70

Владимиру Сорокину — 70.

Запоздалый манифест о том, почему его нельзя поздравить быстро, как всех, и как его проза продолжает разрывать русскую литературу изнутри

1. Почему неделю молчал?

Потому что настоящий текст про Сорокина нельзя написать по шаблону. Нельзя просто вывалить цитаты из «Нормы», вставить пару кадров из «4» и написать: «Мастеру — 70! Крепкого здоровья!». Это было бы слишком… нормально. А Сорокин — про другое.

Его юбилей требовал переосмысления. Не праздника, а вскрытия.

2. Сорокин как литературный вирус.

Если бы русская литература была организмом, то Сорокин — это тот самый штамм, который встраивается в ДНК и меняет код. Он не просто пишет тексты — он заражает.

1983 год, «Очередь» — еще не знаем, что это начало конца. Просто люди в очереди говорят странные вещи. А потом оказывается, что это не очередь, а ритуал. А потом — что вся наша жизнь очередь.

1999 год, «Голубое сало» — и вот уже Сталин с Хрущёвым еб***я под диктовку постмодерниста, а русский язык распадается на глазах. Читатель в шоке: «А что, так можно было?»

2006 год, «День опричника» — казалось бы, антиутопия. А теперь перечитываешь и понимаешь, что это не диагноз. Это прогноз.

Сорокин не предсказывает будущее. Он его синтезирует в пробирке своего текста.

3. «Переосмысление» — ключевое слово
Неделя молчания после юбилея — это не лень. Это попытка ответить на вопрос: «Какого чёрта он сделал с нашей литературой?»

Он взял соцреализм и превратил его в абсурдный хоррор.

Он взял русскую классику и показал, что под кожей «Анны Карениной» давно копошатся черви.

Он взял язык и доказал, что он — не инструмент, а живая плоть, которую можно резать, варить и подавать под соусом из дерьма и золота.

Перечитываешь «Теллурию» и понимаешь: это не роман. Это ритуал. Ты не просто читаешь — ты участвуешь в чем-то древнем и жутком.

4. Почему его до сих пор ненавидят (и это хорошо).

Сорокина презирают блюстители «чистоты русской культуры». Его ненавидят те, кто верит, что литература должна «воспитывать». Его не понимают те, кто ищет в книгах уют.

И это прекрасно.

Потому что настоящая литература — не про комфорт. Она про выход.

5. Что делать теперь?

Перечитать «Лёд» и понять, что все эти «пробуждения» вокруг — уже были.

Пересмотреть «4» и осознать, что кино тоже может быть литературой.

Дождаться новой книги (а она будет, потому что Сорокин не остановится).

6. Заключение (которое не завершено).

70 лет — не итог. Это просто число из двух цифр.

Сорокин давно уже не человек, а текст. Он растворился в своих романах, как «голубое сало» в пробирке.

И если через сто лет кто-то откроет его книгу, он снова заразится.

С юбилеем, Владимир Георгиевич!

Вы уже победили!