ему и в голову не приходило.
     На самом деле, такое заболевание или, точнее сказать, состояние у людей встречается... Не часто, но встречается. В народе их называют лунатиками, а в научных кругах такое явление именуют сомнамбулизмом. Но интересное в этом состоянии совсем не то, что вместо того, чтобы спать, эти призраки ходят по перилам балконов, по проводам, ничего не боятся, погибают во сне, так и не проснувшись, а то, что они собой не владеют и ничего потом не помнят. Они, как бы и они, но в то же время, и не они. Все, что лунатики совершают во сне, происходит помимо их собственной воли. Бывает, какой-нибудь так разойдется, такое устроит... И унять, уговорить их сложно, силой они во сне обладают невероятной, да и интеллект откуда-то берется незаурядный. Правда, не у всех. Кто-то наоборот, старушек через улицу переводит, бездомную собаку в дом приводит, словом, добро творит неслыханное, но это редко. И все они выглядят нормальными людьми, на психов совсем не похожи.
     Но Горюшкин от всех лунатиков отличался. Он порой мог что-то вспомнить, только всегда не был уверен: наяву все это происходило или же во сне. Кроме того, у него появлялась способность почти программировать свои похождения. Например, засыпая, он мог представить себя в Большом театре, в бархатном кресле в ложе, а проснуться в кинотеатре,  что рядом с домом, за углом. Поначалу понять, как его туда занесло, конечно, было не под силу, но потом постепенно, восстанавливая в памяти шаг за шагом, он все же вспоминал, все свои похождения.
     О таких лунатических его способностях никто не знал, а если кто и замечал или догадывался, то относил такое странное поведение к расстройству психики, старался не связываться. Вот, кстати, во дворе на него сначала внимания не обращали. Соседи его почему-то газетчиком прозвали. Пьяницы, деньги в долг брали и никогда не возвращали, а отказывать Горюшкин не умел, когда, конечно, деньги у него были. Так за дурачка долгое время держали. Но однажды появился он во дворе поздно вечером, а там участковый собрался соседа алкаша в вытрезвитель отправлять. Откуда у Горюшкина что взялось, по сей день во дворе загадка, но не заступиться за соседа он не мог.
     – Я  его, – говорит Горюшкин твердо и уверенно, – домой отнесу.
     – Таких, как ты, – улыбнулся участковый, – человек десять нужно, чтоб эту тушу на второй этаж занести.
     А Горюшкин, действительно, выглядел щупленьким, но в этот раз он почувствовал в себе силу богатырскую.
     – Да? – отвечает ему, – видишь рельс этот?
     А во дворе огромный рельс из земли торчал, сколько об него лбов расшиблось, мальчишкам в футбол играть мешал, натыкались на него все. Старики говорили, что с войны остался, и выкопать его никому не удавалось. Взялся Горюшкин обеими руками за этот рельс и потянул. Земля под ногами зашевелилась, потрескалась, потому что на другом конце рельса, другой рельс, поперек приваренный, оказался. После этого случая во дворе Горюшкина побаиваться стали, перестали деньги занимать, а участковый первым здороваться начал.
     Кто такой Горюшкин? Да никто... Просто Павел Семенович Горюшкин. На его месте мог бы быть любой, ничем не отличающийся от миллионов, когда-то приехавших в столицу для обустройства полноценной жизни. Правда, гастарбайтером он не был. Руками он ничего делать не умел. Он всегда отличником был, да и институт с красным дипломом закончил, в аспирантуру поступил, но влюбился в первокурсницу, которая сразу же родила ему сына, а семью надо было кормить. Благодаря способностям быстро читать, что для филолога – качество редкое и незаменимое, его приняли на должность помощника главного редактора.
     Брак у них получился недолгим. Павел оказался не на что не годным мужем, быстро наскучил своей возлюбленной, и они развелись. Жена с ребеночком вернулись в родные места под Улан-Удэ, а Паша, отлученный от сына за свою никчемность, остался проживать в Москве. Собственно, история самая обычная: отсутствие денег, семейных ценностей и взаимопонимания. Но, справедливости ради, надо отметить, что жалким, как Пашу называла его жена, он только выглядел. Внутри у него постоянно происходила такая жизнь, такая борьба, какую не всякий выдержал бы. Впрочем, кто знает, может быть, все люди так живут, в себе.
     Еще Павел пробовал писать. Но здесь происходила странная вещь. Написал он однажды повесть, а печатать ее никто не захотел. Главный редактор похвалил, пообещал напечатать, но, видно, забыл.  Бездарность, решил Паша сам для себя. А потом, шутки ради, сочинил стишок из ста слов, опубликовал его в интернете безымянно, и что вы думаете? Стих этот заполонил всю сеть, прочитали миллионы, и чуть ни каждый себе авторство приписывал. В итоге, произведение Павла Горюшкина сегодня считается народным. После такого он, конечно, воспрянул духом и написал роман, так его опять никто издавать не захотел. Вот, кто он такой, Павел Горюшкин. Можно сказать, обычный, но со скрытым и непонятным дарованием.
     Да и сон его тоже можно было бы назвать обычным, если бы Паша не обнаружил в кармане ту самую смятую пачку. И, скорее всего, он и на нее не обратил бы внимание, если бы не вспомнил, что перед сном пачка была полная. Вот тут Паша впервые и задумался. По всему получалось, что стоял он в очереди, нервничал и курил совсем не во сне. Но вспомнить, куда его приспичило ехать, он так и не смог. А отсутствие в кармане денег на билет его напугало.
     Подержал он в руке эту смятую пачку, попытался понять, как это могло случиться и, ничего не придумав, бросил ее в угол, а сам снова прилег на диван. Прилег, и его снова понесло в мир иллюзий.
     А мечтать Горюшкин любил. Мечтал накопить денег, купить билет до своей родной станции, накупить гостинцев всяких и навестить стареньких родителей. Мечтал сидеть с ними за одним столом, пить чай, слышать голос матери, видеть натруженные руки отца, молча слушать их и наслаждаться запахом родного дома. А еще мечтал купить спортивный автомобиль, новый и непременно красный. И опять же, странно, он ведь никогда не водил машину, никогда не имел водительских прав, а эта мечта ему нравилась больше всех других. Хотя, конечно, он понимал, что, скорее всего, все эти его мечты так и останутся мечтами. Зарплата-то у Паши была так себе, ничего не отложишь. Только-только чтобы прожить, да пару раз в месяц немного потратиться на свою подругу Людмилу, Люсю, так он ее ласково называл. Паша и сегодня собирался к ней, но безденежье (тоже, кстати, состояние хоть и постоянное, но всегда случайное, неожиданное – привыкнуть к нему невозможно), безжалостно разрушило его планы.
     Поэтому желанная встреча с Люсей уже не тешила его воображение, ему куда легче и приятнее было представить обеспеченную жизнь, почувствовать себя удачливым, богатым человеком, ведь быть богатым в мыслях – вещь для всех доступная, совершенно безобидная и безопасная.
     И так на этот раз разыгралась его фантазия, что он уже рассекал по улицам Москвы в дорогом автомобиле... Представлял себя на заднем сидении, отделанном красным деревом,  содранным с любимого стула Людовика XII и крокодиловой кожей, вымоченной в вине столетней выдержки. А рядом красивая блондинка в пилотке, белом прозрачном платье с декольте до самого пупочка, смотрит на него, не отводя глаз, и все это сопровождалось кортежем мотоциклистов. Посудите сами, как тут можно уснуть... Рев мотоциклов, мелькание знакомых лиц – все это еще бы ничего, а вот взгляды прохожих. Паша чувствовал, как на него смотрели люди... как они все ему завидовали. А уж какое чувство при этом испытывал он сам, передать словами невозможно. А тут еще и блондинка рядом – явление параллельное... О том, что с ней делать, как поступить, Паша даже и думать не хотел, потому что знал, чем такая его фантазия всегда заканчивалась, а она, эта блондинка, как назло, не сводила с него глаз.
     «Дурак я дурак... и в кого же я такой дурак? Ну, зачем мне эти все крокодилы с мотоциклами, Людовики с сумасшедшими их манерами? Мне бы денег немного и Люсю, она бы одна заменила мне всех блондинок... – подумал Паша, и эта мысль успокоила разгулявшиеся его фантазии».
     И действительно, кроме Люси ему никто не был нужен. Она единственная ценила Горюшкина по достоинству. Это ведь она поместила его стишок в интернете, а на следующий день позвонила и сообщила, что он гений. Что может быть ценнее этого? Это именно Люся вселила в него надежду, что когда-нибудь о нем заговорят, как о талантливом писателе. Ему с ней хорошо, с ней он не чувствовал себя неудачником. Даже когда ее не было рядом, одна мысль о ней его успокаивала. Вот и сейчас, вспомнив о Люсе, он спустился на землю, представил ее крохотную квартирку, и с этой скромной мыслью спокойно уснул.
     И снова ему приснился сон, в котором на этот раз натворил он дел недобрых: вышел на улицу, отыскал красный автомобиль, выволок из-за руля водителя и поехал. Он даже не заметил, что это была не спортивная машина, что рядом с ним оставалась сидеть женщина, подруга водителя. Настолько он был охвачен желанием, стать авто гонщиком. Далеко он, конечно, не уехал. На остановке врезался в троллейбус, вышел из машины и спокойно пошел обратно домой, но был схвачен полицией.
     Проснулся он уже в КПЗ. Проснулся и, конечно, ничего понять не может, обхватил голову руками, задумался.
     «Боже мой, что же со мной происходит? – спросил сам себя, вспомнил смятую пачку сигарет. Почему меня задержали, я же не пил, не пил с незапамятных времен, почему...?»
     К счастью, в полиции быстро обнаружили, что он не совсем при уме, поэтому Горюшкина даже не били, а просто вызвали врача-психиатра, который поговорил с ним и привез его в стационар.
     Слово стационар, может, только навеивать какие-то грустные мысли, ассоциироваться с больничной койкой, стерильной чистотой, тишиной. На самом деле, стационар стационару рознь. В этом стационаре грязно, шумно, но светло, потому что на окнах огромного зала ничего не висит, а решетка, сделанная из толстой арматуры, в виде лучей солнца бросает на пол необычную тень, напоминающую паутину. Поэтому местные обитатели стараются не наступать на тень и прыгают, как в дождливую погоду на тротуаре. Здесь люди проживают постоянно, этим и лечатся. Жизнь с режимом и с не умирающей надеждой – самое лучшее лекарство. Здесь нет имен и фамилий, только клички.
     – Чайковский! – кричит санитар, – на процедуру...
     И из кучки людей в одинаковых халатах выныривает маленький человечек с взлохмаченной шевелюрой, бешеными глазами, скорее, смахивающий на Эйнштейна, чем на великого композитора.
     – Извольте... – говорит композитор приглушенным голосом, и почти шепотом добавляет, – но зачем же так громко кричать, мало ли что люди подумать могут... 
     А Эйнштейн здесь тоже есть, и он тоже не похож на себя.
     В стационаре, между прочим, живут неглупые люди. Вот, скажем, там один испытуемый по кличке «профессор» считает, что генетические коды слабоумия и гениальности совпадают. Среднего, говорит он, не дано. Однако наукой отмечено, стоит слабоумному удариться головой, как он тут же становится гением. Ньютон, утверждает он, это хорошо доказал. Или, замечает профессор, когда человек совершает глупость, он слегка ударяет себя по голове в области лба, дескать, какой же я дурак, а некоторые головой о дверной косяк, но, видимо, недостаточно, чтобы стать гением. Сейчас профессор рассчитывает силу удара, чтобы хватало для гения, проводит опыты над такими же испытуемыми, как и он сам, санитары с него глаз не сводят, но ему все же удается провести опыт и заехать кому-то в лоб. Горюшкину один санитар, как человеку, находящемуся между гением и умалишенным, по секрету сообщил, что этот профессор проводил свои опыты на собственной жене, отчего она, бедняжка, и померла. Санитар  посоветовал ему держаться в стороне от профессора.
     Этот первый визит в стационар был недолгим. Горюшкину там сделали несколько уколов, подержали недельку, дали с собой таблеток и выпустили.
     – Вы вполне здоровы, – сказал ему главврач, – держать вас здесь смысла не вижу. У нас в стране, – добавил он, – каждый шестой – лунатик, просто этого никто не замечает, а психически здоровых людей вообще нет.
     И эти его слова очень Пашу обнадежили.
     На работу он вернулся без всяких препятствий. Главный редактор издательства задал ему только один вопрос, да и то, задал его так, как бы, между прочим.
     – Какой сегодня, – спросил, не глядя на Пашу, – день недели?
     Горюшкин улыбнулся и сказал, что тяжелый, поскольку был понедельник. Такой ответ главному редактору понравился, и он дал ему двести страниц.
     – Приведи, – говорит, – в порядок, срочно, к вечеру... 
     По-другому быть и не могло. Все знали, что Горюшкин лучший редактор, хотя и числился он на должности корректора. На работе его ценили, никому не давали столько много страниц, сколько ему, и он всегда успевал в срок. Его даже главврач стационара оценил по достоинству.
     – Знаешь что, – говорит главврач, – сделай доброе дело, помоги моей дочери, отредактируй ей диссертацию, всего триста страниц.
     Так Паша к обеду управился, а вечером главврач его уже хвалил и выписал, как совершенно здорового человека.
     Но через неделю Паше опять сны сниться стали. Пришел с работы, устал. В метро такая толкотня была, духота и запахи неприятные. Сел в кресло, задумался. Случайно в углу та самая смятая пачка на глаза попалась, и уже засыпая, он подумал:
     «Нет бы, пачка денег приснилась».
     А проснулся Паша в карете скорой помощи, лежа на животе. Проснулся, и ничего понять не может, да еще и состояние такое, что ничего понимать не хочется – полное непротивление ни добру, ни злу, ни насилию. Хотя понимал, нужно бы спросить, что с ним произошло, но спрашивать не хотелось. Даже в больнице, когда его поместили в изолированную палату с деревьями желтеющих лимонов, фикусами в кадках и телевизором во всю стену, даже тогда ему из своего смиренного состояния выходить не хотелось. Только после появления старичка в белом халате, Пашу взяла тревога.
     – Ну, герой, – с осторожной улыбкой обратился к нему старичок, – как себя чувствуешь?
     Не отвечать было нельзя, как бы этого ни хотелось.
     – Ничего... – ответил Паша, с трудом подавляя свой встречный вопрос: «а вы кто?»
     Потом в палату вошли две блондинки в белых коротеньких халатах, пилотках с красными крестиками, и Паше показалось, что он их уже где-то видел.   
      – Ну что ж, – многозначительно протянул старичок, – теперь нам с вами предстоит сделать пересадку кожи. Ожоги у вас незначительные, но господин Надыбин распорядился подлатать вас по высшему классу. У нас уже и доноры есть.
     Паша, ничего не понимая, слушал и размышлял. В конце концов, решил он для себя, что все равно, рано или поздно, само собой все прояснится, а вопросы, типа «вы кто?», могут только повредить естественному ходу событий.
     А произошло с Горюшкиным вот что. Погрузившись в глубокий сон, как и положено лунатикам, он встал, вышел на улицу, остановился на красный свет светофора, и в этот момент на перекрестке произошла страшная авария. Сразу несколько автомобилей столкнулись друг с другом, и один из них загорелся. Паша рванулся к горящей машине, открыл дверь и выволок с заднего сидения мужчину и ребенка. При этом он проявил невиданную ловкость, силу и человечность. Ребенка  взял на руки, прижал к своей груди, а увесистое тело мужчины взял за шиворот и с легкостью, будто был это не человек, а какой-нибудь чемодан с ручкой, поволок к тротуару. В это время машина взорвалась, и пламя охватило его спину, но это не остановило героя. Он, с горящей спиной на виду всех прохожих, спокойно, уверенным шагом дошел до тротуара, а там уже люди сбили с его спины пламя. Подоспевшие медики без труда определили у него шоковое состояние, силой привязали его к носилкам и хотели было уже везти в клинику Склифосовского, но тут очнулся вынесенный из огня мужчина. Спасенный оказался ни кем попала, а богатым и всеми известным человеком по фамилии Надыбин.
     – В клинику Прохорова! – приказал спасенный.
     Так Горюшкин, ничего, конечно, не понимая, оказался в частной клинике другого богатого человека столицы.
     – Операция, к счастью, несложная и безболезненная, – продолжал старичок в белом халате, –  однако, без общего наркоза никак нельзя. Но торопиться нам некуда. Вы можете без спешки по фотографиям выбрать для себя кожу донора, их, слава богу, у нас предостаточно. А пока будете выбирать, может быть, хотите чего? Перекусить, а может, книгу какую или еще чего?
     – Курить хочу! – вырвалось у Паши.
     – У нас, вообще-то, не курят, но для вас исключение будет вполне оправдано, – старичок кивнул блондинке и приказал, – принеси!
     Выбор табака, как показалось Паше, был богаче, чем в любой изысканной табачной лавке. Была и его любимая «Ява», но он выбрал кубинскую сигару. Закурил, раскашлялся, разглядел одну блондинку, потом другую и уже, как бы тоже в приказном тоне:
     – Телевизор включи.
     Это скромное его желание стало его спасением. Передавали новости, в том числе, происшествия. И вдруг видит он на экране самого себя. Не верит глазам своим, конечно, но себя узнал без всяких сомнений. А главное, узнает свои часы, даже не часы, а ремешок, разноцветный, необычной змеиной раскраски. Ремешок так хорошо просматривался на руке, обнимающей повисшую на плече девочку, что не узнать его он не мог. А потом уже и диктор торжественно объявил:
     – Героем оказался ведущий сотрудник издательства Павел Горюшкин. Сейчас Павел находится в больнице, состояние его стабильное, без угрозы для жизни.
     «Вот это да... Так вот в чем дело, – сказал Паша сам себе, – выходит, я совершил героический поступок... Вот оно, к чему все шло..., получается, мысль и вправду материальна...»
     Он даже не обратил внимания, что его, корректора, назвали ведущим сотрудником, и столько всяких мыслей навалилось на него. Паша не успевал додумывать одну мысль, как подступала другая, в голове все так смешалось, но одна мысль все же выделялась, именно подобную мысль главный редактор назвал бы конкретной.
     «Награда! Да-да, награда. Теперь, – думал Павел Горюшкин, – обязательно должна быть награда и, может быть, повышение по службе». 
     Эта главная мысль никуда не исчезала, присутствовала параллельно со всеми другими. От этой конкретной мысли ему становилось особенно хорошо, даже зуд и пощипывания в спине чувствовались не так остро. Вы даже представить себе не можете, как приятно быть героем, чувствовать свою исключительность... Слов нет...
     Правда, чуть позже Паша успокоился и даже несколько огорчился, потому что начал вспоминать, как все происходило на самом деле. Он вспомнил, как перед сном подумал о пачке денег, вспомнил, как мужчина в горящей машине умолял не убивать его и предложил ему пачку денег. Паша хоть и расценил такое предложение, как взятка, но деньги, взял. Потом, волоча взяточника за шиворот, он хотел его задушить галстуком, но смог только слегка придушить. Выжил, гад. 
     «Почка денег! – сообщил Паше внутренний голос, – где она?»
     – А теперь, – прозвучал вкрадчивый голос доктора, – нам надо бы вашу обгоревшую одежду снять...
     – Нет! – прокричал Паша, как сумасшедший, вспомнив, что у него в боковом кармане пиджака лежит пачка денег, он ее чувствовал, она была толстой, и хотя давила ему прямо на сердце, ощущать ее ему было приятно.
     – Нет, – повторил Паша, – не сейчас, я хотел бы побыть один, перевести дух в одиночестве...   
     Когда все вышли, Паша встал, посмотрел на свой боковой карман и спокойно вытащил оттуда толстую пачку долларов. Вытащить-то он пачку вытащил, а удержать в руках не смог. Руки сами, как что-то раскаленное, отбросили пачку. Он даже посмотрел на руки, не обжегся ли... Замер на секунду, перевел медленно взгляд на деньги и издал странный звук, какого раньше никогда не издавал, напоминавший те звуки, с какими мужики обдают себя ледяной водой после парилки. И хотя в бога он не верил, но от испуга начал беспрерывно креститься, потом задрал голову к потолку и первый раз в жизни, не задумываясь, произнес:
     – Господи, милосердный, что же это делается?
     Продолжая креститься, он бросал взгляды на доллары и как-то странно вздрагивал, взвизгивал и испуганно скулил... Думать в эту минуту он не мог ни о чем. А разум вернулся неожиданно.
     «Неужели у всех героев все так нечисто...»
     Это первое, что ему пришло в голову. Потом он снял с себя всю одежду, даже трусы, аккуратно сложил все на тумбочке, чего раньше никогда не делал, а сверху положил пачку долларов. Паша не помнил, как долго он сидел на кровати, о чем думал, помнил только, как ему было стыдно, грустно и одиноко.
     Вошла блондинка в пилотке, удивилась, увидев Пашу, закутанного в простынь, забрала его одежду, деньги и ушла. Потом снова пришел доктор, показал Паше фотографии доноров кожи и посоветовал:
     – Выбирайте кожу у молодых, лучше и быстрее приживается.
     – А без пересадки можно? – спросил Паша.
     – Можно, но тогда никто из доноров ни копейки не получит.
     Паша хоть и удивился, но все понял...
     – Мы у каждого донора возьмем пробу, – решил объяснить доктор, – выберем лучшего, а господин Надыбин заплатит всем одинаково, по десять тысяч каждому.
      А потом в палату позвонил главный редактор.
     – Ну, здравствуй, герой... – задумчиво произнес он, сочувственно вздохнул и продолжил, – тебя в программе «Время» вся страна видела! Отличился! А о работе ты больше не думай, она теперь тебе не к чему! Мне звонили из больницы, там этот, спасенный твой, тобой интересовался, хочет лично тебя видеть. Вот я и подумал, ты ни на какие предложения не соглашайся, ты теперь о себе заботиться должен. Проси у него контракт, а я помогу. Понимаешь? Я тебя не брошу! Это, брат мой, совсем другая жизнь... Не растеряйся там!   
     Но Паша растерялся. Вечером привели к нему в палату этого Надыбина, знакомят его с человеком, у которого он взятку взял, и вот тут с Пашей чуть приступ не случился.
     – Что же это у тебя такие руки холодные? – знакомясь с Пашей, спросил Надыбин. – Да ты, похоже, не меньше моего пережил? Ведь всего секунда какая-нибудь и все. Водитель-то мой сгорел! А ведь жив был до взрыва, как и я. Если бы не ты, меня тоже сейчас не было бы. Представляешь?
     А у Паши не только руки –  внутри все похолодело. Кто там жив или сгорел, его не интересовало. В голове была одна мысль: «я преступник». А спасенный оказался почти не пострадавшим. Сидит себе и улыбается, только нос пластырем заклеен и синяк под глазом. Оказалось, это Паша его носом к машине прислонил неудачно, оттого у него из носа так много крови вытекло, а сознание он то ли от удара, то ли от страха потерял, да и то не надолго. Паша ошибался, ему даже придушить его не удалось, там такая шея оказалась, сразу не задушишь.
     – А я тебя Павел Семенович запомнил, – продолжил Надыбин, – ты когда меня на тротуар положил, я в сознание стал приходить и первого, кого увидел, тебя. А потом записи камер наружного наблюдения просматривал и гляжу – ты меня тащишь из горящей машины... надо же...
     Пашу как током ударило. Подумал, что сейчас про деньги начнет говорить и не видать ему теперь красной машины, с работы могут выгнать, а то и посадить могут, оправдываться-то нечем, а то, что всё это во сне было – кто же ему поверит...
     «Надо самому начать о деньгах, – мелькнуло у Паши в голове, – но как?»
     – Вы знаете, вы там, в машине, пачку денег мне предлагали, только бы я вас в живых оставил, – начал было он, но Надыбин замахал руками и прервал Пашу.
     – Ты прости меня, Павел Семенович  – вздохнул и опустил голову – стыдно мне, я там со страху сам не знал чего творил. Я же думал ты меня прикончить хотел. У меня ведь жену с сыном вот так, в автомобиле сожгли. Одна дочка осталась. Но теперь-то я ее здесь не оставлю, за границей жить будет, а ты для меня теперь, как брат, не в чем нуждаться не будешь. Это главное! Теперь мой дом – твой дом. Эх, Павел Семенович, – Надыбин улыбнулся. Улыбка у него странная, лицо искажает, морщинами покрывает и делает глупым, – ты  знаешь, сколько у меня этих денег?
     Но тут по телевизору снова о Горюшкине Павле Семеновиче говорить начали.
     – Погоди! – встрепенулся Надыбин и впился в телевизор. А там героя в разных ракурсах показывают, и дочка его в Пашино плечо вцепилась, маленькая, беззащитная.
     – А в то время, – вешал голос диктора, – когда сотни прохожих снимали это происшествие на свои телефоны и планшеты, из толпы вышел человек. Обычный человек, подвергая опасности свою жизнь, он спас две жизни. Вот что нам рассказали об этом человеке на его работе.
     Главный редактор впервые за долгие годы работы похвалил Горюшкина за работу, сообщил, что лучшего работника он не встречал, рассказал и о его таланте и о скромном существовании, и даже о том, что у Паши нет мобильного телефона.
     – Это что, правда? – удивился Надыбин, – у тебя нет мобильного?
     – Нету, только городской, – ответил равнодушно, – а он мне не нужен.
     – Теперь у тебя все будет! – приказал Надыбин.    
     Так Горюшкин стал самым близким человеком миллиардера. Жить в его хоромах Паша отказался, от многого отказался. Не поверите, даже от красного спортивного автомобиля отказался. Только одну мечту попробовал осуществить, но тоже не получилось. С родителями Паша встретился уже на кладбище.
     Горюшкина приглашали на всякие телепередачи, всякие шоу, но он отказывался. Самое приятное, что он испытал – это то, что Люся ни разу его не упрекнула в непрактичности. Так прошел, может быть, год, и за все это время Паше не приснился ни один сон. Но сны все же вернулись к нему. И он снова блуждал во сне, и, несмотря на то, что он теперь ни в какие истории не ввязывался, на учет его все же поставили и в стационар периодически забирали. Не на долго... Когда подлечат, а когда и, не долечив, выпускали на волю.