Париж без праздника

                ПАРИЖ БЕЗ ПРАЗДНИКА


ГЛАВА ПЕРВАЯ
ПРОЩАЙ, НЕМЫТАЯ РОССИЯ!

Юный охранник, походу, реально завис. Приоткрыв рот, он перманентно моргал своими белобрысыми ресницами и пронзал меня взглядом. Впрочем, не буду скрывать: покорная ваша служанка к подобной реакции представителей противоположного пола за последние годы привыкла.  94 – 62 – 92 при росте 178 и классическом кукольном личике – это вам, извините, не жук начинал. И юный охранник был далеко не первым мужчиной, впавшим при виде меня в состояние «грогги».  Но разбивать его сердце в мои планы в тот день не входило и я повторила максимально противным голосом:

– Молодой человек, вы мне подскажете, как пройти к стойке номер пятнадцать?

Но – бедный юноша продолжал немотствовать и мне пришлось подключить тётю Валю.

– Мо – ло – дой  че – до – век! – произнесла тётя Валя очень громко и профессионально (она бывший лектор) отчётливо. – Так вы  подскажете нам дорогу к означенной стойке или это государственная тайна?

– Вы летите в Париж, сударыня? – вопросом на вопрос ответил охранник и машинально поправил свой бейджик с крупной надписью «Николай».

– Нет,  в Париж улетает моя племянница, а я остаюсь у себя в Бирюлёво – ответила тётя. – Но, если мы отыщем стойку регистрации, то останемся обе. Именно в этом и состоит ваш план?

– Ой, простите-простите – прошептал Николай. – Стойка номер пятнадцать в конце того зала направо. А ваша… ещё раз простите… племянница надолго едет во Францию?

– Увы, Коля, с концами – хихикнула я. – Ведь у меня в Париже жених. Мой суженый – ряженый. То ли маркиз Карабас, то ли виконт де Бражелон – я точно не помню.

– Ой, как жалко! – вздохнул охранник.

– Кому как, Николай. Париж стоит мессы.

Юный Коля смущённо потупился и мне его стало немножечко жалко.

– Хотите, я с вами снимусь на память?  – невинно предложила я.

– Да, очень хочу, – прошептал Николай.

– Тётя Валя, а вы нам поможете?

Моя тётушка скуксила губки, чуя неладное, но всё-таки через силу кивнула.

– Будьте добры, Николай, передать моей тёте свой айфон, – приказала охраннику покорная ваша служанка.

Николай тут же выхватил из кармана свой заклеенный скотчем айфон (естественно, не десятый, а четвёртый) и всучил его тётушке. Тётя Валя, вздохнув, перевела это чудо техники восьмидесятых годов в режим «фото», а я, скорчив зверскую рожицу, звонко чмокнула Колю в его гладко выбритую щёку.


****

The rest is silence.


****


Поток прощальных нотаций от тёти Вали был унылым и бесконечным. 

– Ты зря думаешь, Анечка – раздражённо зудела она, – что в Париже ты сможешь творить всё, что твоей левой ноге угодно.  Моя сестра Элла – это тебе не тётя Валя. Элеонора – она… знаешь, в детстве мы звали её «Фрау Марта» (она, как и все мы, на четверть немка, но Штольц в ней давно победил Обломова). Так вот, дорогая Анечка, у Фрау Марты не забалуешь! Подъём в шесть ноль-ноль, обливание ледяной водой и получасовая утренняя молитва. И никаких виконтов де Бражелонов!  Даже думать забудь. Элеонора Петровна – самая ревностная прихожанка эмигрантской православной церкви и за мораль борется чисто по-сталински. Это тебе не тётечку Валечку за нос водить!

– Вы что,  хотите отговорить меня от Парижа? – удивлённо спросила я.

– Да, конечно же, нет! – печально вздохнула старушка. – Париж стоит мессы, здесь ты правильно выразилась. Это ведь Наполеона слова?

– Нет, тётя, Генриха Наваррского.

– Да, этот Генрих был удивительно умным мужчиной, – легко согласилась тётя, – да королева Марго за дурака б и не вышла. Хотя…  – здесь Валентина Петровна надолго задумалась. – Хотя, может быть, ты и вправду останешься? Чем тебе, Аня, Москва не мила? Она ведь, матушка, бело… – при этих словах тётка всхлипнула и пустила слезу, – …ка – мен – на – я...  А, Анюта?

– Но… тётя! – попыталась вернуть я старушку с Небес на грешную землю.

– Я даже позволю тебе работать в этом твоём модельном бизнесе.  А, Анюточка?

– Но, тётя Валя! – здесь я тоже украдкой смахнула набежавшую в угол глаза слезу. – Я вас очень… очень-очень люблю и никогда не забуду всё, что вы для меня когда-то сделали. Но… тётя Валя, вертеть попой на подиуме на потеху богатеньким папикам и их жирным жёнам я, тётя, не стану. У меня – как вы сами сто раз говорили – есть голова на плечах, и я хочу стать великим (ну, или невеликим) учёным. А сколько платят учёным в Москве, не мне вас рассказывать. Вы ведь сами учёный.

– Да, – опять согласилась тётя, – я бывший филолог и даже доктор наук. «Пи Айч Ди», так сказать. Защищалась у Истомина в 2001 по теме…

– «Влияние французских романтиков на творчество Бенедиктова», – моментально подхватила я. – Ну, и чего они вам навлияли,  тёть Валь, эти ваши романтики? Однушку в Бирюлево? И доколе – выражаясь по-бенедиктовски – мне дрыхнуть на раскладушке на кухне?

Здесь тётя уткнулась своим красным носиком в мою грудь третий номер и – разревелась. Вслед за нею в четыре ручья разрыдалась и ваша покорная служанка. Короче, у нас получилось классическое русско-московское расставание: со слезами, поцелуями и бесконечными взаимными упрёками.  Фёдор Михайлович был бы доволен.

****

О, those Russians, Russians!

****

Больше часа спустя, уже сидя в салоне французского «Боинга» и уже отсморкав и напудрив свой нос, я наконец огляделась.  Салон был полупуст. Прямо передо мною сидело патриархальное еврейское семейство: бородатенький pater famili в чёрно-белом хасидском прикиде, человек где-то пять разновозрастных женщин (кто там был мать, кто дочь, а кто тёща, с первого взгляда понять было трудно), тощий, как спица, пятнадцатилетний подросток, явно жутко стеснявшийся таких одиозных родственников, и очаровательный карапуз лет пяти с блестящими глазками-бусинками.

Если бы это были хасиды израильские, то уже к середине пути я бы гарантированно оглохла, но это были евреи французские и создаваемый ими шум не превышал среднестатистической громкости небольшого цыганского табора.

Впрочем, счастье моё продолжалось недолго, и уже перед самым вылетом в лайнер вошли двадцать восемь китайских туристов, заполнивших все лакуны перед хасидами. Первые минут семь или восемь китайцы осваивались: ёрзали попами в мягких креслах и проверяли крепления, – а после,  когда заревели турбины и взлётная полоса понеслась назад, – все двадцать восемь граждан Срединной Империи испуганно замолкли, но потом, когда лайнер набрал высоту, пробил линию облачности и пейзаж под крылом стал похож на грубо скомканную обёрточную бумагу, двадцать восемь фанатов Великого Кормчего вовсю развернулись и стали общаться.

Да, друг-читатель, общаться. Ну, что я могу вам сказать? По сравнению с этими двадцатью восьмью представителями великой китайской культуры хасиды казались людьми молчаливыми, а парочка экспансивных итальянцев, расположившихся у меня за спиной, – глухонемыми. И, когда я уже начинала подумывать: а не прыгнуть ли мне с парашютом? – ко всем нам пришло спасение в виде немолодой двадцативосьмилетней стюардессы, развозившей напитки.

Двадцать восемь континентальных (с гонконгскими их трудно спутать) китайцев взяли двадцать восемь джин-тоников, выпили их за три с половиной минуты, а потом – всё же есть Бог на Небе! – вынули двадцать восемь одинаковых спальных масок и двадцать восемь парных берушей и синхронно заснули.

…А вот, господа, перед этим, когда пожилая девица с неумело наложенным макияжем подкатила свой столик ко мне, случился ещё один инцидент – незначительный, но показательный.  Мой сосед – невысокий потешный мужчинка с усами a la Чарли Чаплин –  взял себе полстакана армянского бренди «Васпуракан», а я, в силу возраста, вынужденно ограничилась ориндж джусом. При этом я бросила такой алчный взгляд на поглощаемый моим соседом бренди, что он сразу всё понял и спросил, интимно понизив голос:

– Тоже хочешь чуть-чуть коньяковского? Что, коза, заказать?

– Нет, не надо, – сурово отрезала я и с перепугу прикинулась спящей.

****

Вы только поймите меня, пожалуйста, правильно.  К алкоголю я равнодушна, но этот армянский коньяк был мечтой и соблазном моего детства. Дело в том, что ровно два раза в гости к моей тёте Вале приходил академик Истомин. И важнее события в жизни тётушки не было. Накануне визита в «Азбуке вкуса» покупалось настоящее венгерское салями и готовилась деревенская курица, которая и выставлялась на стол вместе с – не менявшейся все годы – квадратной бутылкой «Васпуракана».

Академик всегда выпивал одну-единственную рюмку и со словами: «Нынче хорошее вино в сапожках ходит» (лишь месяц назад я узнала, что это была цитата из «Войны и мир») – лично прятал бутылку в сервант и запирал на ключ.

О, как же я с самого детства мечтала попробовать это обутое в сапожки вино, но мечта моя так до сих пор и не осуществилась. Да и как же ей было сбыться? Что могла я для этого сделать?

Воровать?

Но брать что-то тайком мне было противно.

Попросить налить рюмочку?

Но примерно с тем же успехом я могла попросить разрешения разок-другой дёрнуть академика за бороду.

И вдруг – вожделенное бренди стоит на тележке и мне достаточно подмигнуть псевдо-Чаплину, чтобы он взял его для меня! Соблазн был почти нестерпимым, но…

Но ему всё-таки не уступила. Слишком уж был похож псевдо-Чаплин на Семёна Аркадьевича Борщаговского – председателя конкурса красоты «Мисс Москвы».

****

Причём сходство было не внешним. Семён Аркадьевич был двухметровым и седовласым мужчиной с малиново-красным лицом и ненавязчивым обаянием Жана Габена. Он, кстати, тоже любил называть меня «козочкой» и даже ласково щёлкать по носу. Мне все эти знаки внимания казались чисто отцовскими.

До поры.

****

А вот после последнего тура (дефиле в открытых купальниках) он зашёл к нам в гримёрку и, дождавшись, когда мы остались одни, произнёс:

– Всё, коза, поздравляю! Верти дырку для ордена. Ты уже королева всея Москвы. 

– Вы это серьёзно? – не поверила я.

– Коза,  этим не шутят. И когда это дядя Семэн тебе врал? 

– Значит… всё точно?

– Точней не бывает.

Здесь я завизжала, как сумасшедшая, и, повиснув на его бычьей шее, влепила в небритую щёку дяди Семэна пару сочных безешек.

– Это дело бы надо отметить, – промурлыкал Семэн. – А, Анна Батьковна?  И где б это сделать? Выбирай: в «Редиссоне», в «Лотте Отеле», или – гулять так гулять! – в «Национале»? Где мы с тобой заночуем?

– Т. е. как «заночуем»? – не поняла я.

– Ну, коза, ну, не строй из себя здесь валдайскую девственницу. Ведь знала, в какое дерьмо добровольно вступаешь. А дядя Семэн – это всё-таки не колымский трамвай. Хотя, мать… постой-ка, постой… ты что, хочешь сказать, что ты… это самое?

Я сочла ниже своего достоинства отвечать на этот провокационный вопрос.

– Ну, ты меня,  девочка, просто убила! – печально продолжил Семён и уселся на маленький стул, тут же жалобно затрещавший под его огромным телом. – В развратной Москве в семнадцать с копейками лет сохранить невинность! Слушай, а ты мне тут, часом, не врёшь? Смотри, девка, с огнём ведь играешь, и это тебе не мальчиков на дискотеке обманывать. Хотя… нет, похоже, не врёшь. Да-а… чего не бывает! Ну, тогда все гостиницы побоку, будем делать красиво.  Загран у тебя, Анька, есть?

– Нет, пока только делается, – ответила я, ничего, если честно, не понимая.

– Ну,  что же ты так! – покачал головой Борщаговский. – Ладно, Анечка, сделаем. Для дяди Семэна сиё не проблема. Так… стало быть, завтра тебя коронуют, а в понедельник… нет, в понедельник я занят… Значит, во вторник мы вылетаем с тобой на Багамы. На целых шесть дней. Ну что, коза, рада?

Я вновь ничего не ответила.

– Онемела от счастья?

– Простите,  Семён Аркадьевич, – наконец нашлась я, – но с вами вообще никуда не поеду. Ни на Багамы, ни в Царёвококшайск.  Вы добрый, хороший, умный, но… сами понимаете.

– «Но старый», ты хотела сказать? – прошипел Борщаговский.

– И это тоже. Хотя самое главное – это то, что я вас не люблю.

– Какая же ты идиотка! – простонал Борщаговский. – Какая же ты феерически безнадёжная дура. Я хотел всё красиво, а ты… ведь подаришь свои сокровища на сеновале какому-нибудь сопляку за бутылку портвейна! Ну и… вольному – воля. Это твой выбор. Прощай!

И этот огромный и очень обаятельный человек, оглушительно шваркнув картонной дверью, вышел.

****

На следующий день «королевой Москвы» стала Танька Михайлова, подписавшая прямо на подиуме рекламный контракт на семь миллионов рублей с фирмой «Фейшенз Волд Корпорейшн». Мне – и ещё трём девочкам – вручили серебряные короны вице-миссок, к которым контрактов не прилагалось.


ГЛАВА ВТОРАЯ
ДАЛЕКО ОТ МОСКВЫ

– Товарищ генерал-лейтенант, капитан Ярошенко по вашему приказанию прибыл! – отрапортовал молодой человек в светло-сером костюме и лихо кинул ладонь к козырьку, но половине дороги, вспомнив, что «к пустой голове не прикладывают», конфузливо вернул её обратно.

– Седай, друже, седай, – пробурчал генерал. – Как дела? Как работа?

– Всё в порядке, товарищ генерал-лейтенант! – ответил ему Ярошенко, осторожно усаживаясь на самый кончик стула.

– Дело о коллективном изнасиловании закрыто?

– Так точно, товарищ генерал-лейтенант!

– Без чинов, – приказал старший по званию.

– Так точно, Александр Васильевич!  Трое пишут чистуху, четвёртый в отказе, но на суде никуда не денется.

– Молодчина, Сергей Николаевич, – улыбнулся начальник, – умеешь работать! – и, пододвинув к капитану сине-зелёную пачку дорогих сигарет с крупной надписью « Импотенция», проникновенно спросил. – Курить будешь?

– Никак нет, Александр Васильевич, три года как бросил.

– И даже не тянет?

– Тянет,  конечно, товарищ генерал. Но сила воли на что?

– Понятно, – генерал-лейтенант раскрыл сине-зелёную пачку и продолжил. – А я вот, безвольный дурак, отравлюсь немного. Нарушу свой же приказ от ноль пятого ноль четвёртого.

Александр Васильевич вставил в рот сигарету, потом ловко выдоил из зажигалки очень длинный и жёлто-синий язычок пламени, поджёг сигарету, глубоко затянулся и выпустил облако жёлтого дыма.

– Завидую я тебе, Сергей Геннадьевич – с лёгкой усмешкой продолжил он. – Молодой, неженатый, со стальной силой и стопроцентной раскрываемостью. Хоть картину.

– Охотно меняю свою силу воли на ваш интеллект – моментально ответил ему капитан.

– Молодец, льстить умеешь, – хмыкнул начальник.  – А ведь без этого здесь никуда. Я имею в виду: в дурацкой нашей системе.

– И ещё, Александр Васильевич, – после паузы отозвался Сергей, – раскрываемость у меня, к сожалению, не сто процентов.

– Ты имеешь в виду этот труп в парке Горького? Можешь смело его не учитывать. Аб-со-лют-ный глухарь. Аб-со-лют-ный. Даже этот… как там фамилия любимого сыщика у молодёжи?

– Фандорин, Александр Васильевич.

– Даже ваш молодёжный Фандорин этот висяк ни за чтоб не раскрыл. Аб-со-лют-ный висяк. Аб-со-лют-ный. Так что можешь не мучиться. Я зачем тебя вызвал, Серёжа.

Генерал затушил сигарету в мельхиоровой пепельнице и начал мерно расхаживать по кабинету.

– Хочу я, Серёжа – почесав подбородок, продолжил он – поручить тебе одно дельце. Официальные материалы вот здесь, – генерал раскрыл папку, в которой лежало буквально несколько листиков, – но самое главное я тебе сообщу изустно. Фамилия Алексеев тебе что-нибудь говорит?

– Вы имеете в виду знаменитого вора-карманника?

– Нет, Сергей, не карманника. И, между прочим, вообще не вора. Имя Алексеева Виктора Викторовича в наших краях когда-то было известно каждой дворняжке. Всю первую половину восьмидесятых  он возглавлял нашу, мягко говоря, немаленькую область и, процарствуй Андропов чуть-чуть подольше, быть ему членом Политбюро. Но… не срослось. Выше обкома он так и не прыгнул, а при Горбатом был выгнан на пенсию.

– И сколько ж тогда ему лет?

– Лет ему малость за семьдесят, но старец был в полном порядке и, если б ему вчера вечером не перерезали горло, он бы и нас с тобой пережил.

– И  где  это случилось? – деловито спросил капитан.

– На его даче под Малой Каховкой. Часов в восемь вечера.  Дело взято под личный контроль губернатором и, как мне намекнули, кое-кем и повыше. Так что ты уж, Сергей Геннадьевич, постарайся. Кроме тебя, поручить мне настолько громкое дело некому. Не справишься, пришлют следаков из Москвы, а нам это надо?

– Какой наиболее вероятный мотив? Наследство?

– Я тебя умоляю! Алексеев за жизнь и рубля не украл, какие уж там сбережения. Вот его биография: с 1982 по 1987 год был первым секретарём нашей четырежды проклятой области. Потом целых шесть лет – с 1987 по 1993 – жил чисто на пенсию и – как люди рассказывали – почти голодал. В конце 1993 избрался в Госдуму от КПРФ, но в 1995 поругался с Зюгановым и ушёл из политики. С 1997 и по 2005 был генеральным директором «Россельхозинвеста».  Слыхал о таком?

– Никак нет, Александр Васильевич! – вытянул руки по швам капитан. 

– Да, сиди ты, сиди! – приказал генерал, а после грустно вздохнул, окунувшись в волну возрастной ностальгии. – Эх, молодо-зелено! В конце девяностых этот самый «Инвест» подмял под себя половину Сибири. Страшней его зверя не было. Но сам Алексеев был чучелом честности и жил на одну зарплату. Так что виллы в Майами не нажил. Только дачу в пяти километрах от города. На которой его и зарезали. И кому этот пенсионер всесоюзного значения мог помешать, я решительно не понимаю. Хотя… хотя слушай сюда, капитан: там одна нитка, осторожно потянув за которую, можно распутать весь этот клубок.  У старика был племянник. Верней, не племянник, а муж его внучки. Некто Тютюнин Пётр Петрович. Ну, хоть это-то имя с фамилией тебе что-нибудь говорит?

– Это… «Тютюнин и компаньоны»? – переспросил Сергей.

– Он самый, Серёжа, он самый. Капитан или, лучше сказать, генералиссимус всего здешнего бизнеса, дотянувший своими загребущими лапами аж до самой Первопрестольной. И вот этот, Серёжа, генералиссимус с Алексеевым был на ножах. Ревновал его к внучке, в которую оба они были влюблены до без памяти, причём миллиардер презирал Алексеева как совка, а дед испытывал к нему священную пролетарскую ненависть и мечтал переженить свою кровиночку на ком-нибудь более социально близком. И был, как ни странно, достаточно близок к успеху.

– Это как? – удивлённо наморщил лоб капитан.

– Подловил чувака на горячем. Нанял частного детектива и тот сумел записать на видео четырёхчасовую встречу Тютюнина с… – как там шутит Верховный? – «с девицей пониженной социальной ответственности». И Алексеев, скорее всего, собирался передать эту видеокассету…

– Кассету?!

– Да, старик был кремень и всех этих ваших компьютеров-шампьютеров не признавал. Так вот, Виктор Викторович, похоже, хотел показать это видео внучке. Но – не успел.

– Да… интересно девки пляшут – вздохнул Ярошенко, – удивительно интересно. Но откуда у вас, Александр Васильевич, такая уверенность в том, что на этой кассете была именно встреча с проституткой?

– Потому что я её видел. Ничего нет там, кстати, особенно интересного. Весь главный интим происходит в душе, где запись, увы, не велась.

– Вы видели? Как?!!

– Просто снял с антресолей свой старый видак и позырил, – усмехнулся генерал-лейтенант. – Ладно-ладно, чтобы ты прямо здесь от любопытства не помер, расставлю все точки над «ё»:  детектив, пасший в Первопрестольной Тютюнина, – наш бывший сотрудник и связей с родным УВД не теряет.  Так что он подогнал одну копию мне. На, Серёга, держи. Сам теперь можешь позырить.   

И генерал-лейтенант протянул капитану несоразмерно огромную и не виденную Ярошенко с раннего детства видеокассету.

– Позырить? На чём? – недоумённо пробормотал капитан.

– Эх, молодо-зелено! – усмехнулся начальник. – Ничего вы без нас, ветеранов, не можете. На, держи DVD. Его и посмотришь. А кассету приобщи к вещдокам.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ
У ЖАНА БЫЛО ВОСЕМЬ ЯБЛОК…

В этой главке Анюта проходит собеседование на свой англоязычный факультет истории искусств, в которое почему-то включена одна (и до обидного простая) математическая задача:
«У Жана было восемь яблок. Два из них отдал своей сестре Джейн, после чего яблок у него осталось вдвое больше. Сколько яблок было у Джейн до обмена?».

Во время возни с документами Аня знакомится:

С негритёнком Исой из неблагополучного района. Он влюблён в Аню по уши, но вынужден довольствоваться ролью «просто друга».

С восточной красавицей Земфирой. Она поначалу встречает Аню в штыки, но потом превращается в её лучшую подругу.

С платиновой блондинкой Валерией. С первого взгляда Валерия кажется Ане «типичной француженкой», но оказывается русской из Петербурга. Здесь можно чуть-чуть попедалировать тему вечной вражды двух столиц.

Во время подачи документов Валерия хвастается, что её парень Шарль снял для неё на неделю пастушеский домик в Бретани. Когда вдруг выясняется, что все четверо приняты, петербурженка ссорится с парнем, но домик уже оплачен и Валерия предлагает скинуться и, вернув Шарлю его двадцать пять тысячи евро, ехать туда вчетвером. После ряда перипетий деньги находятся и четвёрка едет в Бретань на берег Бискайского залива.   

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
ЧЕЛОВЕК, ПОХОЖИЙ НА ТЮТЮНИНА

Человек, похожий на Тютюнина (далее – ЧПНТ), сидел в мягком кресле посередине огромной спальной многокомнатного люксового номера и, одновременно листая какой-то журнал, курил сигарету. Курил он её томительно долго и только минут через пять раздался стук дверь и в люксовой спальной появилась полуобнаженная девушка модельной внешности.

ДЕВУШКА
Здравствуйте… гм… как мне можно к вам обращаться?

ЧПНТ
Зови меня «Петей». И, кстати, учитывая специфику ситуации, мы можем с тобой перейти на «ты». А тебя как зовут?

ДЕВУШКА
Татьяна.

ЧПНТ
Заливаешь, небось?

ДЕВУШКА
Нет, Петь, это правда. У нас всё по-честному.

ЧПНТ
Ну что же, поверим. Чего-нибудь выпьешь?

ДЕВУШКА
I'm off alcohol.

ЧПНТ
Совсем?

КАТЯ
Да, совсем. Я упёртая зожница.

ЧПНТ
А запах?

ДЕВУШКА
Привыкла.
 
ЧПНТ
(пожимая плечами)
Что ж, вольному – воля. А я вот немножечко выпью. Твоё,   Тань, здоровье!
Наливает себе полстакана чего-то крепкого и выпивает.
(после паузы)
И, кстати, Танюш, вы меня не разводите? Ты действительно Мисс Москва?

ДЕВУШКА
Смысл врать в цифровую эпоху?  Набери «Мисс Москва 2013» и сразу увидишь и имя победительницы, и миллион её фоток. Так что я – это я, и все эти бабки с тебя, Петя, содрали не зря.  Будет что рассказать мужикам у себя в Замкадье. 

ЧПНТ
В Замкадье, говоришь? Ну-ну.
После паузы.
Да, мы, замкадыши, люди тщеславные. Хлебом нас не корми, дай разочек уестествить коренную москвичку. Ладно, самый последний вопрос перед тем, как мы с тобою займемся этим… гм… грязным делом. А зачем ты пошла в секс-работницы?  Ведь ты явно не голодаешь и какой-никакой, но рекламный контракт к твоему званию не мог не прилагаться.
После маленькой паузы.
Только не надо обычных ваших историй про лекарство для смертельно больной мамочки и прочей лабуды. 

ДЕВУШКА
(усмехнувшись)
А ты, Петюнь, умный!

ЧПНТ
(пожимая плечами)
Ну так! Бизнесмен из Замкадья – это давно не браток с автоматом, что бы вы, москвичи, о нас там не думали.

ДЕВУШКА
Да, ты угадал: лекарств моей маме не надо. Она не только здорова, но недавно в четвёртый раз вышла замуж, папа год как на кладбище и ни сестёр, ни братьев у меня, слава богу, нет. И да, к полученному мною титулу действительно прилагался семимиллионный рекламный контракт, но это были, увы, семь лимонов деревянными, а в Нерезиновой это не деньги. Так что единственный способ реально монетизировать потешное звание «Мисс Москвы» – это эскорт. Чем я и занимаюсь.   

          
 ЧПНТ
(после паузы)
Танюш, а тебе сколько лет?

ДЕВУШКА
Восемнадцать с половиной.

ЧПНТ
(покачивая головой)
Да уж… подросло поколеньице. Я человек, прямо скажем, грешный и видел многое, но на твоём, Таня, фоне кажусь себе эдаким кальсонным интеллигентом, чудаком не от мира сего. Ладно, пошли, детка, в душ. Чистота – залог здоровья.

На ходу раздеваясь, уходят в душ. Из-за полуоткрытой двери доносится шум воды, а потом крики и стоны эскортницы. Сначала – явно притворные, а в самом конце – почти искренние. Минут через десять-пятнадцать мокрые и обнаженные ЧПНТ и Девица выходят из душа и рушатся на огромную четырёхспальную кровать, размером с Марсово поле. Голая Девушка выглядит, как и оно положено победительнице конкурса красоты, – ослепительно, а Человек, Похожий На Тютюнина, – не позорно.

ДЕВУШКА
(гладя его пальчиком по лицу)
Петь, тебе сколько?

ЧПНТ
Старый я, Танька, мне уже сорок семь.

ДЕВУШКА
Ну, для мужчины это не возраст.

ЧПНТ
(вздыхая)
Но и не юность.

Длинная пауза.

ДЕВУШКА
Петь, ты – женат?

ЧПНТ
Да.

ДЕВУШКА
Жену любишь?

ЧПНТ
Да, Таня, безумно.

ДЕВУШКА
А изменяешь тогда почему? Нет, я понимаю: все мужики изменяют, но ты ведь… не все?

ЧПНТ
(после очень длинной паузы)
Почему? А действительно, почему? Погоди, Тань, сейчас объясню – и тебе, и себе: наши с ней отношения – это ад, без которого ни я, ни она уже  не можем, но смертельно от него устаём и ищем чего-нибудь простого и понятного. Она ведь тоже мне, скорее всего, не верна. Да что там «скорее всего», наверняка не верна, но мне не хочется об этом задумываться. А у тебя есть парень?

ДЕВУШКА
Был. Но я его выгнала.

ЧПНТ
Чтоб не мешал?

ДЕВУШКА
Нет, не из-за этого. Я его прогнала ещё до того, как связалась с эскортом, и я даже подумать тогда не могла, что когда-нибудь буду доступна каждому, у кого есть много денег . Мы с ним расстались полгода назад во время конкурса «Мисс Москва». Но тебе ведь, наверное, хочется рассказать о своих проблемах, а не грузиться чужими? Ты ж не за это деньги платил?  Я права?

ЧПНТ
Да нет, почему, говори. Мне интересно.

ДЕВУШКА
Ну смотри, Петь, смотри. Если вдруг надоест, то сразу дай знак, не стесняйся. Не надоело ещё?

ЧПНТ
Го-во-ри! Говори.

ДЕВУШКА
Короче, когда конкурс уже завершался, я на попе сидела достаточно ровно и ни на что не рассчитывала: первый приз не светил, а второй – это так… что-то вроде почётной грамоты. Несерьёзно. И вот перед самым подведением итогом мы с моим парнем сидели в одном армянском кафе неподалёку от демонстрационного зала. Сидели и строили планы на будущее. Не надоела ещё?

ЧПНТ
Нет, Таня, не надоело. Ещё разок спросишь, останешься без чаевых.

ДЕВУШКА
Понятно. И вот к нам с нам за столик подсаживается… ну, назовём его Валентином Исаковичем – самый, короче, влиятельный чел во всех бьюти делах. И вся бьюти тусовка знает, что этот самый влиятельный чел неровно дышит к Аньке Абрамовой – ещё одной претендентки в Мисс, и всем вокруг ясно, что в королевы пролезет именно она, а мы будем лишь свитой. И вдруг Исаакович мне  говорит: «Всё, коза, верти дырку для ордена. Завтра утром тебя коронуем». «А как же Анька?» – я его спрашиваю и глазками – хлоп, включая полную дуру. «А Анька Абрамова – идиотка. Ни рожи, ни кожи, ни роста, ни голоса, а гонора невпроворот. Так что завтра я, Танечка, лично надену золотую корону на твою белокурую голову. А теперь выбирай, где мы с тобой это дело отпразднуем: в «Редиссоне», «Лотте Отеле» или – гулять так гулять! – в «Национале»? Чего ты выберешь?  «Наверное, Редиссон», – я ему отвечаю, – мы ведь там до утра будем праздновать?». «Ясен пень, до утра, – кивает Валентин. – Молодой человек, – вопрошает он Славика, – нам сумеет составить компанию?». «К сожалению, нет, – отвечает бойфренд, – у мне срочная командировка в Гомель». Но вот, собственно, и всё. Sapienti sat.

ЧПНТ
Я, видимо, Тань, недостаточно sapienti и хотел бы услышать хоть какие-то пояснения.

ДЕВУШКА
Ну… я стала мисс Москва. Влиятельный чел меня потом трахал всю ночь во все дыры, а Славку я бросила.

ЧПНТ
А эта ваша… как там её? Людка…  Абрамова?

ДЕВУШКА
Анька.

ЧПНТ
Хорошо, Анька, что с ней стало?

ДЕВУШКА
Она взяла серебро и недавно уехала во Францию.

ЧПНТ
Поучительная история! Ну что, Тань, ещё разик?

ДЕВУШКА
Как скажешь, начальник, come on, Captain Jack!


****

На этом – самом драматическом – месте видеоролик прервался и экран залила чернота. Капитан Ярошенко обескураженно выругался и стал нервно расхаживать из угла в угол. А минуте на третьей этих расхаживаний раздался пронзительный дребезжащий звонок служебного телефона.

– Слышь, капитан – прозвучал из очень не новой (чуть ли ещё не советской) телефонной трубки густой баритон генерала. – У меня для тебя не самая добрая новость. Ты стоишь?

– Да, стою.

– Лучше сядь. Тютюнин сбежал.

– Куда?

– Во Францию. Мы его объявили в розыск, но, сам понимаешь, на лягушатников надежда аховая.


ГЛАВА ПЯТАЯ
ДАЛЕКО ОТ ПАРИЖА


         (ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)