Шарджа

Белый город. Бескрайний, выжженный, ослепительный. Я шагал по набережной Корниш, и солнце прожигало меня насквозь — казалось, даже тени здесь нет, только расплавленный воздух, дрожащий над асфальтом. Я щурился от яркого света, и перед глазами вставали знакомые картины: серые питерские улицы, матовый блеск мокрой брусчатки под фонарями.

Дождь. Лёгкий, освежающий, будто невесомая пелена. Мелкая морось, в которой так легко дышится, серебристая дымка над каналами. Я мечтал о том, как стою у окна, слушаю, как капли ласково барабанят по подоконнику, а за стеклом медленно гаснет северный день. Здесь же, в Шардже, даже ночью было жарко — я лежал под кондиционером, и он гудел, как взлетающий самолет, а я думал о питерских скверах, о том, как пахнет мокрой сиренью после дождя, когда её аромат становится особенно нежным.

Но странная штука — тоска. Она не спрашивает, чего ты на самом деле хочешь. Теперь, когда я дома, когда вокруг слякоть и промозглый ветер, я ловлю себя на том, что скучаю по этим белым, выжженным площадям. По тому, как в Шардже пахнет жареными финиками и кофе с кардамоном. По тому, как вечером, когда солнце наконец отпускает, город загорается огнями, и мечети подсвечиваются мягким золотым светом, будто парят над землей.

Я понял одну вещь: мы любим не места, а самих себя в этих местах. В Шардже я был тем, кто тоскует по дождю. В Петербурге я — тот, кто скучает по пустыне. И, наверное, это и есть счастье — всегда хотеть того, чего нет. Потому что если бы все было идеально, не было бы этой сладкой, ноющей тоски, которая делает нас живыми. Шарджа научила меня этому. Теперь я знаю: где бы я ни был, я всегда буду мечтать о другом. И это нормально. Потому что я безнадежно влюблен и в этот дождливый город, и в ту выжженную солнцем пустыню. И, кажется, это и есть жизнь — вечное томление между двумя домами, ни один из которых не будет настоящим до тех пор, пока ты из него не уедешь.

С творческим вдохновением, Ваш Сергей Бурыкин