Околопарфюмерное. Про любимые ароматы детства

Парфманьяк во мне жил всегда.

Не смотри, что парфюмерную фамилию взяла только через тыщу лет после рождения. И то случайно.

Но он точно  внутри сидел, ждал своего часа. Не дождался  в первом акте. 
От неприкаянности надолго умер, конечно.

Где-то  на полпути принцессу оживили, но она была  вся такая, со сна, вялая,  трепетная и слегка эксцентричная. То  обливалась задумчиво последними  парфюмерными достижениями, то ходила месяцами пахнущая исключительно  работой,  равнодушно скользя взглядом по батарее   из красивых вычурных бутыльков , выставленных на туалетном столике.
Потом опять все изменилось, но  я  сейчас  о том, как все начиналось.

Про то, из какого сора растут самые утонченные  парфюмерные  привычки.


Я с детства любила запах  свежей краски.
Запах ацетона, растворителя и бензина.

И нет, я не токсикоман. Нет, и не эпилептик с обонятельными галлюцинациями.
Просто нравилось. Да, так бывает.

И запах дедушкиного сарая мне тоже нравился, да.
Этот запах парфэксперты с удовольствием разложили бы на компоненты. Такого сложносочиненного и хитросплетенного еще поискать.
Не каждый парфюм сможет конкурировать.

Первыми твой нос встречали гулкие бряки железных ключей и ржавого замка. Это было так, еще даже не запах, эпиграф.

А как только ты перешагивал порог — носом /и в прямом, и в переносном смысле/ утыкался в первые ноты.

Вяленой рыбы. Щедро развешанной после рыбалки сушиться на веревках прямо поперек всей сарайки. Сарайка объемом примерно со среднестатистическую квартиру-студию, кстати. И под потолком веревочки в десяток рядов.

Первые рыбные ноты щедро смешивались с запахом березовых, мозжевеловых и дубовых веников, которые были пучками нанизаны тут же, с единственной целью- быть под рукой, когда внезапно понадобятся. А до той поры, пока не понадобятся — сохнуть. Концентрировать вкус и аромат.

Висели они круглогодично, периодически сменяя друг друга, все время норовя дотянуться до тебя кончиками своих цепких колких веточек. Цель их была не ароматизация воздуха, конечно, а разнообразие спа- процедур, которые в те времена без изысков назывались «баней».

Ты, такой, заходил в сарай, и, как не пригибал голову, однозначно цеплял или случайный рыбий хвост по загривку, или пышным веником по морде. Воздух взбадривался, запахи перемешивались. Терпкий горький от сухих карасей с плотвой смешивался с шипрово-фужерными волнами от дуба/можжевельника, и кружил вокруг тебя.

Пара шагов внутрь — и к этому стройному хору присоединялся запах горюче-смазочных материалов.

Скипидара, бензина и еще чего-то там, названия которому я не знала, и уже не узнаю никогда. Коричневого и вязкого как карамель, полупрозрачного, как сироп и ядреного, как деготь.
К хору скромно присоединялся сдержанный, смолистый и кремовый запах смазки велосипедной цепи.

Поодаль, в глубине свои ноты вставляли в симфонию резиновые сапоги разной степени угондошенности, калоши, разной степени стоптанности и валенки, придающие всему хору теплую, пушистую такую нотку с элементами легкой замшелости и дремучести.

Базовые ноты составляли древесные, неизвестные даже деду, но явно неблагородные породы — сосны? березы? ели? Из их небрежно струганных и местами криво пиленных досок сам сарай и был сложен, собственно. С их суровым, деревенским обоянием, сухой, жесткой правдой жизни, без всяких там сливочно- ванильного и леденцово- кофейного баловства.

Когда дверь в сарайку оставлялась открытой, врывающийся ветер взъерошивал куртки на гвоздиках и наполнял объем запахами дубовой кожи, старой пыли, покоцанных пуговиц и поюзанных перчаток.

Когда погода на улице была сырой и влажность шпионкой пробиралась внутрь, она пыталась дыхнуть нам в лицо своим заплесневело- кислым амбре, но мы обычно давали ей по мордасам и запирали дверь изнутри.

Наши суровые кожано-дымчатые, древесно-стружечные, ржавчино-сухорыбные ароматы ей было все равно не победить.

Я вот не могу сказать. что любила этот запах.
Я больше, конечно (вернусь к началу) любила запах краски и ацетона. И ремонта. Всегда приходила понюхать, постоять и поводить носом там, где вдруг появлялась открытая жестяная баночка с подобным недетским содержимым. Мне было вкусно, да.

А в суровом ароматическом букете дедовского сарая я просто была как дома. Спокойное такое, органичное восприятие. И принятие мира вокруг себя, включая его запахи. Рыба же не принюхивается к запаху воды, ей что, больше делать нечего?

Столько лет прошло, все поменялось. И пристрастия тоже. И фавориты.
К ацетону я теперь равнодушна, хотя, негатива он до сих пор не вызывает. И ремонт не пугает. И едкая вонь растворителя или лакокрасочного покрытия не раздражает.

Но душиться ими я точно не буду.

И вот, знаете, хожу я последнее время, изучаю нишевые ароматы и не могу понять одного.

Чего не хватило этим парфюмерам? Этим лощеным, сытым, красивым людям на фото, в дорогих костюмах, с благородными лицами? Возможно даже, с длинными, уходящими вглубь веков аристократическими корнями?

Чего им не досыпали в детстве?
Такого дедушки?
Или такой сарайки?