Огонь и железо 31

   
  ***1941***
  (мистическая повесть)
 
   31.
 
  Мы въехали в городок, когда смеркалось. Многие дома стояли покинутые хозяевами. Продуктовый магазин был разграблен, стекла в окнах побиты, дверь болталась на одной петле. Возле крыльца валялись какие-то жестяные  банки с рассыпанной крупой, разорванные мешки. Видимо, власти не препятствовали мародерству. Ну, не оставлять же продукты врагу.

То, что городок готовится к эвакуации, было видно сразу. Лошади, запряженные в телеги, потряхивали гривами, ждали, когда закончится погрузка каких-то тюков, ящиков. Такая же суета была и у военных. Только они грузили боеприпасы в машины, цепляли орудия.

Штаб дивизии и госпиталь находились рядышком, в старых каменных домах. За то, что мы доставили раненых и никто из них не умер по дороге, медсестру Ефросинью Кондратьеву повысили в должности до старшей медицинской сестры и оставили при дивизионном госпитале. Впрочем, и он готовился к эвакуации, санитарный поезд стоял на станции. Так что я с Фросей не прощался. Меня ждала отправка в Москву долечиваться на том же поезде.

За очень ценные трофеи – радиостанцию и взятие в плен её оператора и разведчика Абвера - меня обещали наградить и повысить в звании. Сам полковник Григорьев, заместитель командира дивизии, жал мне руку и пожелал скорейшего выздоровления.
После полковника ко мне подошел особист в чине капитана и сказал:

- Товарищ Мельников, мы ждем от вас подобнейшего раппорта обо всём, что случилось с вами в лесу. Как вам удалось взять живыми немецкую радиогруппу вместе с радиостанцией. Подробнейший рапорт, вам понятно?
- Так точно, товарищ капитан госбезопасности. Опишу всё, как помню.
- Какими языками владеете?
- Немецким, но не в совершенстве.
- Ничего, мы вас подучим. Такие как вы нам нужны. После лечения в Москве зайдите в приёмную Первого Главного управления разведки. Оставите свои координаты, с вами свяжутся.
- Будет исполнено, - козырнул я и сделал «налево кругом».

Забегая вперед, сообщу, что уже в Москве вручили мне медаль «За отвагу» и повысили в звании до младшего сержанта. Я так понял, что это мой потолок, потому что сержант или старший сержант на должности командира отделения должен иметь способность руководить личным составом и быть в хорошей физической форме.
А какая у меня сейчас физическая форма с прострелянной-то грудью? Хреновая. К марш-броску не годен – задыхаюсь, к окопным тяготам тем более.. Так что о военной службе на фронте не могло быть речи.

Простился я также и с Сафьяновым.  Его оставляли при дивизии, определили в стрелковый полк. Он пытался извиниться передо мной за то, что тогда, в лесу, не понял моих действий и сожалеет, что чуть не испортил всё… и даже подверг наши жизни опасности. Ведь тог немец мог нас положить всех. Я ответил, что вряд ли он стал бы стрелять, демаскировать себя… так что не переживай, Анатолич, ты хороший солдат и службу несешь исправно. Я видел, что он относился ко мне как отец к сыну. Мы тепло расстались.

К отходу состава я успел написать рапорт и передать его майору госбезопасности. Фрося постаралась устроить меня в свой вагон.
Конечно, между мной и Фросей возникла взаимная симпатия, но обстановка совершенно не располагала заводить военно-полевой роман. Жизнь нас явно разводит. Но пока ехали, я видел, как она, проходя по вагону между ранеными, каким-то особо подчеркнутым вниманием смотрела на меня, но я быстро опускал глаза. Не знаю, почему я не завел с ней интрижку с поцелуйчиками в тамбуре. А ведь многие бойцы пытались довольно активно (если позволяло здоровье) флиртовать с Фросей. Но она была уже не так отзывчива на проявления ласки, как это было в полевом госпитале. Тогда раненым очень была нужна моральная поддержка. Впрочем, она и сейчас важна, но уже не так остро стоял вопрос выживаемости.

Хотя… тогда, на станции наш санитарный поезд номер 312 попал-таки под бомбежку. Пикирующий бомбардировщик «U-88» сбросил на эшелон две зажигательные бомбы, но пожар удалось потушить.  Дивизионные зенитки открыли огонь по «Юнкерсу» и не дали ему сделать второй заход. А вскоре подоспели два наших истребителя «И-16». Юркие «Ишаки» догнали и сбили гитлеровского стервятника. Вот так бы всегда. Но, к сожалению, это были временные победы.

Что касается моего сравнения «Юнкерсов» со стервятниками, то они и в самом деле были похожи на летающих хищников своими широкими крыльями и неубирающимися шасси, которые напоминали выставленные когтистые лапы.
И в дальнейшем нашему санитарному поезду так же сопутствовала удача. Вообще этот поезд стал легендарным.  26 июня 1941 года, в первые дни войны, на рельсы вышел военно-санитарный поезд № 312, который с этого дня и до января 1946 года без остановок и перерывов спасал раненых бойцов, курсируя от линии фронта к тыловым госпиталям.

Итак, к началу июля я уже был в Москве со всеми соответствующими документами. Поместили меня в Боткинскую больницу, где только-только разворачивали военный госпиталь.
Почти каждую ночь объявлялись воздушные тревоги, но никто из персонала не бежал в бомбоубежища, никто не бросал больных. Хирурги сутками не отходили от операционных столов. Если вырубалось электричество, зажигали керосиновые лампы.
Из больницы меня вскоре выписали. В разведуправление что-то меня не тянуло. Начнут под микроскопом изучать «мою биографию». Можно конечно, сослаться на контузию, дескать, не помню свою прежнюю жизнь, но это только усилит их подозрения.

Наверное, неделю я ночевал на вокзалах. Днем читал объявления и газеты, в надежде найти для себя какую-нибудь работу и нормально легализоваться.
Было странно читать заголовки газет и знать наперед, что произойдет дальше. Напряжение снималось, зато появлялась грусть, ибо время было трагическим.
Неожиданно мои художественные таланты пригодились.  На этот раз в качестве уличного граффитиста. Конечно, в 1941 году такого понятия не было. Но рисовать приходилось на улице, а точнее, рисовать на асфальте ложные дома. Кремль так же маскировали под обычные кварталы. Кроме того вокруг Москвы создавали ложные аэродромы, ложные цели для вражеской авиации: макеты самолетов, ложные нефтехранилища. Так что и мне работы хватало. И я свой паёк получал на законном основании.

И как полезному члену общества мне наконец-то выдали ордер на комнату в Столешниковым переулке. Это в 21 веке Столешников превратился в зону элитных магазинов и дорогих дамских бутиков. А тогда это была жуткая дыра, страшная в своей нищете.

Столешников № 6. Вход во двор был со стороны Пушкинской улицы. Рядом со входом во двор было отделение милиции, которое все называли «полтинник» (номер 50). А еще был маленький бакалейный магазин. Напротив, через переулок, находилась столовая, в которой можно было пообедать за деньги или за талоны. Талоны нам выдавала заведующая «Мосхудфондом».

Будни Москвы военной поры: апокалиптический вой сирен воздушной тревоги вдруг разрывает тишину ночи, тяжелый гул налетающей авиации люфтваффе, феерия прожекторов, грохот разрывов бомб, рявканье зениток, истошный вой сбитых самолетов, огонь и железо…

Из темной комнаты я смотрю в окно и думаю, неужели это все со мной происходит на самом деле, а не мои предсмертные галлюцинации?

   ------------------- Продолжение следует -------------------