Уныние. Песнь вторая

Вокруг банкет, шумит вино
Оно стремится в пол,
А пробки – в потолок!
Людей красивых и не счесть:
Любой, кто здесь бывал, считал за честь
Приглашенье от мадам Верне
С запиской: «Ожидаем. Поскорей!»
В таком салоне людном
Образовались разные круга:
В одном всё тешиться занудным,
В другом – придавалися стихам.
То молва прольётся о женитьбе,
О том, что граф влюблён в Люсию –
Сестрёнку младшую Верне,
Что одевалося скромней.
В их семейство нелегко, однако,
Нельзя было влюбиться:
Те мотались и четыре бала
Выдавали в год, чтоб веселиться
На их родине похвально,
Где, всё ж, не знали об отваге.
Но, чем печальней нравы,
Тем лет минувших шрамы.

Толки были повсеместно
О материй волии Зевеса,
О мирских, простых страстях
И каждую придумывал он сам,
Кто говорил иль слышал,
Кто презирал иль ненавидел
Существованье власти таковой
И хотел измен своей борьбой.

В углу за пышными кустами,
Где лилий парочка цвела,
Сидела незнакомка молодая.
Вся в белом платье, сшитом
Из нитей чьей-нибудь души,
И пахла празднеством любви,
И томный взгляд её душил.
Кажись, и не бывало здесь ей никогда
Ни места, ни заботы крова,
И была одна. И веселилась,
Сама не зная как.
И предстали будто бы во мгле
Воспоминанья про людей:
Как одни лгали все безбожно,
Врали так, что невозможно
Отличить правду ото лжи
Тех, кто к выгоде спешил.
И так бывает ежечасно
Во всех мирах, что снятся
Людям бескорыстным,
Внимательным и чистым.
Воспоминанья о предательстве,
О наглом лишь ходатайстве.

И прибыл он на бал.
Мадам Верне в своём кругу ждала
Парна, что из млада был хорош,
Но не считал обман он злом,
Ведь бывает ложь во благо,
Что для нужд всех есть отрада.
Так, наш герой вошёл в залу,
А его уже пасут
И с шампанским, и с вино,
Но вкушать их не намерен он.
Люстра, что покрыта тысячью свечей,
Орошает светом путь лишь к ней,
Что подале всех сидит от
пьяниц и пиитов.
И судьба лишь к ней влекла
По тропе из сухости бокала.
Он отлит из чистого стекла,
Как чисты его слова,
Приближающиеся к ней
С целью сделаться смелей,
Чем скромность есть его одна
Мягче многих здесь дворян:
– В своих снах тебя ищу,
Я фраппирован ещё и с встречи той
И забыл совсем я про покой:
Ведь думал: «Не найду
Уж больше никогда», -
Но прошло всего два дня.
Я всё думал, почему не мог
Сказать тебе и пары слов,
Объясниться наконец,
Чтоб сомнения венец
Распался на твоих глазах,
Что в сновидениях искал…

— Пожалуйста, остановись.
Я – свидетель чувств твоих,
Но не сможем быть пока
В упованье того дня,
Когда же вновь полюбишь
ты меня.

— Но… Почему? не могу понять одно…

— Нам вместе быть не суждено.
Здесь придётся нам расстаться,
Но, если ты желаешь вновь
Увидеться. Придётся лишь признаться…

— В чём? – Перебил он дерзновенно.

— В том, что ты – и вправду откровенен.
В том, что достоин ты
Признать отрадою мечты,
Признать, кто властвует над миром:
Только мысль или длань всесильная?
Нам, оставшись здесь, знанье это
Будет вручено.
Иль окажется, что мало лишь желанья
И мы – всего лишь действие одно.
Если ты идёшь сейчас –
Отрезаешь путь назад.

После слов своих она тихо
Поднялась с места своего.
И, не видя ныне никого,
Пошла безмолвно к выходу.
И в самом деле душа каждая
Покинула их место,
И теперь не быть сражению
Мысли слова, к счастию.
Походку дамы из своего сна
Герой не смог бы позабыть:
Уж так станом та была нежна,
Её шаги неслышимые кротки,
Ступала та, как будто по осколкам,
Не боясь смущения героя,
Так, что показалося ему
(Впервые в жизни он то испытал,
И страстью весь он запылал)
Что в этом мире видит лишь её одну.

И глаза покрылись словно кисеёй,
Затем был слышим смех, потом другой,
А после без конца
Он идти куда-то стал.
Герой не спрашивал, он был уверен,
Что прекрасней дамы нет во свете
И то, что не бывает злых намерений.
Так прошло минут пятнадцать
Спуска пролонгированного,
Для воли честной истязания,
А для его сенсуализма –
Темнота.
Однако нота зазвучала,
Отворилась дверь внезапно
И пред ним так тихо стало,
Что чувствовать он мог,
Как шлакоблоки касались его ног,
Какой же жар струил из факелов,
Что правду лишь к себе притягивал.

И, оказавшись перед ней,
Во свете факелов милей
Казался лик её. Что теперь
Не был загадкой в чуждой стороне.
Её черты лица были остры,
Так скромно под губой
Было место родинки одной,
Так все её лицо казалось ново,
Словно в первый раз увиделись те снова.
И слова срывались с милых уст,
Поняв, что сомнениями густ
Герой. И теперь её лишь молвь:

— Для праздности мы упрощённой
Оставляем лик тебе. В одежде
И в поруке круговой
Скрывают жесты все в надежде.
Но гибель для людей ясна,
Это неминуемое ложе
Для тайн и ран по коже,
Но только всех одна
Способна погубить навечно –
Это ложь с презреньем.
Теперь ж, желая подтвердить
Своё намеренье, масон,
Видишь письма те? То счёт:
Твои именья, прошлое и будущее
Принадлежать все будут узусу
И во славу жизни общества,
Что будет создано тобой.
И теперь твоё ничтожество
Создаст мир с душевной простотой.
Лишь подписать сие осталось
И ничто более не скажем.

И был сей нарратив не больше,
Чем требовалось сделать.
И, чтобы не чувствоваться вошью,
Осталось делать, что велели.
И рассужденьям предался:
«Я мог б во сне этом
Стать кем угодно.
Столько же богатства
Свалилось мне на голову…
Сальный путь себе удумал…»
И, закрываясь весь от жадности,
Остался он ни с чем.
Повели его для важности
В масонов зал затем.

Но тут от жажды он томиться стал,
Стан прекрасной дамы пеленал
В благодатно утро свет.
И с кровати встал поэт.

Он страшно бледен был, испуг,
Быть может испытал,
Ведь до того «Войну и мир» он изучал.
Герой наш чуял крошечный недуг…
Снова он остался весь один
Смотреть исчезновенье паутин.