Горячие игры холодных сердец. Глава 33

                Глава тридцать третья

   Данилов так и стоял, замерев с гудевшей в руке трубкой, оглушённый боем часов, что звенели в его номере, и другими – высившимися на шпиле городской ратуши – они так же возвещали о наступлении нового года. Спустя минуту, с улицы послышались громогласные взрывы петард и голоса – поздравлявшие «с новым годом, новым счастьем». Когда всё стихло, Данилов бросил трубку, схватил со стола бутылку, и принялся пить прямо из горла, а пустую, со словами: «С новым годом, Андрюха!» – швырнул в зеркало, что высилось между ванной и туалетом: осколки с глухим звоном осыпались на пол, образуя сверкающую в свете люстры гору. В голове Данилова, охваченной хмельным дурманом, пронеслось воспоминание: однажды, когда он был ещё ребёнком, то же самое «проделал» его отец – страшно осерчав на рыбку. Усмехнувшись, Данилов подбежал к камину, поднял фотографию и вытащил её из рамки, после чего разрывая на мелкие кусочки, бросился в туалет, где с остервенением хищника – выкинул обрывки в унитаз и пустил воду: покружив на дне, образ незнакомки отправился в недра канализации. Но один обрывок не смыло – застенчивая улыбка прелестной девушки, – словно бы осталась ему на память.
   Хрустя стёклами, Данилов схватил свой недавно купленный полушубок, надел его и выбежал из номера. В холле, натыкаясь на снующих туда-сюда постояльцев, он, ни на кого не обращая внимания, выбежал на улицу. В этот час всё вокруг было освещено ярким светом, лившимся со стороны шоссе, по обочинам которого высились горы снега; он так шёл, кружась в сете фонарей, окутывая город своим мягким покрывалом. Данилов заметил движение на шоссе: город был погружён в грандиозную гулянку. В сторону площади, раскинувшейся в нижней стороне – мчались автомашины, по-праздничному одетые горожане, и даже запряжённые лошадьми кареты, которыми управляли кучера одетые в ливрею прошедших эпох. Прикурив сигарету, Данилов двинулся в сторону площади, всё время отбегая, чтобы пропустить «транспорт» из окон которого то и дело сыпались поздравления с новым годом, пожелания счастья, и прочее, прочее.
   Когда он пересёк главную магистраль, его взору открылась огромных размеров площадь, где с двух сторон высились лотки с различными товарами как на ярмарке, а чуть подальше раскинулся целый шатёр с палатками и огромной елкой, наряженной по-королевски; вокруг неё толпился народ; кто-то водил хоровод, другие пели, третьи просто сходили с ума – всё это сливалось с ржанием лошадей, припаркованных на дальней стоянке: они поедали свежий клевер, от удовольствия ржали и постукивали копытами, точно в такт лившейся со всех сторон музыке, а их разноцветные попоны золотом сияли на фоне звёздного неба. Перемахнув через заграждение, Данилов, пошатываясь – скатился с пригорка, вышел на площадь, и в тот же миг оказался в самом водовороте человеческих тел, закруживших его в сумасшедшем вихре. Одетые: кто по-современному, кто в старинных «латах и бушлатах», причём лица некоторых были сокрыты под маскарадными масками как в Венеции – все они буквально лезли на него – выкрикивая короткие фразы, гаерски смеясь ему в лицо, гримасничая, и вытворяя такое, чего он делал только тогда, когда находился во хмелю.   
   Протискиваясь сквозь толпу, дышавшую на него смрадом алкогольных испарений и тошнотворным запахом лука вперемежку с чесноком он, не без труда, вывалился на свободное пространство и оказался в нескольких шагах от хоровода, что гулял вокруг ёлки. Там он приметил уже знакомых ему старичка со старушкой, которых видел в Вериной гостиной в свою первую ночь, когда старичок играл на рояле, а старушка напевала. Сейчас он – одетый в какой-то старинный костюм, а она – в сарафане и валенках – вытанцовывали что-то наподобие брейка, находясь в кругу беснующейся толпы. Обойдя хоровод, Данилов увидел так же уже знакомый ему канал, куда он время от времени спускался подышать воздухом и покормить уток. Сейчас заледеневший, канал представлял собой каток, облюбованный группой молодых «фигуристов», чему Данилов был несказанно рад, ибо за всё время ему на пути попадались лишь пожилые «гуляки», а как бы хотелось увидеть хоть одно молодое, свежее личико. И такое личико он увидел. Это была высокого роста девушка с длинными светлыми волосами и миниатюрными чертами лица, в белоснежной шубке и чёрных леггинсах так соблазнительно подчёркивавших её стройный задок. Она ходила между скамеек, стоявших напротив катка, и что-то говорила, словно разучивала стих.
   – Возьму ручку – напишу строки, – декламировала девушка с отчаянием в голосе, – Скажешь: это ведь очевидно. Поверь мне – вовсе нет. Я задумалась, отложила чернила. А ведь больше нас нет…
   – Привет, с новым годом. Классные стихи, – поравнявшись с ней, произнёс Данилов и его голос слился с эхом доносившейся с площади музыки. – Меня Андрюха зовут. А тебя?
   – Я как на приступ рвусь к тебе, бессильный, – продолжала девушка, не замечая Данилова. – Ползу, как клуб червей, почуя труп могильный. Как ты холодный – желанен мне. Неумолимый, как беспощадный зверь…
   – Бодлер! – вставил Данилов, узнав слова, произносимые замогильным тоном. – Любишь прОклятых поэтов Франции? – обезьянничал Данилов, пытаясь «случайно» упасть на девушку и прижаться к ней – как соскучился он по нежному женскому телу. И словно угадав его намерения, девушка юркнула к скамейке, надела коньки и вышла за ограждение, ступив на лёд, а после, Данилов наблюдал, как её тоненькая фигурка, слившись с катающимися, исчезла вдали.
   – Охуеть, – сделал он вывод, услышав свист петарды, которая взмыв вверх рассыпалась на мириады разноцветных осколков. За ней последовали ещё несколько. Площадь, канал и всё вокруг потонуло в веренице взрывов, взмывавших в небеса разноцветным калейдоскопом, и криками гуляющих, чьи головы, как по команде поднялись кверху. Оглохнув на одно ухо, Данилов двинулся дальше от канала, но не успел он прийти в себя после уже постепенно смолкавших петард, как до его слуха донёсся стук копыт, и спустя минуту он увидел, как из-за холма вынырнули сначала каски всадников, потом лошадиные уши, а затем кавалерийский эскадрон понёсся по полю. Он мчался по нему, будто в атаку, так что дрожала земля, и широким строем под громкие крики, грохот и звон оружия пронёсся мимо отбежавшего в сторону Данилова, окатив его снегом, выбивавшимся из-под лошадиных копыт.
   – Охуеть, – повторил Данилов, когда всадники скрылись вдали.
   Решив, что сейчас «чего доброго, ещё и танки поедут», Данилов поспешил вернуться к гуляющим, пусть даже поток беснующейся толпы вновь закружит его в своём дьявольском круговороте.   
   Налетавший время от времени ветерок, морозный воздух и впечатления, свидетелем которых он оказался – отрезвили его и он уже не чувствовал ни опьянения, ни бешенства, что владело им после разговора с Верой. Снова подходя к площади, он с удовлетворением отметил, что гуляющие, теперь стояли вокруг горящей огнями ёлки в ожидании чего-то, что вот-вот должно было случиться. Его взгляд выхватил стоявшую в кругу хоровода высокую женщину в длинной собольей шубе и в валенках; на голове был повязан платок, сквозь него струились светлые волосы. В руках она держала микрофон. Лицо с прямыми чертами было бледным и немного задумчивым, и только грустная полуулыбка выдавала в ней сходство с Верой. Была ли это она – он не мог сказать с уверенностью, ибо кроме фотографий, он видел её всего лишь раз – полтора месяца назад.
   – Вера? – застыв на месте, неуверенно произнёс Данилов.
   – Есть пить надо, яхонтовый вы наш! – произнесла женщина с таинственным прищуром, что ввело его в заблуждение в отношении этой женщины, которую он принял за Веру, хотя, они и были похожи. Произнеся это приветствие, она, своей облачённой в белоснежную перчатку рукой указала куда-то в сторону. Обернувшись, он увидел расположенный поодаль длинный стол, накрытый по-королевски, уже облюбованный гостями, сидевшими по обе стороны. Кто-то ел, а кто-то наблюдал представление, глядя на женщину с восторгом младенцев. На холме, позади стола, сокрытое во тьме как кафкианский замок возвышалось здание городской ратуши. Он так же заметил группу молодых мужчин с гитарами, стоявших чуть в стороне от женщины. На них были шляпы, серые полушубки, кожаные штаны, и сапоги с высокими голенищами, блестевшими на фоне искрящегося светом снега. Как определил Данилов – это были цыгане.
   – С новым годом, Ве… ра, – поздравил Данилов произнося её имя с паузой, дабы не был до конца уверен, что это действительно она.
   Женщина усмехнулась, повернулась к группе цыган, и взмахнув рукой в которой держала микрофон, провозгласила:
   – Давайте, ромалэ, нашу – семейную!
   Толпа расступившись, замолчала. Вся площадь замерла в ожидании. Данилов так и стоял, застыв на месте в трёх шагах от неё. Толпа, словно бы нарочно окружив их – держала в кольце, а в это время струны гитар рождали сначала медленную, а после набиравшую оборот мелодию. Женщина запела:
   – Мохнатыый шмель – на душистыый хмель,  цапля сеее-ра-я – в камыши… а цыганская дочь, за любимыым в ночь… по родствууу бродяжьеей души… Так вперёд за цыганской звездой кочевой, на закат, где дрожат паруса… и глаза гляаадят с бесприютной тоской, в багровеющие небесааа.
   Женщина сделала паузу. Из толпы вышел цыган со скрипкой. Встав к женщине вплотную, он запиликал заунывную мелодию, от которой у самых впечатлительных выступили слёзы на глазах.
   – И вдвоём по тропе, – продолжала женщина глядя куда-то вдаль поверх голов, – навстречу судьбе, не гадая в ад, или в рай… Так и надо идти, не страшась пути… хоть на край земли, хоть за край…
   В этот момент из толпы выпорхнуло несколько женщин; оттолкнув Данилова в сторону, они, подражая движениям цыганок, хором подхватили куплет:
   – Так вперёд – за цыганской звездой кочевой – на свиданье с зарёй на восток, где тиха и нежна розовеет волна, на рассветный вползая песооок…
   Следующий куплет подхватывает уже вся толпа и даже те, кто расположился за столом:
   – Так вперед – за цыганской звездой кочевой, до ревущих вьюжных широоот, где свирепа-я буря, как Божья метла, океанскую пыль метёёёёт...
   – Так вперёёёд за циганскооой звездооой коче-вой, – затянула выбежавшая из-за стола и крепко поддатая старушка, – на закат где дрожаааат парусааа…
   – …и глаза гляа-дят… – ринувшись к ней, затараторил старичок (тот самый любитель роялей) – с бесприютной тоской…
   – …и глаза гля-а-дят с бесприютной тоской… – снова подхватила толпа.
   – … в багровеющие небесааааааааа, – закончила женщина протяжно, словно выплёскивая из себя всё, что тяготило её изнутри, а после: опустив голову, и подняв кверху руки, прищёлкивая пальцами, сделала несколько танцевальных движений, затем, резко опустив руки, вонзила вперёд свой выразительный взгляд, распахнула шубу и, размахивая полами, зашлась в бешеном танце. Лившаяся с гитарных струн мелодия, набирая обороты, зазвучала громче – оглушив пространство своим душераздирающим «плачем». Когда музыка стихла, площадь пронзили оглушительные возгласы, крики и продолжительные аплодисменты.
   Под шум рукоплесканий, Данилов двинулся в сторону женщины, с которой за всё время, пока длилась песня, не спускал глаз.
   – Господин Дэльгадо, – услышал он раздавшийся со стороны стола голос, который заставил его остановиться и обернуться. За столом с бокалом в руках стоял его старый знакомый Георге Бранич. Он был в парадной форме королевской гвардии, в тёмно-синем, расшитом серебряным галуном и жёлтым шёлком мундире, прекрасно дополняя ослепительно белую фигурку сидевшей рядом жены. – Присоединяйтесь к нам, выпейте рюмочку, не побрезгуйте, – предложил Бранич тоном гостеприимного хозяина.
   – Да, сейчас, минутку, – торопливо произнёс Данилов и снова повернулся к толпе, но женщины, которую искал его взволнованный взгляд, уже не было. Протиснувшись в толпу, толкаемый со всех сторон, он принялся ошалело всматриваться в лица, в предметы обстановки, но всё было тщетно – женщина словно исчезла – растворилась в том шуме, что сыпался со всех сторон, куда бы он ни сунулся.
   – Так мы вас ждём, – вновь услышал он знакомый голос.
   – Иду, иду, чёрт бы вас побрал, – произнёс Данилов шёпотом.
   Выбравшись из толпы, пошатываясь, он подошёл к столу. Хмель снова вернулся к нему.
   – Садитесь, мы ждём вас! – сказал Бранич, указывая на место напротив себя, сам он сидел спиной к зданию ратуши. Старички отодвинулись, освободив немного места. Данилов сел на стоявшую вдоль стола скамейку почувствовав её холодную жёсткость. «Могли бы поставить и кресла», – подумал он, оглядывая заморские закуски в поисках спиртного.
   – Угощайтесь, господин Дэльгадо, что Бог послал, – предложил Бранич тем же гостеприимным тоном.
   – Щедрый же у вас Бог! – пошутил Данилов, наполняя первый попавшийся под руку бокал. Выпив, он принялся разглядывать жену Бранича сидевшую слева от мужа. На вид ей было тридцать с небольшим. Тёмные волосы, бледное, чуть осунувшееся лицо, милая, застенчивая улыбка, приветливо игравшая на тонких подведённых алым цветом губах. – С новым годом, Бранич… И вас, мадмуазель, – сказал Данилов влив в себя вторую порцию.
   – Вы, главное закусывайте, – посоветовал Бранич, заметив откровенные взгляды, что Данилов без капли стеснения пускал в сторону его жены, чувствовавшей себя весьма неловко.
   – Это была Вера? – спросил Данилов, косясь в сторону гостей, что с интересом наблюдали за ним.
   – Вера?
   – Женщина, которая только что пела.
   – Пела?
   – Не стройте из себя идиота, Бранич, – с раздражением бросил Данилов. – Вы прекрасно знаете, о ком я говорю!
   – А я знаю? – потешался старичок.
   – Вы идиот! Я вас серьёзно спрашиваю.
   – Как же я могу это знать, если этого даже вы не знаете! – с иронией в голосе заметил Бранич. – Насколько я в курсе – вы с ней в тесных отношениях?
   – Кто вам это сказал? – выдув третью рюмку, спросил Данилов.
   – Весь город только и говорит об этом! – выставив вперёд подбородок, ответил Бранич.
   – Этот город мне уже порядком осточертел, – свирепел Данилов, чувствуя как выпитое снова даёт о себе знать. – Откуда здесь такие капиталы? Это ж сколько денег надо было угрохать во всё это! – Данилов развёл руки в стороны, охватывая дышавшее морозом и роскошью пространство. – Вы что, ребята – нефтяные миллионеры?
   – А вы никак прибыли к нам с ревизией? – Бранич прищурился, окидывая Данилова взглядом, в котором затеплилась искра подозрения. – И имечко у вас иностранное, и манеры, как у… я бы сказал, не знаю кого… Да вот и баронессой опять интересуетесь…
   – Чёрт возьми, идиот вы этакий – я вас серьёзно спрашиваю! – саданув кулаком по столу, а затем, вскочив на ноги, прокричал Данилов. Он смотрел на Бранича так, что казалось: ещё мгновение, и он сгребёт старичка в охапку и растерзает. Все замерли, повернув головы в сторону споривших. За столом повисла угрожающая тишина.
     И в этот момент здание городской ратуши заискрилось непонятно откуда появившимся светом. Все присутствующие – как на площади, так и за столом, обратили взгляды в ту сторону. Громко хлопнули двери, и на балконе второго этажа выхваченный светом прожекторов, появился мэр города Антон Иванович Вороватый. В фуражке небесно голубого цвета, накинутым на плечи френчем, брюках галифе и чёрных сапогах – он походил не столько на мэра, сколько на генералиссимуса какой-нибудь европейской страны, отравленной коррупцией и диктатом. Первый, кого он заметил, оглядывая толпу – был стоявший у стола Данилов, тот тоже увидел его. Их глаза встретились, замерев в томительном ожидании.